Снова тупо застучал пулемет, и симметричные фонтанчики земли поднялись точно по курсу мчавшегося автомобиля, бегущей пунктирной строкой приблизились и перескочили через него. Фигура человека скрылась за брезентом в кузове. Последовавшая сразу же за первой вторая очередь легла за грузовиком, догнала его и снова прошла по машине, отрывая от нее куски железа и дерева. Грузовик стал резко уходить вправо, накренился на левую сторону и перевернулся, подняв огромное облако пыли. Вертолет буквально через пару секунд проскочил над ним на высоте пятидесяти метров, и экипаж не успел ничего рассмотреть.
Когда развернулись, Иванов, сбрасывая скорость, решил заходить на посадку и приказал Мельничуку держать перевернутый "ЗиЛ" в прицеле и открывать огонь, в случае чего, без команды. Иван, казалось, прирос к пулемету, направив ствол на цель. Поднятая падением "ЗиЛа" пыль почти осела, и автомобиль хорошо просматривался: он лежал на левом боку, не горел, не дымился, людей возле него было не видно. Соблюдая осторожность, Иванов посадил вертолет метрах в ста. Он еще не успел коснуться колесами земли, как десантники начали выпрыгивать и, растягиваясь в цепь, короткими перебежками пошли к лежащему грузовику. Вместе с экипажем Иванов наблюдал из кабины, как солдаты дошли до "ЗиЛа", стянули порванный тент, осмотрели все. Потом, направив стволы автоматов к земле, они стали стрелять. Картина была довольно ясной, хотя звука выстрелов в шуме работающих двигателей вертолета экипаж не слышал. Иванов увидел, как что-то темное выползло из кузова, проползло несколько метров и замерло. Один из спецназовцев подошел и выстрелил в это темное пятно. Затем подоспел второй, и они вдвоем за ноги затащили тело обратно в кузов. После чего десантники подожгли машину и, не слишком торопясь, вернулись к вертолету.
– "Духи" раненых везли, – не дожидаясь вопроса, пояснил Иванову старший группы, когда все уже сидели в вертолете. – Большую половину вы "покрошили". Остальных мы хотели гранатами, да ты близко сел – побоялись.
– Уходим? – спросил Иванов.
– Поехали! – старший перевел взгляд на пулемет и, дружески хлопнув борттехника по спине, сказал только ему:
– А ты снайпер – из этой штуки водителю черепок снес. Молодец!
Весь полет Ваня сиял как начищенный сапог. Иванов понимал его: первая в жизни боевая стрельба на поражение прошла, как в тире, на оценку "отлично". Иван заслуживал похвалы, и после полета как командир звена Иванов объявил ему благодарность. Но если бы Мельничук видел своими глазами результаты этой стрельбы, то, пожалуй, не радовался бы совсем.
Вечером Иван решил отметить свое боевое крещение. Всегда скупой, Мельничук в этот раз разорился на шесть бутылок водки и закуску. К ним в комнату пришли коллеги – летчики с "восьмерок" и "двадцатьчетверок" из соседних звеньев. Пили за здоровье, удачу в бою. Третий тост – за ребят, уже сложивших головы, – пили молча. Потом начались воспоминания. Капитан Ващенка рассказал сегодняшнюю историю, соседи поведали истории куда более "круче". За столом все сошлись во мнении, что чеченцев можно было бы уважать как бойцов, если бы не их звериная жестокость. Не однажды пилотам приходилось видеть обезглавленные и обезображенные трупы русских военнослужащих, слышать, как над попавшими в плен солдатами издеваются, насилуют, кастрируют даже перед смертью. Каждый из пилотов понимал, что, попади он в руки боевиков, просто умереть ему там не дадут. Чеченцы проклинали и боялись летчиков, потому что наибольшие потери несли от авиации. Иванов для себя давно решил: что бы ни случилось, живым боевикам в руки не даваться. Кроме пистолета, еще со времен Афгана, в полет он всегда брал с собой две гранаты. Одну из них – для себя. Так делали многие летчики. Еще у большей части пилотов появились нательные крестики. Авиаторы вообще народ суеверный, и у них много своих разнообразных примет, но выражение "под Богом ходим" напрямую относится к профессии летчика как ни к какой другой. А среди прошедших через мясорубку войны, как правило, неверующих нет.
Вскоре двум экипажам – Иванова и Ильяса Мингазова – командир эскадрильи поставил задачу на подготовку к полету глубоко, в горный район Чечни, незанятый нашими войсками. Цель операции держалась в секрете, и летчики узнали о ней только в день вылета.
Пара Иванова, как уже ходившая однажды в этот район, придавалась отряду вертолетов "Ми-8" авиации МВД, усиленному шестью экипажами вертолетов огневой поддержки "Ми-24", для выполнения операции по эвакуации отряда спецназа МВД, заброшенного в тыл юго-восточной группировки войск сепаратистов.
Задачу на вылет вместе с командирами эскадрилий и командиром полка ставил полковник внутренних войск.
Всего в смешанном отряде насчитывалось восемь транспортных "Ми-8" в сопровождении шести вертолетов-штурмовиков "Ми-24". Видимо, в районе цели ожидалось сильное противодействие, или же отряд спецназа выполнял очень важное задание, если за ним посылались такие силы.
Каждый экипаж хорошо знал свою задачу. Район цели летчиками и штурманами был изучен досконально. Вел отряд командир эскадрильи МВД. Пара Иванова с десантом на борту возглавляла группу, а вертолеты огневой поддержки тремя парами шли позади и выше основной группы, выполняя задачу прикрытия. Предстоящее задание вопросов не вызывало.
Иванов уже собирал планшет с картой, когда услышал обращенный к нему возглас командира эскадрильи:
– Александр, твоя пара с десантом – в прикрытие, как резерв. Без посадки. Понял?
– Без посадки? – переспросил Иванов несколько удивленно, потому что это кардинально облегчало задачу: посадка группы в горах на незнакомую площадку сродни цирковому номеру.
– Посадка – только в случае крайней необходимости, если спецназ на земле будет связан боем, – подтвердил комэск. – Пусть садятся наши коллеги из МВД. Это их задание.
– Командир, может, для подстраховки одному нашему борту с десантом сесть? Я сяду, а Мингазов – в резерве.
– Делай, как я сказал! – отрезал командир эскадрильи.
Иванов помнил этот вылет. День для полета в горы выбрали не очень удачным: шедший всю ночь дождь кончился, но облака, вопреки предсказаниям метеорологов, уходить за горизонт не желали и к моменту вылета висели над аэродромом восьмибалльной рваной кучевкой. Но начальство не стало отменять вылет, тем более что синоптик пообещал уменьшение облачности над районом эвакуации.
Группа взлетела в точно назначенное время. Пробив облачность, вертолеты заняли установленный боевой порядок и взяли курс за ведущим. По заданию, радист спецназа должен был в определенное время включить радиомаяк для вывода вертолетов на отряд.
По предварительным расчетам, выполненным штурманами на земле, лететь группе предстояло сорок пять минут, но приборы показывали путевую скорость больше расчетной. Это означало, что на пути к цели вертолетам помогал попутный ветер. Значит, на обратном пути тот же ветер станет их врагом.
…Что-то ускользало из общей череды событий. Но что? Иванов поминутно запомнил тот полет. Еще на земле, глядя на серые тяжелые облака, он думал, что вылет, наверное, перенесут на завтра.
– Не полетите сегодня. Готовьтесь зачехляться! – как бы угадывая его мысли, прокомментировал погоду подошедший на стоянку техник звена.
– Для рожденного ползать всегда погода нелетная! – хмуро пошутил правый летчик Иванова. – А мы – полетим! Вот увидишь.
– Просите у Бога милости, оптимисты, – мрачно посоветовал техник и ушел по своим делам.
Вот оно что! Иванов вспомнил: в то утро он надел нательный крестик. Обычно этот крестик хранился в удостоверении личности офицера, под обложкой. Но сегодня удостоверения всем экипажам пришлось сдать. Многие летчики носили такие крестики. Не верить в Бога летчик не может. Пусть не всегда явно, но в душе каждый пилот знает, что Бог есть. И Иванов перед командировкой тоже сходил в церковь и купил обыкновенный крестик на шнурке, но освященный батюшкой. Раньше как-то все время стеснялся его надеть, но и без него уже чувствовал себя неуютно. Так крестик и лежал в кармане, в удостоверении. А в то утро словно что-то подтолкнуло Иванова надеть православный крест на шею.
Через час последовала команда на взлет, принеся конец тягостному ожиданию, и отряд из четырнадцати вертолетов ушел в сплошной облачный полог, накрывающий землю до видимой линии горизонта.
Стрелка высотомера перевалила за две с половиной тысячи метров, и эти самые облака, оказавшись теперь под винтами, уже не представлялись такими зловещими, какими виделись с земли. Наоборот, равномерно залитые солнцем, которому здесь ничто не мешало, и причесанные ветром, они теперь походили на спокойную, слегка всхолмленную белоснежную равнину, вид которой завораживал сказочной красотой. Там, где у ветра не хватило сил доделать свое дело, виднелись, невольно притягивая внимание, несколько наклоненных в одну строну огромных белых глыб, напоминающих снежных баб или восставшие из морской пучины сказочные острова. Земли не было видно, она осталась где-то далеко внизу, под многослойной толщей облаков.
Экипажи шли в режиме радиомолчания, выполняя приказ: до входа в район эвакуации всем ведомым экипажам работать только на прием. Правый летчик в установленное время настроил радиокомпас на четко прослушиваемый сигнал маяка. Стрелка прибора, уловившего звуки радиопривода, показывала, что группа находится несколько левее от линии пути к цели. И вскоре ведущий взял поправку на курс.
Летчик-штурман в экипаже Иванова, или, как принято называть в авиации, – "правак", носил украинскую фамилию Ващенка, но считал себя белорусом, так как родился и жил до армии в Минске. Звали его Андреем, и он всего на год был младше Иванова. В "капитанах" Андрей ходил, по авиационным меркам, уже давно, а вот с должностью командира экипажа ему все не везло. К ней, по мнению Иванова, Ващенка был готов, но пока еще, по стечению каких-то, ведомых только начальству, обстоятельств, вынужден был довольствоваться должностью штурмана звена. В отличие от Мельничука, Ващенка зарекомендовал себя хладнокровным и рассудительным офицером. Мог при случае побалагурить, но всегда всему знал меру. Иванову нравилось летать с Андреем в одном экипаже, а вместе они уже летали два года и привязались друг к другу той непоказной дружбой, которая может возникнуть между мужчинами.
Перекрывая расчетное время, группа вошла в район эвакуации, но обещанные синоптиком просветы в облаках не появились. Вокруг, насколько мог видеть глаз, простиралось сплошное серо-белое море с воздушными айсбергами. А под ними пряталась территория противника. И горные вершины. В данной ситуации горы становились опаснее самих боевиков. В предыдущем полете в этот район Иванов видел, какие здесь острые неровные вершины и глубокие темные ущелья, дна которых не доставали лучи солнца.
Через несколько минут полета стрелка радиокомпаса, плавно описав дугу, повернулась на сто восемьдесят градусов. Это означало, что группа прошла над радиомаяком. Стрелка высотомера по-прежнему стояла на делении около трех с половиной тысяч метров, и сплошной ковер из облаков все так же не имел ни одного видимого разрыва. Построив группу в круг радиусом километров пять, ведущий приказал всем искать в облаках хоть какое-то "окно". Безрезультатно покружившись более двадцати минут, Иванов услышал в эфире команду:
– "282-й", тебе этот район известен, сходи вниз на разведку. Постарайся определить толщину облачности. Только осторожней, "282-й"!
Это был позывной Иванова. Ведущий приказывал ему снижаться.
– У нас же на борту люди!.. Напомни ему! – возмущенно воскликнул Ващенка.
Посмотрев на "правака", Иванов никак не отреагировал.
– Понял, – бросил он в эфир и уменьшил мощность двигателей.
Тяжелогруженая боевая машина подошла к облачной границе и теперь оказалась в такой близости от облаков, что едва не задевала их лобовым остеклением кабины. Это походило на бреющий полет, только с той разницей, что сейчас под брюхом вертолета мелькала не земля, а облака, и стрелки высотомера стояли не на нуле, как это бывало на бреющем полете, а показывали почти три тысячи метров.
А вот стрелка радиовысотомера не стояла на месте. Прыгая по шкале делений вверх и вниз, она предупреждала, что там, внизу, в этих коварных облаках, прячутся вершины враждебных гор. Это заставило Иванова на какие-то секунды задержаться над облаками, вроде бы для того, чтобы еще раз сверить показания приборов. Но за это время он успел мысленно произнести три раза: "Господи, спаси и сохрани!".
И вот он плавно отклонил ручку управления вперед. Мгновенье – и вертолет, подмяв под себя собственную тень, по-акульи мягко вошел в облака. В первые секунды Иванову показалось, что это кипящие клубы дыма и пара обволокли вертолет со всех сторон, отчего в кабине мгновенно потемнело. Двигатели, почувствовав уменьшение мощности на снижении, изменили голоса. Когда большая стрелка высотомера совершила по черному циферблату почти две трети полного оборота, в кабине неожиданно посветлело, и Иванов обрадовался, что облачности пришел конец, и он сейчас увидит горы. Но облака вдруг загустели снова, приняв более холодный темный цвет, и вертолет погрузился в серую мглу. Этот нижний слой облачности оказался более холодным, плотным и тяжелым.
– Командир, через сто метров воткнемся в горы, – настороженно предупредил Ващенка.
Иванов и сам видел по радиовысотомеру, что еще пятнадцать-двадцать секунд такого снижения, и ручку управления брать на себя будет уже поздно. Видимо, облака не кончатся до самых вершин. А не врет ли высотомер? Что, если они уже проскочили безопасную высоту, и в любой миг последнее, что увидит экипаж в этой жизни, будет отвесный склон скалы прямо перед остеклением кабины? Нелепые это были мысли. А вот лезли в голову, вызывая в груди неприятное жжение. Энергично дав двигателям полную мощность и взяв ручку управления на себя, Иванов начал злиться не на экипаж и даже не на облака, которые упорно не хотели заканчиваться и погибельно-серый вид которых все больше лишал его уверенности, что они когда-нибудь рассеются, а на ведущего группы, пославшего их сюда. "Самому бы тебе залезть в такое дерьмо!"
– Облачность двухслойная, десятибалльная. Глубина слоев – более тысячи метров. К земле пробиться не могу. Набираю высоту, – доложил Иванов в эфир, переведя двигатели на взлетный режим.
Казалось, время замедлило свой ход: вертолет на пределе мощности воющих от натуги двигателей никак не мог вырваться из вязких объятий серо-белого тумана, липнувшего к бортам. Неожиданно в кабине стало светлее, и через секунду вертолет резвым дельфином выскочил из серо-белого плена, как из морской пучины. В глаза ударил яркий солнечный свет, а вокруг, насколько можно было видеть, простиралась залитая живым золотым цветом сказочная долина с замками и островами и кружащимися, как шмелиный рой, в стороне и выше пятнистыми собратьями – вертолетами. Иванов направил свою машину к ним.
Сигналы радиомаяка продолжали устойчиво прослушиваться: это означало, что группу эвакуации все еще ждали внизу. Но даже если раньше чеченцы наших спецназовцев не засекли, то теперь уж точно вертолеты своим получасовым гудением переполошили все окрестности. На месте командира спецназа Иванов увел бы группу разведчиков на запасную точку. Но маяк упорно продолжал подавать сигналы.
Иванов занял свое место в строю кружащихся вертолетов и поставил задачу летчику-штурману: сделать расчет по запасу топлива.
– Учитывая встречный ветер, через пятнадцать минут надо идти домой, – перепроверив свои расчеты, доложил Ващенка, отрываясь от штурманской линейки. – Если, конечно, мы не хотим сегодня пообедать на Ханкале.
Еще через пять минут бесполезного кружения в эфир прошла команда ведущего:
– "703-й", постарайся пробить облачность. Только давай побыстрее.
В ответ – короткое:
– Понял.
От группы отделился один "Ми-8" и нырнул в пугающую серо-белую неизвестность.
– Что он делает?! – возмутился Ващенка, имея в виду командира эскадрильи МВД. – Рискует своими мужиками. Сказали же, что облачность – до самых гор! Всех домой надо уводить. Топлива – с гулькин нос, а если встречный ветер усилится – попадаем к чертовой матери!
– Спокойно, Андрюха, ведущий выполняет поставленную задачу, – сказал Иванов, думая о том же. – Сядем на Северном.
– В таких-то облаках и всей группой? – не унимался Ващенка. – Даже если и сядем, сегодня нас уже не выпустят на базу. А ночевать в вертолете что-то не хочется.
В это время в эфир вышел командир "двадцатьчетверок":
– Вниманию ведущего. Топлива только до дома. Ухожу на базу.
Иванов знал, что по конструктивным особенностям запас топлива на "Ми-24" меньше, чем на "Ми-8", и, судя по его расходу, ребятам действительно было пора возвращаться.
– Запрещаю! Пойдете на запасной! – отрезал ведущий.
– Вот дерьмо!.. – прокомментировал Ващенка по внутренней связи.
Через минуту тишины снова ожил эфир:
– Я – "703-й", докладываю: облачность – десятибалльная, толщиной более тысячи метров. Пробить не могу, радиовысотомер показывает, что подо мной – горы. Иду к вам.
Примерно через минуту одинокий вертолет вынырнул из облаков километрах в двух северо-восточнее от основной группы.
Надо было возвращаться, но вертолет ведущего все еще продолжал метаться над сплошным одеялом из облаков в надежде отыскать в них хотя бы маленькую дырочку. В эфир снова вышел командир "двадцатьчетверок":
– Принимаю самостоятельное решение: уходим по топливу.
Три пары "Ми-24" взяли курс на северо-запад.
– Молодец! – радостно прокомментировал Ващенка.
Иванов тоже решился. Доложив ведущему группы об остатке топлива на борту и дав команду Ильясу Мингазову следовать за собой, он обратился к уходящим "двадцатьчетверкам":
– Мужики, наша пара присоединяется.
Увидел бы даже слепой, что спасательная миссия не по вине вертолетчиков провалилась, и пытаться и дальше пробивать облачность в таких условиях мог только безумец. Поэтому Иванов на свой страх и риск принял решение уводить пару "Ми-8" на аэродром. Он понимал, что рискует головой, но считал, что бессмысленно рисковать головами своих подчиненных и молодых солдат не имеет права.
– Мы с вами будем разбираться! – долетела вслед уходящим угроза ведущего.
Никто ему не ответил. Лишь Ващенка прохрипел по внутренней радиосвязи:
– Командир, ох и получишь же ты!..
– Переживем, – отмахнулся Иванов.
Опыт и интуиция подсказывали Александру, что в данной ситуации он поступает правильно.