- Здорово, барчук! Есть вопрос, или мимо шел?
- Да вот, - говорю, - дядя Вася, магарычовое дело.
- Магарычо-овое? - усмехнулся его напарник, - задачку, что ли не можешь решить?
У мужиков сегодня благодушное настроение. Отчего бы не поприкалываться?
- Да нет, - отвечаю в такт общему настроению, - задачки мне бабушка помогает решать, а я по другому вопросу. Мне нужен вон тот лист нержавейки.
Дядя Вася проследил за моим указательным пальцем и задал встречный вопрос:
- Зачем тебе? Это железо серьезное, деловое. Если на металлолом, возьми лучше старые тормозные колодки. Хоть все забирай. Скажешь, что я разрешил.
- Так мне для дела и надо. Хочу сделать деду электрическую трамбовку.
- Электрическую трамбовку?! - изумился Культя, доставая из кармана химический карандаш, - никогда про такую не слышал! А ну, нарисуй!
Я достал из кармана заранее заготовленный лист с эскизом и чертежами, разложил на столе.
Дядя Вася отодвинул стакан, углубился в его изучение.
- Ты смотри! Даже размеры проставил, - одобрительно хмыкнул он. - Только не будет работать эта чертовина.
- Будет! - отрезал я.
- Ну и молодежь пошла! Ты ему "стрижено", а он тебе "кошено"! А ну-ка скажи, Петро, - Культя обратился к напарнику, - сможет ли эта чертовина что-нибудь трамбовать?
Напарник пожевал папироску, скосил глаза на эскиз и задумчиво произнес:
- Если двигун стуканет, то какое-то время и оно постучит. Как
сильно не знаю, но постучит. Только с какого бы хрена он стуканул? У тебя, как я понял, мотор электрический?
- Можно приладить бензиновый, только где ж его взять? Поставлю что есть, от старой стиральной машины.
Мужики ненадолго задумались. Обо мне как будто забыли. Дядя Вася разлил по стаканам остатки "Портвейна", поставил пустую бутылку у ножки стола и спросил:
- Ты про эту чертовину где вычитал? Там о принципе действия ничего не написано?
- В "Юном технике", - мгновенно соврал я, заворожено глядя на ходящие ходуном кадыки, и хотел, было, замолчать, но
напарник Петро сделал рукой отмашку: мол, говори!
- Можно сделать вибрационный двигатель, - послушно продолжил я. Чтобы он хорошо трамбовал и долго работал, по обе стороны ротора ставят эксцентрики, которые нужно выставлять симметрично. Каждый из них представляет собой два полукруга. В нулевом положении двигатель почти не стучит, но по мере расхождения лепестков, увеличится мощность, с которой основание аппарата будет давить на грунт...
- А если, к примеру, ротор с одной стороны на подшипнике в обойме сидит? - перебил меня дотошный Петро.
- Тогда подойдет второй вариант. Вал с эксцентриками выполнить в виде отдельного блока и приварить его к раме. Сам двигатель посадить на резиновую подушку, на ротор поставить шкив...
- Убиться веником! - сказал дядя Вася, - ты откуда слова-то такие знаешь: вал, эксцентрики, ротор?
- Как? Я же в школе учусь. Мой одноклассник Рубен уже со второго класса двигатели для турчков собирает и ремонтирует (турчками у нас называют велосипеды с моторчиком).
- Да?! - удивился Культя, и поплелся в вагончик, - а я думал, вы больше из рогатки по воробьям...
- Есть в этой задумке что-то рациональное, - размышлял, между тем, Петро, - сита на элеваторе работают по такому же самому принципу. И двигатель очень похож. Но в качестве электротрамбовки, никто его, кажется, не применял. Ты что трамбовать то собрался?
- Гравий.
- Гравий?! А зачем его трамбовать?
- Можно песок, или мелкий щебень. А на поверхность укладывать тротуарную плитку. Вот, к примеру, фундамент дома, - я взял со стола химический карандаш, оберточную бумагу и провел по ней тонкую линию.
- Он меня еще будет учить, как плитку укладывать! - усмехнулся Петро. - Ты бы лучше сказал, где ж ее взять? Чай, не Москва...
А действительно, где ж ее взять? В то время мы, пацаны, плевали на дорожную пыль, растирали плевок камешком и называли асфальтом, получившуюся в итоге, блестящую гладкую полосу. А другого асфальта наш городок не знал. И центр, и грузовые площадки вокруг железной дороги, были выложены крупным булыжником, а двор элеватора покрыт слоем бетона. Все остальное - грунтовка. Даже междугородние ПАЗики и ЛИАЗы были вечно покрыты облаком поднятой пыли, что делало пейзаж за окном грустным и серым. Какая уж тут тротуарная плитка! Об этом я как-то и не подумал.
- Самому можно сделать, - вымолвил я неуверенно.
- Из чего?! - Петро презрительно высморкался и посмотрел на меня уничижительным взглядом.
- Цемент марки 500, речной песок, мелкий щебень, разведенное мыло, краситель, обрезки проволоки для армирования...
- А мыло зачем?
- Для пластичности. Говорят, такой раствор не расслаивается, лучше контактирует с арматурой. С ним готовая плитка станет прочной, морозостойкой, не сотрется и не рассыплется через год...
- Ну-ну...
Петро намеревался еще о чем-то спросить, но тут из вагончика вышел дядя Вася Культя с дымящейся сковородкой, на которой шкворчала яичница, и бутылкой "Портвейна" в правом кармане штанов.
- Как будем решать вопрос? - спросил он у напарника, водружая закуску на стол, и тут же обратился ко мне. - Ты магарыч принес?
- Только деньги, - ответил я и выложил стопочкой свой трояк.
- Где взял?
- Известное дело, в копилке. Все равно пропадут.
- Почему пропадут?
- Старший брат приезжает скоро, - сказал я со вздохом. - Он сейчас в пионерском лагере, на Алтае. Но вчера почтальон притащил письмо на его имя. Девчонка какая-то пишет. Зовут Паркала Марэ. Где имя, и где фамилия - поди разберись.
Рабочие рассмеялись.
- Так это же хорошо! - улыбнулся Петро. - Еще одним мужиком прибыло на земле!
- Ничего не вижу хорошего, - отпарировал я. - Мне кажется, новый мужик быстро найдет применение содержимому этой копилки.
- А хоть бы и так! - задорно сказал дядя Вася, собрал со стола рубли в свою искалеченную ладонь и протянул их мне. - Пойди, положи на место и заруби себе на носу: без разрешения деда, из дома нельзя ничего выносить. Особенно деньги. Даже, если они твои. Ну что, Петр Васильевич, уважим этого пацана?
- Надо уважить. Ты, Василий Кузьмич, пока яичницу жарил, самое интересное пропустил. Он ведь меня учил, как правильно делать тротуарную плитку.
- Да? - удивился Культя. - Что-нибудь толковое говорил?
- Как по писанному! Если б такие слова я услыхал от тебя...
- Ну вот, а я еще сомневался. Ты знаешь, - Василий Кузьмич подтолкнул меня в спину, - иди-ка домой. Не мешай работному люду отдыхать, как он привык. А железяку... мы ее с дядей Петром сами тебе принесем. Вечером, как стемнеет. Чтобы никто не задавал лишних вопросов. И деньги в копилку не забудь положить!
Глава 5. Я приступаю к модернизации
Человек с годами мудреет. Однажды, во время очередного похода за пенсией, я вспомнил слова из Нагорной проповеди: "...и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим".
Этой молитве лет двадцать назад, меня научила Екатерина Пимовна. Та самая бабушка, у которой я в детстве украл горсточку вишни. И не просто так научила, а заставила записать на тетрадном листке и выучить наизусть. Было ей, как бы ни соврать, лет девяносто семь. Соседи ее боялись потому, что считали колдуньей, а я иногда заходил, пропустить рюмку-другую калиновой самогонки. Вот и тогда, зашел попрощаться, поскольку собрался в Майкоп на химеотерапию. На очередной медкомиссии горе врачи нашли у меня белокровие.
- Болеешь ты, Сашка, лечить тебя надо, - сказала бабушка Катя.
- Да вот, на неделе ложусь в клинику.
- С работы не выгнали?
- Нет еще. Дали отпуск без содержания. Да все извинялись, что деньгами не могут помочь. Предприятие, мол, на грани банкротства. А сами глаза отводят...
- И то хорошо. "Отче наш" знаешь?
- Какой отче наш? - сразу не понял я, не о том были мысли.
- У-у-у, милый мой! - возмутилась старушка. - Да ты, я вижу, совсем серый! А крест на груди носишь! Хороший крестик, сандаловый, привезенный с горы Афон. Ну-ка садись к столу! Будешь записывать, а то не налью!
На память свою я в то время еще не жаловался. Пару раз прочитал, отчеканил, как на духу. Только Пимовна все равно была недовольна:
- Ты к кому обращаешься?! Ты к отцу небесному обращаешься, здоровья у него просишь. Ну-ка слушай, как надо, и повторяй следом за мной...
Екатерина Пимовна была очень строгим экзаменатором. И то ей не эдак, и это не так. Наверное, только раза с седьмого она снисходительно произнесла:
- Вот так бы давно. Надеюсь, Господь услышит. И в кого ты такой бестолковый?
Мы выпили с ней. Пообщались на общие темы. Закусили "чем бог послал" - пирожками с яйцом и зеленым луком. Потом баба Катя запалила лампаду и приступила к инструктажу:
- Ты, Сашка, сегодня рано спать не ложись. Сразу после полуночи пойдешь босиком к реке, повторяя эту молитву. Три раза должен прочесть! Потом войдешь в воду и встанешь на перекате спиной к течению...
Я представил всю эту бодягу и поскучнел. А ну как соседи увидят, подумают, что рехнулся?
- Слушай сюда! - рявкнула Пимовна, ощетинившись колющим взглядом. - Соседей он испугался! Не сделаешь, как я говорю, в дом ко мне ни ногой! Значит так, встанешь спиной к течению и зачерпнешь воду. Не ладонями нужно зачерпывать, а как бы наоборот, этими, вот, местами!
Она показала на тыльную часть кистей и строго спросила:
- Понял?
Я кивнул головой. Как ни понять?
- Зачерпнешь из реки воду, умоешься тем, что осталось, потом тихо скажи: "Что сделано мне, возьмите себе!" Три раза водичку из реки зачерпнешь, три раза умоешься, три раза скажешь. Запомнил?
Я снова кивнул.
- Теперь самое главное. По дороге домой будет казаться, что кто-то тебя зовет, окликает издалека. Оборачиваться нельзя. Навстречу тебе попадутся два человека: старая бабка, вроде меня, и молодая девка. О чем бы они тебя не спросили, нужно молчать и читать про себя молитву. А как доберешься до хаты, ни слова не говоря, сразу ложись спать.
Казалось бы, все просто. Но когда бабушка Катя попросила меня повторить инструктаж, я все время что-нибудь забывал и путался в простейших деталях. Это ей не понравилось:
- Ох, водит тебя нечистый, ох, водит! Ну ладно, я сегодня до часу под иконками посижу. Помогу тебе, неразумному. Завтра зайдешь, заберешь лекарство. К утру приготовлю.
Как же мне, здоровому мужику возрастом под полтинник, было жутко и стыдно! Дослушав полуночный гимн, я вышел из дома в одних трусах и крался по ночному шоссе, стараясь держаться ближе к кювету, чтобы никто не увидел. Ступни, отвыкшие от ходьбы босиком, больно кололи мелкие камни.
Я выполнил в точности все, что наказала мне Пимовна. Может быть, чуть быстрее, чем надо, умывался и читал заклинания. Уж слишком холодной была вода. На дворе середина марта. До настоящей весны еще надо дожить.
Особенно страшно было на обратном пути. Меня действительно звали. И мама звала, и дед, и Витька Григорьев кричал свое "ур-р-р". Вот только старуху с молодкой я почему-то не встретил. Когда закрывал калитку, заметил на нашей дороге два движущихся силуэта. А может быть, просто, это мне показалось.
- Ты молодчага, - сказала бабушка Катя, - вижу, что помогло. Ступай, Сашка, домой, закройся на ключ и никому калитку не открывай. Особенно мне. Лекарство будешь пить натощак. По две столовые ложки перед едой, - и она всучила мне стеклянную банку с жидкостью желтого цвета, подозрительно пахшую чесноком.
Я продержался четыре дня. Из дома не выходил даже когда закончился хлеб. В калитку ломились, стучали в окно, но я не поддался. Потом прикатили менты и тупо взломали дверь.
Серега орал, что ему остохренели мои закидоны, что "нужно быть мужиком и не прятать, как страус, жопу в песок".
С порога орал. Странный он человек. Считает, что рак - это болезнь заразная. Ни к матери не подходил, ни ко мне. Хорошо хоть, дал денег. Вернее, не дал, а положил на стол. На тот самый стол, за которым мы с ним когда-то учили уроки.
В общем, в Майкоп меня отвезла ментовская "Нива". За рулем сидел старший следователь ГУВД Краснодарского края Серега Журбенко - корефан моего брата. Был он в форме и при погонах майора. Наверное, потому в клинике посчитали, что я - арестант и допустили к амбразуре без очереди. А ну как карманы обчистит?!
Я сунул в окошко паспорт, карточку медстрахования, медицинскую карту с результатами злополучной комиссии и направление лечащего врача. В ответ получил талончик в лабораторию для повторной сдачи анализов.
Серегу такое положение дел очень обрадовало. Он уже, было, настроился убить на меня весь день. Ну, еще бы! Очередь в регистратуру здесь занимают с пяти утра, каждые полчаса ведут пересчет, пишут номерки на руках. А мы - пять минут не прошло - раз! - и уже в дамках!
Мне тоже понравились местные ништяки, поэтому я не протестовал, когда он схватил меня за руку и повел на второй этаж, грубовато толкая на поворотах.
И снова у нас срослось. Люди безропотно расступились и я, не успев покурить, проник в лабораторный предбанник, разделся и закатал рукава. Журбенко присел рядом и строго следил за происходящим, положив руку на кобуру.
Меня обслужили как VIP-персону и, даже, пообещали "сделать все как можно быстрей".
Мы спустились во двор, покурили на одной из скамеек и уже сговорились "рвануть по пивасику", но получился облом. На крыльце объявилась лабораторная тетка и пригласила нас на "еще один повторный анализ". Что-то у них там, в машине сломалось.
Это был уже перебор. После откачки двадцати кубиков, я и так чувствовал себя некузяво, а тут и вовсе поплыл. Меня водрузили на стул возле какого-то кабинета, где я и вырубился. В голове гремели колокола, перед глазами кружилась черная бездна.
Увидев, как мне хреново, Серега рванул в аптечный киоск, запасаться нашатырем. В это время я и очнулся. Пришел в себя оттого, что кто-то из этой бездны, громко и четко, назвал меня по фамилии.
Я встрепенулся, как полковой конь при звуках походной трубы, и тут же открыл глаза. Над дверью, что напротив меня, мигала красная лампочка. Стало быть, вызывают. Я встал и нетвердой походкой вошел в кабинет.
Чернявый мужик в белом халате отшатнулся, роняя очки, и нервно сказал санитарам:
- Пусть подождет в коридоре. Позовите сопровождающего!
Меня вежливо выгнали вон. И вовремя. Серега уже собирался подавать сигналы тревоги.
- Тебя! - сказал я ему и уселся на прежнее место.
Он вышел минут через десять. В руках - полный пакет документов, которые я отдавал в регистратуру, и какая-то бумажка с печатью.
- Ну что там? - спросил я, внутренне холодея.
- Погнали!
- Куда?
- Домой!
- Что, безнадежен?
- Нет, годен к нестроевой.
Заметив, что я останавливаюсь, Серега схватил меня за руку и подтолкнул к выходу.
- Ты от меня ничего не скрывай, - сказал я, послушно семеня впереди, - готов ко всему. Честно скажи, что врач говорил?
- Сказал, что здоров.
- Брешешь!
- Пошел нах!
Вот так мы дошли до скамейки. Журбенко сел, закурил. Мне не хотелось.
- Сколько там времени? - лениво процедил он, и посмотрел на часы, - ого, половина двенадцатого! Можно не торопиться. Ты сядь, почитай заключение, а я расскажу, о чем говорил онколог. Тебе в подробностях, или как?
- Или как, - попросил я и впился глазами в бумагу.
Буквы сливались и прыгали. Руки дрожали. Наверное, от потери крови.
- Наорал на меня врач, - флегматично сказал Серега. - "Ты что, - говорит, - своих подопечных пускаешь в кабинет без наручников?! Это очень опасный тип. Он подменил лабораторные образцы, или кому-то дал хорошую взятку!" В общем, здоров ты. Хошь верь, хошь не верь, но здоров. Ошиблась твоя медкомиссия. Надо обмыть.
И действительно, слово "здоров" было дважды подчеркнуто красным карандашом. Вот тебе, блин, и бабушка Катя!
Мы заехали в магазин, взяли бутылку водки и выпили ее, не выходя из машины. Потом... впрочем, это совсем другая история, а тогда...
А тогда, по пути в Сбербанк, я вспомнил слова молитвы, которой меня научила Пимовна: "...и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим". И не просто так вспомнил, а понял, заложенный в них, посыл и глубинный смысл.
Мы все безнадежно должны. Должны своим дедушкам, бабушкам, матерям и отцам. За то, что лечили, кормили, одевали, воспитывали, ставили в угол и били ремнем. За то, что сделали нас людьми. За то, наконец, что мы не успели отплатить им добром за добро. Они нам на это не оставили времени - у нас подросли свои должники, которым мы все простим.
Наверное, этот посыл заставил меня по-другому взглянуть на свое нынешнее пристанище и сформулировать кредо: Если есть у тебя возможность быть ласковей и добрей - будь. Можешь чем-то помочь - помоги, не считая, что эти труды спишет иное время. Ведь что старикам надо? Похвалить бабушкин борщ, лишний раз не расстраивать деда, успеть, в меру сил, помочь по хозяйству. Да и не такие уж они старики...
Когда дядя Вася с напарником приперли мне лист нержавейки, дед уже уехал "в ночное". Бабушка думала, что это его заказ и не протестовала. Она даже держала калитку, пока работные люди заносили поклажу во двор и ставили у поленницы. Возмущался только Мухтар.
Мы присели на бревно у забора. Мужики степенно перекурили, и дядя Петро сказал, делая паузы между затяжками:
- Если бы точно знать, что эта хреновина будет работать, я бы сделал такую. И нам, и тебе. Ну ладно, бывай. Если что, заходи.
Честно скажу, это меня воодушевило.
Действующую модель виброплиты я мог соорудить хоть сейчас. Был у меня трофейный электродвигатель. Два пацана с нашего края тащили его для сдачи в металлолом, а я предложил обмен, отдав за него цокалку, поджиг и рогатку с резиной из молокодойки. Цокалку я, помнится, сделал из бронзовой трубки, бывшей когда-то соском автомобильной камеры. Из нее можно было палить не только серой от спичек, но и бездымным порохом - пробовал, не раздувало. Поджиг был тоже надежный, стальной, из толстостенной сверленой трубки. Поэтому пацаны согласились.
Электрический шнур с вилкой я планировал срезать со сгоревшего утюга, что пылился на чердаке. Мне оставалось сделать эксцентрик и временное основание из толстой дубовой доски, но было уже темно. К тому же я вспомнил, что нужно успеть написать домашнее сочинение по картине Саврасова "Грачи прилетели". Сразу же испортилось настроение. Картинка была в учебнике. Общих фраз на пару страниц у меня в голове достаточно. Но писать перьевой ручкой?! Эх, скорей бы!.. нет, не скорей. Мне многое нужно успеть...
- Федул, что губы надул? - ехидно спросила бабушка и сама же продолжила поговорочный диалог. - "Кафтан прожег". "А большая дыра?" "Один ворот остался". Пошли вечерять, шибеник!
Курей я уже закрыла.
После ужина я сел за уроки. Бабушка слушала радио и занималась штопкой. Выворачивала носок наизнанку, вставляла в него перегоревшую лампочку и ловко орудовала иглой. Боже ж ты мой! Как я рад, что она жива!