Нос с легкой горбинкой, гладкие щеки, подбородок с ямочкой… бриться, по счастью, можно редко - борода растет, как рис на камнях… нижняя губа слегка оттопырена…
Старуха рассмеялась, глядя на Мотоеси. Вслед за ней засвистел смешком каппа, хмыкнул тэнгу-молчун, и даже слепой гадатель присоединился к общему веселью - хотя уж он-то никак не мог видеть самое потешное в мире зрелище.
Молодой актер с недоверием сам себя щупает.
Животики надорвешь!
- Но я же… я…
- Ты нопэрапон не снаружи. И хорошо, что так, иначе тебя забили бы палками насмерть, едва ты вернулся бы в труппу после кладбищенской трагедии. Это случается, нечасто, но случается, когда лицо души еше более неоформившееся, чем лицо тела. Ты нопэрапон - изнутри. Ты - зеркало не для чужой внешности, а для чужих порывов и настроений. Ты - пыльное зеркало, с краешка которого насильно стерли рукавом пыль. Ты присваиваешь без желания присвоить; ты отражаешь и искажаешь без желания отразить или исказить; ты отдаешь без желания удержать. Ты - нопэрапон, мой мальчик, и об этом не узнает никто, кроме тебя самого…
- …и нас, - добавил каппа, зачем-то поглаживая темечко, как если бы рассчитывал нащупать там узел борцовской прически.
- …и нас, - согласилась Хякума Ямамба, в чьем скрипучем голосе, словно птица в клетке, мимолетно запела та девушка из ущелья Орлиных Гнезд, что милосердно задушила уходящую наставницу.
Тэнгу просто кивнул.
"И нас… таких, как мы…" - звякнули струны цитры под лаской зрячих пальцев слепца.
- Неправда!
Выкрик Мотоеси встретил лишь тишину.
Тишину, покачивание головами, отведенные в сторону взгляды… выкрик утонул в этом единодушном сочувствии, чтобы мгновением позже вновь вырваться на поверхность уже не выкриком - воплем:
- Неправда! Вы лжете! Вы все лжете! Вы придумали это, чтобы отомстить мне, отомстить страшнее, чем просто убить! Я знаю… знаю…
Нет ответа.
Только река плещет в отдалении.
- Вы лжете! Отец рассказывал мне… да, рассказывал! Священник Квайрие, бывший в миру самураем клана Кикуйи, собственноручно убил пятерых демонов "Сорвиголов" - и счастливо дожил свой век! Странствующий монах Мусо своими молитвами загнал в ад людоеда-йикининки, и потом был известен до конца своих дней как святой паломник! Вы лжете!…
- Монах, священник! - буркнул тэнгу, зябко встопорщив перья. - Я же предупреждал тебя, Ямамба: он ничего сейчас не поймет… он не готов.
Подхватившись на ноги, юноша выдернул из ножен меч, готовый рубить наотмашь, если встретит хоть одну насмешливую улыбку. Но меч застыл в его руке, а ярость растаяла сосулькой на весеннем солнце: на Мотоеси смотрели скорбные лица людей и… бывших людей. Так смотрят старики на неразумного внука, родичи - на члена своей семьи, который минутой раньше вел себя самым постыдным образом, а сейчас еще и усугубляет вину, отказываясь принимать заслуженную кару.
Меч, взвизгнув, упал в ножны.
- Уж лучше бы вы убили меня…
Юноша поклонился по очереди каждому, сидевшему у костра: каппе, тэнгу, слепцу, Хякуме Ямамбе… отдельный поклон предназначался безгласному призраку на границе света и тьмы.
Вскоре его шаги затихли во мраке.
* * *
- Как погулял? - добродушно спросил отец, когда Мотоеси на рассвете, шатаясь от усталости, добрался домой.
Юноша только кивнул невпопад, добрался до циновки и провалился в сон.
До полудня.
"Ты ничего сейчас не поймешь!… - глумился сон, дуя в уши противным сквознячком. - Ты не готов… ты…"
Больше всего юноша винил себя в одном: он забыл спросить у "Горной ведьмы", куда делись сироты убитой им нопэрапон. Но вернуться к заброшенной хижине, чтобы задать этот вопрос, вернуться хотя бы во сне, в мутной нереальности… нет, он не сумел заставить себя сделать это.
Не смог.
4
Вечером Мотоеси пал отцу в ноги и попросил благословения стать послушником у первого же бонзы, который на это согласится.
XIII. ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ
ОЛЕГ
- Садитесь!
Милейший парень Костя Шемет распахнул дверцы своего "Опель-Кадета" и вопросительно посмотрел на нас.
- Эх, прокачу? - спросил я, почувствовав с запоздалым стеснением: язвительности не вышло. Он мне даже в некоторой степени нравился, этот удачливый кр-р-расавчик, умеющий славно поработать и славно отдохнуть, четко знающий, чего он хочет и в каком виде. С такими легко сотрудничать, они надежны и пунктуальны; с такими легко выезжать на пикник - они веселы и остроумны.
С такими легко; гораздо легче, чем, к примеру, со мной.
- Да ладно, садись! - неожиданно перейдя на "ты", друг Шемет смотрел уже на меня одного. Плотно смотрел, в упор, с прищуром. - Подвезу даром. Пить не будете? Голые танцевать не будете при луне? Эх! Прокачу! Одиночка с мотором готов везти!
Последний пункт: такие еще и образованны.
"Ну что ж, воспользуемся гостеприимством, - сказал Остап, усевшись рядом с шофером. - У вас, я вижу, хороший характер…"
Когда мы загрузились в машину, командование взял на себя Ленчик.
- Ко Дворцу бракосочетаний, - велел он, усевшись "рядом с шофером".
При этих словах Ленчик через плечо одарил нас столь многозначительным взглядом, что мы с Димычем, не сговариваясь, кивнули.
Едем, значит, ко Дворцу.
Бракосочетаться.
Выворачивая с Деревянки на проспект Ленина, Шемет (до того он молчал, крутя баранку двумя пальцами) вдруг нервно облизал губы.
- Его надо найти. Ребята, я вчера разговаривал с его женой… его обязательно надо найти!
"Ребята" слушали. На сей раз голос Шемета, бархатный тенор Большого Босса, слегка похрипывал; да и напускная вежливость, более уместная на дипломатическом приеме или при вербовке спецслужбами, куда-то делась. Таким Шемет мне нравился больше… еще больше.
Скоро будет "больше некуда".
Тупик.
- Я… я чувствую себя виноватым перед вашим… перед нашим Монаховым. От удивления я вообще едва не лишился дара речи: Большой Босс
исповедовался!
Ныне отпущаеши!
Камо грядеши… нет, это из другой оперы, хотя и здесь пригодилось бы.
- Да, я неплохо заработал на его выступлении. Но, наверное, если бы я не подтолкнул Монахова, если бы не сыграл на его ущемленном самолюбии… Вы знаете, что его сын лежит в реанимации?
- Знаем, - за всех ответил Димыч.
- Только не подумайте, что здесь сплошной альтруизм и филантропство. Потому что, если вы так подумаете, вы сразу перестанете мне верить. Я прав? Вы и так верите чуть-чуть, вприкуску, а если… Я честно хочу помочь конкретному Владимиру Монахову, где бы он сейчас ни скрывался, и в то же время я честно хочу понять: в чем его секрет? Понять и использовать, не допуская эксцессов вроде гибели Дагласа Деджа. Редкостная, кстати, сволочь был этот Дедж, жадная и подлая сволочь… впрочем, оставим. Это золотое дно, это Курочка Ряба, несущая золотые яйца, если подойти к делу правильно и аккуратно. Это верный кусок хлеба с маслом до конца дней, отпущенных нам. Вы меня понимаете?
- Я в доле? - не удержался я: уж больно явственно возникла в машине незабвенная тень бригадира Калмыка.
Аж свет застит.
- Что? Вы? Ну конечно… Ах да, я понял. Можно сказать и так. Я в доле. Мы все в доле, и мои предложения остаются в силе. Я ведь вас не покупаю, хотя бы потому, что вы не продаетесь; я предлагаю взаимовыгодное сотрудничество. А не продаются чаще всего или круглые идиоты, или пустышки, которых никто не покупает; или умные люди, хорошо знающие себе цену. Ведь так?
- Ведь так. - Я подумал, по вредной буквоедской привычке, что у Шемета слова разошлись со смыслом, как в море корабли. "Знать себе" цену не значит
- не продаваться. Если быть буквалистом, это скорее значит - продаться за свою, чаще всего изрядную, цену. И потом радоваться удачному акту купли-продажи.
Если это характеристика умных людей, то я умный.
Наверное.
Или кокетничаю?
- Димыч, я умный? - спросил я у своего соавтора.
- Дурак, - без колебаний ответил Димыч.
- Ну и ты дурак.
- Ну и я дурак.
- И я дурак, - присоединился Ленчик, ворочая на коленях туго набитую сумку.
- Вы знаете, ребята, тогда я тоже дурак. - Костя Шемет лихо объехал лужу посреди трассы и громко, искренне расхохотался.
Полагаю, наш совместный диалог показался ему остроумной шуткой.
- Рецепт успеха. - Я откинулся на спинку, глядя в потолок салона. - Берется немолодой мужчина с остеохондрозом, женатый, имеющий сына, щепотка нереализованного тщеславия, гордыни по вкусу… И берется "Технология взрывного метабоя" за шестьдесят девять гривен с учетом почтовых расходов. Смешивается, взбивается, выплескивается. Результат превосходит все ожидания.
Шемет недоуменно приподнял плечи, неприятно став похожим на грифа-стервятника.
- Технология? А, эта идиотская кассета!… Он мне ее показывал, наш Брюс-Ли-Монахов. С плясками, песнопениями и комментариями. Я выдержал примерно полчаса. А вы?
Ответа он не ожидал.
Ответ был ему прекрасно известен.
- Ребята, парни, господа! Ну вы ведь не станете серьезно относиться к этой лабуде?!
Я смотрел на аккуратно подстриженный затылок Шемета. Я соглашался: серьезно относиться к этой лабуде невозможно. Для нас невозможно, для Большого Босса невозможно, для боксера Отбитыча и молодого инструктора Арьки невозможно.
Возможно лишь для беглого Монаха и княгини Ольги, грозы насильников.
Что общего между мной, Ленчиком, Костей Шеметом и его людьми?
Что общего между девушкой с лошадиной физиономией и лысоватым мужчиной сорока с лишним лет от роду?
Что?
Где- то тут крылась зацепка, ниточка, начав с которой удалось бы размотать весь клубок.
Если б еще знать: хочу ли я его разматывать?…
* * *
Возле Дворца бракосочетания, в маленьком круглом закутке между музыкальной школой им. Коляды и собственно Дворцом, был видеосалон.
Он снабжал людей фильмами, а брачующихся - операторами для съемки. Внутри видеосалона, между выставочным зальчиком и лестницей в
полуподвальный склад, была комната, забитая доверху всякой аппаратурой. Аппаратура жужжала и щелкала.
В комнате, встав в углу плечом к плечу, были мы.
Мы внимали миниатюрной девице с лисьей мордочкой.
- Вот твоя кассета. - Лисичка-сестричка порылась в столе и выдала Ленчику приснопамятную "Технологию…". - Ничего особенного, кроме защиты от записи. Видел, там в правом верхнем углу такая радужка мелькала?… Ну, квадратик цветной?
Ленчик кивнул.
- Защиту я сломала, вот тебе запись. - Из недр стола родилась вторая кассета и перекочевала в Ленчикову сумку. - Только учти: качество резко упало. Полосы, хрип, цветность плывет. Наверное, если б мои шефы на железо не скупились… Короче, если очень надо, можно записать качественно. Но будет стоить денег. Договариваться?
Ленчик отрицательно помотал головой.
- Теперь дальше. У тебя паранойя, Леонид свет Владимирович! И я сдам тебя в психушку, если ты не ублажишь меня сладостями. Никаких "двадцать пятых кадров" органами не обнаружено, кодированная информация отсутствует, звукоряд проще пареной репы, музыка просто плохая. Проверено вдоль и поперек, в силу моих скромных возможностей.
Лисичка явственно облизнулась.
Язык у нее был длинный и шелковистый.
Странный язык.
- Спасибо, Аллочка. - Вежливый Ленчик достал шоколадку, с поклоном преподнес лисичке, и та мгновенно зашуршала оберткой. - Я тебе очень признателен.
Спустя пять минут мы всей компанией шли по Сумской, болтая о пустяках.
Кассета- оригинал лежала в моей сумке.
- …тебе звонили, - с порога заявила жена, вытирая полотенцем руки, мокрые после стирки. - Какая-то Татьяна. Татьяна Монахова. Очень просила заехать. Адрес оставила,
- А почему не перезвонить? - удивился я.
- У нее телефон сломался, она с автомата звонила. Сказала: от мужа письмо пришло.
Когда я, прихватив бумажку с адресом, пулей вылетел из квартиры, меня преследовал укоризненный взгляд жены.
Ну, ясное дело, даже не пообедав… пьеса "Река Сумида", "спутник героя" делает жест разочарования, реплика: "…и в западные земли вслед за ней все души устремились…"
Итак, она звалась Татьяной?!
ДМИТРИЙ
Звонок пробулькал невнятную трель, которая, вероятно, должна была изображать фрагмент популярной мелодии, - и дверь почти сразу со щелчком распахнулась.
Создалось впечатление, что госпожа Монахова все это время ждала нас в прихожей.
- Заходите, заходите! - "Просто Татьяна" заулыбалась и поспешила пояснить: - У меня сегодня что-то вроде маленького праздника! Шурик в себя пришел, его из реанимации в обычный стационар перевели. Я уже побывать у него успела. Врачи говорят: теперь быстро на поправку пойдет! И от Вовки письмо пришло, пишет: жив-здоров… Да вы проходите, проходите, туфли можно не снимать, у меня все равно не прибрано!
Мы проходим. И немедленно обнаруживаем в комнате, куда нас приглашает Монахова, знакомую долговязую девицу по имени Ольга, ходячий ужас расхитителей девственности.
- Здравствуйте…
- Бонжур, мадмуазель! - У Олега сегодня явно шутливое настроение, и это ясно говорит мне: он собирается ставить эксперименты. - Наслышаны, наслышаны о вас! Позвольте поцеловать вашу доблестную ручку, которая повергла в прах шестерых негодяев!…
Олег делает шаг вперед, собираясь осуществить продекларированное намерение - и тут девица с неожиданным проворством шарахается от него прочь. Шарахнулась, и сама устыдилась своего порыва, зарделась, аки майская роза… отчего стала выглядеть куда более симпатично.
- Ну что вы, Оленька?! - комично хватается за бороду мой соавтор. - Мы с Дмитрием - меня, кстати, зовут Олег, почти ваш тезка! - мирные люди, и даже бронепоезда на запасном пути у нас нет. Зачем дергаться, зачем стулья ломать? Я действительно хотел поцеловать вам руку - а вы что подумали? Похоже, я чудом избег ужасной участи!
Он паясничает вполсилы.
Для затравки…
Это его девиз: "Малознакомого собеседника надо чуть-чуть раздражать, тогда он злится и говорит правду".
- Ничего я не подумала! - Ольга заставляет себя взглянуть Олегу в лицо; глаза девицы слегка на мокром месте. - Как-то само… само собой получилось. Извините.
- Да ладно, не за что извиняться! - вклиниваюсь я, дабы не торчать молчаливым столбом посреди комнаты. - Со всеми бывает.
Я не уверен, что это бывает со всеми, но слово не воробей.
Не вырубишь топором.
- Вы за стол, за стол садитесь, я сейчас еще две рюмки достану, - спешит внести свою лепту в "устаканивание" ситуации хозяйка дома.
Только тут я замечаю: на столе красуется початая бутылка коньяка "Коктебель", две рюмки, изрядная горка бутербродов с сыром и ветчиной, вазочка с фруктами, печенье… Выходит, "устаканивать" будем в прямом смысле слова.
А бутерброды - это хорошо! Это правильно. Мы ведь после тренировки даже пожрать не успели, сразу сюда мотанули.
- Я же говорила: у нас тут маленькие посиделки. А то я в последние дни совсем извелась, вот и позволила себе немного расслабиться.
Я ее понимаю. Я ее очень хорошо понимаю! Когда сын висит несколько дней между жизнью и смертью, а муж пропал незнамо куда, - поневоле изведешься! И вдруг разом выясняется: и муж нашелся (или почти нашелся, скоро узнаем), и сын очнулся, пошел на поправку.
Все понятно.
- Вы, Оленька, тоже выпейте, вам сейчас не повредит.
Оленька судорожно кивает и со всей осторожностью присаживается на краешек стула. Со стороны кажется: она готова опять вскочить при малейшей опасности.
Нервишки шалят?
Олег уже уцепил бутылку, вертит ее в руках, озабоченно нюхает. Это у нас обоих вошло в привычку - с тех пор как пару раз нам подсовывали "пальной" коньяк, пахнущий отравленными им же клопами.
- Вполне приличный питьевой коньяк, - выносит он свой вердикт. - Можно употреблять вовнутрь.
- Питьевой? А что, бывает другой? - удивленно интересуется Монахова, доставая рюмки.
- Бывает! - радостно сообщаю я, ибо этот вопрос возникает почти всегда.
- Коньяк бывает коллекционный, питьевой и технический - для протирки физиономии продавца!
Ольга, не удержавшись, прыскает в ладошку и наконец расслабляется.
Эту классификацию разработал в свое время наш приятель и "собрат по перу" Андрей Шмалько. Кстати, смех смехом, а классификация вполне точная.
Подождав, пока хозяйка займет свое место за столом, Олег торжественно разливает коньяк по рюмкам. Рюмки у "просто Татьяны" правильные: небольшие, пузатые и с короткой ножкой.
- За то, чтоб вся эта история благополучно закончилась, и чем скорее, тем лучше! - провозглашает он тост.
- Ох, Олег, ваши бы слова - да Богу в уши! - вздыхает Монахова, потом вздыхает еще раз и делает глоток.
Присоединяюсь.
Коньяк действительно питьевой.
Поставив на стол рюмки, мы, как два оголодалых хищника, набрасываемся на бутерброды с ветчиной.
- Дмитрий, если хотите курить, - курите. Здесь можно. - Монахова извлекает откуда-то из-за спины бронзовую пепельницу в форме остроносой туфли. - А вы, Оленька, рассказывайте. Дмитрий с Олегом, собственно, за тем и приехали.
Это мы, значит, приехали.
Никто нам не звонил, не звал, адреса не оставлял - сами приехали, коньяк учуяли, на хвост упали, сейчас приставать начнем…
Это я вредничаю, если кто не заметил.
- Да, в общем, рассказывать особо нечего…
Ольга явно не знает, с чего начать. Нервно хрустит пальцами, машинально пытается чем-то занять руки и в конце концов принимается накручивать на палец каштановый локон - точь-в-точь как моя жена!
- Вчера ко мне письмо пришло. От Владимира. Ну, я сразу Татьяне… Татьяне Васильевне ("Ой, Оленька, ну какая я вам Васильевна?!" - кокетливо машет рукой хозяйка) позвонила, привезла ей письмо. Собственно, вот оно. Олег… ("Ой, Оленька, ну какой я вам Семенович?!" - в тон откликается Олег, усмехаясь)… Вы, я слышала, инструктор по карате, и Володя у вас в свое время занимался… Вы лучше сами прочтите письмо - а потом скажите: может быть такое, о чем там Володя пишет?! А то я уж сама не знаю…
- Давайте письмо.
Надорванный конверт с торчащими из него тетрадными листками в клеточку, мелко исписанными от руки, перекочевывает к Олегу.
- Почерк разборчивый. Я вслух прочту, чтобы и Дмитрий слышал. - Мой соавтор обводит присутствующих вопросительным взглядом.
Возражений не поступает.