Господи, да он что, всерьез об этом помышляет?!
А что же делать, дружище Григорий?
Знать и даже не попытаться спасти "старшего брата"?
Да, Яков ему – Быкову – никто, но для Иосифа Виссарионовича это большая потеря.
Только в 45-м ему станет известна судьба старшего сына.
Это вранье, что Сталин был бездушным диктатором.
Либерасты и не такого насочиняли, вот только верить их "креативной" брехне не стоит.
Когда в 32-м Надежда Алиллуева, мать Василия, покончила с собой, Сталин рыдал на ее похоронах – любил, дуру такую.
А маленький Васька обнимал отца и уговаривал того не плакать…
Да, Иосиф Виссарионович объявил всех сдавшихся в плен предателями, но, может, он смягчит подобный максимализм, если вернуть ему старшенького?..
Не все же сдавались сами, по своей воле.
Яков угодил к немцам в плен раненым, находясь без сознания. Такое с любым героем случиться может, даже с самым крутым и наихрабрейшим.
Вернуть отцу сына – дело благое.
И провернуть всю операцию должен именно он, Григорий Быков. Он же – Василий Сталин…
Только…
"Колорад" снова глянул на самолеты.
Нет, "Яки" не годятся.
После налета на Заксенхаузен боекомплект иссякнет, а дорога домой – долгая.
И, если их встретят на обратном пути те же "мессеры", куда деваться?
Есть, правда, в СССР подходящий истребитель… "И-185".
Или, памятуя, что нынче в моду вошло называть самолеты по фамилии конструктора, "По-7".
Это самолет-мечта.
Вооруженный тремя пушками и мощным мотором, он летал… летает быстрее и "Яков", и хваленых "Ла-5", и немецких "Мессершмиттов".
Он – лучший.
Беда в том, что конструктор Поликарпов, уже разок, еще до войны, создавший лучший в мире истребитель "И-16", беспартийный товарищ. К тому же открыто верит в Бога.
Естественно, что конструкторы пролетарского происхождения вытолкали Поликарпова из ближнего круга.
Особой пронырливостью отличается Яковлев – этот везде пролезет.
Спору нет, его "Як-9" – хорошая машина.
Но с "По-7" он даже рядом не стоял.
Вот если бы собрать группу из восьми поликарповских машин да подговорить пилотов 4-й эскадрильи…
Завтра ж все равно перебазируемся в Малино.
Отдохнем малость и станем переучиваться на "Ла-5" – начинается подготовка к битве, которую потом назовут "Курской дугой".
Время самое подходящее!
Когда полк на фронт пошлют, будет уже не до спасения старшего лейтенанта Джугашвили.
Авантюра чистой воды!
Очень похоже на выкрутасы Васьки Сталина.
Балбес был тот еще…
Или прокатит?
Два раза такую миссию не провернуть, не исполнить.
Но однажды – можно. Взяться, что ли?
Быков вздохнул.
А куда ж он денется…
21 марта группа летчиков 32-го гвардейского авиаполка в составе полковника Сталина, подполковника Власова, майора Бабкова, старлея Орехова и капитана Баклана на участке Калинин – Москва сопровождала правительственный "Дуглас", на котором летел командующий ПВО генерал Громадин.
23 марта полк перебазировался на отдых под город Осташков Калининской области, где летчики полка сдали большую часть своих истребителей "Як-1", "Як-3" и "Як-9" другому авиаполку и на транспортных самолетах перелетели в подмосковные Люберцы для укомплектования полка людьми и боевой техникой.
Приказ НКО СССР
Главнокомандующему ВВС Красной Армии маршалу авиации тов. Новикову А.А.
Приказываю:
1) Снять с должности командира авиационного полка полковника В.И. Сталина, согласно его рапорту, и перевести командиром 4-й эскадрильи 32 гиап.
2) Назначить командиром 32 гиап майора В.П. Бабкова.
3) С 23 марта перебазировать полк на аэродром Малино, где в целях унификации авиационной техники в 3 гиад летчики полка приступят к переучиванию на истребители Ла-5.
4) Исполнение донести.
Москва, Кремль. И.В. Сталин
Глава 7 "Флигер"
Немцы резко снизили активность к 23-му, их самолеты появлялись время от времени, в особенности разведчики-"рамы", но того наплыва, когда бомбовозы прут волна за волной, не было.
Это Быков чувствовал по себе: позавчера было пять боевых вылетов, вчера три, а сегодня – ни одного.
Каникулы.
А посему 32-й гвардейский перебазировался под Осташков без лишних нервов и потерь.
Потом махнули в Люберцы.
После обеда – горохового пюре с жареным луком и тернового киселя – летчики сидели на чехлах под крыльями самолетов и ждали команды.
После заседания с комдивом подъехал Бабков и сказал:
– Возьмите карты! Нам назначен аэродром Малино-1. Порядок вылета отсюда следующий: первыми взлетают первая и вторая эскадрильи, за ними – третья и четвертая. Вопросов нет? Всем по самолетам! Взлетать сразу за мной!
Батальон БАО, ремонтные мастерские и прочий "обоз" полка отправились в Малино по сухопутью.
Летуны следовали по прямой, небом.
Аэродром Малино никакими изысками не поражал, подобных ему понастроили вокруг Москвы порядком, еще с лета 41-го.
Целую сеть ВВП создали, расстарались для 6-го истребительного авиационного корпуса ПВО, защищавшего столицу.
С высоты не сразу-то и разглядишь этот самый Малино-1, куда лучше виден был ложный аэродром невдалеке, у деревни Никола-Те– тели.
Летный состав истребителей ПВО и на земле был ближе к Богу, расположившись в бывшей церкви Успения Богородицы.
Вокруг храма были нарыты щели для укрытия – вдруг немчура налетит.
Весь день после прилета Быкову и вздохнуть было некогда – ворох бумаг подмахнуть, пилотов устроить, к линейке новеньких "Ла-5 ФН" сходить, ознакомиться вприглядку.
Только на следующее утро Григорию удалось поймать Бабкова и выпросить у того увольнительную.
Майор согласился сразу, тут же добавив, что завтра надо вернуться "строго обязательно".
– Буду, как штык, – пообещал "Колорад" и отбыл в Москву на потрепанном "ЗИС-101" – бывшем таксомоторе, мобилизованном для нужд фронта.
Столица выглядела именно так, как ее показывали в старых фильмах "про войну" – посуровевшей, затаившейся, "сосредотачивавшейся".
Быкова умилял "частный сектор", все эти домишки с огородиками, заполонившие окраины Москвы.
Да и в центре далеко не все было узнаваемо.
Ни "сталинских высоток", вроде МГУ, ни тем более Останкинской телебашни или "книжек" на Калининском.
Силуэт московский был совсем иным, и нужно было приглядываться, чтобы заметить нечто знакомое.
Хотя в самом центре примет времени хватало – гостиница "Москва", Центральный телеграф, здание Госплана, ГУМ и Кремль.
Тут почти ничего не изменилось для "путешественника во времени".
Глянув в зеркальце заднего вида, Быков заметил маленький юркий "Опель".
Не обгоняя "ЗИС" и не особо удаляясь, "Опель" ехал следом, как привязанный.
Слежка, что ли? А мы сейчас проверим…
Плавно завернув за угол, Григорий дал газу.
Пронесся по улице, свернул в переулок. Еще разок свернул и еще…
Оторвался вроде.
Припарковавшись, Григорий вышел и направился к деревянной телефонной будке.
Закрыв за собой скрипучую дверцу, вынул записную книжку, доставшуюся ему "в наследство" от Василия Сталина.
Телефонных номеров там было немного, и все удивляли малым количеством цифр. Зато присутствовали буквы.
Ага! Вот тот, кто ему нужен.
"Павел Анатольевич", в скобках – "Андрей".
Оперативный псевдоним Судоплатова, знаменитейшего советского разведчика, диверсанта и осназовца.
С началом войны Судоплатов возглавил ОМСБОН – Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения.
Отряды ОМСБОН шныряли у немцев по тылам, помогали партизанам и громили, громили врага.
Почти полторы тысячи эшелонов пущено под откос, уничтожены тысячи грузовиков, многие десятки танков и броневиков, сбито полсотни самолетов, взорвано триста с лишним мостов, разгромлено сто двадцать гарнизонов, убито сто тридцать тысяч солдат и офицеров вермахта.
Каково?
Ныне Судоплатов, пребывая в должности комиссара госбезопасности 3-го ранга, рулил Особой группой при наркоме, то бишь 4-м управлением НКВД, занятым террором и диверсиями в тылу противника.
И кто, кроме Павла Анатольевича, мог помочь Василию Сталину в благородном деле, спасении Якова Джугашвили?
Опустив в щелку монету в 15 копеек, Григорий набрал номер. Насчитал два гудка, пока не прорезался спокойный, холодноватый голос:
– Судоплатов слушает.
– Здравствуйте, "Андрей", – сказал Быков.
После секундного замешательства Павел Анатольевич осторожно проговорил:
– Помехи на линии, не узнаю голос…
– "Флигер", – назвал Григорий собственный код Василия, под которым того "вели" чекисты.
– Вот теперь узнал!
– Надо поговорить, "Андрей".
– Это важно?
– Очень.
– Где?
– На "дальней даче".
– Заметано. Но не раньше девяти.
– Буду ждать.
Положив трубку, Быков вернулся к машине.
Постоял, подумал, повздыхал…
Было нужно съездить еще на одну встречу.
С женой.
Быков-то давно разведен, а вот Сталин еще нет, хотя дело идет к тому.
И что ему делать с бедной женщиной?
Жить с ней он точно не будет, это ясно, но…
Григорий поморщился.
Вот, не хватало ему еще и семейные проблемы решать!
А придется.
Жену Василия звали Галей. Галиной Бурдонской.
Фамилия шла от прадеда Бурдонэ, пришедшего в Россию с Наполеоном.
Раненый французский солдат задержался в Волоколамске, да там и женился.
Галю Василий называл "Рыжулей"…
Быков задумчиво посмотрел в сторону Кремля, чьи звезды сияли над крышами.
Бурдонская жила неподалеку, на улице Горького, в трехкомнатной квартире над магазином "Сыры".
Свекор лично оплачивал довольствие невестки и няню для внука Сашки да внучки Нади – Иосиф Виссарионович, зная нрав Василия, не хотел, чтобы Галина с мужем жила.
Быков вздохнул.
Самое неприятное в его положении – это брать на себя чужие грехи, чужие измены.
Он-то ни в чем не виноват перед Галиной, но не скажешь же ей правду…
Проехав немного, Григорий вышел, постоял, оглядывая дом, и прошел во двор.
В парадном было чисто, тихо и гулко. Поднявшись, он постучал, чувствуя отчаянное желание уйти.
– Кто там? – послышался приятный женский голос.
– Я, – ответил Быков.
Дверь быстро открылась, и на пороге оказалась миловидная девушка.
Невысокую, кареглазую, с рыжеватыми волосами, ее нельзя было назвать красавицей – Галина брала обаянием и тем шармом, что достался ей по наследству от предка-француза.
– Здравствуй, Галя, – затрудненно сказал Григорий.
– Здравствуй! – обрадованно ответила Бурдонская. – Что же ты не заходишь?
Быков шагнул за порог квартиры, окунаясь в чужой уют, в чужое тепло.
Из дальней комнаты доносился детский смех и лепет, из кухни наплывали вкусные запахи, но вся эта жизнь принадлежала не ему.
Разувшись и повесив фуражку, Григорий подцепил тапочки.
Прошелся, шаркая, по паркету.
Заглянул в детскую…
– Папка! Папка присол! – обрадовался маленький мальчик и кинулся обнимать Быкова за ногу.
Его сестренка только глазята круглила, открывая ротик – приходила в изумление.
Григорий потрепал Надю по головенке и почувствовал, как пережало горло.
– Привет, Санек…
– Устал?
Быков обернулся.
Галина стояла в дверях, прислонившись к косяку, и с грустью смотрела на него.
С грустью и с любовью.
Василий ей изменял, придурок, а она простила…
И как быть?
Он-то хотел завести речь о разводе, так ведь язык не поворачивается…
Немного стесняясь, Быков погладил женщину по плечу.
– Странно все… – пробормотал он.
Галя прикрыла его руку своей ладонью.
– Что случилось? – спросила она с тревогой. – Я тебя не узнаю…
– А это уже не я… – криво усмехнулся Григорий.
Вернувшись в комнату, он уселся на диван, сложил руки на коленях.
Галина пристроилась рядом.
– Пятого марта меня… не стало будто, – еле выговорил Быков, стараясь соблюсти баланс между ненужной правдой и целительной выдумкой.
– Глянул в зеркало, а лицо не мое, – он отер ладонями щеки. – Достал удостоверение – "Василий Сталин"…
– Господи… – запричитала Галина. – Ты потерял память?!
– Все лучше… и хуже.
– А что хуже?
– Я обрел память другого человека, тоже летчика.
– Вася…
– Я не Вася. Меня зовут Григорий Быков.
Галина прикрыла щеки ладонями, словно не желая выдать их бледность.
– Ч-черт! – скривился Быков. – По-дурацки себя чувствую!
– Васенька… То есть… О, Господи…
– Галя, я не сошел с ума. Хочешь правду?
– Хочу.
– Я шел сюда, чтобы поговорить о разводе.
– Я…
– Ты милая, хорошая, но я тебя не знаю.
– И ничего не чувствуешь? Совсем-совсем ничего?
– Вину. И неловкость.
– И все-таки ты пришел…
– Пришел… А тут Сашка твой, дочка… Надя, да?
– Да… – глаза у Бурдонской заблестели.
Быков фыркнул и покачал головой.
– Т-твою медь… Прости, вырвалось.
– Пустяки какие.
– Сидит Вася Сталин и чушь глаголит…
– У меня тоже мысль промелькнула, что все это розыгрыш, или у тебя что-то… Ну, контузило тебя, что ли… Или спьяну.
– Я не пью.
– Вижу. Я бы сразу поняла, если бы ты… вы хоть сто грамм…
Быков уловил это "ты – вы".
– Ты мне веришь?
– Все это так странно, – вздохнула Галина, оправляя платье на коленях. – Но… Ты даже в дверь постучал не так, как Вася. И смотрел не так, и говорил иначе… У тебя даже походка изменилась. И… Ты погладил Надю по головке…
– Я девочек люблю, – улыбнулся Григорий.
– А Вася сына хотел… Говорил, если будет девочка, чтоб обратно в роддом отнесла…
Галина всхлипнула.
– Не плачь…
– Не буду… Что же нам делать-то?
– Помогать я вам буду обязательно…
– Да у нас все есть…
– Навещать, если ты не против.
– Ну, конечно!
– Спасибо.
– За что?
– За доверие. Ты первая, кому я сказал правду.
– Спасибо…
Григорий невесело рассмеялся.
– Но зачем все это произошло с тобой? Я не спрашиваю, как, но почему? Или за что?
– Не знаю. Но мне очень, очень трудно.
– Вижу…
– Я даже "ты" выговариваю с трудом.
– И я…
Они оба замолчали.
Быков откинулся на спинку дивана, стал оглядывать потолок, люстру, шторы на окнах, стол на точеных ножках, покрытый камчатной скатертью, знакомую по кинофильмам радиоточку – черную бумажную "тарелку".
– Тебе все это незнакомо, да? – тихо спросила Галина.
Григорий кивнул.
– Бедненький…
– Ты только за меня не переживай, – улыбнулся Быков. – Я справлюсь.
– Скажи… Вот ты жил себе, жил, а потом вдруг очутился… в нем?
– Был боевой вылет. И вдруг – я уже в "Яке".
– А… сколько тебе лет?
– Пятьдесят пять будет. Осенью.
– Вот почему у тебя глаза такие…
– Какие?
– Печальные. Знаешь, такое впечатление, как будто я во сне. Или в сказке… И мне хочется, чтобы это была добрая сказка.
– Мне тоже.
– Расскажи о себе.
Самое удивительное, что Быков, товарищ молчаливый и неразговорчивый, не колебался, сидя рядом с Галиной.
Он хотел все выложить, поделиться, как говорят женщины. Именно поделиться, разделить с кем-то хоть часть той ноши, что гнула душу.
– Не знаю, стоит ли… – все-таки пококетничал он для порядка.
– Почему?
– Врать не хочу, а правда… Она еще страньше.
– Вот! – торжествующе сказала Галя. – Это же слова Алисы!
– Ну, да.
– А кто написал "Алису в Стране чудес"?
– Льюис Кэрролл, – пожал плечами Быков.
– Вот! – повторила женщина. – Вася очень мало читал.
– А-а…
– Так ты расскажешь?
Григорий вздохнул.
– Я родился в одна тысяча девятьсот шестьдесят первом году.
– К-как?
– Так, – развел руками Быков.
Сейчас он чувствовал блаженное опустошение – и облегчение. Освободившись от тяготившей его истины, он словно наяву сбросил с плеч тяжеленный рюкзак.
– Так ты из будущего?!
– Оттуда.
– Бож-же мой… Тогда… У меня голова кружится… Слушай, но тогда ты знаешь, что будет!
– Историю я учил на "тройку".
– Историю? А, ну да, это же все для тебя – прошлое…
– Прошлое, как прошлое. Гордиться можно.
– А когда кончится война, помнишь?
– В сорок пятом. Девятого мая.
– Как долго еще… А что будет с нами? Со мной?
Быков помрачнел.
– Мне бы не хотелось…
– Да почему?
– Ну, я будто наговариваю на Василия.
– Григорий… Мне-то ты можешь сказать? А я – никому, ни за что!
– Вы расстались бы через год, – неохотно проговорил Быков. – И Василий забрал бы детей.
– Вот как…
– Не думай о нем хуже… Тьфу ты! О ком?
– Григорий, можешь мне не верить, но я тебе верю. Смешно сказала, правда?
– Эх, Галя… Десять лет спустя Сталин умрет.
– О-ох! Иосиф Виссарионович?
– Он. И Василия арестуют.
– За что?
– За страх свой, за ничтожество.
– А-а… Сталина боялись, так хоть сыну его отомстить?
– Именно.
Галя зябко потерла ладонями плечи.
– Что ежишься? – улыбнулся Быков.
– Боюсь… Все такое огромное вокруг, страшное… И я не хочу тебя потерять, кто бы ты ни был.
– Ну, я так просто не дамся. Если выживу, конечно…
Галя положила ему ладонь на плечо и очень серьезно сказала:
– Выживи, пожалуйста. И… приходи. Мы будем ждать.
Григорий покинул Бурдонскую во встрепанных чувствах.
Он и ругал себя за излишнюю болтливость и радовался, что избавился, наконец, от своей ноши, от своего клейма.
Нет, он все сделал правильно, а Галина его не предаст.
Поверила ли она ему на самом деле, или женщину поразило то чудесное, необъяснимое, что произошло с ним? Бог весть…
Вздохнув, Быков завел двигатель.
Нужно было нанести еще один визит.
В доме № 5 по Малому Патриаршему переулку был прописан Николай Николаевич Поликарпов, директор и генеральный конструктор авиазавода, профессор и завкафедрой МАИ.
И – "король истребителей".
Поликарпов был подлинным творцом, а его самолеты – красивыми, быстрыми, легкими в управлении, простыми.
Совершенными.
Небрежно кивнув охраннику в парадном, Григорий поднялся и нажал медную кнопку у дверей, обитых кожей.
Звонок слышен не был, но вскоре щелкнул замок, и перед Быковым предстал авиаконструктор.
В ношенном, но опрятном костюме Николай Николаевич выглядел не профессором, а, скорее, рядовым инженером.