- Сейчас Мари начнет обращать вас в свою веру, - Натали томно закатила глазки. - Мне так надоели эти политические диспуты! Иногда я думаю: хоть бы скорее пришли Советы, тогда все, по крайней мере, перестанут спорить, хорошо это или плохо…
О да, подумал Верещагин, спорить действительно перестанут.
- Хватит об этом. Лучше расскажите немного о себе. Знаете, Тамара так мало о вас рассказывает. Кажется, вы только сегодня из Непала? Удивительная страна, не правда ли?
- Да, сударыня. Удивительная страна.
- Ваш загар совершенно великолепен. Мы еще не успели так загореть. Как называется гора, на которую вы поднимались?
- Мы не поднимались, мэм. Мы проводили экспедиционную разведку. Гора называется Лхоцзе.
- Наверное, альпинисты - это очень мужественные люди.
- Наверное, мэм.
- Знаете, все это так увлекательно, что когда-нибудь я все же соберусь и поеду в Гималаи.Что вообще в Гималаях опаснее всего? Лавины? Камнепады?
- Амебная дизентерия.
Мари разразилась хохотом, которому позавидовала бы любая портовая камелия с натруженными лопатками. Натали сделала вид, что ничего не заметила. Артем прикинул, не описать ли девушкам затруднения с диагностикой амебной дизентерии в горах - в общем-то, на большой высоте начинает нести многих, и поди ты разбери, от чего тебя несет… Но потом решил, что это будет перебор: в конце концов, он изображает бравого капитана, а не бравого фельдфебеля.
- Знаете, капитан, я всегда была поклонницей философии буддизма, - наконец нашлась Натали. - Реинкарнация, переселение душ… Как вы думаете, кем вы были в прошлой жизни?
Верещагин никогда об этом не задумывался.
- М-м… стыдно признаваться, но в горах я становлюсь гораздо более ревностным христианином, чем на равнине.
- Но все-таки, - не унималась Натали. - Неужели вас не заинтересовали обычаи непальцев?
Верещагин улыбнулся. В Непале улыбка - самый что ни на есть национальный обычай. Нет, их улыбки - это не американское холодное, фирменно-белозубое и стандартное, как пожарный гидрант keep smiling. Улыбка непальца щербата, темна и согрета солнцем, как молитвенный камень у дороги в Намчебазар…
- Да, обычаи у непальцев забавные, - с воодушевлением сказал он. - Знаете, я как-то битый час простоял на набережной, глядя, как сжигают покойников… Чрезвычайно занимательное зрелище… Дров там не хватает, и в реку часто сбрасывают недожаренный труп… Полгорода, что интересно, пьет из этой реки, давно уже должны вымереть от кишечных инфекций - ан нет. Река считается священной… Вот, что делает вера…
Мари поперхнулась, сдавленно извинилась и выскочила из гостиной, едва не сбив с ног Тамару, которая появилась (наконец-то!) с такой естественностью и грацией, словно это она, а не две светские лошади, была хозяйкой дома.
- Арт, это слишком, - заметила она.
- Что вы, что вы! - кисло возразила Натали. - Тамара, ваш кавалер необычайно интересный собеседник. Для человека своего происхождения он весьма оригинален…
Он решил отбить выпад.
- Кстати, мадемуазель, вы знаете, кто может считаться гражданином Непала?
- Нет, сударь…
- Любой, кто был зачат непальцем и непалкой.
Оставив Натали переваривать это пикантное сообщение, они покинули особняк. На выходе Верещагин слегка получил между лопаток.
- Вот тебе, - сказала Тамара, - Чтоб не задирался. Скажи, зачем тебе это понадобилось?
- Ненавижу безразличные расспросы. Месснеру за это хоть деньги платят…
- Сегодня они расскажут моей матери, какой ты солдафон. А завтра я по телефону в очередной раз услышу от нее, что ты мне не пара.
- Но ты же ей не поверишь…
- А какого черта? Если человек не умеет себя вести в приличном доме…
- Виноват, вашбла-ародь! Больше не повторится, вашбла-ародь!
- Когда ты начинаешь бравировать своим плебейством, ты просто ужасен.
Она поймала себя на том, что начинает испытывать раздражение уже в самом начале вечера - боже мой, а ведь только что была до умопомрачения рада его звонку и его появлению! Раздражение выплеснулось в вопросе:
- Ну, что у нас сегодня? Ужин во французском ресторане и ночь в мотеле? Ужин в китайском ресторане и ночь на яхте твоего друга? Ужин в турецком ресторане и ночь в твоей квартире?
- Не угадала. Ужин, для начала, в "Пьеро". А где ночь - увидишь.
- После ужина в "Пьеро" ночь можно провести только на заднем сиденье твоего "хайлендера". Тебе не кажется, что мы немножко не в том возрасте, чтоб тискаться на заднем сиденье автомобиля?
- С тобой я готов тискаться где угодно. Скажешь на заднем сиденье - будем на заднем сиденье.
- Не сомневаюсь. И все-таки, где ты взял деньги на "Пьеро"?
- В тумбочке.
- ???
- Это советский анекдот. "Где ты берешь деньги? - В тумбочке. - А кто их туда кладет? - Моя жена. - А кто ей дает деньги? - Я. - А где ты берешь деньги? - В тумбочке."
Она сдержанно посмеялась:
- Ну, а все-таки?
- Я снял все со своего счета.
- Ты с ума сошел?
- Я подумал - зачем советскому человеку счет в крымских рублях?
- А, перестань! Деньги бы обменяли по курсу, а так мы их проедим.
- Лучше их проесть, чем поменять по советскому курсу.
С этими словами они свернули в переулок Малый Арбат, ведущий к набережной Нахимова - и тем самым пересекли границу самого фешенебельного и дорогого района Севастополя.
* * *
Теперь представьте себе кафе "Пьеро" - полуподвал в двухэтажном особнячке на набережной, простая, почти незаметная вывеска - стилизация под "серебряный век", трагический черно-белый овал - лицо грустного клоуна, и вечер, упоительный севастопольский вечер…
Сроду Вертинский не бывал и не певал в этом кафе-шантане, но ушлые стилисты-рекламщики так много усилий приложили к тому, чтоб уверить в обратном туристов и местных, что в "Пьеро" народ валил валом, несмотря на космические цены. Денег в этом году севастопольцы не считали - к чему экономить бесполезные "тичи", когда вот-вот нагрянет Красная Армия, и принесет, кроме всего прочего, советский рубль - самую твердую в мире валюту, официальный курс которой не меняется вот уже двадцать лет!
Поэтому "Пьеро" был забит под завязку, и не закажи Артем столик заранее, свободного места они бы не нашли.
Тамара была здесь в первый раз. Это кафе-шантан находилось на верхнем пределе ее финансовых возможностей, и подбиралось к верхнему пределу финансовых возможностей Артема. Говорили, что получить здесь после легкого ужина с десертом счет на миллион - обычное дело. Она села за столик и начала оглядывать стены, украшенные афишами и фотографиями Вертинского.
- С ума сойти! Он здесь выступал?
- Ни разу.
- Откуда ты знаешь?
- Просветил Гия Берлиани. В те годы этот бульвар еще не был построен. Вертинский действительно жил какое-то время в Севастополе, но тот дом был разрушен во время реконструкции.
- Жаль. Я думала, здесь все настоящее.
Арт пожал плечами.
- Кофе настоящий. Мороженое настоящее. Шансон настоящий. Чего ж вам боле?
- Да, ты прав. Здесь очень мило, - она была слегка разочарована.
Он улыбнулся.
- В Ялте, в "Невском Проспекте", за бешеные деньги сдается номер, где Высоцкий несколько дней жил с Мариной Влади. Никогда не понимал желания прикоснуться к знаменитости через то место, которое она почтила своим присутствием.
- Мало ли кто чего не понимает. Я, например, не понимаю желания прийти в такой дорогущий шантан в джинсах и пуловере на голое тело… Извини…
- Ничего… Ты сердишься, что меня так долго не было? Что я не взял отпуск вместе с тобой?
- Нет, уже не сержусь… Сначала хотелось удушить тебя, а потом я поняла… Мы ведь еще долго будем вместе, а в Гималаи тебя, скорее всего, больше не выпустят.
- Ты меня простила?
- Я боялась, что ты меня не простишь. Что больше не приедешь…
- Хорош бы я был, если бы не приехал! - он протянул руку через стол и взял ее ладонь, сжал осторожно и сильно. - Я полтора месяца с тобой не виделся. Как я мог не приехать?
Он приложил ее ладонь к своей щеке. Борода слегка кольнула руку.
- Как ты провела отпуск?
"Ужасно. Я, как идиотка, моталась в автобусе по всей Италии, и могла думать только о том, что ты с мной не поехал. Я три года копила деньги на этот круиз - и никакого удовольствия…"
- Неплохо. Только в Венеции шел дождь, все кошмарно затопило… Так что даже если бы ты поехал - все равно покататься на гондоле не вышло бы. А как ты съездил?
- Тоже неплохо. Уэмура собирается на Эверест в одиночку.
- Тебе все равно бы не разрешили.
- Да…
Ничто не делает мужчину таким привлекательным, как полуторамесячная разлука, подумала Тамара.
- There Beren came from mountains cold… - прошептал он. - And lost he wandered under leaves, and where the elven river rolled he walked alone and sorrowing. He peered between the hemlock leaves and saw in wonder flowers of gold upon her mantle and her sleeves and her hair like shadow following…
…Они познакомились два года назад, на армейском рождественском балу.
Она к тому времени уже семь лет была военнослужащей - и этим все сказано. Вы знаете, что такое женщина-военнослужащая? Одно из двух: или это жена военного, или это любовница военного. Штатские не женятся на "форсянках". Особенно - на "Вдовах". Ну, какой штафирка примирится с прелестями армейской жизни: постоянным окружением толпы интересных мужиков, патрульными и тренировочными полетами, медицинскими проверками, тренировками, в конце концов - кругом такая масса штатских женщин!
Будучи женой военного, "форсянка" находится под непрерывным надзором. Не то, чтобы муж ревновал или шпионил - нет, просто ему постоянно невзначай о чем-нибудь сообщают. И ей, естественно, тоже. Карьерные амбиции мужа нередко упираются в аналогичную проблему его жены… Словом, или распадается семья, или женщина увольняется, едва закончится контракт…
Любовница военного… Это самый распространенный вариант. Даже "Вдовы", сугубо женская часть, не испытывают недостатка внимания со стороны мужчин-коллег. Аэродромная обслуга, охрана, коммандос из качинского полка специальных операций - вот далеко не полный список. Но никто из них не хочет жениться на военной. Кроме того, свою роль играют слухи о том, какое воздействие оказывают на женский организм вибрации при полетах на геликоптере.
А поскольку обета девственности ни одна из "Вдов" не давала, а знакомиться со штатскими особенно некогда, начинается связь с военным. Якобы тайная. Все о ней все знают и наблюдают с интересом, как за "мыльной оперой", которая разворачивается тут же, в натуре. Связь тянется год, полтора или два, а потом - с треском и болью рвется.
И тогда женщина решает: гори все огнем! Будем пользоваться мужчинами так, как они - нами. Берешь мужчину. Пользуешься некоторое время. Потом выбрасываешь. Если он обижен - извини, дорогой, это твои проблемы.
На армейском рождественском балу Тамара искала мужчину. Взять. Попользоваться. Выбросить.
Она была не кровожадна. Если ему это не доставит неприятностей - что ж, она не против. По правде говоря, ей все равно.
Офицер-егерь оказался весьма привлекательной мишенью. Он единственный на всем этом сборище не собирался флиртовать. Это был вызов. Вызов Тамара не могла проигнорировать.
Откуда ей было знать, что бронзовые глаза этого человека - ловушка, что его улыбка - капкан, а руки - оковы?
Откуда ей было знать, что и сам он найдет в ее глазах западню и не пожелает из нее выбраться?
Это тянулось уже два года, и одно ей было непонятно - отчего она еще не послала все к чертям? Отчего она выдергивает куски из своих выходных, проводя их в дешевых мотелях, дорогих гостиницах, на чужих яхтах, в туристических кемпингах, в конце концов - на его бахчисарайской квартире? Каждый раз в ожидании очередной встречи она готовилась произнести решающую фразу: "Арт, это все не имеет смысла, давай расстанемся, пока мы еще не совсем очертели друг другу, и в силах сохранить об этом только хорошие воспоминания…" Но, оказываясь рядом с ним, попадая в кольцо его рук, она забывала эту фразу, и вспоминала ее только тогда, когда на очередной постели они погружались в сонный эпилог свидания. В этот момент не хотелось говорить такие слова - вообще не хотелось портить этот момент какими-либо словами. И она засыпала, сказав себе: в следующий раз, как-нибудь в следующий раз, обязательно, но - в следующий раз… А в следующий раз все повторялось сначала.
Над столами плыли "Странники в ночи", несколько пар томно топталось перед пустующей эстрадой, Тамара считала секунды, в течение которых мороженое таяло в кофе. Глянцевый айсберг медленно погружался в дымящуюся черную лаву, распространяя по ее поверхности бело-бежево-смугло-коричнево-черные разводы.
"Если растает раньше, чем закончится песня, - скажу," - решила она, но на середине второго куплета увидела, что айсберг уже утонул больше, чем наполовину. Мгновенно она установила новый срок: второй припев, и горько посмеялась про себя над этой детской хитростью.
Когда песня закончилась, поверхность чашки была ровно-бежевой и гладкой. Тамара криво усмехнулась.
В этот миг из глубин чашки всплыл крохотный белый гладыш, выступил над поверхностью наглым пупырышком. "В следующий раз," - решила она и вздохнула с облегчением.
Кофе она, конечно, себе испортила, ибо сам смысл кофе с мороженым - восхитительный контраст между белой ледяной сладостью и горячей черной горечью. А так - получился кофе со сливками, то есть нечто крайне банальное и неромантичное.
Музыка стихла. На эстраде появился конферансье:
- Дамы и господа! Леди и джентльмены! Имею честь представить вам мадемуазель Нелли Данич!
Мадемуазель поприветствовали бурными аплодисментами.
- Ее называют нашей Камбуровой, - тихо сказал Арт.
Оркестр вразнобой настраивался. Мадемуазель - плоская до полной маскулинности блондинка в костюме Пьеро - раскланивалась с публикой.
- По случаю близкого воссоединения мадемуазель подготовила программу из замечательных песен на слова современных русских поэтов, - доложил администратор, хозяйским жестом похлопал Нелли по спине и удалился.
Оркестр взял мелодию, незнакомую Тамаре. Что-то древнее, темное и русское звучало в этих тактах, и наконец Тамара сообразила: гитара имитирует колокольный перезвон. Мелодия развернулась, пробуя силы, и грянула одновременно с мощным голосом певицы - Тамара даже удивилась, как в таком тщедушном теле может скрываться такой сильный голос -
Стоишь, плечами небо тронув,
Превыше помыслов людских,
Превыше зол, превыше тронов,
Превыше башен городских…
Раскрыты крылья слюдяные,
Стрекозьим трепетом шурша,
И ветры дуют ледяные,
И люди смотрят, чуть дыша
Ты ощутишь в своем полете
Неодолимый вес земли,
Бессмысленную тяжесть плоти,
Себя, простертого в пыли…
Досадуя на то, что так неудачно села и приходится выворачивать шею, чтобы увидеть эстраду, Тамара развернулась. Тоненькая певица и впрямь была хороша. Раскинув руки, закрыв глаза, она словно неслась над темным залом, хотя и не сместилась ни на миллиметр, и даже лицо ее было бесстрастно, как у танцовщицы фламенко, но летящий, зовущий, могучий голос передавал все: и дикую, необузданную энергию российских ветров, и синеву недосягаемых небес, и стремительный полет, и жестокое падение…
…И гогот злобного базара,
И горожанок робкий страх -
О, Божья и людская кара!
О, человек! О, пыль! О, прах!
Арт слушал так, как будто это последняя хорошая песня в его жизни. Чтобы вывести его их этого состояния, она наступила ему на ногу.
- В первый раз слышу такую аранжировку, - сказал он, когда песня закончилась, и взмокшая Нелли Данич смущенно поклонилась посетителям.
- Могу поспорить, что ты знаешь и поэта и композитора.
- Давид Самойлов и Сергей Никитин, - пожал плечами Арт.
- Если красные уволят тебя из армии, ты сможешь преподавать советскую литературу, - она взялась за шоколадный десерт.
- Вряд ли они захотят, чтобы я преподавал ту их литературу, которую знаю. Тебе понравилась песня?
- Очень… Что ты брал с собой в Непал? В смысле - книгу?
- "Звездный билет" Василия Аксенова.
- Советский?
- Да.
- Странно… - Тамара нарушила ложечкой причудливую постройку из шоколадного суфле: - Ты - против Общей Судьбы, а читаешь советских писателей и все понимаешь. А для меня советские книги все равно что про марсиан - а я за Общую Судьбу.
- Именно поэтому и за, - он вздохнул. - Послушай, политика - гиблая тема. Давай оставим ее.
- Почему? - пожала плечами Тамара. - Согласно ритуалу, мы должны о чем-то говорить. Почему бы не о политике.
- Потому что сегодня есть о чем поговорить, - он открыл мускат. - Я должен тебе кое-что сказать.
"Ду-дух"! - трепыхнулось сердце. Сукин сын, он собирается сам сказать ей то, что ему, видите ли, не хочется от нее выслушивать…
"Если сначала нальет в мою рюмку, значит, собирается бросить", - решила она.
Верещагин, выполняя все застольно-этикетные действия автоматически, налил себе примерно со столовую ложку, потом - наполнил ее рюмку, и лишь после этого - свою.
Как-то враз его ироническая улыбочка куда-то исчезла. Лицо стало серьезным и, кажется, даже немного печальным. Из-под стола появилась изящная коробочка, обтянутая синим бархатом. Арт нажал на кнопочку, крышечка отскочила, явив взору Тамары два золотых кольца, уютно поместившихся рядом, в мягких бархатных гнездышках.
Дешевая сценка из дамского романа. Ах ты ж господи…
Она закрыла крышечку и подтолкнула бархатный гробик к Верещагину.
- Это не имеет смысла, Арт. Я видела, чем кончают армейские семьи. Давай (пора, наконец-то!)… Давай расстанемся сейчас, пока мы еще не совсем очертели друг другу…
Арт, не пряча коробочки, откинулся на спинку кресла, глядя вверх, словно спрашивая кого-то: "Ну, ты видел такое?". Потом он занял исходную позицию и тихо спросил:
- Скажи, Тэм, я тебе не надоел?
- Мне следовало бы дать тебе по морде за такой вопрос. Конечно, нет.
- Тогда почему?
- Еще раз повторяю, для господ офицеров: это не имеет смысла! Какая разница, есть глупая бумажка под названием "свидетельство о браке", или нет ее, если мы все равно будем как и сейчас, метаться между Качей и Бахчисараем?
- Тамара, ты не знаешь… Вторжение - вопрос ближайших двух дней. Что бы там вы себе не придумали, вам не дадут остаться в армии. Мы оба станем "штафирками", причем на равных условиях.
- Откуда ты…? - ее сердце колотилось о ребра, как язык колокола… - Как ты можешь знать?
- Наши ребята несут охрану тактического центра. Не заткнешь же уши… На Одессу и Новороссийск тянутся колонны бронетехники. Какие еще нужны доказательства.
- Но… тогда сказали бы в новостях… Это должно быть согласовано с правительством…
Нет, кажется, сегодня без разговора о политике не обойдешься.
- Это НЕ согласовано с нашим правительством.
- То, что ты сказал…
- Военная тайна. Тэмми, ты умеешь хранить военные тайны?
Она поставила бокал на стол - рука заметно дрожала.