- А хотите, я вам погадаю? - вдруг вновь становясь серьезной, заявляет Елена Алексеевна. - Давайте сюда ладонь. Не бойтесь… Ага! - Делая вид, что внимательно изучает ее, понижает голос до шепота: - Вячеслав… Викторович… Смирнов!.. Член… Шта-а-аба… Второй Тихоокеанской эскадры! - Большие голубые глаза, будто невзначай, загадочно хлопают несколько раз.
- И правда там все это написано? - Дурацкая улыбка, похоже, окончательно поселяется на моем лице.
- Еще ка-а-а-а-ак… - с таинственной важностью изрекает обаятельный оракул. - Кото-о-о-орый… Завтра едет на линию фронта. - Голосок вдруг делается совсем грустным.
- Это тоже там прочитали?
- Нет, узнала от отца… - отпуская мою руку, уже просто отвечает Елена Алексеевна. - Вы прикомандированы к штабу фронта по приказу генерала Линевича.
- Не зна…
- Провомдите меня до гимназии? - не дает девушка мне договорить. - У меня еще три урока и самый сложный класс! Расскажу о нем по дороге. Идемте же!
Катер отходит от пристани ровно в три, но сегодня почему-то запаздывает. От нечего делать я начинаю прогуливаться вдоль пирса, заложив руки в карманы. Зябко!
Вокруг обычная картина: на корабль возвращаются несколько матросов из увольнительной и мичман Кульнев, стоящий неподалеку с некой провожающей его дамой… Причем Кульнев что-то нежно нашептывает той на ушко, отчего та периодически краснеет… Фиг с ними, у меня здесь своя "романтика" начинается. Похоже…
По моим мыслям и чувствам татаро-монгольским нашествием прошлась Елена Алексеевна. Внезапным и уверенным таким нашествием… Оставив в голове лишь вытоптанную лошадьми степь. С редкими проблесками устоявшегося там быта.
"Итак: в первую очередь, конечно, она! Во вторую…" - Я изо всех сил пинаю ногой валяющуюся на земле зеленоватого цвета бутыль. С жалобным звоном та откатывается подальше, явно стремясь убежать. Не тут-то было, стоять!
"…Во вторую: оказывается, завтра я еду на фронт… Зачем? А за тем, Слава, что так распорядился генерал Линевич. Который теперь тоже в курсях твоей временной аномалии…" - Трусливая бутыль опять настигнута. Носком ботинка отправляю ее в новое путешествие к валяющейся поблизости коллеге. Мусорно тут, как нигде! А еще прошлое… Тьфу!
"…В-третьих, Вячеслав: а за каким чертом я там нужен? Чем я, исключительно гражданский тип из будущего, могу помочь русско-японскому фронту? А?!" - По спине вдруг пробегает неприятный холодок. Узнаю его моментально: предвестник жизненных перипетий!
"…Мать его… И вообще: как я расставил мысленные приоритеты, дурень? Сперва, значит, Елена Алексеевна, потом все остальное? Включая войну и помощь? Не рановато ли? Влюбился? Я?!." - Шарахнувшись, будто от змеи, я торопливо пинаю обе бутылки одновременно. С жалобным стоном те покорно катятся прочь.
"Помочь, помочь… Что там у них было-то вообще? Не помню же ни черта! Уже вон помог… Наврав Линевичу прирожественско, то бишь прилюдно… О наступлении, которого не было…" - Вновь поддевая ногой бутылки, я слышу позади какой-то шум. Однако продолжаю размышлять, не оборачиваясь.
Тактика Куропаткина была - на истощение. То есть вымотать силы японцев так, чтобы потом, типа когда-нибудь, перейти в решительное наступление. Учитывая, что снабжение японской армии осуществлялось весьма регулярно, - тактика крайне провальная. Ибо басурманина исправно кормили и одевали из родных пенатов… Оставив в покое бутыли, я рисую носком ботинка в грязи жирный крест. Железная дорога… Раз! Крест получается хоть и корявым, но для лужи сойдет.
Шум позади усиливается, но мне пока не до него. Что там у нас еще? Оружие? А что - оружие?.. Пулеметов было недостаточно вроде… Но к концу войны, кажется, увеличилось их количество, нет?..
Мысль о пулеметах не дает покоя, заставив даже присесть на корточки от волнения. Поближе к первому кресту… Что там с ними, родимыми? После напряженной секунды работы мысли рождается и ответ: а то, Слава, что на броненосцах имеется по десять "максимов"! Крайне ненужных и совсем новеньких. Плюс они же имеются и на крейсерах с миноносцами, кажется… Вполне возможно, и на вспомогачах. А вот в армии их - очень не хватает! Пока я торопливо рисую бутылкой крест номер два, шум позади материализуется в крики:
- …Сюда, я тебе сказал! Чего глаза выкатил как баран, сволочь? Ты, ты… Долговязый!..
Я удивленно оглядываюсь.
Из подкатившей к пирсу повозки, едва шевеля языком и иными конечностями, взывает к "суворовским" матросам нечто. В форме мичмана и абсолютно незнакомой наружности. Похоже, новенький и к нам. Вместо кого-то из убитых…
Изрядно перепивший юнец, наполовину высунувшись из извозчичьей двуколки, продолжает орать:
- …Подошел… Так, голубчик! Взял чемодан, отнес к причалу… Да осторожней, скотина, не то зубы вышибу, стервецу… - Высокий матрос молча берет чемодан из забитого багажного отделения. Лишь желваки на хмуром лице живут своей, отдельной от хозяина жизнью. Парень - из прислуги двенадцатидюймового орудия, хорошо его помню по походу. Смотрю на Кульнева - тот, оставив ушко дамы в покое, также наблюдает за происходящим.
М-да… А после еще удивляются: откуда бунты на "Потемкине" да восстания по России-матушке?
Мичман меж тем никак не угомонится:
- …Вот же, тварь бесхребетная… Иди сюда!.. Я кому говорил: осторожней, гад?.. Получи леща!.. - Сделав широкий размах и не рассчитав равновесия, он позорно вываливается из повозки прямиком в уличную пыль.
Не сговариваясь, мы с Кульневым тут же оказываемся рядом:
- Разойтись… Десять шагов назад, быстро! - Младший артиллерист лишь едва кивает матросам. Пространство вокруг мгновенно пустеет.
- А чего тако… - пытаясь подняться, развязно мычит жертва Бахуса. Наконец, с трудом сев, выкатывает глаза на нас: - Коллеги, приветс…
- Значит, слушайте меня, господин мичман… - Кульнев едва сдерживается, присаживаясь на корточки. - Вы на "Суворов"? - Тихий голос не сулит ничего хорошего.
- Да, а что, собст…
- Вы позорите мундир своим поведением, мичман… И нам вы пока - не коллега! - Кулаки его сжимаются. - Еще слово матросам - и я за себя не… - Кульнев не договаривает.
Поразительно видеть, как человек трезвеет на глазах. Только что перед тобой кривлялось пьяное быдло, а вот на тебе: уже стоит на ногах вполне офицер, почти как настоящий:
- Господа, я…
- Что - вы?.. Пьяны и ведете себя отвратительно! Должны извозчику?
- Нет…
Кульнев оборачивается:
- Бабухин и Сакулин! Сгрузить вещи его благородия… Погрузите на катер, на корабле снесете в каюту… - совсем уже тихо добавляет он.
Когда на задке коляски остается одна-единственная продолговатая коробка, меня будто кто ударяет по голове:
- Стой! Оставь… Я сам! - Тот, что Бабухин, отходит в сторону, пожав плечами. Быстро делаю несколько шагов назад, обходя повозку с нужного ракурса. Точно! Она самая! Лишь полотнища не хватает… Алого, для антуражу! И как я сразу не догадался?
Уже усаживаясь в катер, я бормочу про себя лишь одно несложное слово, состоящее из трех слогов и такое знакомое по детству: "Та-чан-ка!.."
Крест номер три мне поставить негде, ибо в катере царит образцовая чистота. Да он уже и не нужен.
Поразительно, но сегодня точно мой день! Не успевает катер подвалить к трапу броненосца, а я ступить на палубу, как меня останавливает зычный голос:
- Ваше благородие?
Все та же ординарская громадина, что под видом Маланьи утром измывалась над моей дверью.
- ???
Опять ты?!
- Вас ожидает его превосходительство господин вице-адмирал!
Оттолкнув плечом мигом присмиревшего мичмана, устроившего цирк на берегу, я торопливо следую за здоровенной спиной.
Удивительный факт, но из множества палубных надстроек броненосца, пострадавших в Корейском сражении, адмиральская каюта осталась практически нетронутой. Лишь в дальней стене зияет несколько дыр от крупных осколков - снаряд среднего калибра разорвался на верхней палубе, неподалеку. Почти не причинив повреждений, лишь осколком начисто срезав верхушку ветвистого дерева "а-ля лимон". И теперь из кадки вместо густой кроны торчит лишь куцый обрубок. Наподобие стручка. Как-то совсем не по-адмиральски!
Почему-то именно при виде этого чуда ботаники у меня вдруг возникает стойкое желание громко заржать, подавляемое мною с огромным трудом. Все же тень улыбки невольно прорывается наружу, что не остается незамеченным.
- Улыбаетесь?.. - Рожественский, оказавшийся в противоположном темном углу, наконец проявляется. Проследив направление моего взгляда, делает несколько шагов к кадке. Судьба растения явно вызывает отклик в сложной душе флотоводца.
Привычно вытягиваюсь:
- Ваше превосходительство, поручик Смирнов…
- А мне не до улыбок, господин Смирнов… - Дойдя до цели, он поворачивается ко мне. - Да и вам сейчас станет… - Все же, не выдержав, Рожественский нагибается к одинокому стручку. - Не до смеха. Завтра вы отправляетесь на сухопутный фронт в штабе генерала Линевича!
Распрямляясь, адмирал торжественно смотрит на меня. Будто ожидая, что выдал сенсацию.
Ха!.. Да мне еще Елена Алексеевна три часа назад об этом сказала! Так что ньюсмейкер из тебя никакой. А вот зачем ты все рассказал Линевичу? Пусть это остается на твоей вице-адмиральской совести… Подозреваю, судя по опухшему лицу, что разболтал по пьяной лавочке, а теперь деваться некуда… И вообще, господин адмирал, признавайтесь: вы бросили пить водку по утрам? Да или нет?..
- Так точно, ваше превосходительство, - дежурно выкатываю я глаза. - Как прикажете!
Не узрев ожидаемой реакции, тот разочарованно продолжает:
- Срок вам вытребован в три недели…
Генералом Линевичем, как я понимаю?
- …На большее я не давал согласия. С настоящего же дня на эскадре начинается подготовка к выходу в сторону Сахалина… - Рожественский подходит к столу, зачем-то беря в руку графин с водой. - С целью противодействия японцу в высадке десанта. Согласно вашей, господин Смирнов, информации…
Да, да… Как собутыльникам трепать, что сражение сам выиграл, - нормально. А как готовить что-то непонятное, так "согласно вашей информации…". Да уж, недаром ты до адмиралов дослужился!
- Так что съездите, посмотрите на диспозицию войск… - Адмирал вновь подходит к злополучной кадке. - Вспомните все, что можете, и расскажите… Даст Бог, одолеем наконец японца… - Бережно согнувшись, начинает нежно поливать раненого друга. Так, чтобы струйка попадала аккурат в корень. - С генерала Линевича я взял слово офицера. О молчании и о вашем… Невероятном путешествии!..
Слово офицера он взял… Я с недовольством наблюдаю за агрономическими потугами грозы эскадры. Совочек еще раздобудь, землю взрыхли по периметру! Кстати, а чего это я… Вовремя вспомнив о своих размышлениях, вновь вытягиваюсь по струнке:
- Ваше превосходительство, разрешите обратиться?
- Что у вас?.. - Тот не прекращает увлекательного процесса.
- Ваше превосходительство, в сухопутной армии катастрофически не хватает пулеметов. И я подумал: раз на кораблях они все равно не используются…
Рожественский удивленно поднимает голову. Взгляд такой, будто я только что сообщил, что за дверью ожидает сам адмирал Того со всем своим штабом. Плюс десяток самураев в полной боевой экипировке.
- …И, ваше превосходительство, хорошо было бы эти пулеметы… - Цвет лица адмирала начинает быстро меняться. Где-то я подобное уже видел!.. - Предоставить в помощь войскам! - совсем сникаю я под конец. Грозы не миновать, чую!
Как в воду глядел.
Отвлекшись от боевого товарища, флотоводец даже сделал на полу солидного размера лужу. Не сам, разумеется, лишь промазав струей из графина…
- Мальчишка! - Резко распрямившись, Зиновий Петрович отбрасывает в сторону пустую емкость. Та с жалобным звоном катится по полу прочь. - Да как вы, гражданский, смеете рассуждать о том, что флоту требуется, а что нет?.. Вы… - Лицо его, кажется, вот-вот покроется трещинами, не выдержав внутреннего жара. Пытаясь подобрать слово, наконец он изрекает: - Штатский!..
Видимо, в мозгах адмирала это выглядит самым страшным оскорблением. Похлеще разных там "штафирок" и "сухопутных баранов".
Ах ты… Меня тоже начинает разбирать злость. Как на фронт меня Линевичам всяким продавать - так пожалуйста, извольте! Плюс мои "посильные, пусть и небольшие" заслуги в сражении, да? А как помочь армии чем, так тут же я "штатский"?..
- Зиновий Петрович… - Я лихорадочно собираюсь с мыслями. Как же тебе дать понять? - Ваши… - делаю ударение на слове "ваши", - заслуги в победе неоценимы. И сегодня утром господин генерал этот момент лишь подчеркнул…
Рожественский замирает. Ага, стало быть, я на правильном пути? Теперь надо лишь соблюсти грань приличий! Давай, Слав, рви его дальше!
- В моем же прошлом, Зиновий Петрович, все было несколько иначе… - Я внимательно наблюдаю за реакцией. Терпит, слушает… Хоть и через силу. - Но моя посильная помощь несколько поправила ситуацию… Как поправит и здесь, ручаюсь! Представьте, Зиновий Петрович… - решаю я сменить тактику. - Заголовки газет через пару дней! Где на первой странице написано жирным шрифтом: "Неоценимая помощь армии от доблестного флота!.."
А вот это я удачно попал. Тот хоть и не подает виду, но явно смягчился. Во всяком случае, по цвету лицо больше не напоминает эпицентр ядерного взрыва…
Через полчаса, собрав скудные пожитки, я стою на палубе в ожидании катера. Вокруг кипит работа: несколько мастеровых стучат молотками, подгоняя разошедшиеся листы обшивки. Едкий запах свежей краски откуда-то и производственная речь лишь добавляют колорита происходящему. До меня доносится:
- Ванька!.. Стервец этакий… Крепи станину лебедки! Уведет ведь!
- Не, дядь Андрей… Это Глухова задача. Мы другим заняты…
- Крепи, грю!.. Не то артельщику скажу - мало не покажется!
- Дык…
- С меня причтется за ужином…
- Иду, дядь Андрей! Чем крепить-то?..
Несчастная Россия! И почему внутри тебя любой мелочи надо добиваться либо шантажом, либо златыми горами? Что здесь, что в будущем столетии? Что сто лет назад, наверняка… И не суть важно - адмирал это либо мастеровой обалдуй… Чем ты так провинилась, матушка?
Шестьдесят почти непользованных пулеметов "максим" с флота завтра же будут безвозмездно переданы армии. Не абы что, конечно, но и не мелочь. Учитывая, что всего их в ней - около трехсот единиц. И это на весь фронт… Скряга Рожественский все-таки оставил по два на "бородинцах" с "Ослябей". Пообещав к вечеру сегодняшнего дня дополнить недостающее количество с флотских складов.
"Что поделаешь, война есть война!.." - закрывая за мной дверь и явно скрипя сердцем, с глубоким вздохом напутствовал меня адмирал.
Прежде чем направиться к берегу, катер подваливает к "Бородину". Лихо, с первого раза причалив к трапу. Матрос-посыльный из новеньких, не умеющий читать, долго не может уяснить, что это именно "Бородино". Смешно мигая глазами и все выспрашивая у товарищей:
- А точно оно? Братцы? Не обманете?
- Не знаем, не знаем… А ну как "Микаса"?.. - ржут в пять глоток отпущенные на берег.
- Что еще за "Микаса" такая? - менжуется тот. - Не слыхал…
- А ты в воду нырни, поинтересуйся там!
Устав наконец наблюдать за комедией, я вмешиваюсь:
- "Бородино", "Бородино"… И чтоб духу твоего здесь…
Пока тот неловко перелазит на броненосец, в катер легко запрыгивает молодой офицер. С ходу пожимая мне руку:
- Мичман Цивинский… Евгений Генрихович! На берег?
- Туда… Смирнов, Вячеслав Викторович!
- А весна нынче… - Цивинский тут же поворачивается к воде, подставляя улыбающееся лицо соленому ветру. - Представляете, был у нас весной такой случай в губернии… Я сам из Калужской… Вы?
- Из Томской…
- Эка вас занесло! Впрочем, вам-то как раз и ближе к дому! - Безмятежный смех. - Ну, так рассказываю…
Я почти не слушаю, что тараторит этот парень. На лице которого светится беззаботная улыбка всей полноты жизни. Взгляд не отрывается от черной громадины удаляющегося корабля, чье название золотыми буквами на борту относит к наполеоновским войнам. Корабля, ставшего одной из жутких трагедий Цусимского избиения. В живых с которого в моей истории остался лишь один-единственный матрос…
Зябкие мурашки пробегают по спине.
И ты, юный, радующийся сейчас весеннему ветру мичман Цивинский, как и весь твой экипаж, несете в том времени свою вечную, страшную вахту на холодном дне Корейского пролива…
- …Искали всем городом! А он, губернатор, спьяну и позабыл, как зовут, представляете?
Я с трудом выдавливаю улыбку. Тот, не замечая, уже рассказывает что-то другое…
Нет, не зря я все же нахожусь здесь! Раз такие вот молодые парни все-таки добрались до родных, столь желанных ими берегов. То ли еще будет впереди, Слава. Держись крепче!
Короткие сборы нельзя даже назвать таковыми, ибо вещей у меня здесь - почти нет. Небольшой чемоданишко, купленный в торговой лавке, почти пуст: несколько смен белья, бритвенный прибор, подаренный Матавкиным, пара сорочек… Вот и все добро.
Ничего не забыл? Хлопаю по карманам. В нагрудном надежно спрятано новенькое удостоверение поручика по адмиралтейству, приписанного к штабу Второй Тихоокеанской эскадры Российской империи. Наконец-то вручил Рожественский!
Оглядываю скудно меблированное помещение. Ненавижу собираться утром впопыхах, учитывая, что в десять мне положено быть в штабном вагоне. А сегодняшним вечером у меня… Важная встреча, назовем это пока так. С Еленой Алексеевной у гимназии. В последний раз подойдя к зеркалу, я с недовольством разглядываю фингал: "М-да-а…"
Стук в дверь заставляет отвлечься. Вот на фига я ляпнул Маланье, что завтра на фронт? Теперь греха не оберешься! Ставлю месячное жалованье, что она там!
За дверью точно она.
- Хосподин офицерь… - Лицо у нее почему-то расстроенное. - Я зайду?
Не буду твоей… Жертвой! Не. Бу. Ду!!! Как бы лицо сделать построже?
- Э-э-э… Мал…
Не дожидаясь ответа, она быстро задвигает меня в комнату:
- Хосподин офицерь, вы не серчайте… А я вам в дорожку - пирожков состряпала. Чай, оголодаете в пути, оно и сгодится… Откушаете в вагоне! - Ее глаза почему-то влажнеют. В руке у меня оказывается теплое кружевное полотенце, благоухающее свежеиспеченным тестом.
Маланья, чтоб тебя… Путь через желудок - точно не обо мне! Разве на столе у хирурга!
Свободная рука бессознательно ищет стул, как вчерашнее спасение. Но предательская мебель далеко, и фронт безнадежно открыт.
Неожиданно горничная молча, повернувшись спиной, уходит сама. Оставив меня с рушником и открытым ртом… Уже у самого выхода оборачивается и молча крестит наотмашь. Через секунду - в дверном проеме пусто.
Что может быть обыденнее человека из двадцать первого века, топающего в форме поручика по адмиралтейству на вокзал Владивостока в конце мая девятьсот пятого года? Наверное, только такой же представитель будущего, отправляющийся на русско-японский фронт в штабном вагоне генерала Линевича. Менять там, на войне, ситуацию. С большим фингалом под глазом и неопределенными перспективами. А это - я!