- То есть вы не отвергаете эту фантастическую версию? - набрался смелости спросить Поскребышев.
- То, что этот Сорокин натворил в Москве - уже само по себе фантастика. Слишком легко ему удавалось выходить сухим из воды, так что я уже ничему не удивлюсь. Так сколько людей могут быть в курсе, учитывая, что они разболтали своим родным и знакомым, а те, в свою очередь, понесут дальше?
- Да, тут, товарищ Сталин, словно снежный ком, трудно остановить. Он же, этот Сорокин, еще в селе сразу после приземления признался, что прыгнул якобы в 2017-м, а приземлился в 1937-м. А там народ такой: один услышал - все село знает. Пусть даже большинство подумают, что это шутка или спятил человек, но слух-то все равно пошел.
- Да, тут вашей вины, товарищ Поскребышев, нет. Что поделать, не расстреливать же всех… Шутка, - краем рта ухмыльнулся генсек, увидев в глазах секретаря мимолетный испуг. - Но по возможности пусть люди дадут подписку о неразглашении. С этим ясно, а что будем делать с письмом? Мне хотелось бы лично пообщаться с этим человеком, поднявшим на ноги всю столичную милицию. А если он действительно обладает знаниями будущего… Может быть, все же опубликовать в "Правде" статью про… как их… сорок?
- Товарищ Сталин, на всякий случай - вы уж извините, что не дождался вашей команды - на всякий случай я созвонился с редактором "Правды" товарищем Мехлисом, попросив его озаботиться созданием статьи под конкретным названием "Сорока-белобока и другие пернатые обитатели леса", как и просил Сорокин. Он сказал, что им периодически присылает свои статьи какой-то профессор-орнитолог, он может его попросить.
- Пусть профессор напишет, а Мехлис опубликует. Только чтобы не затягивали, так и передайте Льву Захаровичу, что я просил лично.
- Хорошо, товарищ Сталин. Можно идти?
- Ступайте.
Оставшись один, Сталин взял со стола свою неизменную курительную трубку, набил ее табаком марки "Edgewood Sliced", несколько пачек которого ему в прошлом году подарил лидер болгарских коммунистов Георгий Димитров, прикурил и снова взял в руки письмо.
"Кто же ты такой, Ефим Сорокин, на самом деле? - думал Вождь, втягивая ароматный дым и одновременно скользя взглядом по строчкам. - Если тот, за кого себя выдаешь, то мог бы очень сильно нам пригодиться. Мы сумели бы выжать из тебя всю ценную информацию, а после…"
Иосиф Виссарионович вновь подошел к окну и, глядя на бороздивший большую осеннюю лужу "ГАЗ - М1", негромко пробормотал себе под нос:
- А Ежова надо расстрелять.
* * *
Наша бригада трудилась в Каботажной гавани, где швартовались грузовые суда, и практически ежедневно - под флагами иностранных держав. Я, как и просил Костя, на рожон не лез, учитывая почти постоянное наличие в зоне видимости охраны порта, вооруженной, судя по форме кобуры, преимущественное револьверами. Хотя что имелось в виду под словом "рожон"? Что я буду приставать к охране или орать после каждой разгрузки-погрузки "Да здравствует товарищ Сталин!", так, что ли? У Кости я этот вопрос не уточнял, просто работал, как все. То есть таскал мешки, ящики и прочую кладь. Думал, со своими вполне приличными физическими данными легко дам фору старожилам, но оказалось, что в работе грузчика имеются свои тонкости. Я на своем опыте ощутил, что это не просто "схватил-понес", а приходится учитывать некоторые моменты. И лучше не геройствовать, мол, я такой крутой, что в одиночку тут все перетаскаю, а этот 50-килограммовый мешок с рисом - вообще одной левой. С таким подходом тебя надолго не хватит, и после того, как в первый день я попытался продемонстрировать стахановский метод, уже на следующее утро чувствовал себя совершенной развалиной.
- Шо, ломит? - усмехнулся Костя, размеренно помешивая ложечкой сахар в кружке с дымящимся крепким чаем. - Лежи, приходи в себя, у нас сегодня ночная смена, так что торопиться некуда.
Костя был пока холостяком, но имел зазнобу, которая трудилась в соседней гавани учетчицей. На вопрос относительно свадьбы заявил, что они обсуждали этот вопрос, и пришли к выводу, что идти в ЗАГС нужно будет еще до того, как на Болгарской улице построят многоквартирный дом для работников порта. А семейным будут давать квартиры в первую очередь. Дом должны были сдать следующим летом, так что по весне можно и свадьбу сыграть.
С остальными работягами, кстати, я довольно быстро подружился. Коллектив оказался разномастным, но сплоченным. В бригаде трудилось по трое русских (включая меня) и украинцев, а также молдаванин, татарин и еврей. Плюс бригадир Иван Алексеевич Рыгован - человек непонятной национальности, как он сам про себя говорил, хотя в паспорте, о чем мне доложил Константин, был прописан украинцем. Костя тоже по документам проходил как украинец, но считал себя потомственным запорожским казаком, хотя родился и жил в Одессе. Отсюда и характерный одесский говорок.
Практически каждую смену приходилось бывать и на судах. С одних мы что-то выгружали, на другие, напротив, загружали. Если суда были иностранные - нашу работу контролировали вооруженные сотрудники портовой охраны. Тем не менее, между делом я прикидывал, как решить вопрос со своим проникновением в трюм нужного мне заграничного судна. Большинство представляло европейские порты приписки, преимущественно Германию и Францию. Впрочем, приходили и заокеанские суда. К концу первой недели пришвартовался дизельный теплоход из Австралии "St. Maria" с трюмом, полным овечьей шерсти. Тут-то, пока мы эти самые тюки с шерстью и таскали с теплохода на грузовики, у меня и зародилась мыслишка: не попробовать ли мне рвануть на этот остров-материк, который к концу XX века станет одним из мировых лидеров по росту благосостояния на душу населения? А что, Австралия сама по себе, тихое местечко, вдали от войн, теплый климат, серфинг… Ну, про серфинг, это я загнул, хотя почему бы не "изобрести" этот вид экстремального отдыха? А может, уже кто-то и катается там по волнам Барьерного рифа на доске - прообразе будущих серферных досок. Впрочем, чтобы воплотить свои замыслы, необходимо проникнуть на борт "зайцем". Средств, чтобы договариваться с капитаном или кем-то из команды, у меня попросту не было, да и далеко не факт, что они согласились бы на такую авантюру, чреватую серьезными последствиями. Краем уха услышал, что через три дня австралийца загрузят нашим лесом, и он отчалит на родину. Причем это может быть именно наша смена. Что если попробовать затихариться на борту во время погрузки? Мысль заманчивая, но, по зрелому рассуждению, просто так не исчезнешь, недостачу одного грузчика глазастая охрана сразу заметит, начнется шмон, все щели проверят.
А в итоге получилось, что погрузка хоть и пришлась на нашу смену, а началась для меня с неприятности. Лес в бревнах с берега на теплоход грузил кран, в нашу задачу входило цеплять металлические тросы к крюкам, да кантовать бревна, если они вздумают выползать из общей массы. Вот я и кантонул одно такое бревно… Не успел отдернуть руку, и бревно прищемило мне три пальца на левой руке. Больно было - жуть! В глазах аж потемнело, думал, как бы до ампутации не дошло.
Но все оказалось не так страшно, кости были целы. Дежурная медсестра в медпункте смазала пальцы йодом, заявив, что максимум, что мне грозит - сход ногтей, которые уже начали к тому времени темнеть.
- Могу направить вас к хирургу, если хотите…
- Нет, спасибо, я уж как-нибудь так перекантуюсь.
- Смотрите, а то он может выписать больничный лист, если надо.
Но я все же решил, что и без больничных обойдусь, ни к чему привлекать к себе лишнее внимание. К слову, на всякий случай я даже принялся отращивать усы - мало ли, вдруг и сюда дойдет мой "фоторобот".
Лексеичу мой вынужденный простой не понравился, пообещал вычесть еще половину из причитающихся мне денег. Все равно, мол, толку от тебя ноль, сиди лучше дома, нечего просто так по порту шляться. Но сидеть круглые сутки в четырех стенах мне показалось довольно скучным занятием, и я решил познакомиться с Одессой этого времени поближе.
Сразу за территорией порта тянулась Приморская улица. С нее можно было пройти к Воронцовскому дворцу, год назад превращенному во Дворец пионеров. Где-то эту колоннаду я уже видел…
Заглянул в археологический музей, в составе экскурсионной группы всего за 30 копеек поглазел на артефакты с тысячелетней историей. В той жизни в Одессе как-то не довелось побывать, так хоть осмотреть ее, родимую, в довоенном времени.
Приморский бульвар, памятник Дюку Ришелье, Потемкинская лестница, дом с Атлантами, наконец, знаменитый Привоз… В общем, время я не терял, во время вынужденного простоя повышая свой культурный и не только уровень. Интересно было наблюдать и за одесситами. Все же они довольно сильно отличались от москвичей как в манере поведения, так и в разговоре. Выглядело это довольно мило, особенно когда общаешься с коренным одесситом.
Между делом в киоске покупал свежие номера "Правды", каждый раз раскрывая газету со смешанным чувством надежды и тревоги. Не знаю, чего было больше, но почему-то, пролистав издание и не обнаружив искомой статьи, закрывал я ее с нескрываемым облегчением.
"А если в один прекрасный день обнаружишь статью про птиц под нужным названием? - спрашивал я себя. - Плюнешь на все и рванешь в Москву, в самое логово? Туда, где могут и по головке погладить, и к стенке поставить? Далеко не факт, что искомая статья - не предлог, чтобы выманить тебя из подполья, и что Сталин действует не в одной связке с Ежовым. Причем письмо вполне может до него и не дойти, его могут передать, например, тому же Ежову, а тот затеет свою игру, чтобы выманить врага в столицу, а его люди схватят Ефима Сорокина на входе в Кремль. Может быть, не стоит вообще рисковать? Вроде пока обустроился… Ну да, спасать страну, работая неприметным грузчиком, довольно сложно, но, черт побери, я свою жизнь не в три копейки ценю".
На пятый день я снял повязку, не без содрогания взглянул на облазившие, почерневшие ногти на травмированных пальцах, но двигать я ими мог, не испытывая каких-то болезненных ощущений. Вечером того же дня зашел в каптерку, где бригада собиралась по домам после смены, увидел Лексеича и заявил, что завтра готов выйти на работу.
Тот с недоверием взглянул на мои пальцы:
- Уверен?
Вместо ответа я снял со стены видавшую виды 6-струнную гитару с сними бантом на грифе и местами сошедшим лаком, и сыграл несколько аккордов.
- Вижу, пальцы в норме, - усмехнулся в усы бригадир. - Кстати, а что это за песня про шаланды с кефалью, про которую ты Косте говорил?
Я покосился на одевавшегося Константина, который поджал плечами, мол, так получилось.
- И правда, есть такая песня, знакомый из Москвы сочинил.
- Спеть сможешь?
- Хм, могу попробовать.
Народ в каптерке прислушивался к нашему разговору, а когда я заявил, что могу исполнить песню, тут же принялись полукругом рассаживаться на табуретки. Что ж, для такой немногочисленной зрительской аудитории мне не раз приходилось музицировать на разного рода вечеринках или корпоративах, не ударю лицом в грязь и сегодня.
Взял ля-минор и запел, стараясь придать голосу немного приблатненый говорок:
Шаланды, полные кефали
В Одессу Костя приводил
И все биндюжники вставали
Когда в пивную он входил…
Судя по довольным улыбкам и комментариям слушателей после того, как я закончил петь, вещь им пришлась по вкусу.
- Гляди-ка, и точно, прям про нашего Костю почти, - с усмешкой прокомментировал Лексеич. - Хорошая там строчка есть про грузчиков, которые башмаки со скрипом одели. Только Фонтан мог покрыться не черемухой, а акацией, да и курил Костя, скорее всего, не "Казбек", а "Сальве". Но в целом песня занятная.
- Слушай, продиктуй слова, я запишу, - уже успел вооружиться карандашом и листом бумаги Мишка Трушин.
- А спой лучше еще раз, - предложил мой тезка Фима Клявер. - Записать, Михась, ты и потом успеешь.
- Давай, спой, - наперебой заголосили остальные.
- Ну, раз просите…
Пришлось исполнять на "бис". Наш Костя сидел, выпятив грудь, чувствуя себя словно именинник. Еще бы, поется о его тезке, да и он имеет отношение к морю, и тем паче к Одессе. А когда закончил, то посыпались просьбы исполнить еще что-нибудь из свежего, написанного столичными композиторами. Песни из моего будущего, пожалуй, для их слуха покажутся не вполне привычными. Нужно что-нибудь более приближенное к этой эпохе.
А не спеть ли…
- Мой знакомый сочинил еще песню "Темная ночь". Правда, она серьезная…
- Ну и что, ежели хорошая - то можно и серьезную, - выкрикнул Фима, и его дружно поддержали.
На этот раз, когда я оставил гитару в сторону, никто не улыбался. Но песня все равно докерам понравилась.
- Сильно, аж за душу берет, - вздохнул наш татарин Марат. - Хорошо твой знакомый сочиняет.
Ну да, Никита Богословский и его соавтор-текстовик, имени и фамилии которого я не помнил - ребята талантливые, не поспоришь.
- Слушай, Клим, да тебя впору выставлять на городской конкурс художественной самодеятельности! - заявил Лексеич. - Сейчас как раз участников отбирают. А то у нас от порта только крановщица Валя Боровец со своими комсомольскими частушками каждый раз выступает, да братья Демины, которые чечеточники, они в Заводской гавани на буксире работают. Остальные все берут самоотвод, хотя наверняка талантов хватает - порт-то здоровый, вон сколько народу трудится. У нас-то в бригаде действительно ни певцов, ни танцоров, а тут ты появился, глядишь, про нашу бригаду и слух пойдет, что не только работать умеют, но и отдыхать культурно. И вообще в портовой многотиражке пропечатают.
- И верно, прославишь наше отделение, - поддержали бригадира ребята.
- Вообще-то я тут как бы на птичьих правах…
- Ну, если ты про зарплату, то этот вопрос можно будет попробовать решить с начальником порта. Подойду к Семен Иванычу, он мужик с понятием, закину удочку, глядишь, проникнется.
- Ну да, Темкин - он правильный мужик, - снова поддержали своего босса парни.
- Ты ведь не утаил ничего из своего прошлого? - на всякий случай уточнил бригадир.
- Э-э-э… Да вроде нет, - говорю я, пытаясь сообразить, чем мне может аукнуться подобная публичность. - Ничего криминального за собой не помню.
- Значит, не против, если что?
- А, валяйте, - махнул я рукой.
Может, все же удастся в ближайшее время затаиться в каком-нибудь иностранном трюме, не доводя дело до всяких там смотров-конкурсов? Надо было мне с этой гитарой выпендриться, чтобы попасть, как кур в ощип… Хотя еще неясно, чем все дело закончится, может быть, и не стоит раньше времени посыпать голову пеплом.
В трудовых буднях следующего дня я как-то и подзабыл про обещание Лексеича, слишком уж много работы сразу навалилось. Или мне так просто показалось после нескольких дней вынужденного простоя, но к вечеру я буквально валился с ног от усталости. Хорошо хоть мышцы не ныли, как это было на второй день моей трудовой деятельности в порту.
Заявление бригадира, что завтра в 11 часов Темкин ждет меня в своем кабинете вместе с Лексеичем, стало для меня неожиданностью.
- Вот так сразу? - спросил я, глупо таращась на непосредственное руководство.
- А чего тянуть-то? На следующей неделе заканчивается отбор на городской смотр художественной самодеятельности, вот Семен Иваныч и торопит. Мы же на этом несчастном смотре из года в год в последних числимся. А новый начальник требует, чтобы мы были передовиками по всем пунктам, и в работе, и в отдыхе. Гитару не забудь завтра захватить, отсюда и пойдем.
Тут еще надо учитывать, что завтра у нас была ночная смена, то есть днем предполагалось выспаться. И вкалывали не стуки через трое, а каждый день с одним выходным. Но против руководство не попрешь, тем более я и так чуть ли не неделю балду пинал, так что мои отмазки не принимались ни под каким соусом.
Спалось мне плохо. То и дело возникала мысль, не дернуть ли мне от греха подальше из Одессы? Но я в себе ее гасил. Сколько ж можно бегать?! Еще неизвестно, чем закончится встреча с этим Темкиным, а я уже бьюсь в истерике. Спокойнее надо быть, Ефим Николаевич, и не через такое доводилось проходить, как в будущем, так и в этом времени. Чай, не на расстрел ведут. Может, еще и обойдется.
Хотя вся эта суета по здравому рассуждению мне была отнюдь ни к чему. Тут бы затаиться как мышь, а я на рожон зачем-то полез с этой гитарой и своими песнями. Вернее, Богословского. Экстремал, блин…
Семен Иванович Темкин встретил нас в своем кабинете, выйдя из-за приличных размеров стола. Судя по походке, бывалый моряк, рукопожатие оказалось крепким.
- Ну что, Иван Алексеевич, вижу, привел своего артиста! Ну здорово, Клим! Как он у тебя работает, Иван Алексеевич? Нормально, не филонит? Это хорошо… А ты, Клим Петрович, правильно инструмент захватил. Садись, продемонстрируй, на что способен, хочу посмотреть-послушать, чем так пленил сердце своего бригадира.
- Всей бригады, - подсказал Лексеич.
- Вот-вот, всей бригады. Если и впрямь хорошо поешь - порекомендую тебя членам портовой комиссии художественной самодеятельности. А то при прежнем руководстве наш порт толком и не мог выставить приличную самодеятельность. Не хотелось бы продолжать плохие традиции.
Так и пришлось исполнять снова "Шаланды", а затем "Темную ночь". Темкин слушал внимательно, иногда вскидывая брови или легко хмурясь, подперев подбородок кулаком. Когда я закончил, он еще какое-то время задумчиво смотрел перед собой. Затем резко откинулся на спинку кресла и положил ладони на стол.
- Первая песня по-своему неплоха, а вторая вообще за душу берет, - констатировал он. - Кто, говоришь, их написал? Знакомый? Думаю, его ждет большое будущее, талант в землю зарывать не нужно.
Еще бы, только вот написаны они будут в разгар Великой Отечественной, когда снимут фильм "Два бойца". Интересно, сильно удивится сам Никита как его там по батюшке Богословский, когда услышит эти песни, сочиненные якобы неизвестным исполнителем? Вот казус-то получится!
- А что ж, Клим Петрович, из Москвы-то деру дал? - неожиданно поинтересовался Темкин.
- Так я ж, Семен Иванович, говорил вчера…
- Ты погоди, Иван Алексеевич, не перебивай старшего по званию, я хочу от самого товарища Кузнецова услышать его историю.
Ну я и повторил то же самое, что и Лексеичу с Костей, когда устраивался на работу. Темкин выслушал мою короткую историю, не перебивая, и только после этого задал вопрос:
- А в родные края почему не уехал?
- Так ведь ежели начнут искать - первым делом туда и сунутся. Пусть поуляжется, со временем, может быть, и навещу родню. А вообще мне скучно на одном месте сидеть.
- И у нас, значит, надолго не задержишься?
- Посмотрим, - пожал я плечами. - Месяц-другой, как минимум, перекантуюсь.