Внутри ризницы пол был усеян разнообразным мусором. Древние иконы, сорванные с привычных мест, стояли, наскоро прислоненные к стенам; с них уже сняли отпечатки и всякое прочее, потребное для определения научными способами личностей преступников и характера происшествия. Одно из окон было разбито вдребезги и прикрывающая его снаружи решетка чудовищно покорежена – словно сквозь нее протиснулся небольшой, но вполне упитанный слон. Старинные резные шкапы сандалового дерева, в которых хранились реликвии, стояли распахнутые. В углу, за сбитой в сторону катапитастой, как-то сиротливо и словно обижаясь на то, что она не понадобилась грабителям, млела отлитая из чистого золота, примерно в четверть шага высотой скульптурная группа, изображавшая сидящих на конях рядом друг с другом Мамая и Дмитрия Прохоровских. И великие князь и хан, и кони их были как живые. Скульптор виртуозно отразил момент, когда с вершины кургана, в ту пору Мамаевым еще не прозванного, национальные герои Ордуси взволнованно наблюдают, как на поле под Прохоровкой их объединенные силы ломают хребет польско-литовским полчищам, вторгшимся в самое сердце страны, - ломают и, как помнил Баг из курса истории, гонят потом гадину с переломленным хребтом аж до самого Грюнвальда…
Похоже, приходили именно за крестом. Так решил для себя Баг, глядя на ярко мерцающее золото изваяния. А впрочем, как бы они перли вот эту, к примеру, тяжесть? Крест унести легче… Нет, не нужно поспешных выводов… Не нужно.
Бронированный шкап ханбалыкской работы, украшенный миниатюрным изображением братающихся Александра и Сартака, был буквально распорот автогеном, и кварцевое стекло, под которым обычно красовался крест Сысоя, растрескалось – а рядом с замком нагло зияла огромная дыра с оплавленными краями.
На полу рядом со шкапом валялся чудовищных размеров лом, согнутый под прямым углом.
"Интересно…", - подумал Баг, глядя на лом.
Оставалось только поражаться: это сколько же времени грабители возились? Шумно возились, ярко возились… А ведь они не могли знать, когда начнется очередной обход!
Надо немедленно выяснить, как часто и как тщательно совершаются обходы.
Спугнув двух научников, Баг подошел ближе и заглянул в сейф.
- Здесь и находился наперсный крест святителя и великомученика Сысоя, безвинно павшего жертвой фанатиков в тысяча триста восемьдесят седьмом году…
Баг обернулся – перед ним, чуть оттеснив сделавшего свое дело Крюка, стоял начальник отряда вэйбинов квартальной управы Яков Чжан, могучий юноша двадцати лет с совсем детскими еще глазами; Яков славился мирным нравом и большой любознательностью. Чтобы посмотреть ему в глаза, Багу приходилось задирать голову.
- Какое святотатство! - молвил Яков, покачивая головой. - Я бы немедленно выбрил негодяям подмышки и голову и отправил отбывать заключение пожизненно!
- Что еще похитили? Кроме креста? - поинтересовался Баг, доставая очередную сигарету "Чжунхуа". - Тут всё уже осмотрели?
- Единочаятель Лобо, докладываю! - Яков Чжан отвлекся от грустных дум о святотатстве, вытянулся во весь рост и вообще принял официальный вид. Его извиняла только молодость. Крюк лишь чуть усмехнулся в свои висячие усы, покосившись на бравого молодого гиганта. Баг понимающе улыбнулся Крюку глазами и сказал с нарочитой церемонностью:
- Вы свободны, единочаятель хорунжий.
Крюк опять козырнул и, четко повернувшись, удалился.
- Рассказывайте, единочаятель Чжан.
- Нами был произведен полный первичный осмотр места преступления. Осмотр показал, что, кроме драгоценного аметистового креста великомученика Сысоя, более ничего не похищено. Согласно указаний драгоценного преждерожденного единочаятеля Алимагомедова мы в настоящее время привезли сюда всех лиц, каковые, по нашим прикидкам, находились во время совершения преступления в ризнице или же в непосредственной близости от оной. Это научники, работавшие с реликвиями, в том числе и с драгоценным наперсным крестом, а также местные иноки. Брат ризничий, брат рухальный… Беседы с ними уже проводились, с некоторыми – неоднократно, но на месте преступления с ними еще не работали.
- Замечательно, единочаятель Чжан… - Баг щелкнул зажигалкой. - Все эти… э-э… лица. Они где у вас находятся?
- В подсобном помещении ризницы, единочаятель Лобо. Это во дворе. Мы из предосторожности держим их в разных комнатах, дабы они никоим образом не могли снестись друг с другом и вступить в сговор.
- Разумно, - кивнул Баг.
Чжан повернулся и, высоко поднимая ноги и приподнимая полы халата, шагая поверх обломков, стал пробираться к выходу. Баг последовал было за ним – но тут в рукаве у Бага запиликала трубка.
- Да?
- Единочаятель Лобо? Это Алимагомедов. Как у вас там?
- Пока все идет согласно уложениям.
- Еч Лобо, вот что я хочу вам сказать… - Редедя Пересветович как-то замялся, что было на него совершенно не похоже. Судя по всему, он имел сообщить Багу нечто крайне неприятное. - К вам сию же минуту едет Срединный помощник Александрийского Возвышенного Управления этического надзора, минфа Богдан Рухович Оуянцев-Сю. Дождитесь его и уже тогда совместно приступайте к работе.
Баг ошеломленно помолчал. Честно сказать, он буквально онемел от такой… такой… подлянки, что уж бояться слов. Яков Чжан вопросительно застыл в дверном проеме. Баг махнул ему рукой – подожди, мол, за дверью. Чжан исчез.
- Что это значит, единочаятель Алимагомедов?.. Ред, в чем дело?! Ты же знаешь, я всегда работаю один! Уже много лет! Никакие Срединные-Сардинные, пусть они трижды минфа, мне ни за чох не нужны, ни за чих! Да что они понимают в деятельной работе? Пусть изучают законы и определяют меру наказания виновным!
- Ты все сказал? - голос Алимагомедова звучал устало.
- Нет! Повторяю: я работаю один! Или кто-то сомневается в моей способности довести дело до конца?
- Баг, ты не знаешь всех обстоятельств…
- Ну так расскажи мне! Это только пойдет на пользу и позволит мне быстрее поймать негодяев!
- В курс всех тонких обстоятельств тебя введет минфа Оуянцев. Могу сказать только, что Ханбалык очень взволнован хищением наперсного креста. И немудрено – такая реликвия! Так что, единочаятель Лобо, - в голосе Алимагомедова зазвучали официальные нотки, - не горячитесь. Готовьтесь встречать минфа Оуянцева-Сю и работать вместе с ним. Вам ясно?
- Ясно… - Баг нажал на кнопку отбоя и спрятал трубку в рукав. В сердцах пнул ближайший обломок и пошел на выход. По три Яньло им всем в глотки!
- Так мы идем, единочаятель Лобо? - Яков Чжан ждал у выхода.
- Терпение, Чжан, терпение… Сейчас прибудет один драгоценный, гм, единочаятель из этического надзора и мы пойдем вместе…
- Но ведь всем известно, что вы, единочаятель Лобо, всегда работаете один! - удивленно захлопал глазами Чжан. Баг свирепо посмотрел на него. Убью, красноречиво говорил его взгляд. Чжан понял.
- А вот и он, кажется.
В предрассветных сумерках показались видимые издалека огни фар быстро приближающейся повозки.
Человек, из нее вышедший, в точности отвечал представлениям Бага о кабинетных черепахах. Хлипкий и ухоженный, и в очках. Как говорят про таких варвары – интеллектуал.
- Мое начальство поручило мне вас встретить и ввести в курс дела, драгоценный преждерожденный единочаятель Оуянцев-Сю… - почти с издевкой запустил Баг в незваного надзирателя развернутой до предела вереницей обращений.
Оуянцев чуть улыбнулся.
- Думаю, будет правильным оставить сообразные церемонии, - сказал он, - если вы, конечно, не против, напарник Лобо.
Послала Гуаньинь напарничка, подумал Баг, слегка смягчаясь, но все еще не в силах справиться с раздражением. Фехтовать-то он хоть умеет? Он глянул на пальцы Оуянцева-Сю. М-да. Разве что на кисточках для туши. То есть бумажный лист кисточкой проткнуть он, пожалуй, сумеет… Тут Баг, правда, сразу вспомнил, что в умелых руках и кисть, и, скажем, карандаш – оружие страшное, почти невидимое и почти неотразимое…
И – только вздохнул.
Богдан Рухович Оуянцев-Сю
Возвышенное Управление этического надзора,
24 день шестого месяца, шестерица,
ночь
Миновав четыре бдительных поста и две сохранивших безмолвие магнитных проходных, трижды предъявив пайцзу и единожды – висящую на лиловом шелковом шнуре у пояса печать, Богдан поднялся на последний этаж Возвышенного Управления и сразу направился в Горний кабинет. Там его уже ждал главный цензор Александрийского улуса, Великий муж, блюдущий добродетельность управления, мудрый и бдительный попечитель морального облика всех славянских и всех сопредельных оным земель Ордуси Мокий Нилович Рабинович. За глаза, а в неофициальной обстановке – и в глаза, сотрудники уважительно-ласково называли его Раби Нилычем.
- Проходи, еч Богдан, присаживайся, - глуховато, словно бы простуженным, а на самом деле насквозь прокуренным голосом сказал Мокий Нилович.
Что Богдан и сделал, выжидательно глядя на своего непосредственного начальника и давнего близкого друга.
Худое и острое лицо Великого мужа было мрачно, а в необъятной, как бельевой таз, пепельнице громоздилась гора Тайшань окурков. Дышать в кабинете было нечем. У Богдана защипало глаза.
Глава Управления откашлялся.
- Что произошло – ты в общих чертах знаешь, а частности тебе рассказывать – только дело портить. Поедешь и будешь сам разбираться, опыт деятельной работы у тебя есть. Но тут другая жмеринка… - он пожевал губу. - Ну-ка, навскидку. Что грабителям светит?
Богдан задумчиво сцепил пальцы обеих рук на колене.
- Вышка, я полагаю, - рассудительно проговорил он. - Согласно Образцовому уложению династии Тан, Высочайше обнародованному в шестьсот пятьдесят третьем году, похитивший во время Великих жертвоприношений какой-либо жертвенный предмет, еще не предложенный духам для пребывания, наказывается ста ударами больших прутняков, а если предмет уже был поднесен и использован духами – двумя годами каторжных работ. Если же похищен был предмет, на котором в момент совершения преступления пребывали духи, наказание – пожизненная высылка на две с половиной тысячи ли. Если при хищении была применена сила, то есть именно как в данном случае, наказание должно быть увеличено на две степени, следовательно, до удавления тонким хлопчатым вервием белого цвета. Согласно Высочайшему эдикту тысяча пятьсот двадцать второго года все культовые предметы монотеистических религий Ордуси на постоянной основе приравнены к предметам, на которых пребывают духи – то есть, когда бы ни произошло хищение, например, христианской, мусульманской или какой-либо аналогичной святыни, наказание таково же, как за хищение жертвенного предмета в самый момент Великих жертвоприношений. А согласно рескрипту тысяча семьсот шестьдесят третьего года, дарованному в ознаменование общей радости по случаю присоединения Тибета к Цветущей Средине, смертная казнь повсеместно была отменена, и вместо нее предельно возможным наказанием стало публичное обритие головы и подмышек с последующим пожизненным заключением. Так что, ежели защита не отыщет смягчающих обстоятельств – вышка зачинщику, соучастникам на степень меньше… то есть пожизненное без обрития. Вот так, а что?
Нилыч пожевал тонкими губами.
- В Ханбалыке на ушах стоят, - угрюмо сообщил он. - Не говоря уж о том, что высшая мера вообще уж лет восемьдесят как не применялась…
Девяносто шесть, подумал Богдан, но не стал прерывать начальника. Не в точных цифрах суть.
- Они так потрясены фактом неслыханного святотатства, так искренне обижены за славянский улус и его главную религию, что в Срединной Палате церемоний склонны придать преступлению характер противугосударственного.
Богдан чуть присвистнул.
- Десять Зол? Покушение на великое перевертывание мироздания?
- Угу, - Нилыч чуть кивнул.
- Общесемейная ответственность? Жен брить, сыновей, родителей…
- Угу.
Богдан помолчал.
- Помилуй Бог, - бесстрастно сказал он. - Честно признаться, я уж и не упомню, когда в последний раз…
- Ну и не надо покамест, - нетерпеливо перебил его Мокий Нилович. - От большого усердия, чтобы всех нас, православных, порадовать, могут наломать дров. Как-то надо постараться это дело приглушить. А ты у нас человеколюбец известный. И в то же время законник высшей пробы. Понял?
- Нет.
- Чего ты не понял? - нарочито терпеливо и сдержанно спросил Нилыч.
- Не понял, кто станет ломать дрова. Мы? Преступление в Александрии совершено, александрийскими же органами будет и раскрыто, и осуждено…
- Так, да не так, - Нилыч достал очередную папиросу, размял ее и, рассеянно пощелкав варварской зажигалкой, с видимым отвращением раскурил. Богдан постарался, насколько возможно, отодвинуться от источника дыма подальше – и неловко поерзал в кресле. Вотще. - Ханбалык берет дело на контроль. В шестнадцать сорок семь рейсом Ордусских воздухолетных линий в Александрию прибывает уполномоченный двора Чжу, и тебе его встречать и опекать, Богдан.
Богдан опять помолчал, собираясь с мыслями.
- Чжу? - зачем-то переспросил он.
- Вот-вот, - безрадостно подтвердил Нилыч.
- Императорского рода?
- Именно.
- Ах, черт… - против воли вырвалось у богобоязненного минфа.
- Как ты прав, единочаятель! - саркастически усмехнулся Нилыч.
Впрочем, Богдан тут же несколько раз поспешно перекрестил себе рот и пробормотал:
- Прости, Господи…
- Вот тебе задание особой важности: не допустить, чтоб этот особый уполномоченный из лучших побуждений, из великого уважения Средины к нам начал призывать брить направо и налево, вплоть до правнуков по мужской линии.
- Понял вас, драгоценный единочаятель Рабинович.
- Нет, - после небольшой паузы отозвался тот, ожесточенно прессуя в пепельнице свою папиросу. - Еще не понял. В Палате наказаний поручили расследование некоему Багатуру Лобо по прозвищу "Тайфэн". Я навел справки наскоро… Работник высокой квалификации, с огромным деятельным опытом. Ранг ланчжуна ему был пожалован еще восемь лет назад, но он так сыскарем и остался – фанатично этому делу предан. Тут все в порядке. Но! Энергии у него более, чем потребно. Характер тяжелый. И ведет он дела свои подчас не вполне… э-э… корректно. Пренебрегая некоторыми требованиями этики.
- Свидетелям носы выкручивает?
- Не исключено. Трудно сказать. Позавчера, например, при захвате группы фальшивомонетчиков он шестерых, что ли, обезоружил и оглушил, а одного разрубил чуть не пополам.
- Пресвятая Богородица! - ахнул Богдан.
- Формально вроде комар носу не подточит, я видел документы – дурак сам ему под меч сунулся, а у парня и без того хлопот хватало, один семерых брал, да еще и все вещдоки ухитрился сберечь… Виртуоз. Но все же…
- Понимаю, - тихо сказал потрясенный законник.
- Если мы таким образом будем вести следствие на глазах у особы императорской крови… не знаю. Позорище на всю Ордусь. Так что вот тебе вторая составляющая задания – держать этого парня под постоянным контролем. Чтобы ни малейших перегибов. Чтобы ангелами Божьими летали! Чтобы пылинки сдували с подозреваемых! Чтобы у вас свидетели толстели на следствии, как на пиру!
- Ну, спасибо, Нилыч, - проговорил Богдан. - Удружил.
Великий муж, блюдущий добродетельность управления, спрятал глаза.
- А кому мне еще такое поручить-то? - едва слышно спросил он в пространство.
Богдан вздохнул. Действительно, такое поручить было, пожалуй, больше некому.
Ризница Александрийской Патриархии,
24 день шестого месяца, шестерица,
часом позже
По пустынным предрассветным улицам Богдан, стараясь не очень-то торопиться, аккуратно вел свой "хиус" к комплексу зданий Патриархии и размышлял. Он отчетливо представлял себе все теневые трудности, все подводные камни предстоящей работы. Само-то дело не из легких, мягко говоря; а тут еще такой наворот… Настроение было – хуже некуда. А потому Богдан и сам не заметил, когда задудел себе под нос долгий и тягучий, невообразимо печальный напев, сложенный чернокожими невольниками на хлопковых плантациях Алабамы более полутора веков назад; напев как нельзя лучше отразил их неизбывную тоску и мечты о лучшей жизни. Богдан оборвал себя – но буквально через пару минут обнаружил, что снова тихонько напевает: "Куба – любовь моя, остров зари багровой…" Он только головой мотнул, плотно сжав губы; впору было заклеивать рот лейкопластырем.
Когда-то в молодости он так и поступал, пытаясь бороться с неизвестно откуда взявшейся привычкой насвистывать или тихонько напевать во время напряженной умственной деятельности. Вотще. Чтобы не терять времени, Богдан решил по дороге освежить свои знания о Патриаршей ризнице. Он откинул крышку с уютно вмонтированного справа от приборного щитка повозки "Платинового Керулена" и, сняв одну руку с баранки, пробежался пальцами по миниатюрным клавишам.
Структура ризницы напоминала структуру Запретного города в Ханбалыке и иных подобных объектов, то есть представляла собою систему вписанных одна в другую территорий, строгость охраны и недоступность которых возрастали степень за степенью по мере приближения к средине. Наперсный крест Сысоя, как следовало из мигом поплывшего по дисплею трехмерного цветного плана, хранился в здании, которое не было окраинным, но и к наиболее охраняемым не принадлежало.
Понятно, что за пять веков существования ризницы в ней накопились баснословные, уникальные сокровища. Почти все из них могли быть смело названы национальным достоянием – но и менее значимые, чисто религиозные реликвии имели колоссальную ценность. Давно сделалось традицией то, что многие князья улуса именно ризнице отказывали в завещаниях некоторые из наиболее ценных своих вещей. Богдан бегло проглядел список имен файлов, повествующих о дарах. Например, князь Дмитрий завещал Патриархии выполненную византийскими искусниками знаменитую золотую конную статую "Мамаев курган", или "Прохоровское побоище". "Керулен" тут же предложил для более углубленного просмотра целый набор весьма качественных фотографий статуи со всех сторон и даже сверху.