– Совсем забыл… конечно, это не Библия. От неё здесь только переплёт.
Заметив, что никто ничего не понимает, добавил:
– Хотел скрыть от жены, но раз вы уже узнали, признаюсь: я пробую себя на литературном поприще… пишу роман.
– Молодец! – воскликнули присутствующие. Возникшее было напряжение разрешилось само собой. – Дашь почитать?
– Когда закончу, обязательно, – пообещал я и взглянул на супругу. По её глазам я понял, что она мне не верит.
– Потом объясню, – тихо шепнул я жене и вышел в другую комнату.
Оставшись наедине с таинственной книгой, я сразу же раскрыл её. Знакомый почерк друга страницу за страницей заполнял почти весь старый фолиант. Но вчитываться в смысл ровно написанных строк и каких-то формул и графиков сейчас я не мог. Спрятав Библию в бельевом шкафу, я вернулся к гостям. Теперь моим самым большим желанием стало побыстрее спровадить всех из квартиры, чтобы иметь возможность спокойно почитать.
Но пришлось вначале помочь жене убрать посуду, подмести пол, прежде чем я снова взял в руки чёрный переплёт с золотым крестом и, закрывшись в комнате на ключ, открыл первую страницу.
Несомненно, такого мне ещё не приходилось видеть. Совсем не подходящая для ведения записей священная церковная книга, манера письма и та таинственность, с которой мне вручили её, тянули скорее на серьёзный детектив, чем на безвинную случайность. Хотелось разобраться, в чём дело. Я перевернул все триста с лишним исписанных листов и на задней обложке Библии увидел приклеенный к внутренней стороне обложки конверт, подписанный почерком друга: "Дневник". Вскрыв конверт, я убедился, что листков в нём немного. Аккуратно сложенные один к одному, старые тетрадные листочки местами были надорваны, смяты и разглажены. Их оказалось всего двенадцать. Поэтому чтение я решил начать именно с них. Переписываю дословно:
"Среда.
Начинаю вести дневник, потому что не знаю: кто и откуда я? Боюсь потерять память совсем. Решил, что лучше буду записывать всё, что со мной происходит. Это хоть какая-то ниточка, связующая меня с прошлым.
Уже несколько дней я провожу в лечебнице, именуемой в народе сумасшедшим домом. Жить здесь можно, если привыкнуть к палате на двадцать мест, вечно грязному белью, дурно пахнущему чужим потом и хлоркой. Кормят в этом заведении сносно: три раза в день хлебом, жидкой кашей без соли и каким-то еле тёплым отваром, называемым санитарами "чаем", только почему-то совершенно без сахара. На окнах и дверях стоят решётки. К ним тоже можно привыкнуть. Соседи мои – мужики разного возраста – сильно не докучают. Был, правда, один, который, завидев меня, постоянно клянчил: "Отдай Васе ключи!". Вася – так, наверное, звали его самого. Но какие ключи? Этого понять было невозможно. Но стоило мне только, по совету санитара, прикрикнуть на надоедливого соседа, как тот сразу же замолкал и начинал тихо плакать, как обиженный ребёнок. В такие минуты мне было жаль его и я давал ему свой кусочек хлеба, припрятанный под подушкой. Вася успокаивался. И я к нему уже почти привык, но его вдруг куда-то забрали. Теперь на его кровати лежит крепкий мужик. Он больше молчит, глядя в потолок, и ни на кого не обращает внимания. Совсем не похож на сумасшедшего.
В нашей большой палате не скучно: кто разговаривает сам с собой, кто, наоборот, всё время молчит, кто-то плачет, кто-то громко смеётся. И так целыми днями. И никто ни на кого не обращает внимания. На прогулки нас не выводят. Ко всему этому я постепенно привыкаю. Единственное, что не даёт мне покоя, – моя память. Вернее, её отсутствие. Трудно воспринимать происходящее, когда в твоей жизни одна лишь пустота: до – ничего, только какие-то несвязанные между собой туманные обрывки воспоминаний, и после – тоже, наверное, ничего хорошего. Но я помню своё имя – Андрей. Хотя не знаю, чего ещё ждать от жизни? Кто я?
Четверг.
Сегодня ко мне приходил человек в форме. Я знаю такое слово – милиционер. Но больше ничего вспомнить не могу. Человек в форме назвался следователем. Он говорил о какой-то экспедиции, расспрашивал о каких-то убийствах, называл разные фамилии. Но у меня после разговора с ним только разболелась голова. Я ничего не вспомнил. Тогда он дал мне ручку и сказал, чтобы я расписался в бумаге. Рука сама выводила какую-то каракулю вместо подписи под текстом внизу исписанного листа. Но свою фамилию я так и не вспомнил. Потом меня отвели обратно в палату… Болит голова. Хочется есть.
Пятница.
Ночью мне долго не спалось. С моего места очень плохо видны звёзды, поэтому я часто вставал и подходил к окну, чтобы смотреть на них. Звёзды – это свобода. Я это знаю. Но окажись я сейчас на свободе, куда мне идти? И я снова ложился на кровать, пытаясь припомнить хоть что-нибудь. Но напрасно. Не могу вспомнить ничего. Только звёзды…
Суббота.
Чтобы заставить включиться память, я попросил санитаров принести мне какую-нибудь книгу. Как назло, я совсем не помнил ни одного названия или автора. Мне дали небольшую рваную и весьма потёртую книженцию. В ней написано о любовных страданиях богатой женщины на берегу тропического моря. Полный бред, но мозг нужно чемто загружать и нужно заставлять его работать. Я это понимаю. Поэтому перечитываю книжку во второй раз. Мне необходимо вернуть память.
Воскресенье.
Сегодня опять невкусная еда. Чувство голода не проходит даже во сне. Сказал об этом. Мне санитары сделали какойто болючий укол. В палате душно. Хочу на свободу! И хочу спать.
Понедельник.
Перед ужином к нам в палату два санитара привели высокого худого старика. При первом взгляде на него сразу бросилось в глаза несоответствие: длинные спутанные седые волосы, спадающие почти до плеч, и аккуратная бородка на иссечённом морщинами лице. Молчаливого мужика куда-то забрали, и койка рядом с моей уже два дня пустовала. Санитары уложили высокого старика на неё.
Вёл себя новый сосед тихо. Тоже всё время молчал. Его глубоко запавшие бесцветные глаза всегда неподвижно смотрели в одну точку, и лишь нечастое движение морщинистых век свидетельствовало о том, что старик ещё жив. Меня заинтересовала необычная внешность соседа, и я стал всё чаще поглядывать на него, рассматривая правильные черты его лица. Потом меня стало беспокоить то, что человек лежит, не вставая, почти целый вечер. Ни ужинать, ни в туалет он так и не поднялся. Мне стало жаль старика. Видимо, ему было очень плохо. Даже хуже, чем мне. Я взял металлическую тарелку с порцией холодной каши, кусок чёрного хлеба и подошёл к новому соседу. Старик лежал на боку и не мигая смотрел в одну точку на полу под моей кроватью.
– Поешьте, – обратился я к нему.
Старик, казалось, не слышал. Я повторил своё предложение и поставил тарелку на стул возле самой кровати. Старик медленно перенёс бесцветный взгляд на еду, потом на меня. Я улыбнулся:
– Вы пока с этим расправьтесь, а я принесу чай.
Ничего не ответив, старик снова перевёл взгляд на тарелку с кашей.
Через минуту я принёс разовый пластиковый стакан с еле тёплым безвкусным больничным чаем.
– Каша тут не очень, – я поставил стакан на стул рядом с нетронутой едой. – Но ведь нужно чтото поесть. Иначе вы умрёте.
При слове "умрёте" старик както странно посмотрел на меня, и мне показалось, что глаза его ожили. Затем взгляд снова потух, и старик отвёл ставшие бесцветными глаза. Такая неожиданная перемена меня удивила. "Может, он действительно сумасшедший?" – промелькнула мысль. Но я тут же отогнал её. Меняющиеся глаза, реакция соседа на мои слова говорили об обратном. "Нет, он просто не хочет разговаривать".
– Давайте, я покормлю вас? – прозвучало моё следующее предложение.
– Не надо. Я сам, – тихо отозвался старик и медленно сел на кровати. Его голос был низким и хриплым.
Пока сосед неспешно ел, тщательно разжёвывая и всматриваясь в каждую подносимую ко рту ложку с кашей так, будто впервые в жизни пробовал пищу, я наблюдал за ним. Метра под два ростом, в молодости он непременно был красавцем. Даже теперь его фигура сохраняла былую величественную осанку и стать, а в ширине плеч и крепких руках чувствовалась недюжинная сила. И чем больше я его разглядывал, тем больше меня интересовало всё в моём новом соседе.
Поев, старик поднялся во весь свой высокий рост и, не взглянув на меня, сам понёс грязную посуду на общий стол. Я продолжал свои наблюдения.
Выйдя из туалета, старик подошёл к зарешеченному окну и стал смотреть на улицу. Смотрел долго. Затем он вернулся на свою кровать. Я сделал вид, что читаю. Вдруг неожиданно услышал низкий тихий голос:
– Спасибо… Андрей…
Я оторвал удивлённый взгляд от книги: "Откуда он знает моё имя? Я ему не представлялся. Может, мы встречались раньше? Не помню". Старик открыто смотрел на меня. На этот раз его глаза определённо жили. Теперь они имели цвет неба в осенний день.
– Спасибо, – повторил он.
– Пожалуйста, – просто ответил я и снова углубился в книгу.
– Что читаешь? – поинтересовался старик.
– Женский роман принесли, – я с грустной улыбкой взглянул на старика. – Тупой, но всё равно читать больше нечего.
Старик, казалось, понимающе улыбнулся, и я рассмотрел ряд ровных белых зубов. Снова пришло время удивляться. На вид ему можно было дать не меньше семидесяти пяти – восьмидесяти лет. Таким его делали морщинистая жёлтая кожа и растрёпанные седые волосы. "Может, у него вставные зубы? Нет, не похоже", – подумал я и, стараясь не упустить тонкую ниточку налаживающихся отношений, спросил:
– А мы раньше не встречались?
– Не доводилось, – чему-то усмехнулся старик.
– А как вас называть? Моё имя вы знаете, а я ваше – нет.
– Называй меня Павлом Петровичем. Можно просто Павел, – ответил старик.
– Какое интересное у вас имя! – воскликнул я. – Позапрошлым веком потянуло…
– Древностью, – вздохнув, согласился он.
– Я раньше историей увлекался, помню, был такой царь – Павел I, – будто извиняясь, произнёс я и удивился, что так легко вспомнил об этом.
– Увлекался историей? – по-доброму прищурив глаз, переспросил сосед.
Я кивнул:
– Даже пробовал что-то писать…
Глаза старика потеплели:
– Надо же… коллега!
– Нет. Я не писатель, – попытался пояснить я, – просто интересовался историей, в экспедиции ездил… А Вы писатель?
– Вроде того… – ответил старик. – Хорошо, что ты увлекаешься историей. Человек должен знать, кто он и откуда.
– История мне интересна, – отложив в сторону ненужную книгу, я был рад продолжению беседы с удивительным человеком. Странное чувство овладевало мной, когда я смотрел в эти теперь уже ясные и ничуть не состарившиеся серо-голубые глаза. Смотрел и чувствовал, будто ктото управлял мною, освобождая мою память от тяжёлого груза забвения, подталкивая и подсказывая, какие слова нужно произносить:
– История – это наука. Но много в ней и "тёмных" и "белых пятен". А мне всегда нравилось анализировать информацию и иногда приходить к удивительным выводам, не совпадающим с теми, что пишут в научных журналах.
– И какие же это выводы? – старик поудобнее разместился на кровати, подложив под спину подушку, и стал с интересом разглядывать меня.
– А вы критиковать не будете? – почему-то засмущался я своей смелости.
– Андрей, за свою долгую жизнь мне пришлось побывать во многих местах на Земле и кое-что повидать. Поверь, – старик снова вздохнул, – наукой история стала совсем недавно – в веке семнадцатом по новому летоисчислению. А любая наука имеет право на ошибки. Думаю, что я смогу правильно оценить твои аналитические старания, юноша. Обещаю – смеяться не буду.
Я тоже сел на кровати, с благодарностью посмотрел на приготовившегося слушать соседа и неуверенно начал:
– Ну, скажем, Древняя Русь XI–XII веков, она ведь не имела золотоносных и алмазных рудников, они были только в странах Восточной Азии. А купола церквей покрывались золотом только на Руси! А выложенные золотом царские палаты? А вышитые золотом боярские наряды и украшения? А золотые и серебряные кубки и монеты, оружие? Спрашивается, откуда взялось столько золота?
– Очень правильно поставленный вопрос! – чему-то улыбнулся старик. – Ну и к какому ты выводу пришёл?
– Золото – от иноземцев.
– Хорошо… А отсюда следует какой вывод?
– Какой? – не понял я.
– Ну, какой вывод можно сделать из всего сказанного тобой? – ободряюще кивнул головой старик и подсказал: – Сильной или слабой была Держава, которой соседи везли столько добра?
– Значит, центром торговли была и для Европы и для Азии. По ней как раз граница и проходила. Похоже, что в средние века сильна была Русь, раз иноземцы везли сюда золото и драгоценности!
– Значит?..
– Значит, должно было существовать мощное государство, организующее и охраняющее большую торговлю! – неожиданно сам для себя выпалил я.
– Правильно. А может существовать сильная страна без сильной армии?
– Нет. Сильное государство – это сильная армия!
– И в этом ты прав, – снова улыбнулся старик. – Русь в историческом отрезке XI–XIV веков представляла собой союз городов-княжеств в границах нынешнего Золотого Кольца России до самого Белого озера. Её населяли потомки скифов или славян, в общем-то, один и тот же народ, ушедший с Алтая из-за похолодания. Славяне унаследовали от своих предков так называемый скифский язык, религию, культурные и воинские традиции. Именно поэтому русы фактически являлись профессиональными воинами. В переводе с тюрского языка "урус" или "рус" означает "смелый". Русы, с помощью оружия, защищали не только свои интересы, но и безопасность Держав-союзников. Что ещё подсказывает тебе твой аналитический ум?
– Дальше как-то сложно, – насторожился я.
– Почему?
– О каких Державах Вы говорите?
– Если интересовался историей, сам знаешь каких – Великая Булгария, потом монгольская Орда! Или ты этого не знал?
– Насчёт Булгарии сказать не берусь…, – неуверенно возразил я. – Но вот что касается нашествия монголо-татар? Как-то не вяжется сильная Русь с оккупацией её кочевым народом, пришедшим неизвестно откуда и не оставившим после себя никаких следов.
– Правильно, Андрей. Ничего не появляется ниоткуда и не уходит в никуда. Таков закон жизни, – старик качнул головой и тяжело вздохнул. – Ничего, кроме глупости и ограниченности человеческой… С некоторых времён повелось: уж если и есть какой злодей в русской истории, так это обязательно Чингизхан или царь Батый!
– А разве не так? – не смог я скрыть удивления.
– По-западному выходит так. Посмотри на карту того времени: получается, что русский народ с юга и востока окружён злейшими врагами – татаро-монголами, бывшими его завоевателями, и только с запада у него находится якобы "друг" – просвещённая Европа. Интересная политика?
– И что тут не сходится?
– А ты подумай, Андрей: войну против России этот "друг" ведёт уже давно и успешно. Разумеется, не на полях сражений, где мы его всегда били, а там, где Запад выигрывал и продолжает выигрывать – в информационных войнах. Основная цель – доказать народам нашей страны, что у них нет прошлого и будущего, что нас могут поработить даже дикие кочевники. А ведь с VI по XV века Русь никогда и никем оккупирована не была и ничьи гарнизоны в русских княжествах не стояли. Европейские королевские дома мировую историю уже давно переписали так, как им было выгодно. Западные идеологи до сих пор используют старый как мир метод, описанный ещё в Ветхом Завете: разделяй и властвуй. Помнишь, когда арийский народ почти достроил вавилонскую башню – символ расцвета и могущества своей цивилизации, Бог, якобы испугавшись возможностей людей, расселил их в разные земли и дал им разные языки для того, чтобы единый народ забыл то, что знал и, потеряв свою целостность, превратился из добрых соседей во враждебных соперников за ресурсы и богатства. Тебе это ничего не напоминает? Разве Запад не "примерил" на себя роль Бога, столетиями стремясь рассорить потомков единого тюрко-славянского народа, расселившегося на своих огромных территориях, внушая им, что они враги друг другу? Ведь если все россияне и европейцы "вспомнят", как их общие предки "строили вавилонскую башню", осознают, какой невероятный творческий и научный потенциал запрограммирован в их генах, захотят жить по справедливым законам….. Зачем им тогда "лже-бог" под названием Западная демократия? Или ты никогда не задумывался и ничего не читал о подобном?
Я напряг память:
– Не помню…
– Не помнишь? Ладно, тогда подумай, с чего бы это вдруг многочисленная, храбрая и культурная русская нация на целую четверть тысячелетия попала бы в зависимость от небольшого полудикого народа, каким до сих пор являются монголы? – старик замолчал, выжидательно глядя на меня.
– Тогда почему совсем по-другому написано о татаро-монгольском иге в учебниках?
– Ты хочешь знать ответ? – старик с нескрываемой усмешкой посмотрел на меня.
– Конечно, хочу!
– Слово "иго" со старославянского переводится как "скрепа", то есть крепление. Отсюда происходит слово "игла" и имя "Игорь" – крепкий. Но прозападным историкам по душе другой перевод этого слова – "ярмо". С Ордой тоже всё не так просто. "Орда" означает порядок. Отсюда происходят такие слова, как "орден", "ордер". Кстати, "Власть" на тюркском и на старославянском языках означает "Собственность". Это просто для информации. Итак, кто-то создал мощнейшее государство порядка и "скрепил" его законами – Ясой. Чужие гарнизоны в городах не стояли, города платили установленную дань – десятину, то есть налоги, в столицу государства.
– Порядок… Скрепа… – никогда в жизни меня никто не мог поразить сильнее.
– Вижу, что пока с тебя достаточно, – по-доброму усмехнулся старик. – Тайна, скрываемая от людей много веков, не раскрывается так просто. Я постараюсь довести тебя до той черты, за которой ты увидишь этот мир таким, каким он и является на самом деле. И ты изменишься. Но пусть тебя это не пугает, потому что рано или поздно мы все меняемся.
– Память-то ко мне вернётся?
– Надеюсь, Андрей, что это произойдёт и очень скоро.
– Давайте ещё поговорим, – попросил я – спать не хотелось. – Ну, предположим, европейские правители преследовали свою конкретную цель, переписывая историю. Но зачем это было нужно Романовым?