- Сколько угодно, - утвердительно кивнул Константин. - Тут тебе и арабские динары с дирхемами, и итальянские гроши, и норвежские марки, и византийские денарии, да и прочих хватает. В целом, если брать по большому счету, то наших денег в процентном отношении к их общему количеству наберется не очень-то и много. Но о деньгах, пожалуй, на сегодня достаточно. Перейдем к другим мерам - длине, весу, объему и так далее. При измерении длины все основано на пяди. Это расстояние между концами вытянутого большого и указательного пальцев руки.
- Так ведь у каждого оно разное, - опешил Минька. - И как мне в таком случае чертежи рисовать с размерами?
- Думай, - отрезал Константин. - На то тебе и голова дадена. Неужто не сообразишь?
- Да без проблем, - философски пожал плечами Минька. - Однако все равно неудобно.
- Согласен, - кивнул князь-учитель и предложил: - Вот этим тебе и надо заняться как-нибудь на досуге. Проблема не горящая, хотя на первый взгляд простейшая, но с кондачка тут ничего не решить.
- А по-моему, все элементарно, - не согласился Минька. - Придумал новые четкие эталоны, разослал повсюду образцы и повелел своим княжеским указом, чтобы впредь пользовались при покупках и продажах только ими. Вот и все. Чего тут мудрить-то?
- И получится, что в Ожске и окрестностях знают метрическую систему, а на остальной части Рязанского княжества, которое раз в десять больше моей территории, по-прежнему будут пользоваться прежней, - хмыкнул Константин. - И что тогда выйдет, Миня?
- Неправильно выйдет, - вздохнул он.
- Хуже, - поправил Константин. - Ты мне весь торг загубишь эдакими новшествами. Купцы вообще откажутся приезжать, и останусь я без гривен. А князю без гривен все равно что дружиннику без меча - никак нельзя.
- Жаль, но придется отложить, - сделал вывод Минька.
- Это, кстати, к вопросу о том, чтобы немедля принять решительные меры, как ты тут накануне передо мной распинался, - напомнил Константин. - Если уж, как сам видишь, даже самые что ни на есть мирные торговые вопросы с кондачка не решаются, то что говорить о еще более серьезных, где на кону власть.
Юный изобретатель стыдливо потупился.
- Погорячился я, - проворчал он сконфуженно.
- А горячиться нельзя. Если по-крупному, то вполне хватит всего одной ошибки, чтобы запороть все остальное. Впрочем, сейчас речь не об этом, и вообще мы изрядно отвлеклись, - решительно отодвинул Константин в сторону политику и возвращаясь к прежней теме. - Итак, пока ориентируемся на то, что уже имеется. Про пядь я уже вам рассказал. Добавлю только, что это была малая, а есть еще и большая, когда используется расстояние между концами вытянутого большого и среднего пальца. Или мизинца.
- Так какого все-таки пальца? - не понял Славка.
- А ты растопырь ладонь и попробуй замерить, - предложил Константин. - На самом деле разницы практически нет.
- Ну да, - недоверчиво хмыкнул Славка и тут же ударился в практику замеров на собственных руках. Уже через пару минут, убедившись в чужой правоте, он сконфуженно засопел и мрачно заявил: - А все равно это неправильно. Надо либо одним, либо другим, а так анархия какая-то.
- Не спорю, - тактично согласился Константин. - Но с такими продолжительными комментариями мы не закончим и до завтрашнего вечера.
Славка тут же зажал себе обеими руками рот и клятвенно пообещал:
- Все-все. Молчу как рыба об лед.
Константин с подозрением покосился на него и продолжил:
- Что касается последней пяди, то она равна малой плюс два или три сустава указательного пальца.
- Так два или три? - недоуменно переспросил Минька, обета молчания, в отличие от Славки, не дававший.
- Когда как, - пожал плечами Константин. - Как с продавцом договоришься.
- А если их в сантиметры перевести, чтоб попроще было? - не унимался Минька.
- Малая пядь составляла примерно девятнадцать сантиметров, - покорно удовлетворил Минькино любопытство Константин. - Большая потянет где-то на двадцать два или двадцать три, а пядь с кувырком колеблется от двадцати семи до тридцати трех. От них отталкивались остальные меры длины. Например, локоть был равен двум пядям, а четыре локтя - это уже сажень. Они тоже разные. Есть простая. В ней где-то сто семьдесят пять - сто семьдесят шесть сантиметров. А еще есть маховая. В той больше двух метров.
- А можно про все остальное завтра? - попросил Славка. - Ей-богу, в голове не укладывается. Все забуду.
- И правильно сделаешь, - проворчал Минька. - Тут не запоминать, а менять все надо. - Но, спохватившись и виновато посмотрев на Орешкина, добавил: - Потом.
- Об этом мы уже говорили, - согласно кивнул Константин. - Потом непременно поменяем и упорядочим, равно как и алфавит, цифирь и прочее. А отец Николай тебе поможет. Я полагаю, что эти дела тебе, отче, придутся по душе, ибо ни с новым оружием, ни с убийствами они никак не связаны.
- Это - нет. А ваше занятие?
- Ты предлагаешь никому не касаться ничего нового? - прищурился Константин. - С одной стороны, я тебя понимаю. Наворотим дел, а потом в кусты, в смысле назад в свой век. Тем более что ничего уже, скорее всего, исправить будет нельзя, ибо навряд ли нам дадут вторую попытку.
- Вот-вот, - вздохнул отец Николай. - Выходит, это единственная. Вот потому я и предлагаю не касаться ничего из того, что связано с новым оружием. Ну сами посудите - это же явно неверный путь, который приведет все человечество к гибели даже раньше, чем оно само пришло бы к ней. Может статься, уже в восемнадцатом веке все кончится ядерной катастрофой, а то и чем похуже.
- Куда уж хуже, - хмыкнул Константин, но перебивать не стал, решив дать ему выговориться до конца.
Зато вместо него это сделал не на шутку распетушившийся Минька:
- Кажись, я врубился. Догнал я тебя, святой отец. Ты хочешь, чтобы мы сидели сложа руки и молчали, в ожидании пока татары не придут. А как ты людям в глаза смотреть будешь, когда их при тебе убивать начнут, резать, грабить, насиловать?! Или к Мамаю на поклон пойдешь?!
- К Батыю, - поправил Константин.
- Да не все ли равно? Хоть к Наполеону! Думаешь, он тебя послушается? А нам всем надо дружно подставить правую щеку, когда слева по челюсти съездят.
- Левую, - вновь внес негромким голосом Константин свою правку и, заметив озадаченное лицо Миньки, пояснил: - В Библии бьют по правой, после чего рекомендуют подставить левую.
- Да какая, к хренам, разница! - разбушевался не на шутку Минька. - Главное, что у всех морды в крови, а враг доволен, гад. У него войска сколько будет? - обратился он к Константину.
- На Калке - не знаю, зато потом Батый приведет тысяч сто с лишним конницы. Это по самым скромным прикидкам. В летописях вообще фигурирует триста тысяч, но у страха глаза велики, так что, скорее всего, число это надо изрядно подрубить. Хотя нам и его за глаза, особенно сейчас и учитывая то обстоятельство, что сила татар заключалась главным образом не в численности, а в хорошей выучке и суровой дисциплине войска, начиная от самого низа и заканчивая беспрекословным подчинением высшего эшелона - тысячников и темников - одному руководителю.
- Во! - Минька торжествующе и чуть ли не с радостью поднял палец. - Сто тысяч. А у нас?
- У Кости, как я понял из нашего вчерашнего разговора, всего несколько сотен. У остальных, скорее всего, примерно по столько же, - вступил в разговор молчавший до сих пор Славка, - так что даже если и смогут объединиться все князья в кучу, то наберут самое большое двадцать - тридцать тысяч. К тому же, насколько я помню историю, Рязани так никто и не помог. Да и остальные тоже все больше в одиночку гибли.
- Правильно говоришь, - кивнул одобрительно Костя. - Вот только у нас имеется один существенный плюсик. В отличие от пребывания тут, с татарами мы получим две попытки. Одна, так сказать, тренировочная, поскольку щадящая, а уж вторая - основная.
- Это как? - нахмурился Вячеслав.
- До Батыя у нас чуть больше двадцати лет, так? Но вначале будет Калка, а там у татаро-монголов выйдут с нами драться всего два тумена, то есть двадцать тысяч. И кстати, если душевно начистить им рожи, то они, испугавшись, могут больше вообще не прийти к нам. К тому же через двадцать лет мы сможем помимо всех дружин - если удастся объединить их - выставить еще сотню тысяч ополченцев.
- Как в Великую Отечественную, - иронически хмыкнул Славка. - Вообще-то бросать необученную толпу против профессионалов - дурно пахнет. Так тогда мы хоть количеством задавить могли, а сейчас и этого преимущества не будет.
- Так, может, стоит заняться в первую очередь как раз этим, то есть всех объединить да обучить мужиков, а не гранатами всякими дьявольскими, прости господи? - попытался возразить Николай.
- Это само собой, - кивнул Константин. - Как раз попытками объединения ты, отче, давя на все церковные рычаги, и займешься. Слава же организует призывы молодежи, поскольку мужиков в годах дергать смысла нет - через двадцать лет нынешним тридцатилетним стукнет по полтиннику, а это по нынешним меркам старость. Однако и наши юные друзья правы, - развел руками он.
- Да почему?! - возмутился Николай.
- А потому, - вздохнул Константин, - что даже если и удастся нам собрать воедино все княжеские дружины, толку будет не очень много. Мало того что мы резко уступим Батыю в численности, так плюс еще полное отсутствие дисциплины. И вновь все повторится, как на Калке, где каждый князь оказался в одиночестве, потому что видел в главнокомандующих только себя, любимого, и уступать никому не собирался.
- А как же мужики, - вспомнил Николай. - Ты ведь только что…
- Речь шла только о моих, ожских, - перебил его Константин. - Ну плюс Ольгов и еще парочка городов, которые тоже подо мной, вот и все. Не разгонишься. Остальных ополченцев для учебы мне собирать никто из князей не позволит, а уж вести речь о том, чтобы передать их впоследствии под мое начало - тут и вовсе говорить не о чем. Зато если удастся внедрить все, что поведал нам тут наш юный Эдисон, то есть надежда хотя бы уравнять шансы.
- А дальше что? - трагическим шепотом вопросил Николай. - Ведь мысль на месте не стоит. Не успеем и глазом моргнуть, как и пистолеты с ружьями появятся. А там лет через сто, глядишь, и до автоматов с пулеметами дойдет. Еще через сотню лет "катюши", танки и в самом скором времени, пожалуйте, ядерная бомба. А сознанием-то люди и в двадцатом веке до атома не доросли.
- И что ты предлагаешь? Какой выход?
Константин был мягок и терпелив не потому, что твердо вознамерился переубедить Николая. Просто он помнил поговорку, которую для себя слегка перефразировал: "В споре не всегда рождается истина, но в дискуссии шансов на ее появление вдвое больше".
Именно поэтому он твердо вознамерился переубедить всех, чтобы "квартет пришельцев", как он окрестил свою четверку, придерживался выработанного плана действий не из-за того, что так повелевает князь, а потому, что признает его правильность.
К тому же в словах Николая действительно имелся здравый смысл. И впрямь не следовало бы блистать в Средневековье военными познаниями, двигать вперед семимильными шагами науку уничтожения, а не созидания.
Но Калка, но татары, но огромное полчище Батыя и истерзанная Русь под копытами монгольских коней - как с этим быть?
- Так ведь ясно. - Николай наконец отчетливо узрел перед собой выход, нарисовавшийся как на картинке, и, захлебываясь от восторга, спешил поделиться увиденным со своими собеседниками: - Душу каждую очистить от скверны. Злое вытряхнуть, а доброе, чистое, светлое - а оно у каждого негодяя, хоть и помалу, но есть - наружу всем показать. Вот же оно, хорошее, солнечное в вас - растите его, приумножайте, с другими делитесь. Оно от этого не уменьшится, а, наоборот, увеличится.
- Поделись улыбкою своей, и она к тебе не раз еще вернется, - вполголоса замурлыкал Славка, но Николай, не обращая внимания на ироничный тон, лишь обрадовался поддержке, пусть даже такой:
- Правильно, не раз и не два вернется. Обязательно вернется. Нет ничего прекраснее светлой человеческой души. Не зря ведь сказано: красота спасет мир. Это именно про ее красоту.
- В принципе я согласен, - примирительно заявил Константин. - Это все здорово, и этим мы обязательно займемся. Организуем какой-нибудь университет красоты, доброты, тепла и света. Выпустим уйму педагогов оттуда, они будут работать в школах и нести светлое, доброе, чистое в не запачканные злом детские души. Я обеими руками за это. Да и из них, - он указал нас Славку с Минькой, - никто, думаю, возражать не будет. Однако до всего этого надо еще дожить, а степняки, образно говоря, на пороге, и всю эту красоту ровно через двадцать один с половиной год - если только летописи не врут - они похерят и вырубят под корень. Следовательно, для начала надо решить ближайшую задачу, причем постараться выполнить ее, как еще учили большевики, малой кровью и на чужой территории. А для всего этого не обойтись без секретного оружия. Как говорили в Древнем Риме: хочешь мира - готовься к войне.
- И где этот Древний Рим? - скептически усмехнулся Николай, не желая сдаваться без боя. - Хваленая воинская дисциплина, закаленные в боях легионы. Мастерства и воинского умения не занимать, а погибли, растоптанные простыми необученными варварами. Сила уступила духу.
- Это верно, - кивнул головой Константин. - Только надо добавить, что сила к тому времени обросла жиром, и мышцы ее частично одрябли, а частично и вовсе разложились.
- Ну хорошо, а где все могучие империи прошлого? Где завоевания Александра Македонского, Карла Великого и даже того же самого Чингисхана? В конце концов, у них всех только один путь - упадок и развал.
- Ну это уже совсем из другой оперы, - возразил Константин. - Нам не нужны ни империи, ни завоевания. Скорее наоборот - самим бы уберечься от завоевателей. А что касается силы духа, так он боевой технике никогда не был помехой. Напротив, именно когда они сочетаются, и рождается непобедимая армия.
- Начнете бряцать оружием и вскоре сами не заметите, как станете завоевателями. Мне жаль, что я не смог убедить вас, - печально вздохнул Николай.
- Убедить в чем? - вновь не согласился Константин. - В том, что нужно искать другой выход, а не полагаться только на дружину да на новое оружие Михалки? Ничего подобного. Убедил целиком и полностью. Во всяком случае, меня, - быстро поправился он. - Хотя есть оговорка. Маленькая, но существенная. Всего одно слово. Сроки. И если какой-то метод хорош, но очень уж он долгоиграющий, то придется прибегнуть к нему лишь после того, как мы подготовимся к достойной встрече татар.
- Благими намерениями… - вздохнул, поднимаясь с лавки, Николай, но повелительный жест князя усадил его обратно на место.
Глава 17
Галопом по европам
Всякое знание имеет цену только тогда, когда оно делает нас более способными к деятельности.
Цетвес
Константину очень не хотелось, чтобы отец Николай уходил с их импровизированного совещания в таком настроении, и поэтому, желая хоть как-то заинтересовать его и заодно увести слишком затянувшийся разговор немного в сторону, он решил провести небольшую лекцию.
- Раз уж мы опять собрались, так сказать, в полном составе, то я вкратце, естественно, хотел бы осветить современное международное положение, да и нынешнюю внутреннюю обстановку.
- Я вам, ребята, на мозги не капаю, но вот он перегиб и парадокс: кого-то выбирают римским папою, кого-то запирают в тесный бокс, - вполголоса замурлыкал Славка строки Высоцкого.
Константин улыбнулся. Творчество Владимира Семеновича он тоже любил, ценил и знал на память не один десяток песен, от шутливых до патетических, от грустно-философских до насмешливо-саркастичных.
- Что ж, учитывая поступившую заявку зрителей, мы начнем именно с римского папы, - объявил он. - В данный момент на Святом престоле Иннокентий III - большой знаток философии и даже писатель.
- Стихи, романы, повести? - вдумчиво осведомился Славка.
- Точно не помню, но скорее эссе, - парировал Константин. - Важнее другое. Он отличный администратор и политик, сумел не только подчинить себе епископат, но и многих светских владык от Скандинавии и Англии до Португалии и Болгарии. Очень активен. Весьма щедр на анафемы и интердикты. При нем уже разгромлены альбигойцы, а в Париже и Оксфорде открыты университеты.
- Народное образование - это хорошо, - снисходительно одобрил деятельность папы Славка.
- Не только, - поправил его Константин. - При нем же совсем недавно были учреждены новые монашествующие ордена.
- Это тевтоны, которых Донской раздолбал, - уточнил Минька, решив заодно блеснуть своими историческими познаниями.
Константин закашлялся, пытаясь скрыть рвущуюся улыбку, и деликатно поправил:
- Тевтоны - орден из числа воинствующих, а у Иннокентия впервые за всю историю западной церкви появились нищенствующие: святого Франциска и святого Доминика.
Про Донского он решил вообще ничего не говорить, чтоб лишний раз не поднимать изобретателя на смех. В конце концов, какая разница, кто именно, главное, что "раздолбал".
- Нищие нам не опасны, - сделал скороспелый вывод Славка. - Они с Русью воевать не пойдут.
- Зато будут пытаться внедриться, чтобы принести к схизматикам свет истинной веры, - поправил Константин.
- Так то же к схизматикам, - хмыкнул Минька. - А мы тут при чем?
- А что такое, по-твоему, схизматики, Миня? - вкрадчиво и почти ласково осведомился Константин.
- Ну я не знаю. Наверное, турки какие-нибудь или арабы.
- Да нет, эти гаврики прозываются сарацинами, а исходя из мусульманской веры их на Руси еще кличут басурманами. Схизматиками же в Риме зовут всех тех, кто исповедует христианство восточного толка, то есть православие. Стало быть, главный объект их внедрения - это как раз Византия, которая уже захвачена, а также Русь.
- Ну что, съел? - хмыкнул насмешливо Славка, покосившись на сконфуженного Миньку.
- Впрочем, про сарацин Иннокентий тоже не забывает. Как раз в это время он продолжает активно содействовать ускорению крестового похода для освобождения гроба господня от язычников. Поход этот состоится в следующем тысяча двести семнадцатом году, и возглавит его венгерский король Андрей II.
- А разве Иерусалим не освобожден крестоносцами от турок? - подал голос отец Николай.
- Увы, отче, но мы попали в слишком позднее время, - развел руками Константин. - Он и впрямь был освобожден, но в тысяча девяносто девятом, а где-то три десятка лет назад мусульмане его оттяпали назад. Правда, сделали это не турки, а египетский султан Саладдин.
- А я, грешным делом, воспылал надеждой попасть туда, - расстроенно вздохнул священник и встрепенулся. - Так, может, после этого крестового похода его опять освободят?