А вот "Приключения Ивана-морехода", судя по всему, застряли у владычного митрополита надолго: очень уж герой там был… Неоднозначным. В огне не горел, в воде не тонул, сабли вражеские об него только тупились, а стрелы и вовсе отлетали. К злату-серебру был предельно равнодушен (хотя при случае и не гнушался прибрать оное к рукам), зато врагов да разных чудищ-юдищ пластал мечом своим богатырским так, что корабль его большую часть путешествий должен был плыть исключительно по крови. Дважды морехода почти убивали в бою, трижды пытались казнить со всей жестокостью разные там ханы-султаны, один разок изловчились отравить таинственные недоброжелатели, но бравому воину все было нипочем: раны затворились при помощи живой воды, от казней отбили верные товарищи, а отрава не смогла пробиться сквозь стенки закаленного в долгих путешествиях желудка. Разумеется, ни один подвиг не совершался без предварительной молитвы, да и восьмиконечный православный крест, вычеканенный на зерцале сверхнадежной кольчуги скромного героя (сколько она, бедная, выдержала - никаким цельным латам и не снилось!..) тоже был важной частью его имиджа. Как и горсть родной землицы в нашейной ладанке.
"Интересно будет поглядеть, какие картинки к книге придумают на Печатном дворе".
В общем и целом, первый приключенческий роман Московской Руси производил на мозги неподготовленного читателя действие, сравнимое с двух- или трехдневным запоем, осложненным частыми ударами по голове. Одно только описание "визита" в султанскую казну при помощи самой красивой наложницы в гареме, с последующим ограблением оной… Не наложницы, конечно, - ее просто забрали с собой, так как она (вот же совпадение!) оказалась полонянкой из Руси.
Донн, донн, донн!
Слушая, как возвещают обедню колокола на звонницах, мальчик машинально перекрестился. Постоянно находясь под десятками чужих взглядов, подмечающих буквально каждое движение и даже самый неявный жест, довольно быстро вырабатываешь нужные привычки: например, постоянно держать лицо бесстрастным, показывая глазами лишь те эмоции, которые хочешь показать. Или особый шаг - будущему великому князю не пристало ходить слишком быстро. Да и слишком далеко тоже - не для того царские конюшни заведены, чтобы великий государь ноги утруждал. Обязательное благочестие, обязательная свита и охрана, непременно и только богатые одеяния и оружие, неявные, но все так же обязательные к исполнению в повседневном быту ритуалы и условности…
- Государь-наследник Димитрий Иванович, снизойди к сирым да убогим!..
Удерживаемая охраной, на царевича с неприкрытой мольбой и отчаянием в глазах смотрела молодая и доселе неизвестная ему боярыня. Не очень красивая, но и не дурнушка, чуть ниже среднего достатка, держащая на руках квелого младенчика откровенно болезненного вида. И что самое интересное - на ее курносом лице не было даже и следа свинцовых белил. Едва заметно кивнув десятнику постельничих стражей, наследник разрешил ее пропустить, одновременно с этим касаясь просительницы и ее ребенка своими чувствами.
"Сама здорова, причем на удивление. Младенец?.. Мальчик, примерно полгода, дышит с трудом. Почему?".
- Государь-наследник, на тебя уповаю…
Оборвав речи боярыни недовольным жестом, Дмитрий всмотрелся в ее сына.
"Обычная простуда. Правда, довольно сильная и почему-то застарелая. Недолечили-простудили, и так несколько раз? Похоже на то".
- Кто недосмотрел? Ты?
Вместо ответа молодая мать совершенно некрасиво хлюпнула носом, часто моргая мокрыми от слез глазами. Сняв перчатку с правой руки, целитель начертал на маленьком лобике крест, после чего на пару мгновений задержал руку над грудью своего будущего подданного - для пущей верности.
- Милостью Его сын твой исцелен.
Начавшую было падать на колени боярыню с двух сторон подхватили опытные и привычные ко всему дворцовые стражи.
- Епитимью за небрежение долгом материнским тебе назначит твой духовник. Ступай!..
Отвернувшись от плачущей счастливыми слезами матери, Дмитрий незаметно поморщился от внимания нескольких дюжин подоспевших зевак, в чьих глазах при должном желании и умении вполне можно было разглядеть первые ростки фанатичного обожания.
"Только этого мне и не хватало - ходить по Кремлю, постоянно озираясь и сторожась".
- Благослови, государь-наследник!
- И меня, меня!!!
- Назад, пока плетей не получили!..
- А ну, не балуй!..
Направляясь в Теремной дворец, царственный отрок коротко оглянулся и сожалеюще вздохнул: воистину ни одно доброе дело не остается безнаказанным!.. По отношению к нему это означало, что после очередного чуда исцеления батюшка или запретит ему столь вольно гулять, или, что вернее, в очередной раз увеличит его охрану…
- Ай лепо! Ай любо!..
Великий государь, царь и великий князь Иван Васильевич крепко стиснул в родительских объятиях довольно улыбающегося сына, после чего вновь вернулся к удивительно подробным и точным картам, начертанным на четырех больших кусках отличного пергамента.
- Порадовал ты меня, сынок, ох как порадовал!.. А это что? - Чуть прищурив глаза, властитель свободно прочитал: - Невьянск. Это где рудник серебря…
Покосившись на томящегося любопытством Афоньку Вяземского, переминающегося у самой двери, правитель немного понизил голос: кое-что его ближники уже знали, но только в общих чертах.
- Кхм… А что с золотом?
Вновь прищурив глаза и время от времени переводя взгляд с карты на плотно исписанные страницы малой книжицы, а потом и обратно, он стал тихонечко бормотать:
- Река Исеть - вижу. Большой и Малый Иремель, Атлян, Миасс - тоже вижу. Сыно, что за значок такой?
- Россыпи самородного золота на ручьях Каменка и Санарка, батюшка.
- Угум. Таш-ку-тар-ганка. Ну и названьице, прости господи!.. А значочек-то крупноватый. Что, так много?..
- Много, батюшка. Еще и каменья драгоценные тамо же. Вот тут надо ставить прииски. А здесь и здесь медь добрая.
- Вижу, сыно, все вижу.
Довольный донельзя правитель захлопнул книжицу и буквально оскалился в хищной усмешке:
- Ужо погодите у меня!
- Батюшка?..
- А? Нет, сыно, это я о своем.
Бережно скатав подробнейший чертеж земель уральских и сибирских, Иван Васильевич внимательно просмотрел следующее произведение картографического искусства, довольно крупно и опять же невероятно подробно отображающее все города и реки Европы. Затем все с тем же интересом перешел к четвертой карте, явно сравнивая размер своей державы и империи Османов, погладил кончиками пальцев Китай и часть Индии, после чего вернулся к предыдущему пергаменту.
- Сыно. Скажи, а нельзя ли вот только их?
Крепкий ноготь указательного пальца очеркнул королевство Польское и Великое княжество Литовское.
- Только еще больше, и во весь пергамент?
- Сделаю, батюшка.
- А на другом пергаменте их.
Все тот же ноготь прошелся по королевству Шведскому, затем перепрыгнул на Данию и земли Ливонии.
- И это исполню, батюшка.
- Ты мой помощник!..
Выпустив из родительских объятий полузадушенно пискнувшего сына, царь несколько смущенно потрепал его по голове. Когда собственный наследник ведет себя столь взросло и разумно, поневоле забываешь, что ему всего лишь десять лет!.. Впрочем, первенец на его излишне крепкую ласку ничуть не обиделся: поправив одежду и откинув растрепавшиеся пряди назад (и не лень же ему с ними возиться!..), царевич захватил отцовскую шею в кольцо своих рук и что-то просительно зашептал, откровенно пользуясь хорошим настроением родителя:
- Да зачем они тебе, сынок? В приказах любого из подьячих возьми - только рады будут в стряпчие перейти!..
- Эти будут только мои, батюшка. К тому же один из них точно умеет молчать.
Еще минута тихого шепота, и великий государь окончательно сдался:
- Бери под себя, дозволяю. Постой-ка, а они, случаем, не сродственники боярам Колычевым?
- Нет, эти из детей боярских вышли, батюшка.
- Все одно дозволяю.
Вновь мальчишечьи губы что-то тихо зашептали.
- Так-так… Ну-ка хвались!
Через довольно краткое время в царский кабинет зашел сын оружничего Салтыкова со шкатулкой на вытянутых руках. Пока подходил, несколько раз поклонился, а оказавшись рядом с правителем, и вовсе заметно оробел - впрочем, этого почти никто и не заметил, так как содержимое шкатулки было гораздо интереснее. Не очень длинные палочки прямоугольного сечения, кои перед тем, как лакировать, обмакнули одним кончиком в краску: дюжины с две в красную и по десятку в зеленую, синюю, желтую и коричневую. Еще дюжину вообще никуда не обмакивали, залакировав как есть, - зато их, в отличие от разноцветных, не забыли хорошенько заточить.
- Чертилки для письма и рисования, батюшка.
- Ишь!..
Вынув из ножен кинжал, великий государь в два движения заострил палочку с красным оголовьем. Подхватил в руки одну из челобитных, провел ярко-алую черту, затем еще одну, попробовал написать длинное слово…
- Как ладно-то выходит, а? И в чернильницу макать не надо. Лепота!..
- Поначалу-то я их для Федьки измыслил, батюшка, - очень уж он любит рожицы смешные на земле рисовать да на бумаге. Свинцовая писалка для него вредна - когда задумается, все ртом ее помуслявить норовит, серебряной же дорого выходит, а эти в самый раз. И Дуне с Ванькой тоже понравились. Очень.
- Угум.
Увлеченно опробовав все цвета и намертво исчеркав бедную челобитную, великий князь с легкой задумчивостью поинтересовался:
- Сложно ли их выделывать?
- Знающему фармацевту или алхимику - не очень, батюшка. А если набрать с дюжину толковых недорослей из мастеровщины, да чтобы вся нужная утварь и запасы зелья с каменьями были, - и их научу всему потребному для выделки чертилок. Седмицы за две.
Повертев в руках подарок сына, царь распорядился:
- Пришлю тебе дьяка, обскажешь ему все, что для выделки этих твоих палочек надобно.
- Сделаю, батюшка.
Вновь взъерошив тяжелые пряди серебряных волос, Иван Васильевич улыбнулся и…
- Великий государь.
Перевел взгляд на так некстати подавшего голос Вяземского.
- Боярин Бельский до тебя просится.
Не отвечая, правитель подхватил со стола аккуратно свернутый в рулоны пергамент. Вложил его в жесткие тулы из толстой кожи, после чего самолично отнес их в свою опочивальню, где не так давно появился удивительно массивный сундук, чуть ли не в два слоя окованный толстыми полосами железа. Отомкнул три навесных замка, затем один нутряной весьма сложной работы, откинул тяжеленную крышку и бережно уложил свои новые сокровища внутрь, как раз поверх тонкой книги - вроде бы и новой, но уже с изрядно замусоленной обложкой. Вспомнил о другой книжице, сходил, забрал, умостил ее поверх карт и не спеша вернул все запоры обратно, спрятав затем три ключа в хитро сделанный тайник, а четвертый повесив себе на шею. Так-то оно понадежней будет!.. Наконец вернувшись в кабинет и присев на любимый столец, Иван Васильевич небрежно кивнул, разрешая войти голове Боярской думы. Чуть повернул голову, потянувшись за кубком с вином, и уловил, как при виде четвероюродного брата красивое лицо сына осветила слабая, почти неразличимая насмешка.
- Великий государь!.. Государь-наследник.
Тут уж и сам хозяин покоев с трудом удержался от улыбки - сильно, ох сильно впечаталась в разум троюродного племянника крестоцеловальная клятва!.. Так сильно, что десятилетнему царевичу он кланялся наравне с самим великим князем, уже сейчас признавая за отроком власть над собой.
- Иван Дмитрич.
В ответном приветствии сына в равных долях смешались вежливость и родственное признание, приправленные толикой высокомерного равнодушия, - сам же великий князь ограничился легким кивком и разрешением присесть, что уже само по себе считалось за великую милость.
- Батюшка?..
Еще раз растрепав мягкое серебро волос, царственный отец поцеловал сына в макушку.
- Ступай, сыно.
Запечатлев ответный поцелуй сыновнего почтения на родительской руке и едва-едва кивнув князю Вяземскому и боярину Бельскому, мальчик вышел прочь, оставляя государственных мужей обсуждать последнюю редакцию Большой воинской росписи на Полоцкий поход.
"С одной стороны, местничество - словно тяжелые кандалы на руках отца, не позволяющие поставить талантливого воеводу из захудалого рода над родовитым бездарем. С другой стороны, это самое местничество вносит довольно существенный элемент стабильности в вечные боярские интриги, проходящие в точном соответствии с правилом - подсидеть вышнего, подтолкнуть ближнего и нагадить на нижнего. Если знаешь, что выше определенного не подняться, так и стараться особо не будешь".
Миновав в отцовской приемной ожидающую своей очереди троицу думных бояр и особо выделив из них легким ответным наклоном головы князя Ивана Мстиславского, царственный отрок мимолетно улыбнулся. Не им, конечно, а своим мыслям: труженики думских скамей даже и не подозревали, что их ожидает по возвращении повелителя из похода на Полоцк. Для начала папа десятилетнего мальчика собирался озадачить родовитых советчиков разработкой линейки единых для всего царства пушечных калибров - дабы изменить правило, что к каждому орудию ядра куются или отливаются наособицу. Иногда бывает так, что проще найти пушку к ядрам, чем ядра к пушке! Ну а когда они справятся с порученным делом (пусть только попробуют этого не сделать!), великий государь доверит им составление Бархатных книг царства Московского, в кои повелит занести все княжеские, боярские и дворянские роды, с обязательным обоснованием их высокого достоинства.
"Ох и грызня будет! Кляузы друг на друга, горы челобитных, ворошение грязного бельишка, откапывание старых грешков и прочие мелкие радости законотворческой работы".
- Митька!..
Едва не полетев кубарем вместе с повисшим на плечах братом, наследник восстановил равновесие и возмущенно фыркнул, впрочем, тут же позабыв о своем недовольстве.
- Шальной.
- Да! Я такой!.. Пошли в казаки-разбойники играть?.. Или в салочки? Нет, лучше в отбивалы будем, двое на двое!!!
Оглядев невеликую свиту брата (в принципе все те же фамилии и роды, только представленные вторыми-третьими сыновьями), в некотором отдалении взирающую на общение двух братьев, Дмитрий с легким сожалением отказался.
- Ну-у… А почему?
Старший царевич объяснил, и младший тут же позабыл о своих играх:
- Я тоже хочу из пистолей палить. Можно с тобой? Мить!..
- А разве ты уже сделал тот урок, что я тебе задавал?
- Ну?.. Почти.
Еще раз поглядев на свиту Ивана, которая тут же опустила любопытствующие взгляды себе под ноги, Дмитрий устроил быстрый и абсолютно незаметный со стороны экзамен:
- Показывай свое "почти".
В ответ младшенький зажмурился и замер. С тем чтобы через пару минут своего непонятного стояния услышать легкое порицание:
- Плохо. Будешь лениться - тебя скоро Дуня нагонит.
- Мить…
- Что? Девчонке уступишь? Какой же из тебя тогда правитель и воин?
Надувшись и покраснев от сдерживаемых слез, восьмилетний мальчик последовал примеру свитских, уткнувшись взглядом в острые кончики своих полусапожек. А постельничие сторожа, сопровождающие наследника, еще в самом начале беседы все как один сделали каменные лица, показывая, что они не только оглохли, но еще и частично ослепли. Тем более что стражи и в самом деле мало что слышали - поэтому так и не поняли ничего, когда старший, подняв за подрагивающий подбородок лицо Ивана, спокойно произнес:
- Я тобой недоволен.
Щелк!
Уличный зевака, прильнувший к щели в ограде и получивший за то по совсем неприлично откляченному заду, чуть дернулся, проверяя бревна ограды на прочность своим лбом. Затем моментально распрямился и бочком-бочком отошел прочь, к довольно плотной толпе местных жителей.
- Ишь! Блюдет царевичеву сохранность.
- Что, отведал?
- Ой, да что там ударил-то, курам на смех - словно погладил…
- А ну, чего разгалделись? Цыц!..
Сквозь перешептывающихся зевак довольно легко (потому что те сами расступались) прошел пожилой священник. Привычно перекрестил подошедших за благословением, затем огладил длинную седую бороду и поймал взгляд одного из десятников дворцовой стражи. Впрочем, уже и не вполне дворцовой: не так давно великий государь выделил сотню самых опытных и верных постельничих сторожей, дабы те хранили покой только и исключительно старшего из царевичей.
- Сын мой, как бы мне до государя-наследника?
Внимательно оглядев просителя, десятник легко спрыгнул со своего жеребца и без малейшего пиетета перед черной рясой поинтересовался:
- Кто таков?
Ему тут же ответили, причем из подступившей на пару шагов толпы, да еще и с легкими, почти незаметными нотками осуждения:
- То настоятель храма Святой Великомученицы Варвары, отец Захарий!..
- А ну назад!
С явным намеком тряхнув нагайкой, служивый быстро вернул всех зевак на исходные места.
- Димитрий Иванович покамест занят, и допустить тебя до него никак не можно. Может, тебе сотника позвать?..
Протопоп еще раз огладил свою бороду, на краткий миг призадумавшись, - а потом согласился и на сотника постельничих сторожей. Меж тем в доме купца Суровского ряда Тимофея как раз закончилось одно событие. Неизмеримо ничтожное в масштабах всего государства, довольно незначительное для столицы и очень важное как для других гостей торговых, так и для купцов Гостиной сотни.
- Встань.
Хозяин дома поднялся и тут же самым позорным образом шлепнулся на лавку - ослабевшие ноги отказывались держать на весу его поджарое и жилистое тело. Проследив, как его юный повелитель вернул на стол небольшой и изрядно потемневший от времени прадедов крест, мужчина глубоко вдохнул и выдохнул, с каким-то неясным сожалением ощущая, как утихает гуляющий по венам ласковый огонь.
- Благодарю за честь, государь.
- С этого дня и наедине можешь обращаться по имени-отчеству. О том, что целовал ты крест на верность мне, молчи.
Пройдясь по малой "рабочей" горенке, наследник с легким интересом оглядел один из потертых изразцов небольшой печки, затем вернулся за стол.
- Есть ли у тебя вотчина?
- Как не быть! Еще батюшка покойный на нее жалованную грамоту получил.
- Где?
- В двадцати верстах от Твери, государь.