Обещанная награда Комнина оказалась званием стратилата, но что мне было с этого звания. Все равно для всех окружающих я оставался просто обычным прониаром, которых в империи пруд пруди. Знали об этом лишь несколько чиновников, отвечавших за выдачу жалованья, которое, надо сказать, стало очень даже неплохим.
В первой жизни такой зарплаты у меня не было.
Но вот в один прекрасный день в нашем доме появился запыленный гонец. Переданное мне послание гласило, что надо срочно явиться к великому логофету. Пришлось срочно собираться и ехать, думая, что случилось на этот раз.
На следующий день я входил в покои логофета Василия.
Я зашел к нему, как обычно, с низким поклоном и стоял у дверей, пока его секретарь не вышел из кабинета. Высокомерное выражение лица у Василия сразу исчезло, и он предложил мне присесть.
– Константин, хочу сообщить тебе, что в Константинополь вскоре прибудет великое посольство Руси, его глава – сам великий князь Владимир Мономах. Надо сказать, что это решение князя было для нас неожиданным: еще весной, как нам сообщали наши источники, готовились полки для похода на Дунай. И вот такой неожиданный поступок. Василевс озабочен – мы не понимаем, что послужило причиной такой перемены. Надеемся, что ты сможешь узнать эти причины раньше, чем василевс примет князя.
В июле 6625 года от сотворения мира появились в Босфоре сотни лодий русов. Тысячи зевак высыпали на берег Золотого Рога смотреть, как медленно опускается натянутая цепь и лодьи заходят в залив. На лодьях сверкало оружие, доспехи, развевались багряные плащи. Такого зрелища давно не видели ромеи – с тех пор как князь Олег пришел на двух тысячах лодий, разграбил все предместья Константинополя и увел свои войска только после того, как получил огромный выкуп. По легенде, он еще прибил свой щит к воротам Царьграда, но такое событие в хрониках империи не было записано, хотя, может, самолюбивые ромеи просто не отметили этого факта.
Визита княгини Ольги никто особо не запомнил – пожилая княгиня была вынуждена терпеть унижения ради своего сына Святослава, ее продержали почти два месяца, заставив ожидать аудиенции, и принимали как обычного посла, а не как властительницу мощной северной державы.
Сейчас же положение было иным. К василевсу приехал князь, объединивший большую часть русских земель, за ним была мощная сила.
Поэтому переполох во дворце стоял изрядный. Но в тысячелетнем городе привыкли к визитам знатных гостей, и менять церемониала ради них никто не собирался. Все должно было идти своим чередом.
Лодьи медленно шли вслед за судном, которое показывало им место для высадки.
Вскоре тысяча бояр, воинов, купцов, прибывших с князем, расположилась на пустыре у Русского подворья близ монастыря Святого Маманта, там быстро поднялись походные шатры и загорелись костры, собравшийся около них народ дожидался еды, раздавались шутки и смех – все были довольны, что находятся на твердой земле. На подворье прошел только Владимир Мономах со своими ближниками, потому как места там было маловато. Митрополит Никифор, прибывший с ним, сразу отправился к своим давно не виденным друзьям, разузнать местные новости и то, чего нельзя было доверить письмам и послам.
Чиновники, которые приехали опросить и составить списки прибывших, сообщили, что прием князя состоится уже через три дня, более точное время будет сообщено дополнительно.
Владимир сидел за столом в окружении своих бояр и со скучающим выражением на лице слушал их разговоры. Разговоры были известными – как богаты ромеи, как много у них золота и как было бы неплохо заставить их поделиться. Такие разговоры он слушал много лет, ничего нового в них не было. Он оставил сплетничающих, прошел в выделенные ему лучшие покои подворья и велел позвать к себе купца Репу.
Через час купец уже стоял перед ним, склонившись в глубоком поклоне.
– Репа, перестань дурака валять, знаешь меня двадцать лет – садись за стол, поговорим. Вот я все прикидывал, как мне бы до приема у василевса Глеба увидеть: очень хочется, просто терпежу нет, ведь с весны в сомнениях хожу – боюсь, что поманили вы меня с Ратибором.
– Княже, Владимир Всеволодович, так я быстро – одна нога здесь, другая там, сгоняю до него, надо только обговорить, как встретиться. Лучше, если ромеи пока ничего не узнают. А что касается сомнений – у меня глаз верный: истинный Глеб это.
– Ну ладно-ладно, ты с ним переговори, ведь не в лесу живет – слышал небось, что я приехал. Вот пусть ко мне придет, погляжу – ежели не признаю за сына, скажи, за беспокойство получит достойно, не обижу.
Купец ушел, а князь долго сидел в задумчивости, потом вызвал ближайших советников и воевод и долго обсуждал с ними дальнейшие действия.
Вечером на новом месте он долго не мог уснуть – мешали мысли, постоянно лезущие в голову. Но все же сон пришел.
Посреди ночи Владимир неожиданно проснулся. В его спальне на первый взгляд никого не было, на столе успокаивающе горел тусклый огонек светильника. Но все равно его не оставляло ощущение, что в комнате кто-то есть. Он сел в кровати и увидел черную фигуру, сидящую на лавке около него.
Он хотел закричать, думая, что сейчас его будут убивать, но человек, сидевший за столом, приложил палец к губам, а вторую, пустую, руку успокаивающе показал князю.
Владимир облегченно вздохнул, хотя сердце продолжало судорожно биться в груди. Сидевший за столом поднял руки к голове и снял маску и черный капюшон. На Владимира в полутьме спальни смотрели глаза Глеба.
– Сынок, Глебушка! – ахнул князь. – А я ведь не верил, до сегодняшнего мига не верил! Думал, обманываются все, ведь в посольство это только из-за тебя решил идти.
За дверью, услыхав голос князя, завозилась стража:
– Княже, что случилось?
– Да ничего не случилось! – раздраженно крикнул Владимир. – Просто не спится – не мешайте, сам с собой разговариваю!
Он встал и зажег еще две свечи.
Пока он все это делал, его гость, который, сидя на скамейке, был ростом почти с него ходящего, молчал и смотрел на князя.
Владимир уже при более ярком свете посмотрел на черную фигуру. Да, действительно – это был Глеб, повзрослевший, возмужавший и огромный.
– Как ты сюда попал? – был второй вопрос князя.
Гость улыбнулся, он встал, почти упираясь головой в низкий потолок подворья, бесшумно скользнул в сторону и пропал из виду. Владимир завертел головой, а Глеб уже вновь сидел на скамье.
– Вот так и прошел, Владимир Всеволодович. Извини, что не могу батюшкой сразу назвать. Не помню ничего с той поры, как Ратибор меня в Аладъеки разбудил. Когда посыльный твой купец Репа первый раз приходил и сообщил мне, что похож я ликом на сына твоего, все вспомнить что-нибудь пытался, но ничего не получается.
– Ничего, Глеб, Бог даст – и вспомнишь ты все. Попал ты тогда, наверно, к волхвам, околдовали они тебя, без памяти оставили. Наверно, и ходить так нечеловечески они тебя обучили?
– Не знаю, отец, – медленно, как бы пробуя это слово на вкус, произнес гость, – много чего умею я, а откуда – не пойму. Может, и прав ты насчет волхвов. Я не думал об этом.
У Владимира по щеке сползла одинокая слезинка – слаб на слезы стал старый князь, а сейчас его просто душили воспоминания, как он получил известие от Мстислава, что исчез Глеб в лесах, потерялся во время охоты. Он вспомнил, как гневался, топал ногами, проклинал старшего сына, и как тот наконец приехал к нему, исхудавший в бесконечных поисках, и как падал в ноги и просил прощения, что не уследил за братом.
К зиме всякая надежда уже была потеряна, и поиски были оставлены. А вот сейчас он видит перед собой утерянного сына, притом не пропащего, а опытного, умелого воина, могучего богатыря, почти как Илья Муромец из былины.
У Мономаха по спине пробежали мурашки.
"Нет, не просто так это все случилось, такое только волей Господа нашего может быть предопределено. Видно, суждено сыну моему совершить что-то невероятное, невозможное", – размышлял он, глядя на вновь обретенного Глеба.
Отец и сын разговаривали долго, а когда договорились обо всем, князь потушил свечи, а его сын легко скользнул в открытое оконце, в которое, казалось, не пролезет и ребенок. При этом не было слышно ни единого звука. На улице также никто не заметил черной тени, тихо крадущейся между спящими на земле воинами.
"А ведь моя кровь, – горделиво подумал князь, – даже не слыхал и не видал такой ловкости никогда".
Наутро я уже сидел в приемной василевса – конечно, если бы не его поручение, то Комнина я бы сегодня не увидел. Сейчас ему было не до таких мелких шариков в его государственной машине. Но так как я должен был принести ему определенные сведения, все же через два часа смог зайти к нему в кабинет.
– Константин, наконец ты появился, удалось хоть что-нибудь выяснить? – озабоченно спросил император.
– Да, василевс, мне удалось узнать многое.
– Ну давай-давай, рассказывай. Мне же еще надо будет провести заседание синклита. А перед этим неплохо знать то, чего еще никто не знает.
– Василевс, мне удалось выяснить основную причину приезда потомка ромейского императора Константина Мономаха князя русов Владимира.
Алексей молча смотрел на меня, ожидая продолжения.
– Так вот, основная причина его приезда – это я.
Лицо василевса нахмурилось:
– Я тебя не понимаю, Константин, объясни.
– Василевс, помнишь, когда-то я уже рассказывал, что по неизвестным для меня обстоятельствам потерял память о себе. И хорошо помню только последние три года жизни. Пришел я в себя в небольшой крепости на реке Волхов, на которой стоит большой северный город русов. И потом описал тебе тот путь, который привел меня в Константинополь. Так вот, за десять лет до того, как я появился в крепости, в этих местах во время охоты бесследно пропал младший сын Мономаха – Глеб.
Комнин понял ситуацию в одну секунду и саркастически улыбнулся:
– Так ты и есть младший сын Мономаха?
– Василевс, ведь это придумал не я, до сегодняшнего дня мне о таком даже помыслить не моглось. Но этой ночью я пробрался прямо к князю русов, и тот сам признал меня. Я честно ему сказал, что ничего не помню и не претендую ни на что, но он упрямо называет меня сыном. Мы говорили очень долго, так что у тебя есть шанс, который не часто бывает у правителя, – знать заранее, чего захочет его оппонент.
– Ну и чего хочет Владимир?
– Во-первых, он благодарен василевсу, что его сын при нем занял достойное место, и поэтому предлагает тебе мир. Во-вторых, он предлагает тебе военный союз. Но с тем условием, что твоя дочь Варвара становится моей женой и я еду на княжение в Тьмутаракань, где буду выполнять две функции – управителя города, как твой представитель, и как князь удела.
Комнин слушал мои слова почти с открытым ртом, а потом захохотал.
– Ох, не могу, что через три дня скажет Ирина? Да пусть она попробует хоть что-то сказать! Последние полгода у нее с Варварой был только один разговор: "Выбрось из головы этого варвара, ты дочь императора. Вот когда станешь чьей-нибудь женой, тогда можешь искать себе любых любовников, особенно если твоему мужу будет все равно".
Он быстро стал серьезен и уже спокойно сказал:
– Константин, мне нужен этот мир, а если мне предлагают еще и военный союз, я могу согласиться на многое. Но в этих условиях, я понимаю, есть два твоих. Если первое условие вполне понятно – твоих нескромных взглядов на Варвару не замечал только слепой, – то вот, пожалуйста, поясни твои соображения по Тьмутаракани: чем для меня будет лучше твое правление там?
– Василевс, вот уже двадцать лет этот город находится под твоей властью. Русских князей там нет. Поэтому я могу по твоей воле занять это место без проблем. Я младший сын и вряд ли смогу претендовать на удел в русских землях, по крайней мере сразу после приезда. Но муж дочери василевса не может сидеть во дворце отца и ждать, когда ему повезет. У меня большие планы на этот город.
Комнин в ответ спросил:
– Если верить твоим словам, ты до сегодняшнего дня не знал про этот город ничего – это Владимир надоумил тебя?
– Да, это так, – коротко ответил я.
– Так когда же ты смог на этот город заиметь большие планы, Константин?
Я улыбнулся:
– Василевс, эти планы появились у меня только после разговора с моим отцом. Честно говоря, мне пока трудно произносить это слово по отношению к князю, но надо привыкать. А планы должны быть – как может человек не думать о будущем? Это плебс, которому нужны зрелища и хлеб, не думает ни о чем, а человеку, которому небезразличны судьба его близких, судьба страны, просто вынужден постоянно думать об этом.
Василевс внимательно слушал мои слова.
– Ну что же, человеку, который так думает, сыну великого князя я могу отдать в жены свою дочь. Теперь посмотрим, что скажет твой отец. Прием будет послезавтра.
Жарким июльским утром торжественная процессия во главе с Владимиром Мономахом шла по Константинополю.
Князь не взял с собой всех, кто приехал с ним. И сейчас в торжественной процессии, идущей вслед за Мономахом, шло около сотни человек.
Длинная вереница людей медленно втягивалась в огромные двери Влахернского дворца, по дороге косясь на церковь Святой Богородицы, где, как знали все русы, сто лет назад произошло явление Божьей Матери народу, поэтому большинство проходящих крестились и шептали молитвы.
Но еще большее ожидало входящих в тронном зале. Огромное помещение, в котором, казалось, мог уместиться весь княжеский терем в Киеве, было полно придворных, стоявших по обе стороны от ковровой дорожки, бегущей прямо к высокому трону василевса, который восседал на троне в роскошных парчовых одеждах, окруженный слугами. Рядом, немного пониже, сидела его жена Ирина Дукиня.
Князь Владимир, не обращая внимания на окружающее, медленно шел по дорожке, и за ним, не отставая, следовали остальные. Когда они подошли к трону, золотые львы, сидевшие у его подножия, зашевелили головами, и раздался громкий рык. Золотые птицы, фениксы, сидящие на ветках искусственных деревьев, также зашевелили головами и захлопали крыльями.
Свита князя раскрыв рты смотрела на этакую невидаль. Сам же князь по сторонам не смотрел и ровным шагом продолжал идти к трону. Очевидцы, ожидавшие, что сейчас надменный чужеземец падет ниц перед величием василевса, просчитались.
Комнин встал и спустился вниз, где они с князем обнялись и троекратно прикоснулись губами к щеке друг друга. По толпе присутствующих прошел гул удивления перед таким нарушением традиций.
После приветствий начался процесс передачи даров василевсу, и сейчас придворные пораженно смотрели на связки шкурок рыжевато-черных соболей, небрежно кидавшиеся перед троном.
По окончании этого действа церемониймейстер объявил, что сейчас василевс и его царственный гость удаляются в другой зал для беседы.
После того как василевс и князь вышли, две половинки толпы в зале слились в одну, и началось торопливое обсуждение увиденного. Все сходились в том, что варвару оказана необычайная честь и следует ожидать интересных новостей.
Я стоял на мостике боевого дромона, позади нас рассекали волны Черного моря еще девять таких же судов.
Уже три недели мы неторопливо продвигались к своей цели – сказочной Тьмутаракани русского народа, который сотни лет хранил представление о ней как о чем-то загадочном и далеком. Шли мы достаточно медленно вдоль побережья Малой Азии – я решил заявить о себе сразу, и поэтому на всем моем пути горели суда и прибрежные постройки редких турецких поселений, которые смогли каким-то образом вклиниться во владения ромеев, пока еще остававшиеся на этом побережье Черного моря, а в будущем образующие Трапезундское государство. Вначале я еще пытался считать сожженные корабли, но затем мне это надоело. Капитаны вверенной мне флотилии были очень не прочь пошарить по горевшим поселениям, но я категорически это запретил: на данном этапе мне надо было просто дойти до своего будущего владения, с которого я планировал начать строительство своего царства. И мне не хотелось по пути к нему терять людей просто так. Но все мастера-судостроители, которых удавалось выловить на берегу, аккуратно и быстро упаковывались в трюмы вместе со своими семьями, и сейчас у меня было уже несколько десятков будущих строителей моего флота. Капитаны дромонов скептически морщили носы: они прекрасно понимали, зачем я это делаю, но в успех моего безнадежного предприятия не верили совершенно. И к тому же я понимал, что это событие уже отмечено в одном из будущих донесений шпионами василевса. Но меня это не волновало, поскольку о моих планах постройки флота Комнину было уже сказано. Тем более что я оказал ему приличную услугу, уничтожая турок, которые, выйдя на побережье, быстро забывали о кочевьях и начинали пересаживаться на корабли.
Теплый ветер обдувал лицо, плеск волн и крики чаек радовали и поднимали настроение… По лестнице ко мне поднялась Варя и встала рядом со мной. Присутствующие сразу склонились перед дочерью василевса – ей они оказывали явно больше уважения, чем мне.
Я полуобнял свою жену и прижал к себе. Когда я первый раз сделал такое, на меня выставились все офицеры корабля – ну не было принято такого выражения чувств у ромеев. Хотя в чем в чем, а в женщинах они понимали толк.
– Костас, – прошептала мне Варя, – если бы ты знал, как я счастлива. Мне не терпится поскорей дойти до города. Надеюсь, у нас там будет хороший дворец.
Я улыбнулся про себя. Моя жена с тех пор, как мы ступили на палубу корабля, каждый день говорила мне об этом. Те небольшие войнушки, которые я устраивал, ей не нравились только именно из-за того, что замедляли наш приезд в Тьмутаракань.
Но сегодня, как сообщил мне наш штурман, мы должны были достичь нашей цели. Древней Гермонассы античных греков и Таматархи Хазарского каганата, завоеванной теперь уже моим признанным предком князем Святославом больше ста лет назад и вот уже двадцать лет являющейся собственностью ромеев.
Раздалась команда капитана – и наш дромон явно пошел по направлению к берегу. Вскоре от него в разные стороны зашныряли рыбачьи лодки. Осторожные рыбаки хоть и видели, что это корабли ромеев, но на всякий случай предпочитали держаться подальше.
Через два часа мы подошли к берегу и встали на рейде в Тьмутараканской бухте. Отсюда уже хорошо просматривался город с высокими кирпичными стенами и куполами нескольких церквей. Совсем недалеко маячил гористый берег Тавриды. Мне хотелось верить, что в этой реальности названия "Крым", кроме меня, никто никогда не узнает.
Вскоре к борту нашего дромона подошла лодка портового чиновника, который, поднявшись на борт, робко поинтересовался – не присутствует ли здесь Константин-стратилат, который по эдикту василевса назначен эпархом Таматархи. Когда ему показали на меня, бедолага почти распластался на палубе, всем телом выражая преданность зятю василевса.