Разогнавшийся поезд уже в паре сотен метров от клина, казаки, проскочив генерала и остановившись, лишь бессильно наблюдают за происходящим, не в силах что-либо предпринять.
Поравнявшись с фигурой машиниста, Мищенко уверенно хватает того за ворот и в последнее мгновение с силой сдергивает вниз, перекидывая бедолагу через седло. Пригнувшись к лошадиной шее, резко осаживает скакуна.
В следующую секунду состав подбрасывает на дыбы, будто он игрушечный… Страшный скрежет вперемешку с грохотом рвет барабанные перепонки, и мне кажется, что сама земля в этот миг слетела с небесной оси. То, что пару мгновений назад звалось железнодорожными платформами, вмиг превращается в жуткое, усыпанное грязью и песком месиво. Корежась и наползая друг на друга в каком-то невероятном, диком в своей разрушительной природе хаосе…
Последним на препятствие налетает паровоз - словно на фотографии становится видна его верхняя проекция: блестящий от черной краски цилиндрический корпус, прямоугольник основания… Даже круг дымовой трубы сверху отпечатывается в глазах, будто это лишь обыкновенная, повернутая к наблюдателю боком моделька…
Страшный лязг, шипение, грохот от сминающегося под тяжестью удара металла и рвущихся заклепок…
Искореженная груда на земле, только что бывшая небольшим поездом из трех платформ, притягивает, словно магнит. Будто завороженный, я никак не могу оторвать взгляда от этой картины торжества разрушения. С трудом стряхнув наваждение, все же оборачиваюсь: оказывается, зрелище поражает не только меня. Казаки застыли, будто фигуры в музее мадам Тюссо, молча поразевав рты.
- Да уж… - Знакомый, поразительно спокойный для ситуации голос рядом. - А достанется мне от Николая Петровича, ой, как достанется… - Мищенко не торопясь спешивается, беря лошадь под уздцы. - Красота, господин поручик! Браво вашему знакомому! - Генерал прячет в усах довольную улыбку, дружески подмигивая. - Шав?..
- …гулидзе… - механически добавляю я, все еще не придя в себя окончательно.
- Именно, - согласно кивает тот.
Нет, я, конечно, немало повидал в своем времени, да и в этом пришлось хлебнуть лиха… Но чтобы вот так безмятежно улыбаться, лично вытащив на ходу машиниста и сгубив целый паровоз минуту назад… Который, почему-то думается, совсем недешев, и люлей от Линевича будет еще каких… Это дорогого стоит, Павел Иванович! Ты и впрямь легенда, как о тебе пишут историки.
- Наверняка сработает эффективней, если размещать устройство на повороте… Поможет сила инерции… - размышляет вслух Мищенко, теребя седой ус. - Хотя куда уж эффективней, ей-богу… - Оборачиваясь, вдруг резко свистит: - Построиться!.. Шустрей!
Пока пластуны бодро выстраиваются в две шеренги, на ум приходит еще кое-что.
- Еще момент, ваше превосходительство… - вполголоса окликаю я генерала.
- Да?
- После первых двух-трех случаев схода с рельсов поездов, вероятнее всего, японцы начнут пускать перед ними дрезину с солдатами… Возможно, не одну. - Морща лоб, перебираю в памяти все когда-либо прочитанное мной о партизанах в Великую Отечественную.
Мищенко берет меня под руку, отводя чуть в сторону:
- Вот как? Хотя… Это логично… - Глубоко задумывается. - Странно, ведь напрашивается само собой! Я бы так и поступил на их месте… А вы голова, господин поручик! И что предлагаете? - с интересом смотрит он.
Вот почему ты не Рожественский и даже не Линевич, Павел Иванович Мищенко? Отчего несправедливая судьба самых толковых и умных людей всегда оставляет на вторых ролях? Либо торопливо вычеркивает из мейнстрима, как адмирала Макарова или того же Столыпина? Ведь таких гор можно наворотить с вами… Это карма исключительно России, или везде так?..
- Предлагаю довести время на установку клина до кратчайшего минимума, ваше превосходительство, - оглядываюсь я на дымящиеся останки паровоза. - Там, где я… - прикусываю язык. - В общем, мой знакомый устанавливал его за две минуты.
- Шавгулидзе? - вновь улыбается. Кажется, на моей памяти тот впервые произносит эту славную фамилию, не споткнувшись.
- Именно… - отвечаю я его же интонацией, улыбаясь в ответ.
- Так и поступим, господин всезнающий поручик. И откуда только вы… - усмехается в усы. - Ладно, я ведь дал слово командующему. Ну, что ж, будем заниматься, пока не соблюдем эту норму… Вашего знакомого. - Генерал с лицом пофигиста хитро мне подмигивает, разворачиваясь к строю: - Слушай меня внимательно!..
Чего стоит разнос, устроенный Линевичем вечером нам с Мищенко за угробленный паровоз? С топотом, криками и обещаниями разогнать наш с генералом дуэт ко всем чертям? Разве полученного мною недельного жалованья поручика да так называемых "подъемных" за службу в штабе… В размере ста пятидесяти рублей золотом. Да еще одного приятного события, заключающегося в весточке из… Эх, если бы из моего времени! Но - и эта крайне радует!
Подходя к своему купе в мрачнейшем настроении несколько корявой походкой человека, проехавшего на лошади явно больше положенной дилетанту нормы, я слышу оклик:
- Господин поручик Смирнов? Ваше благородие, вы - он?
- Да? - недовольно оборачиваюсь, внутренне удивляясь столь необычному обращению. - Он - самый что ни на есть я!..
Кого еще принесло? Спать хочу!
- Вам письмо, ваше благородие… - Из темноты угла вагона робко возникает унтер-офицерский погон. Вслед за которым является и его обладатель - интеллигентного вида паренек в пенсне, с гигантской сумой через плечо.
- Вот как?.. Мне? - с любопытством разглядываю я большущий конверт в руках солдатика, стараясь скрыть волнение.
Интересно, адмирал Рожественский чего теплого написал? Мол, скучаю и все такое? В голове немедленно формируются читаемые при ночной лампадке строчки: "…И дорогой Вы мой человече, Вячеслав Викторович! С глубочайшим прискорбием сообщаю Вам, что душа моя адмиральская полна тревог и волнений, ибо не совладать нам с поганым японцем без Вас - откровенно никак!.. Посему жду, надеюсь и верю…" Тьфу ты! Ага, дождешься от него… Тогда чье же, интересно?
- От кого? - безмятежно дублирую я вслух свои мысли.
- От кого?.. - Тот переворачивает конверт. Вглядевшись в надпись и вдохнув побольше воздуха, громко начинает: - От Елены Алекс…
Мгновение - и конверт уже в моей руке. Другая же надежно зажимает рот выпучившему глаза бедняге.
Никто не слышал, нет? Вместе с насмерть перепуганным солдатиком я перемещаюсь в темный угол, где тот меня и дожидался. Оглядываюсь по сторонам - вроде поблизости никого…
Отпустив наконец несчастную жертву, подношу указательный палец к губам:
- Угу?..
Два испуганных глаза молча перемещаются вверх-вниз.
Порывшись в кармане, отыскиваю монету покрупней, с силой впихивая в холодеющую ладонь. Да держи ты, господи… Ни при чем ты здесь! Так, жертва случайных обстоятельств… После чего молча выпроваживаю потерявшего дар речи горе-почтальона к выходу.
Две минуты спустя, при тусклом свете светильника, волнуясь как подросток, я наслаждаюсь ровным каллиграфическим почерком и изящнейшим стилем изложения. Это вам не писулька в социальной сети типа: "Привки, как сам?.. Мм… а я тут пиваса надыбала…" Дойдя до последней строчки: "…И храни Вас Господь, Вячеслав Викторович!" - перечитываю еще на раз, лишь после дотягиваясь до выключателя.
Когда через пару дней моя походка приобрела наконец привычные черты, а желание освоить верховую езду оформилось в навязчивую идею, я бодро отправился на штабную конюшню. Где после тщательного осмотра копытных, изображая умный вид и хмуря лоб, выбрал себе спокойную с виду кобылицу в дальнем стойле. Носящую нехарактерное для русской лошади имя Жанна. Впрочем, "выбрал" тут подходит не совсем. Скорее, мне ее банально впарил косящий на один глаз конюх.
- Ваше благородие, ведь клад, не лошадь, ей-богу… - любовно похлопывая "клад" пегой масти по шее, таинственно улыбался мне солдат. - С тех пор, как их высокоблагородие полковник Малиновский в тыл убыли по хвори, так и стоит себе без ездока… Не пожалеете! Жанночка! - нежно потрепал он ее по холке.
- Да? - с опаской приблизился я к сокровищу. Которое, надо сказать, без особой любви взирало на нового обладателя. - Прям клад? Смирная?
- Точно так! - Рябой почему-то отвел нормальный глаз в сторону. Отчего его другой, косящий глаз, наоборот, уперся в меня. - Смирней не бывает…
- Ну, запиши на поручика Смирнова, раз такое сокровище… - в последний раз с сомнением взглянув на пятнистую кобылу, принял я наконец решение. - Оседлаешь завтра с утра.
Уже по дороге обратно в штаб, обернувшись к угрюмо вышагивающему мне след в след Терминатору, я трансформировал свои опасения в вопрос:
- Григорий, э-э-э… Ты знал полковника Малиновского? Что при штабе служил?
Привычно хмурое лицо казака, как обычно, высокими эмоциями не расцвечено. Но при упоминании данной фамилии почему-то ожило на одно мгновение. Утвердительный кивок в ответ.
- И?.. Чего он в тыл-то убыл?
- С лошади они свалились, ваше благородие. Расшиблись, - угрюмо посмотрел казак под ноги. - Пьяный, сказывают, были, а конь-то с норовом под ними… Вот и сбросил!
У меня вдруг почему-то очень начали чесаться руки. Так сильно, что я с трудом перебарывал желание вернуться обратно в конюшню. Глядишь, окулистом поработаю, зрение кой-кому вправлю… Косоглазное. Только не конь то был, нет, Григорий. Ошибся ты малость… Кобыла Жанна!
Из окон штабного вагона русская армия кажется мне на удивление боеспособной и подтянутой: во множестве снующие туда-сюда офицеры, посыльные с депешами, то и дело вытягивающиеся по струнке нижние чины… Порядок и отличная организация - вот что может броситься в глаза человеку, не знающему истинного положения дел. Ну а в варианте с генералитетом - вовсе не желающему об этом знать… Охота кому-то вникать разве, как обстоят дела на самом деле? Что отдавший тебе сейчас честь солдатик, как только ты отвернулся, тихонько процедит сквозь зубы: "Офицерская сволочь!.." - потому что такой же, как и ты, поручик его взвода, устав от бесконечных поражений, месяц как пьет запоем в убогой китайской фанзе…
Или ошалелый от бессонницы и дороги к штабу полковник с передовой, едва держащийся на ногах после суточного путешествия в седле. А генералу Куропаткину, от решений которого зависит судьба чего там какого-то полка - всей Первой Маньчжурской армии, - не до того: у генерала совещание! Он и позабыл давно, что лично второго дня вызывал офицера. И топчется такой вот несчастный запыленный полковник у поезда, сплевывая сквозь зубы и костеря про себя штабных крыс на чем свет стоит…
Стоит же только преодолеть с полверсты, покинув штабной радиус, как в глаза сразу бросается вся нищета и трагичность простого русского солдата. Хмурые, мятые лица в потрепанных шинелях, обувь на ногах, зачастую представляющая собой жалкие обмотки и едва ли не лапти… Больше же всего меня удивляет количество пожилых людей в солдатской форме. Что, в огромной России регулярной армии не нашлось? Зачем тянуть такое количество резервистов со всей страны? Не было ведь в помине трагедии Великой Отечественной, когда эта самая регулярная армия просто перестала существовать в принципе. Зачем, спрашивается, держать боеспособные дивизии в Европе, когда они как кровь из носу нужны тут, в Маньчжурии? Нет ответа… Можно лишь, недоуменно пожав плечами, как всегда, сказать про дороги. Да про вторую, самую главную, беду… Да и откуда моральному духу взяться? Агитпроп бы какой им, что ли…
Быстро топая к перрону, я едва успевал козырять в ответ встречным солдатам. И, глубоко погруженный в печальные мысли, опрометчиво забыл отдать честь толстому подполковнику-интенданту в годах и с огромной корзиной, будь он неладен вместе с нею. За что со всей тщательностью, основательно и душевно подвергся обструкции с его стороны.
- Господин поручик, ай-яй-яй… - Аккуратно поставив на землю плетеный экспонат русского зодчества, тот любовно оглядывал проштрафившегося меня.
"Ай-яй-яй тебе… - вытягиваясь по всей форме, я с тоской глядел в сторону вокзала… - Мищенко ой как не любит опоздавших! А тут толстомордый ты… - Я украдкой опустил глаза. - …С корзиной, полной яиц!.."
- Война идет, враг не дремлет, молодой человек, а вы… - начал поучительно бубнить интендант, подозрительно оглядывая пространство за моей спиной. Где аки два ангела должны присутствовать Михайлов с Терминатором.
Подпол загибал еще что-то о субординации и уважении к старшим по званию, но я уже не слушал.
Война идет, враг… Не дремлет? Ты прям как политрук времен совка! Хорошие слова, кстати… Впрочем, может, не "не дремлет", а, к примеру, "у порога"?.. Твоим речам еще картинку бы соответствующую, да широко в массы…
Я тут же увлеченно задумался. До сей поры единственным виденным мною агитплакатом прошлого была лубочная картинка, небрежно прилепленная на столбе у штабного вагона. Где восседающий почему-то на камне огромных размеров бородатый казак, свысока и подбоченившись, глядел на мелких и неприятных япошек, копошащихся внизу… Разве же это пропаганда? Кукрыниксы плевались бы, как пить дать! Туда бы русскую красавицу с длинной косой, да придушенную рукой японской гадины… Вот это было бы сильно! Или гибель крейсера "Мономах", который дрался до последнего с целым отрядом… Дабы здоровую злость у солдат вызвать!..
- …В вашем возрасте, молодой человек!.. - все больше распаляясь, вышел из себя подполковник, и я с недовольством вернулся на грешную землю. Его бабское лицо ярко наливалось цветом, подобно зрелому помидору. Наконец, произнеся нечто пафосное про веру, царя и отечество, он категорически извергнул:
- Ваша воинская часть, господин поручик?!
До отправки состава совсем ничего, и эта комедия мне порядком наскучила. Часть, говоришь, подпол-тыловик? Сейчас…
Быстрым движением достал из нагрудного кармана удостоверение, разворачивая перед лицом "учителя". Пока тот подслеповато щурясь, разбирал строчки, скромно продублировал вслух:
- Поручик Смирнов, член штаба Маньчжурской армии.
Ждать, когда вытягивающееся лицо подпола окончательно приобретет продолговатую форму, не было времени. И я добавил от себя:
- По личному приказу главнокомандующего, генерал-адъютанта Линевича, следую на передовые позиции. Во-о-о-он на том отходящем поезде… - указываю на дымящий паровоз.
Голова подполковника механически повернулась вслед руке.
Эй, эй, давай не падай. Не то кондрат хватит… Иди тихонько в свое интендантство, мирно служи. И не воруй!!!
Ускоренным уже темпом топая к поезду, я развивал в голове рожденную воспитателем-неудачником мысль:
"…Фронт, передовая… А простому русскому солдатику - чем там заниматься? Подшивать гимнастерку ношеную да старую обувь шилом починять… С чем в бой идти? Вы бы с душой к нему подошли, с понятием… - Пробегая вдоль вагонов, я лихорадочно выискивал знакомые лица. - …Театр бы привезли на передовую, концерт какой дали… Где вагон Мищенко-то?.."
Паровоз позади дал последний гудок, и послышалось шипение. Трогают!
- Ваше благородие, там! - дышащий в спину Стас Михайлов указал на последнюю в составе теплушку. И точно - знакомый подпоручик-адъютант уже махал мне рукой.
Когда я, подтягиваясь, уже вскакивал в едущий вагон, мозг непроизвольно выдал знакомые до боли строки:
Наверх вы, товарищи, все по местам!
Последний парад наступа-ает!..
Перестук колес под полом. Темнота солдатского вагона, насквозь пропитанная табачным дымом. Мищенко удивил меня и тут, решив добраться до передовой вместе с пластунами. Пригласив с собою меня…
Разговоров почти не слыхать: казаки вповалку лежат на деревянных настилах в два яруса, стараясь за три часа дороги ухватить последнюю возможность с комфортом отоспаться. Небольшая группа офицеров в углу, тесно обступив генерала, о чем-то перешептывается вполголоса. Однако все мое внимание приковано к подтянутому человеку примерно моих лет. Николаевские усы с бородкой, проницательный взгляд… Крайне интеллигентная манера общения, выдающая развитую и умную личность.
Когда, забравшись в вагон, я привык наконец к сумраку, а недовольство Павла Ивановича опозданием было сведено почти к нулю, тот коротко представил нас:
- Подполковник Деникин, Антон Иванович! Начальник моего штаба.
Не знаю, что отразилось у меня на лице в тот момент… Деникин. Тот самый, которого нас старательно учили ненавидеть в раннем детстве. Как последний оплот царского самодержавия и поганое белогвардейское отродье… Опять все тот же Деникин, представший последним героем и спасителем Отечества уже в девяностые моей юности. И опять этот же самый Деникин, но уже в моем возрасте мыслящем… Противоречивая во многом, спорная и разная, но все же - личность. Оставшаяся в столетиях школьных учебников и по сей день вызывающая дебаты и обсуждения историков.
Не могу отвести взгляда от этого человека, что при тусклом свете керосинки согнулся над походной картой… Знал бы ты, Антон Иванович, какая трагическая судьба сопровождала твою по-настоящему долгую, наполненную великими событиями жизнь! Впрочем… Кто знает? История уже свернула на боковую стрелку. Вопрос лишь в том, новый это путь, либо пресловутый клин Шавгулидзе…
Под уютный перестук колес глаза начинают закрываться. Поудобней прижавшись к шершавой дранке, я клюю носом…
- Господин поручик? - кто-то трогает меня за плечо.
От неожиданности вздрагиваю, спросонья поймав чужую руку за кисть.
- А?!. - открываю глаза.
- Тише, тише… - Мищенко, улыбаясь, высвобождается из захвата. - Впрочем… - На секунду задумывается. - А что делали бы дальше? Будь я врагом? - Вновь протягивает руку.
Не, ну ты совсем обалдел, Пал Ваныч? Хотя… Показать разве? Или не стоит?
Разговоры в офицерской группе смолкают на полуслове. Все с интересом ждут продолжения действа. Пара бодрствующих казачков со второго яруса посвешивали вниз головы - эка ведь невидаль!
- Давайте же, смелее! - подзадоривает меня генерал, подмигивая и отступая на шаг. - Представьте, я - японец с ножом. Вы - безоружны. И?.. - подымает он руку с зажатым карандашом.
Да проще простого… Это же элементарное самбо! Сейчас…
Карандаш у него в правой, значит, действуем левой…
Резким движением перехватываю его руку у запястья, чуть вывернув… С силой дернув вниз, с удовлетворением слышу ожидаемый звук падения карандаша… Дальше надо бы подсечку, да толкнуть под подбородок… Но вовремя останавливаюсь, вытягиваясь.
- Браво! - Мищенко с уважением рассматривает карандаш на полу, растирая руку. - Какая необычная техника. Впервые, надо сказать… - Нагибаясь за "оружием", поднимает. - Было ведь и продолжение приема, я угадал? Просто вы не довели до конца?
- Так точно, ваше превосходительство! - киваю я, переводя дух.
- Как называется стиль борьбы?
- Самбо, ваше превосходительство.
Удивленный шепот офицерской аудитории - я и не заметил, как поглазеть собрался весь вагон. Даже те, что спали в дальнем конце, уже тут.
- Самбо… - с интересом повторяет он про себя. - Не слышал! Итальянская?
- Никак нет, сокращение от "самооборона без оружия", - чуть улыбаюсь в ответ.