- Так точно, ваше благородие, висят!.. - слышу я после очередного удара.
- Ну так приказываю тебе, ординарец, взять их и ожидать меня! Приказ ясен?
Стук немедленно смолкает:
- Так точно, ваше благородие, ясен!
- Выполнять!
Справившись наконец с пуговицами кителя, я отодвигаю засов и забираю у здоровенного парня в парадке свои вещи. Не забыв задвинуть ногой начищенные ботинки, зло захлопываю дверь прямо перед его носом.
Внутренне чертыхаясь, натягиваю на себя одежду и мельком смотрю в зеркало…
Мать моя женщина!
За ночь синяк разросся вширь и вдаль, и сейчас на меня взирает конкретно подозрительная уголовная личность. Если и имеющая отношение к флоту, то максимум из флибустьерских зарисовок какой-нибудь Тортуги…
Однако делать нечего - этот так просто не отстанет. Со вздохом открываю дверь:
- Давай, пошли…
Множество дорогих повозок и (что большая редкость тут) пара припаркованных старинных автомобилей говорят о том, что большое одноэтажное здание с подобием купола и есть наша цель. Протопав пешком полгорода под конвоем этого дылды, я ловлю на себе не один десяток заинтересованных взглядов. Еще бы… Поручик со здоровенным фингалищем… Эка невидаль! Любуйтесь, чего уж там… Хоть шли мы и достаточно быстро, тем не менее к началу все же не успели…
- Одну минуту, господин поручик… Вы присутствуете в списке приглашенных? - Лейтенант на входе подозрительно смотрит мне аккурат в левый глаз.
- Так точно, ваше благородие! - избавляет меня от необходимости неприятного общения долговязый конвоир. - Вот пригласительный билет его благородия, члена штаба Второй Тихоокеанской эскадры поручика господина Смирнова! - торжественно вручает он синюю бумажку напрягшемуся было офицеру.
Что, понял, да? Так и хочется высунуть тебе язык и, сказав "бе-бе-бе", гордо пройти мимо. Что я и делаю немедля. Разумеется, лишь последнее из перечисленного.
Бородатый швейцар в фойе, гардероб со множеством шинелей… Что-то… Из зала доносятся звуки пения, и где-то я уже это слышал. Где именно? В кино? Да ну, брось… Не может быть! "Брат-два"? Где детский хор пел "Гуд-бай, Америка"?!. Я сплю?
Я замираю, прислушиваясь.
"…Счастье, смирение… Скорби… терпение… Боже, царя храни…"
Уф, отлегло. Это "Боже, царя храни". Только вот детские голоса… Точь-в-точь как в культовом фильме. Сдав верхнюю одежду, я незримой тенью проскальзываю в зал.
Очутившись за множеством спин, изо всех сил приподнимаюсь на цыпочки, стараясь разглядеть действо на сцене. Не каждый день посещаю подобные приемы. Учитывая, что на дворе стоит девятьсот пятый.
Двенадцать ангелочков в белых платьицах, скорее всего, самый младший курс гимназии, исполняют гимн царской империи… Выпевают старательно, с очень серьезненькими лицами - явно готовились не один день. И молодая учительница в широкой шляпе со всей ответственностью дирижирует этими ангельскими созданиями… А множество бородатых мужчин с боевыми орденами и в военной форме стоят, боясь пошевелиться и даже вздохнуть. Лишь с умилением, едва сдерживая слезы, наблюдают, молча шевеля губами в такт… Вот ты какая, оказывается, царская империя… Бываешь и такой… Детской, чистой и невинной. Откуда-то возникает предательский ком в горле. Да что с тобой, Слава? Ты чего вдруг?..
Мостик "Суворова", дым повсюду. Лейтенант Данчич, что-то говорящий и идущий ко мне. Секунда - и окровавленный мешок на его месте. Лазарет броненосца, переполненный ранеными, и обугленный недотепа Шишкин на койке, умоляющий меня принести пить… Тела, лежащие на полу в коридоре, - и я, заметивший знакомые ботинки, беспомощно склонившийся над Матавкиным… Его тело с чугунной болванкой, скрывающееся в волнах… И двенадцать маленьких гимназисток в белых платьицах, с кудряшками в волосах. Так вот кого вы защищали, господа морские офицеры… Ради них шли полмира, чтобы сгинуть в море с чужим названием? Достойно. И… И теперь я, наверное, понимаю…
"…И воскресение России подай!.." - старательно выводят тонюсенькие голосишки окончание гимна.
Мгновение ничего не происходит. Тишину в зале можно пощупать рукой - вот она, вполне осязаемая и состоящая из таких же, как и у меня, воспоминаний. Где кровь вперемешку со смертью уживается с чем-то хрустальной прозрачности добрым и чистым. Детским и возвышенным, как вот эти юные гимназистки.
В следующий миг стены сотрясаются от восторженного рева:
- Браво!!!..
- Молодцы!!!
- Браво-браво-браво, господа! Это чудесно и восхитительно!
- Непередаваемо прекрасно! Ура, господа!..
И я, не в силах себя сдержать, тоже бешено хлопаю в ладоши. До боли в руках, до жжения! Хлопаю чужому, совсем не моему гимну давно потерянной для меня страны, крича "ура" вместе со всеми. Так искренне, как еще никогда…
Кто-то вежливо трогает меня за плечо:
- Господин поручик?
Я оборачиваюсь. Справа, рядом со мной, Семенов. Тот самый, что собирался включить меня в мемуары, и мой коллега по штабу. В котором я почти не появляюсь за ненадобностью.
- Да, господин капитан второго ранга? - все еще не могу я прийти в себя от эмоций.
- Вас ждет его превосходительство вице-адмирал Рожественский. - Видя мое удивление, бесстрастно добавляет: - И не один. Вместе с господином генерал-адъютантом Линевичем. Прошу следовать за мной!
Кто-кто?!.. Сам генерал Линевич, командующий сухопутными силами всего Дальнего Востока? Тот, что теперь вместо Куропаткина? А при чем здесь я?!. Рожественский, ты что, меня коллеге слил?!.
Череда мыслей вихрем проносится в голове:
"Сдал все же адмирал-победитель… Что делать? Я ведь совсем не готов! Эх ты, Зиновий Петрович, Зиновий Петрович… Что я сейчас вам скажу? Да еще и в таком виде… Оставьте меня наконец в покое!"
В полном замешательстве я разворачиваюсь к Семенову лицом. Так, что тому становится видна вся левая сторона моего расписного фейса.
К чести последнего, он выдерживает открывшееся взору зрелище довольно стоически. Лишь несколько округлившиеся глаза да непроизвольное вздрагивание выдают на сей раз уже его, Семенова, эмоции.
Тем не менее, не говоря ни слова, повторно делает приглашающий жест.
Молча протискиваясь сквозь толпу, выхожу за своим провожатым из зала, сворачивая в неприметный коридор. Возле очередной массивной двери тот останавливается:
- Дальше вы сами. - И, с укоризной посмотрев на мое лицо, шепотом добавляет: - Желаю удачи!
"…Которая, похоже, там точно не помешает!" - Я делаю неуверенный шаг внутрь. Дверь за моей спиной услужливо закрывается.
Довольно просторный кабинет скупо освещен из двух небольших окон. Узкий солнечный лучик с улицы, пересекая пыльное пространство комнаты, проходит мимо шкафа с какими-то папками и падает точно на золотой погон. Принадлежащий сухонькому пожилому господину с лихими запорожскими усищами и лысиной, восседающему у массивного стола. "Прямо Тарас Бульба на пенсии…" - совсем некстати мелькает у меня. Напротив гоголевского казака, раскинувшись в довольно свободной позе, восседает спина Рожественского. Которую я теперь смогу узнать из тысячи.
Тарас немедленно удивленно вылупляется на жертву произвола местной матросни. "Да-да, а ты чего думал… - едва не срывается с языка мстительная мысль. - …Сам и виноват! Кто тут военное начальство?.. И вообще - пусть спасибо скажет, что экспонат живой и сам пришел… А не труп доставили!"
Очевидно почуяв неладное, спина Рожественского приходит в движение, также вскорости явив моему взору светлый лик.
Помимо наполовину пустого графина с прозрачной жидкостью и двух рюмок, на столе находится еще кое-что. И это "что-то" заставляет меня окончательно впасть в уныние. Потому что, находись рядом любая закуска, состоящая хоть из жаренного на сибирском кедре австралийского утконоса в жемчужных мидиях, я конечно же понял бы и простил. Но всему есть предел, так как закусывать моим паспортом с деньгами из будущего… И уж тем более злополучным смартфоном - являлось бы верхом цинизма. Тем более в архаичном прошлом.
"Олигархи олигархами, а существуют ценности, которых не достать ни за какие деньги. Как, например, вот эти… А коли они ими не закусывают, значит… Значит, плохи наши дела, Слава…" - Несмотря на предательскую романтику обстановки, тело непроизвольно вытягивается "во фрунт":
- Поручик Смирнов по вашему прика…
- Вольно, господин поручик. Садитесь. - Старичок указывает рукой на свободный стул. Его глаза внимательно рассматривают новоявленное недоразумение. - Где это вас так?
Где, где… Тут, у вас, во Владике!.. Я робко усаживаюсь, стараясь не смотреть на Рожественского. Совсем неожиданно перед глазами возникает вчерашнее лицо Маланьи. Разочарованное и раскрасневшееся. Уж лучше с ней, чем здесь… Впрочем, не знаю, не знаю. Спорно! Ну, чего хотели-то? Валяйте, не тяните!
Не дожидаясь ответа, пожилой запорожец представляется:
- Генерал-адъютант Линевич… - чуть нагибает голову. - Николай Петрович. Командующий сухопутными силами Дальнего Востока. С Зиновием Петровичем вы, насколько я знаю… - Суховатая улыбка приподымает усы на без четверти три.
"Да уж, знаком…" - как раз в этот миг встречаюсь я глазами с Рожественским. Взгляд последнего не сулит обладателю синяка ничего хорошего.
- Времени у нас мало, потому сразу перейдем к делу… - Генерал, чей литературный двойник был бы весьма удивлен подобным сходством, легко поднимается, начиная расхаживать по кабинету.
Мои глаза перемещаются вслед за ним, подобно маятнику. На середине одной из амплитуд генерал, резко развернувшись на каблуках, неожиданно подходит ко мне в упор:
- Не стану забегать далеко вперед и вдаваться в лирику, молодой человек… Но Зиновий Петрович предоставил мне весьма убедительные доказательства вашего… - кивает в сторону стола. - Вашего невероятного путешествия во времени. И о пусть и небольшом, но все же посильном вкладе в морском сражении с японцем…
Чего?!. Я не ослышался? Небольшом посильном вкладе? Удивленно перевожу взгляд на флотоводца. Почему-то как раз именно сейчас Рожественский решает вдруг срочно озаботиться пустыми рюмками, недрогнувшей рукой боевого адмирала наполняя их из графина.
- Господин поручик… - Нависая сверху, Линевич дышит мне прямо в лицо, понижая голос до полушепота: - Нашему… - делает секундную паузу. - И вашему, поручик, Отечеству необходима помощь. Ваши знания для нас - бесценны. Рассказывайте все, чем владеете. В первую очередь нас интересуют действия японской армии на суше. - Он наконец отступает на шаг.
Большие напольные часы с маятником робко отбивают половину одиннадцатого. Сквозь стену слышатся очередные бурные овации - наверняка кто-то только что толкнул яркую душещипательную речь в честь победы русского оружия.
В кабинете же по соседству сидят трое. Один из которых отчего-то чувствует себя мелкой разменной монетой в руках крупных воротил. А слова про Отечество, Родину… Это все для тех, что сейчас аплодирует через стенку. Как и гимназистки в белых платьицах… Здесь - лишь карьеры и крупные дела. Так что уберите ваш напускной пафос, генерал Линевич. Я и без того готов рассказать все, что знаю. За минувшие сто лет не изменилось ни-че-го…
Наконец я нарушаю затянувшееся молчание:
- После Мукденской победы японская империя мечтала о заключении мирного договора. Находясь на грани финансового истощения. И разгр… - Мой внезапный кашель в последнюю секунду предотвращает катастрофу. Хорошо заметно, как напрягается Рожественский. А я чуть было не сболтнул лишнего! - И несколько бомльшие потери в морском сражении этот мирный договор приблизили.
Уф… Отлегло. Чуть было не сдал такого крутого адмирала. Который вот смотрит сейчас на меня, как солдат на вошь… Не дрейфь, Петрович. Не предам я тебя. Я же не ты!
- Продолжайте? - Линевич почти не дышит, внимая каждому слову.
А чего это я… Кстати? Меня внезапно осеняет. Раз вы мне, господа, настолько верите и спор о моей будущей принадлежности не вызывает сомнений… А не… По моей спине пробегает неприятный холодок. А не сыграть ли мне в свою игру? Вы ведь играете, как я посмотрю, с помощью меня? Так почему бы мне не придумать историю, которой не было? Но которой очень хотел бы ты, Слава?
Неожиданно для самого себя я уверенно поднимаюсь на ноги. Будь что будет.
- Вы, Николай Петрович… - медленно наступаю я на опешившего генерала, - бомбардировали Петербург телеграммами с просьбой довести количество войск до полуторного превосходства над японскими. Только в таком случае вы планировали начать полномасштабное наступление по всему фронту, ведь так? - Запорожский казак от неожиданности делает шаг назад, упираясь спиной в шкаф.
- А откуда это… - Генерал явно чувствует себя не комильфо. Сам напросился.
- Тем не менее в конце июня вы все-таки это наступление начали… (Вдохновенная ложь, но… посмотрим!) Однако завершить его победой вам помешало лишь неожиданное перемирие. Для которого Япония приложила все усилия!..
На лице Линевича так и читается: "Да, правда? Это все я?!." Ты, ты… Слушай дальше, Тарас Бульба:
- …И вы, Николай Петрович, вошли в историю не как генерал-победитель, а приблизительно на одном уровне с Куропаткиным.
Краем глаза я заметил, как Рожественский опрокидывает рюмку. Кстати, за время моего допроса тот не произнес еще ни слова. С чего бы это?
Линевич угрюмо молчит, припертый к стенке. Как в переносном смысле, так и буквально. Как быстро меняются роли! Я проходил это в прошлом не в первый раз. Стоит лишь взять человека за одно чувствительное место, и…
Не успеваю я додумать про место, как входная дверь внезапно распахивается, являя в кабинете настоящий ураган.
- Господа, господа… - Шуршащий вихрь, состоящий из дамского платья и шляпки, проносится мимо, подлетая ко все еще не пришедшему в себя генералу. Превратившись по дороге в ту самую учительницу, что дирижировала гимназистками на сцене. - Здравствуйте! - легкий кивок в нашу с Рожественским сторону. - А мой папам разве не с вами?
Что такое? Где я мог слышать этот голос?
- Э-э-э… Елена Алексеевна, господин Куропаткин где-то в общем зале… - Линевич смешно вытягивается, явно смущенный. - Попробуйте поискать там! Мы с господами… Зиновием Петровичем Рожественским… - адмирал грузно поднимается, бряцая саблей, - и господином поручиком… (Я тоже вытягиваюсь.) У нас происходит небольшое совещание! - Почему-то при этих словах генерал отчаянно краснеет.
Сумбурное существо разочарованно поворачивается, и мы встречаемся глазами.
Два испуганных глаза у забора, красивая обнаженная грудь… "Не зажигайте вторую спичку, господин поручик!" Мгновение спустя я заливаюсь краской не хуже Линевича.
У красавицы правильные черты лица, строгая осанка… Взгляд, немедленно ставший надменным, почти не удостаивает меня вниманием, лишь на секунду задержавшись на левом глазу. Зато Рожественский одаривается обворожительной улыбкой.
- Господин адмирал, прошу прощения за беспокойство… - Легкий книксен в его сторону. - Не смею вам больше мешать, господа! - И, отметив меня на прощание убийственным взором, мадемуазель Куропаткина мгновенно скрывается за дверью.
Сомнений в том, что я узнан, - никаких…
Час спустя я с толпой офицеров покидаю Морское собрание в окончательно испорченном настроении. Выложив сухопутному и морскому командованию все, что помню и чего не помню о русско-японской войне. После упоминания о высадке японского десанта на Сахалин Рожественского скривило, будто от зубной боли, и, быстро свернув беседу, тот приказал мне в обед быть на броненосце. Линевич же, наоборот, все выспрашивал цифры да статистику предстоящего наступления. Которого не было и в помине… Да уж, Слава. Ввязался ты…
Свернув в небольшой переулок подальше от людского шума, я забредаю в частный сектор города. Бесконечные бревенчатые избы уходят вдаль, ноги же то и дело выплясывают диковинные пируэты, стремясь избежать коровьих лепешек.
Странно. Пожалуй, самое большое впечатление от беседы, что отложилось у меня, это ее будничность. Вот прибыл человек из будущего… Ну, здорово! Теперь надо выпытать у него все, что знает, и применить это к реалиям. Приписав все заслуги себе, разумеется. Да берите, мне не жалко… Только вот… Не буду я у вас пешкой, ребята. А если и буду, то как минимум проходной.
Пройдя еще пару кварталов, я оказываюсь почти на самой окраине. Отсюда, с возвышения, хорошо виден почти весь Золотой Рог. Вот чуть курится дымок из трубы ставшего уже родным "Суворова", за ним "Бородино", "Александр III", "Орел", "Ослябя"… Дальше стоят крейсеры, начиная с "России". Из сухого, "Николаевского" дока на берегу торчат трубы "Богатыря"…
Зябко и ветрено здесь, и, поеживаясь, я глубоко засовываю руки в карманы. Что там такое? Достаю свернутую газету. Старая, пятидневной давности. Развернув, начинаю механически читать первую страницу, продираясь сквозь непривычные "еры" с "ятями":
"Окончательно подтверждена гибель броненосца "Адмирал Ушаков" в Корейском сражении. По словам очевидцев трагедии, с прибывшего впоследствии в порт миноносца "Грозный", израненный корабль, покинув строй, перевернулся в дневной фазе боя, после чего наблюдался сильнейший взрыв. Попытка моряков с "Грозного" спасти команду не увенчалась успехом из-за атаки японцев. Спасенных с броненосца на нашей эскадре нет. Выражаем глубочайшие…" Дальше поименно перечислены все офицеры корабля, первым из которых числится Владимир Николаевич Миклухо. Почему-то без второй части знаменитой фамилии - Маклай…
Неизвестной остается лишь судьба единственного крейсера - "Адмирала Нахимова". Подняв перед боем сигнал о неисправности в машинном отделении, тот тем не менее замыкал строй отряда Небогатова большую часть сражения. Безнадежно отстав, лишь когда эскадра прибавила в скорости. Видевшие его в последний раз наблюдали большой пожар, разгорающийся на носу…
- А что, господин поручик, вы намеренно бродите по владивостокским окраинам? В гордом одиночестве? Дабы выручать жертв подвыпивших матросов? - Насмешливый голосок заставляет меня вздрогнуть. Даже не оборачиваясь, я уже знаю, кому он принадлежит.
Вот ведь… Желание съехидничать, съязвив в ответ, что неразумные жертвы сами лезут непонятно куда, исчезает само собой, как только я оглядываюсь. При этом я почему-то вновь отчаянно краснею. А оттого, что краснею, - заливаюсь еще больше. Такой вот круговорот красноты в природе… Дела.
Ловко минуя коровьи "мины", худенькая фигурка достигает наконец меня.
- Чего встали, как истукан? Господин Смирнов? - Почти детское личико выглядит крайне недовольным. Вот-вот, кажется, ехидно высунет язык.
- А… Разве мы… представлялись? - запинаясь, выдавливаю я из себя. В последний момент осознав, что ляпнул что-то не то. Поздно!
Глаза Елены Алексеевны начинают расширяться. Неожиданный заливистый смех порождает стойкое желание провалиться сквозь землю.
- Не знаю, как вы, господин Смирнов… - вновь приняв напускную серьезность, добавляет она. - Я к "преставленным" себя до сей поры не относила. - И, не давая мне времени опомниться, немедленно подытоживает: - Хотя, глядя на вашу внешность… - Девушка вдруг замолкает на полуслове. Очевидно, поняв, что сморозила глупость, коротко зыркает из-под длинных ресниц.
Ну, вот что с ней делать? У меня окончательно опускаются руки.
Наш общий смех заставляет обернуться даже пасущуюся неподалеку буренку.