Я ответил презрительным взглядом и отправился на выход. Через 20 минут я находился на рабочем месте, упорно игнорируя вопросы компаньонов о том, куда отлучался. Только Олегу рассказал, как было дело. А под вечер он извлек из какого-то тайника склянку чистого медицинского спирта, разбавил в граненом стакане водой наполовину и предложил помянуть раба божьего Иллариона. Я выпил первым, не чувствуя вкуса, механически зажевал зачерствевшей коркой хлеба. Странно, что за мной еще не пришли ни воры, желающие отомстить за подельников, ни конвой, готовый упрятать меня в карцер. Но в том, что последствия будут, я не сомневался.
Глава XII
Они и последовали. Но не сразу. Вернувшись вечером в барак, я узнал, что Валет в больничке с двойным переломом челюсти и отсутствием зубов с левой стороны. Что интересно, меня не сдали. Сам-то Валет, понятно, мог только мычать. А вот Клык и Крест, которые помогли очухавшемуся вору доковылять до санчасти, сказали, что урка неудачно упал, поскользнувшись на заледенелом крыльце. Версия была принята, хотя, как я догадываюсь, с серьезной долей сомнения. В итоге Валет оказался на постельном режиме, пару недель теперь, думается, точно отдохнет под присмотром лекаря.
Прилег на больничную лежанку и Сапог со своей опухшей мошонкой. Копченый дохромал сам, ему на лоб наложили несколько швов и отпустили с богом. Что касается Креста, то этот шланг отделался синяками и ушибами. Вся эта шатия-братия сидела в своем углу, тихо о чем-то перешептываясь. Не иначе, обсуждали сложившуюся ситуацию. Мне было все равно, я могу и против десятка воров выйти, лишь бы подло в спину не ткнули заточкой. А с них станется… Печально, что в эту кодлу затесался и Федька Клык, с которым у меня в принципе сложились неплохие отношения. Что ж, когда на кону окажется моя жизнь - это уже не будет иметь значения.
- По лагерю слухи ходят, что это ты Валета покалечил, - сказал мне на следующий день Олег.
- Пусть ходят, - безразлично отмахнулся я, греясь у печурки. - Жалко, что не убил.
- Не боишься мести воров? - продолжал гнуть свое Волков.
Боюсь ли я мести воров? Хороший вопрос… Тут ведь помимо Валета авторитетов хватало, вон тот же Ваня Стальной, который вроде бы скорешился с Валетом и пару раз я видел его в нашем бараке, хотя и Валет нередко куда-то пропадал, вполне вероятно, шастал к таким же уркам.
И если они кинут клич и подтянут всех блатных - можно заказывать панихиду. А уж как уголовники расправляются с теми, кто просто рискнет им что-то возразить, за время пребывания здесь я был наслышан.
Не хочешь отдавать вору свою посылку - можешь запросто лишиться глаза. А еще тебя без твоего ведома легко могут проиграть в карты. И твой новый "хозяин" может сделать с тобой все, что ему взбредет в голову. Хоть снова на тебя в карты сыграть, хоть сделать из тебя чушка, избивать тебя, когда вздумается, отбирать пайку… На моих глазах одного бедолагу засунули головой в стоявшую в коридоре бочку, куда сливались нечистоты. Они еще не успели замерзнуть, так что я не позавидовал несчастному. Кто-то, конечно, сопротивляется до последнего, но эти последние силы, как правило, быстро заканчиваются. И ты либо становишься беспрекословным рабом блатного, либо выбираешь смерть. Я даже не хотел себя представлять на месте такого бедолаги.
А спустя пару дней я получил посылку от Вари. После шмона вертухаев от нее хорошо если осталась половина, но и то неплохо. Сухари, шматок сала и пять пачек папиросных гильз "Сальве" сделали мою жизнь ярче. Впрочем, не только мою, я решил подкормить самых доходяг с нашего этапа, которые впахивали на разработке нефтяных месторождений. Лагерная администрация с какого-то перепугу, без всяких объяснений снизила нормы пайков, что даже у обычно немых политических вызвало возмущение. Им-то как раз требовалось лучше питаться, они тратили калорий на работах больше, чем получали едой, тогда как блатные ничего не делали, да еще отбирали посылки, с которым неплохо харчевались.
Свой паек получил и Лева Лерман, за месяц на разработках превратившийся в бесплотную тень. Самодельным ножом, который я арендовал у Олега в столярке, тонкими ломтиками порезал белое с розовыми прослойками сало, положил три ломтика на сухарик и протянул бывшему учителю.
- Что вы, не стоит, - чуть ли не шепотом попробовал отказаться интеллигент.
- Бери, говорю, а то скоро совсем коньки откинешь, - настаивал я.
Тот сопротивлялся недолго. Прежде чем отправить сухарь с салом в рот, долго рассматривал нехитрую снедь, затем все же решился, откусил половину все еще крепкими зубами, пошамкал, словно пробуя на вкус, блаженно прищурился, и из его левого прищуренного глаза по небритой щеке скатилась скупая слеза. Вторую половину сухаря с салом он проглотил чуть быстрее.
- Спасибо, я уже и забыл вкус настоящего сала, - поблагодарил меня Лерман.
После того, как все раздал самым нуждающимся, один сухарь с парой ломтиков сала прикроил для себя. Благотворительность - вещь хорошая, вот только и о себе забывать не стоит. Жевал и незаметно косился в сторону воровского угла, откуда недобро зыркали урки. Пусть зыркают, варяги, ничего им не обломится с царского стола.
Но самое главное, что к посылке было приложено письмо, которое пусть и перлюстрировали, поскольку конверт оказался вскрыт, но не изъяли. И там было маленькое черно-белое фото, с которого на меня глядело строгое лицо Вари. Фотокарточку я рассматривал несколько минут, вспоминая проведенные рядом с девушкой минуты, а затем спрятал за пазуху и принялся читать письмо. Варя писала, что после моего ареста в жизни порта ничего особенно не изменилось, что меня вспоминают добрым словом и докеры, и начальство порта, а особенно мои музыкальные экзерсисы. Писала, что скучает, вспоминает моменты, когда я ее провожал домой, как сидели в кафе, как я защитил ее честь… Эти строки меня особенно тронули. Выходит, не только она запала мне в душу, но и я ей небезразличен! Черт, как же не вовремя я угодил в лагерь, глядишь, сейчас бы уже вовсю встречались…
"А там и в ЗАГС, так, что ли? - оборвал я сам себя. - Забыл, что находился в бегах и был на волосок от гибели? Ты не мог осесть в одном месте и создать семью, потому что тебе нужно было постоянно менять дисклокацию, не забывая: по твоему следу идут ищейки Ежова. Так что не окажись я в лагере, все равно пришлось бы заметать следы, и кто знает, может быть, я сумел бы уже проникнуть на судно, идущее за границу. Был бы сейчас в какой-нибудь Турции, а оттуда можно махнуть хоть куда".
Мне даже показалось, что от листка бумаги еще исходил легкий аромат сирени - духов, которыми пользовалась Варя. Письмо я аккуратно сверкнул в несколько раз и спрятал во внутренний карман свой робы. Лежал на своей шконке, заложив руки за голову, смотрел в дощатый потолок, вслушиваясь в потрескиванье дров в печурке, и было мне так хорошо, как не было еще после того, как воры убили отца Иллариона. Посветлело на душе, хоть песни пой. Вот я и запел вполголоса, не выдержал:
"Бьется в тесной печурке огонь…"
Остальные стали прислушиваться, и финал песни прошел под общее молчание прежде гудевшего барака, где все, как один, превратились в преданного слушателя. Не успел закончить петь, как со всех сторон посыпались вопросы, мол, что за песня и кто автор.
Снова, как когда-то по поводу "Темной ночи" и "Шаланд", заявил, что сочинил ее мой знакомый, после чего попросили исполнить снова. Просили политические, блатные же засели в своем углу, играли в карты и делали вид, что им по барабану то, что интересовало в данный момент весь барак, хотя я видел, что они все равно прислушиваются к происходящему.
- Ладно, уговорили, - буркнул я, демонстрируя всем своим видом, что делаю одолжение.
Спел еще "а капелла", теперь уже кое-кто даже подпевал, запомнив некоторые слова с первого раза. Затем меня спросили, что еще интересного сочинил мой друг, я сказал, мол, много чего интересного, но я уже хочу спать, да и вам бы, граждане осужденные, не мешало бы выспаться перед завтрашней сменой.
А назавтра, не успел прийти на смену, Олег "обрадовал" меня новостью, от которой мне стало немного не по себе. Не то чтобы заиграло в одном месте, но на душе стало тревожно.
- Воры подписали тебе приговор, - хмуро буркнул Олег, лишь только я заглянул с утра в столярку погреть ладони у буржуйки. - Не знаю подробностей, но информация точная.
- Твою ж мать! - невольно вырвалось у меня.
В глубине души я надеялся, что обойдется без последствий, тем более прошло уже столько дней, а мне до сих пор никто не кинул предъявы. Наивный чукотский мальчик… Урки такого не забывают, это кровная месть, а я позволил себе поднять руку на авторитетного вора.
- Что будешь делать? - между тем поинтересовался Олег, покосившись в сторону нового, молчаливого работника, которого прислали вместо погибшего священника сколачивать ящики.
- Что делать, что делать… Драться буду, что еще остается! С собой хоть одного, да приберу… Слушай, а нельзя тут где-нибудь тесачком обзавестись? - спросил я, понизив голос.
- Эка махнул! Заточку могу подогнать, у меня тут заныкано, а вот тесак… Если только с Семочко поговорить?
- Точно, пойду в цех загляну, может, решим с ним вопрос, мужик он вроде нормальный.
Семочко был на месте, что-то объяснял относительно молодому заключенному-слесарю, зажавшему в тисках какую-то заготовку. Дождавшись, когда мастер освободится, отвел его в сторону и объяснил свою просьбу.
- Что, в самом деле блатные тебя приговорили? - переспросил Семочко.
- Олегу я доверяю, он зря болтать не станет.
- М-м-мда, здорово ты влип, - задумчиво протянул мастер, ухватив пятерней небритый подбородок. - Я ведь, когда узнал, как ты воров на место поставил, даже порадовался. Они же совсем краев не видят. Но и не удивлен, что они злобу на тебя затаили, отомстить решили. Хотя, имейся у них хоть капля чести, могли бы сначала вызвать на толковище, и там при всех предъявить тебе претензии.
- Ну, еще не вечер, может, и вызовут…
- Может, и вызовут, - согласился Семочко. - Но не факт. В любом случае я на твоей стороне, а потому твою просьбу уважу. Сегодня вечерком задержусь во время пересменки, поработаю над заказом.
- Спасибо, Петрович, должен буду.
- Ничего не должен, ты единственный на весь лагерь, кто не испугался против воров встать. Даже завидую немного, я бы так, наверное, не смог…
- Почему не смог бы? Приперли бы к стенке - еще как смог бы. Я же вижу, есть в тебе стержень, Петрович.
- Скажешь тоже, - махнул рукой Семочко, но было видно, что мои слова ему польстили.
Эту ночь я практически не спал, держа под подушкой наготове кастет и зажав в кулаке подаренный батюшкой деревянный крестик. На смену отправился таким квелым, что стало ясно - долго я так не выдержу. Рано или поздно отрублюсь, и тогда урки смогут ко мне подобраться и сделать свое черное дело. Впору того же Клыка вызвать на откровенный разговор, может, расколется, кому поручено исполнить заказ…
"Дурак ты, Фима, - поставил я сам себя на место. - Клык, может, и не таит к тебе личной обиды, но он из воров, и этим все сказано. Так что "оставь надежду, всяк сюда входящий", живи реалиями, а не мечтами".
На полпути из столовой к рабочему месту, когда я, едва переставляя ноги, немного отстал от пары товарищей-грузчиков, из-за угла вдруг выскочил какой-то щуплый мужичонка характерной наружности. Сначала он воровато огляделся, а затем схватил меня за рукавицу и принялся ее трясти.
- Вы кто? - спросил я, безуспешно пытаясь выдернуть ладонь из облепивших ее десяти пальцев.
- Ройзман, Марк Иосифович, 8-й отряд. Хотел выразить вам свою огромную благодарность.
Наконец мне удалось освободить руку, и Ройзман тоже натянул на руки рукавицы - утренний морозец давал о себе знать.
- Что я вам хорошего сделал?
- Не только мне, но и другим представителям еврейской национальности нашего лагеря, над которыми издевался этот самый Валет. А вы его раз - и на больничную койку. Надеюсь, он еще нескоро поправится.
- Ах вот оно что… И как же он над вами издевался?
- Да по-всякому, - видно было, что говорил он уже без охоты. - Случалось, просто со своими подельниками отбирали еду, чай или курево. Хуже, когда били. Нас в отряде двое евреев - я и Петя Хирш, совсем еще мальчик, его арестовали прямо в институте. Так вот Пете сломали пальцы левой руки только за то, что тот отказался целовать Валету ноги. А самым унизительным было…
- Ну?
- Самым унизительным было то, что они всей кодлой привязали меня и Петю к лавкам и мочились нам на лицо, приговаривая: "Вот вам, жидам, за то, что столько лет пили кровь русского народа". Да какую кровь я пил, я всю жизнь портным служил, мой отец был портным, дед обшивал самого Пал Палыча Гагарина - председателя Кабинета министров в правительстве Александра II Освободителя. А Петя?! Это вообще мальчик!
Так что премного вам благодарен. А так же передаю благодарность от других заключенных, которые ежедневно страдают от домогательств и унижений со стороны блатных. Мы с вами!
No pasaran, короче говоря. А на самом деле, теперь я уже жалел, что не добил Валета. Ведь выйдет, сука, из больнички, и начнет заново гнобить людей. Глядишь, еще злее станет. Конечно, за убийство меня лагерная охрана могла бы и самого к стенке поставить без суда и следствия, они ж тут все меж собой повязаны. Странно, что и сейчас не трогают. Может быть, когда Валет сможет говорить, он и расскажет им правду. С другой стороны, пальцы-то у него целые, мог бы и в письменном виде объясниться. Либо жаждет мести лично, этот вариант кажется наиболее вероятным.
- А, вот и ты! Идем, твой заказ готов.
Семочко, словно ждал меня, встретил на проходной предприятия. Завел в свою каморку, открыл потайной ящик, вытащил оттуда тесак, весьма изрядно смахивающий на мачете, с простой деревянной рукояткой. Но в ладонь она легла удобно. Я покрутил тесаком в воздухе, рубанул пару раз невидимого соперника, попробовал ногтем остроту лезвия. Хм, внушает уважение!
- Сталь рессорная, заготовку для себя держал, - похвалился мастер. - Проволоку рубит только так. А вот еще перевязь. Сделана просто, но удобная, можно носить тесак под одеждой.
Ого, и впрямь удобная перевязь из кожи грубой выделки. Приладив тесак на левом боку, подвигал рукой, сделал несколько наклонов. Ничего не мешает, хоть спать с ней ложись.
- Уважил, Петрович. Держи, - протянул я ему пачку "Сальве". - Бери, бери, время и силы потратил, я все равно не курю, пропадут.
Насилу уговорил Семочко принять скромный дар взамен его подарка, который, вполне вероятно, еще спасет мне жизнь. Во всяком случае, я надеялся, что в случае смертельной опасности благодаря такому тесаку смогу если не напугать, то хотя бы покалечить нескольких оппонентов. Учился я, правда, в свое время бою на ножах, с мечами и тесаками тренироваться как-то не доводилось, однако и урки, уверен, не такие уж и великие мастера боя с холодным оружием. Лишь бы не пропустить удар исподтишка или во сне, особенно смертельный, это было бы это крайне обидно.
На обед "шеф-повара" нынче сварганили рыбную похлебку, где и рыбу-то можно было определить только по запаху, а вместо картошки плавали чуть ли не очистки, и чуть подкрашенный кипяток, как бы чай. Плюс по пайке хлеба на брата.
В глубине души мелькнула мысль, что, может быть, зря я раздал посылочку нуждающимся, благотворительность в мое время была хороша, когда даритель сам являлся достаточно преуспевающим человеком, и мог от щедрот своих кинуть шубу с барского плеча. Меня же постоянно мучало чувство голода, организм хотел есть, а я, вместо того, чтобы кинуть в топку сало с сухарями, практически все раздал нашим доходягам. В следующий раз - если он будет, конечно - схомячу все сам… Блин, кого я обманываю? Опять ведь раздам, гребаный бессребреник.
На выходе из столовой меня опять перехватили, теперь уже какой-то хмырь с цигаркой в зубах, которую он все же вынул, чтобы пообщаться со мной. На его пальцах я разглядел наколотые бледно-синие буквы имени КОЛЯ.
- Слушай сюда, мне велено передать тебе на словах послание от наших воровских авторитетов.
- Ну, так передавай, - стараясь не показать охватившего меня волнения, ответил я.
- В общем, сегодня вечером, сразу после смены, тебя ждут на толковище. В свой барак не заходи, ступай сразу к 8-му отряду, возле их барака с тобой перетрут, что да как. Если не придешь - пеняй на себя. Все.
Повернулся и потопал восвояси по заснеженной тропинке, в качественных валенках, между прочим. Мне бы валенки тоже не помешали, и шапка приличная, а то приходится под кепкой вязать своего рода бандану из куска материи, иначе останешься без ушей. Хорошо хоть рукавицы выдали, в противном случае много бы я наработал голыми руками на двадцати, а то и тридцатиградусном морозе…
Новостями я поделился с Олегом, тот, услышав, что намечается сходняк, твердо заявил, что тоже придет, и если понадобится, то будет драться со мной плечом к плечу.
- Олег, я, конечно, уважаю твои ко мне симпатии, но ты же здравомыслящий человек, должен понимать, что ничем хорошим это в случае поножовщины не закончится. Сколько их и мы вдвоем? Мне даже будет удобнее, если ты не станешь путаться под ногами. Тем более, тебя на воле еще кто-то ждет, а я одинок как перст.
Сказал - и вспомнил про письмо от Вари во внутреннем кармане. Тут же встал ком в горле. Вот, нашлась одна живая душа в целом мире, кому я небезразличен, и то разлучила нас неволя. Вернусь ли я к ней? Да и если вернусь через шесть лет, примет ли она меня? Может, уж и замуж к тому времени выскочит. Или уйдет на фронт какой-нибудь медсестрой… И не дай Бог там погибнет. А у меня хрена с два получится предупредить товарища Сталина о нападении фашисткой Германии 22 июня 1941 года. Ежов, вот он да, в курсе всех будущих событий. Но станет ли он что-то делать по поводу усиления вооруженной мощи СССР? Чует мое сердце, для него первостепенная задача - спасти свою задницу, если только он вообще поверил моим предсказаниям. С него станется и государственный переворот устроить, да и самому занять место Вождя. Только вот рискнет ли? Да и пойдут ли за ним военачальники? Что-то я сильно в этом сомневаюсь. На месте Ежова я бы по-тихому с первой подвернувшейся под руку рабочей поездкой свалил за границу, и затаился в какой-нибудь Мексике или Бразилии. Правда, Троцкого и там достали. Так не хрен было свои пасквили оттуда строчить, затаился бы - глядишь, и живой бы остался.
Ладно, это их проблемы, больших дядек и власть предержащих, моя задача - выжить после вечернего толковища. Жаль, физическая форма не на пике, истощила меня тюремная и лагерная жизнь, да и тренировки забросил, на них, честно говоря, сил уже не остается. Но ничего, мастерство, как говорится, не пропьешь, может, еще и прорвемся. Чеченских боевиков мочили в рукопашной, а уж они-то всяко пострашнее будут лагерных урок.