Первый мотоцикл накрыло, второй успел вывернуть и опрокинулся, немцы залегли, не зная, что ушли с линии огня.
Выпустив еще очередь, для порядка, Григорий метнулся к "лавке".
Стрельба усилилась, и уж кто сдуру пальнул по разбившемуся "Яку", история умалчивает, однако одного выстрела хватило, чтобы высечь искру.
Разлитый бензин вспыхнул, охватывая обломки истребителя. Черная фигура барона фон Марвица задергалась в огне, будто силясь изобразить свастику, а после все затянуло дымом.
Быков уже готов был запрыгнуть в кабину, когда на пригорке показался серый "Ганомаг".
Объехав опрокинутый мотоцикл, бронетранспортер развернулся, и оба пулемета ударили по "Ла-5", кромсая борта, крылья, капот.
Григорий слетел с крыла и покатился по земле.
"На рефлексе" стал живо отползать, и вовремя – рванули бензобаки.
Он оказался между двух огней, между двух горящих самолетов.
Припекало так, что волосы на голове трещали.
Дым валил густой, и под его прикрытием Быков помчался к ближайшему леску.
Пулеметы опять загоготали, шаря очередями в дыму.
Уже, значит, не нужен живым? Лишь бы завалить?
Задыхаясь, Григорий нырнул в заросли березок и оглянулся.
Оба истребителя горели чадно и ярко.
"Лавка" вся была охвачена огнем – вырисовывался пламенный силуэт самолета, и через сгоревшую обшивку проглядывал рдеющий костяк.
"Ганомаг" выпустил черную струю дыма, газуя, и неторопливо двинулся в объезд.
К роще, где прятался Быков, покатился мотоцикл – пулеметчик, засевший в люльке, водил своим "MG-34" в поисках врагов рейха.
Григорий вытер пот тыльной стороной ладони, сжимавшей "Астру".
Ладно, подумал он, ножками отсюда хрен убежишь, а до наших – сотня километров.
Колеса нужны…
Письмо домой Н.Ф. Лободы:
"Фронтовой привет!
Сообщаю, что я жив и здоров и что со своими боевыми друзьями бью противника беспощадно.
Мой "конек-горбунок" – так мы зовем штурмовик "Ил-2" задает фашистским извергам такого жару, что нет у них никакого спасения.
Я его так люблю, так жалею.
А фашисты называют его "черной смертью".
Видишь, как страшен он для них.
Спешу сообщить тебе, Шурочка, что начинают фрицы смазывать себе пятки – отступают и оставляют за собой орудия, танки и прочее вооружение.
Так что приеду я с победой домой.
В моей жизни изменений почти никаких нет.
По-прежнему угощаем фашистов свинцовыми конфетами и пряниками. Одним словом, все идет своим чередом.
Разве вот вырос немного в воинском звании – на одну ступеньку, да наградили меня вторым орденом Красного Знамени.
Получил, выходит, я закалку в борьбе с фашистской сволочью.
Скоро, очень скоро будет и на нашей улице праздник.
Очень скучаю по вас, родные мои, очень хочется с вами повидаться.
Целую вас горячо, Коля".
Из исторического формуляра 807-го штурмового авиационного полка:
"19 сентября 1942 года комиссар полка Лобода повел группу штурмовиков в составе 8 самолетов на уничтожение танков противника юго-западнее Сталинграда.
Над полем боя самолет т. Лободы от прямого попадания зенитного снаряда загорелся.
Следуя примеру капитана Гастелло, тов. Лобода направил свой горящий самолет на группу вражеских танков, погиб смертью храбрых за нашу Родину…"
Глава 13 "Автостоп"
Володька Орехов поднял всех в полку, как по тревоге, сообщив еще на подлете, что слышал радиопереговоры "Колорада" со своим ведомым, и какая неприятная правда открылась при этом.
Дозаправившись, Орехов снова вылетел вместе с Бакланом и Котовым на поиски командира, а майор Стельмашук развернулся вовсю.
Он поставил на уши Особый отдел дивизии, и настоящего Марлена Никитина нашли в тот же день.
Труп Марлена Никитина, спрыснувшего радость окончания училища с "друзьями", ими же застреленного и обобранного.
Ибрагима с Петром особисты тоже помурыжили изрядно, но эти были чисты, аки первый снег.
Вернувшись из полета, Орехов и Баклан доложили, что видели следы двух сгоревших самолетов.
Следы полковника Сталина оборвались…
…Быков отдышался, приникнув к необъятному стволу дуба. Мимо, виясь через всю рощу, шла дорога – ухабистая колея.
Судя по следам шин и гусениц, немецкая техника именно этим путем попадала на аэродром.
Надо полагать, и мотоцикл, посланный на розыски, этого шляха не минует. Чу, слышу пушек гром…
Взревывавший двигатель "Цундапа" озвучил появление "розыскников".
Донеслись и лающие голоса, обсуждавшие на немецком погоню:
– Курт, жми!
– А я что?
– Русский сейчас по полю чешет – снимем его, и обратно. Обед стынет!
– Подогреем! Ха-ха-ха!
Мотоцикл профырчал, окатывая запахом синтетического бензина, и Быков вышел из-за дерева, вскидывая пистолет.
Пуля вошла водителю чуть ниже шеи.
Тот сильно вздрогнул, вскинул руки и упал на спину, скатываясь наземь.
"Цундап" вильнул, и люлька врезалась в дерево – пулеметчика швырнуло вперед и сильно приложило о ствол головой в каске.
Двух зайцев…
Подбежав к мотоциклу, Григорий треснул мычавшего немца рукояткой "Астры" по шее и потащил его из люльки.
В принципе он и так почти что выпал из нее при столкновении.
Повесив на шею один из "шмайссеров", Быков добавил себе на пояс подсумок с запасными магазинами и экспроприировал три гранаты-"колотушки". Толкушки, скорее…
Только вот он не помнил, насколько у них хватает запала…
Григорий отвинтил в рукоятке крышку. Наружу выпал шелковый шнур с фарфоровым кольцом.
Засунув гранату под слабо стонавшего пулеметчика, Быков сначала завел "Цундап" – целый! – надел немецкую каску и лишь потом дернул за кольцо.
Мигом упав на сиденье и дав газу, он считал про себя:
"Пятьсот-раз… Пятьсот-два… Пятьсот-три… Пятьсот-четыре… Пятьсот-пять…"
"Колотушка" глухо рванула, слегка подкидывая тушку немца.
"На счет "пять", значит. Буду знать…"
Мотоцикл рокотал с треском, взревывая, и скоро выкатился в чисто поле.
В стороне утюжил траву "Ганомаг", а Быков погнал дальше по дороге, огибая следующую рощу.
Ушел? Вроде ушел. Со стороны-то фашист фашистом.
На ходу сбросив с себя каску, Григорий понесся дальше, ныряя в низины и стараясь не соваться на вершины холмов.
Через пару километров дорога свернула на запад, и Быков съехал с колеи, покатил по зараставшей травою пашне – его курс лежал на восток…
…Проехать он успел километров тридцать, после чего мотоцикл заглох – кончился бензин.
Положив на плечо пулемет – пригодится в хозяйстве, – Григорий пошагал пешком.
"Астра"… "Шмайссер"… "МГ-42"…
Быков усмехнулся:
"Вооружен и очень опасен!"
За высоким, плоским холмом открылся большой лесной массив. Григорий сразу повеселел.
"Чем дальше в лес, тем толще партизаны!"
Это вам не европейские лески, ухоженные, будто скверы.
Тут – кущи. Чащи. Дебри.
Уходя подальше, Быков не терял бдительности.
Немцы вокруг. Их тут целая армия. А лес…
Что – лес? Лес и прочесать можно.
Особенно, когда станет известно, на кого облава.
Аж на самого Василия Сталина! Не абы как…
Железяки были тяжелы, но куда без них?
Тревожное чувство потерянности, оторванности владело Быковым.
Когда немецкие бомберы вдруг учиняют налет на аэродром и ты ищешь ближайшую щель, чтобы забиться поглубже, то клянешь фрицев, переживаешь страх и злость, однако же знаешь, что скоро встанешь и отряхнешься, а вокруг свои.
Не дай бог, осколком заденет или контузит ненароком – помогут.
Оттащат, донесут, перевяжут, скажут ворчливо: "Бывает, браток…"
И уже как будто легчает. А тут…
Григорий шагал весь остаток дня, до самого вечера.
Когда начало темнеть, стал подыскивать, где бы устроиться на ночь, и тут до него донесся скрип колодезного "журавля".
Пройдя всего метров пятьдесят, Быков вышел на опушку.
Дальше открывалась большая поляна, со всех сторон окруженная лесом, а посередине скучились серые избы да клети, да амбары с коровниками.
Деревня.
С севера деревушку обтекала речка, через нее был переброшен бревенчатый мост, а дальше в лес уходила дорога.
Григорий внимательно пригляделся, высматривая немцев, но не увидел "вооруженных сил противника".
Зато услышал их – печальную мелодию на губной гармошке мог сыграть только Ганс какой-нибудь или Отто.
У Иванов в ходу иная гармонь.
Теперь, когда Быков пристально понаблюдал за жизнью затерянного населенного пункта, заметны стали неразличимые ранее детали.
"Опель" на спущенных шинах, пристроившийся за стогом сена, красный флаг со свастикой в белом круге, прибитый над крыльцом самой большой избы.
А это что торчит из-за сарая? Пушка? Танк, скорее.
Так и есть – с оглушительным лязгом захлопнулся люк, и чумазый механик-водитель громко доложил:
– Масло вышло, герр лейтенант!
– Утром должны доставить, Шмульке. Готовь все, что надо.
– Слушаюсь, герр лейтенант!
И снова тихо.
Ни лая собачьего, ни мычанья коровьего, ни крика петушиного.
Все сожрали. Может, и пса умяли…
Шмульке неторопливо подошел к "Опелю" и запрыгнул в кузов. Повозившись, он соскочил обратно, уже с банкой в руке.
"Однако…"
Дождавшись темноты, Быков припрятал пулемет и налегке двинулся к грузовику.
Прислушался и махнул через борт.
Кузов был забит ящиками и мягкими тюками.
На ощупь открыв вместилище для консервных банок, Григорий прихватил парочку, поставил на дощатый кузов и решил пошарить еще.
Осторожно поставив ногу на тюк, он добился того, что "тюк" вздрогнул и сказал спросонья:
– Шмульке, ты угомонишься когда-нибудь или нет?
– Да, да… – прошептал Быков. – Ухожу…
– Поспать не дает…
Прихватив банки, Григорий ретировался, выдохнув уже на земле.
Черт бы побрал этого фрица! Нашел себе лежку, засранец…
Вернувшись в лес, Быков осторожно, прикрываясь, чиркнул зажигалкой.
Хоть глянуть, что ему на ужин досталось. Ого!
Бекон! И ананасы в сиропе! Живем…
Эх, еще бы хлебца…
"Ага, – самокритично хмыкнул Быков, – и чаю с пирожными!"
Умяв ломтики бекона, закусив кусочками ананаса, он запил яство сладким компотом. Недурно.
И отбой.
Проворочавшись на скудной постели из охапки травы, Григорий сдался за полночь.
Вздохнув, он подложил руки под голову и уставился в звездное небо. Удивительно…
В прошлый век перекинуло, а созвездия те же.
Ничтожен срок жизни человеческой, чтобы небесные светила хоть на чуток сдвинулись, ломая привычный рисунок Большой Медведицы или Кассиопеи.
Поразмышляв на сию возвышенную тему, Быков вернулся к прежнему беспокойству, тому самому, что мешало заснуть.
Маленков.
Кто он сейчас? Секретарь ЦК? Руководитель секретного аппарата Коминтерна? Член Главного Военного Совета РККА?
И что с того?
На кой ему Васька Сталин? Или Маленков уже сейчас спелся с Хрущевым?
Десять лет спустя именно мордастый Маленков с лысым Хрущевым решат, что не только Берия с Жуковым их враги да конкуренты, но и младший сын почившего Сталина.
И заделают Васе такую козу, что тот не оклемается и отдаст Богу душу в сорок с лишним.
Но сейчас… Не рано ли?
С другой стороны, что он знает о реальной истории СССР?
Разве остались доказательства того, что царя и помещиков в России свергали за доллары, фунты, йены и марки?
Кто же доверит архивам подобные "информационные бомбы"?
Так и с Маленковым. Никаких документов о заговоре против Сталина никто никогда не писал.
Кто же сам себе приговор вздумает подмахнуть?
Выходит, что ничего-то мы не знаем ни про Маленкова, ни про Хрущева.
Всю правду знали лишь они сами.
Может, они и в той истории, которую учил в школе Гриша Быков, тоже интриговали против Васьки Сталина, пытались похитить его, дабы использовать… ну, хотя бы для грубого шантажа.
Кто это знает? Кто даст ответ?
Интересно, что все вроде были в курсе, что тайная оппозиция Сталину – и в ЦК ВКП(б), и в Совнаркоме, и в Верховном Совете – существует, но вот назвать этих оппозиционеров поименно не получалось.
Между тем Маленков вполне подходит на роль одного из видных врагов Иосифа Виссарионовича.
Вспомнить хотя бы "Авиационное дело". Ведь это Маленков чуть ли не всю войну посылал на фронт бракованные, недоделанные самолеты.
Бывало, что с истребителя прямо в полете слезала обшивка, оставляя от крыльев один каркас. Или сборка была такой, что хуже выглядели только будущие "Жигули".
Но пилоты вылетали на этих "ведрах с гайками" бить врага!
А разбивались сами.
Так что, Маленков – враг народа? Или просто трусливый чиновник, напрягавший авиапром, чтобы заводы клепали самолеты любой ценой, лишь бы побольше? А черт его знает…
Или взять "Ленинградское дело", когда этот зажравшийся номенклатурщик выступил против героев блокады.
Считал кто, сколько блокадников расстреляли по приказу "Мордастого"? А сколько летчиков разбилось? А евреев-антифашистов, погибших по его вине, считали?
В общем, сволочь та еще. И не давит же на него страшный "груз 200"…
Тут даже один интересный вывод напрашивается.
Хрущева ли числить в заговорщиках? Или Маленкова?
Как ни крути, как ни верти, а к 50 годам именно "Мордастый" станет вторым в стране после Сталина.
С другой стороны, впервые Маленков так и не сумеет выдвинуться.
Не дано. Харя-то у него здоровая, а вот харизмы маловато будет.
Но это все так, политика. Ему-то что делать?
Как противостоять альянсу Мордастого с Лысым?
Берии нажаловаться? А толку?
Выкрутятся же… А ему может "прилететь"…
Нет, тут надо действовать хитро, продуманно…
С этой мыслью Быков и уснул.
Он проснулся на рассвете, из-за того, что продрог – роса была обильная.
Тихонечко сделав зарядку, Быков доел припасы, прикопал баночки и скрытно двинулся вокруг деревни.
Едва он обошел ее, замечая на огородах редких старух да стариков, как послышался гул автомобиля.
Взревывая, мощный "Бюссинг" проехал мост и развернулся.
Показалось около десятка немцев.
Громко болтая и смеясь, они выгрузили три бочки – с маслом и горючим.
Григорий поспешил продолжить свой путь, топая вдоль дороги.
Не сразу, но он нашел-таки подходящее место – здесь колея резко заворачивала, и придорожные кусты выглядели изрядно потрепанными. Видно, машины цепляли их бортами.
То, что ему и надо. Если выскочить на дорогу из кустов, то водитель с экспедитором, или кто он там, не заметят ничего в зеркальцах заднего вида.
А чего "Бюссингу" порожняком ехать? Правильно?
Пускай его подбросит… Хотя бы до аэродрома.
А там видно будет.
Кое-как пристроив за спиной ручной пулемет, Быков приготовился к "автостопу".
Только бы в кузове никого не было…
Вскоре Григорий расслышал близившийся рев мотора.
Качаясь и переваливаясь, "Бюссинг" одолевал проселок.
Да, машинка, это тебе не автобан!
Рыча и пыхая горячим чадом, грузовик проследовал мимо и свернул, царапая бортом кусты.
Быков выскочил на дорогу и припустил за машиной. Та не гнала, и вскоре он вцепился обеими руками в задний борт.
Поднапрягся, вытянул себя наверх и перескочил в кузов.
Там, покачиваясь на тюках с нестиранным бельем, задумчиво лежал немец в пилотке и с ромашкой в зубах.
Увидав русского, он цветок выронил, а больше ничего и не поспевал.
– Аллес, аллес, – пролепетал он, – Гитлер капут!
Быков молча упал на колени рядом с ним и вцепился пальцами в хилую шейку.
Возможно, на этом солдатике и нет крови, но он носит форму вермахта. Стало быть, враг.
Немец обмяк, и Григорий размял пальцы, после чего завалил труп тюками. Порядок…
Орднунг юбер аллес.
Подвывая мотором, "Бюссинг" вынырнул из леса, сворачивая на широкую просеку.
Потом и она осталась за спиной – обширное травянистое пространство раскинулось вокруг.
Грузовик прибавил скорости и покатил на восток, слегка забирая к северу – в той стороне снова тянулась зубчатая полоса леса.
Над ним кружила пара самолетов. Аэродром.
Не сказав спасибо, Быков спрыгнул в укромном месте и юркнул в чащу.
Сначала – разведка.
К летному полю он вышел где-то около полудня, если не позже. Лесок оказался почище иной штурмполосы – коряги, овраги, болотца, бурелом…
Вблизи самого аэродрома деревья были выпилены, оставляя широкую полосу, которую засветло не пересечешь – часовые с вышек мигом засекут.
Дальше тянулась ограда, затканная колючей проволокой, за ней стояли приземистые склады, бараки для обслуги и пилотов.
В широкие просветы между дощатыми зданиями проглядывали самолеты.
Быкову были видны два "фоккера", и еще нос бомбовоза просматривался, "Хейнкеля-111".
Ну, с "Фокке-Вульфом" он, скорее всего, справится. Лишь бы тот заправленным стоял.
Все самолеты более-менее одинаковы. Немецкие даже удобнее – в кабинах все продуманно, все сделано для того, чтобы облегчить жизнь не конструктору, а пилоту.
Но здесь не лучшее место для просачивания на ту сторону – вышка больно уж близко. А если на ней еще и прожектор имеется…
"Будем искать!"
Прячась за деревьями и кустами, Григорий прошел метров сто, огибая аэродром.
А вот тут, кажется, подходяще.
На месте вышки виднелась глубокая воронка от бомбы, обрывки проволоки скручивались по сторонам, словно распахивая колючие объятия.
Милости просим, камрад!
Быков тихонько удалился в лесок, забился под колючие лапы единственной елки и притих.
Закрыл глаза, принуждая себя успокоиться.
Надо дождаться, пока стемнеет…
Светало рано, но и темнело тоже быстро.
Едва солнце кануло за горизонт, все вокруг объял сумрак, утопил мир в густой сапфировой синеве.
На аэродроме вспыхивали и гасли прожектора, ревели моторы.
Именно сейчас, с подходом ночи, жизнь за колючей проволокой забурлила.
Надо полагать, отсюда взлетали "Хейнкели" и "Юнкерсы", что бомбили Ярославль и Горький.
Из леса Быков выполз и медленно приблизился к воронке.
Орднунг – орднунгом, а колючую проволоку так и не натянули по новой.
Ну, нам же лучше…
Измазавшись в траве и глине, Григорий выбрался к складу, представлявшему собой большой навес над бочками с горючим.
Его охранял пулеметчик, засевший за мешками с песком, а по натоптанной тропе бродил дозорный с карабином на плече.
Туда и обратно, туда и обратно. Ходит, как заведенный.
Дождавшись, пока часовой повернется к нему спиной, направляясь "туда", Быков на цыпочках прошел к бараку, пахнувшему свежеспиленным деревом, и приник к стене.