Нередко те, кто вволю похлебал лагерной похлебки, начинают задумываться о смысле жизни, о предназначении человека. Пусть коряво, но начинают вживаться в нормальную человеческую среду. Ну, а те, кто не способен осознать, что ж, пусть глотает "тюремную романтику" до рвоты. Глядишь, в каком ни будь воплощении, душа очнется от забытья, взбунтуется против такого образа жизни. И в очередной командировке души на землю, понесут из роддома счастливые родители не будущего извращенца, деграданта, наркомана, а светлую проявленную личность – надежду людей всего мира.
Сергей Николаевич, испытывая неловкость, выбрал себе пальто, с довольно приличным воротником, костюм, брюки, крепкие сапоги. Ему их посоветовал взять тот же завхоз, мол, практичнее, да и зимой в них теплее. Навернул теплые портянки, и вот он, настоящий Ташкент. Да и по своему опыту ученый хорошо знал, если телу холодно, это еще терпимо. А вот если ноги задубели – то все, жди беды. В финчасти ему даже деньги выдали на дорогу. Вроде бы как зарплата за работу врача. Не сказать, что бы уж очень много, но на проезд достаточно. Отметиться пару раз в вагоне – ресторане хватит, да и чуть – чуть останется. Справка, разумеется, первое дело. Без нее любой милиционер тут же за цугундер ухватит. И будет прав. Да и любой служитель закона своим наметанным глазом сразу вычленит из толпы свежеявленного вольника. Сергей Николаевич даже успел с коллегами медиками отметить свое освобождение. Все таки, плох тот врач, у которого в заначке спирта не сыщется. Тайком ему передали несколько писем домашним. Профессор пообещал их отправить сразу же из Беломорска с почтового вокзального отделения. Ночью ему не спалось. Лишь под утро прикрыл глаза. Простился быстро с товарищами, которые не скрывали своей зависти. Вот свезло ему, так свезло! Волю человеку дали!
Иванцов опять же на основании только ему ведомых фактов и предположений предрек, что амнистия может быть многим. Дальше все было как во сне.
Открытая калитка. Воздух свободы. Попутная машина до аэродрома.
Оказывается, главному церберу тюрьмы Куракову надо было по делам в поселок. Грузовик весело бежал по накатанной зимней дороге. Хлопал под напором воздуха брезент, пела душа. На заснеженном поле уже прогревал моторы гражданский вариант Р – 5, с закрытой кабиной для нескольких пассажиров. Карповскому помогли занять узкое сиденье. Сзади разместились еще два человека. Двигатель самолета зарычал, самолет еще несколько раз дернулся, и легко взмыл в небо. Профессор, до одури нюхал эту самую свободу, в виде специфического запаха авиационного бензина, масла и прочих эфирных составляющих. Из кабины видел наплывающий берег, ослепительно белый в торосах лед. Дальше показалось море. В этом году оно замерзло чуть позже обычного. Как говорили местные поморы – встало. Мелькали под крыльями острова с церквями, часовнями и длинными бараками. Сергей Николаевич несколько раз вытирал выступившие слезы. Что тут и говорить. Эмоции – проявление человеческой психики, естественная, так сказать, реакция на внешние и внутренние раздражители. На аэродроме Беломорска ему опять повезло. До железнодорожной станции шла машина с грузом. На этот раз в кабине место было свободным, так что ехал с комфортом. Водитель, в военной форме, оказался веселым парнем. По дороге откровенно лихачил, обгонял более медленные грузовики. На вокзале все сложилось, как нельзя удачно. Комендант станции оказался на месте, и после предъявления справки о досрочном освобождении, без лишних слов выдал билет на поезд Мурманск – Москва, и пожелал счастливого пути. До отправления время еще оставалось. Сергей Николаевич сходил на почтовое отделение, купил конверты. Попросил у миловидной улыбчивой девушки за стойкой, ручку и чернила, подписал адреса, записанные на бумажке, аккуратно положил в них письма товарищей. И опустил тут же в почтовый ящик. Еще раз поблагодарил добродушную работницу почты, направился в буфет. Не успел он уйти, как девушка перестала улыбаться, быстро открыла ящик и вынула только что брошенные незнакомцем письма. Сказала короткую фразу за дверь, и на ее место села другая женщина, теперь уже настоящий работник отделения. Сержант народного комиссариата внутренних дел Сергеева, комсомолка, мастер спорта по стрельбе из пистолета и перворазрядница по борьбе самбо, свернула в узкий коридор, и открыла незаметную дверь. Не успевший схватиться клей на клапане конверта отошел легко. Письма внимательно были перечитаны несколько раз пожилым дядькой, не отличимого от обычного счетовода макаронной фабрики. Вдобавок их сфотографировали, запечатали вновь, и спортивная девушка отнесла их в почтовый ящик.
Профессор к алкоголю большого влечения не испытывал. Как все уважающие себя люди, предпочитал выпивать в компании с интересными людьми. В этом вопросе он придерживался проверенного тезиса, не общество для вина, а вино для общества. В буфете взял стакан красного вина, оказалось довольно неплохим, плотную закуску. Эйфория захлестнула его до самых пяток. Все окружающие его люди казались такими милыми, родными, своими до мозга костей. Ну, и пусть, что они не обращают в привокзальной суете на него внимания. У каждого своя жизнь, свои заботы. Но, если бы Сергей Николаевич был внимательнее, или подобно Иванцову мог вычленять из потока событий последовательную цепочку взаимосвязанных действий, то он бы мог понять, что его вели. Вели от самой тюрьмы плотно, профессионально, так как это умеют делать спецы с большим опытом наружного наблюдения. Вот и сейчас он не обращал внимания на двух молодых людей, похожих на студентов старших курсов. Задорных, крепких, оживших героев с плакатов под броским логотипом – готов к труду и обороне! А если бы он был еще внимательнее, то признал бы в них двух солдатиков, которые помогали упаковывать ему лабораторное имущество. Но узнать их было очень нелегко. Казалось, они полностью перевоплотились в других людей. Карповский не знал самого главного. Помимо его желания его включили в систему, где он должен быть ключевым звеном. Отныне его личная, общественная и профессиональная жизнь просвечивалась до последней запятой в обычной записке, и до случайного чиха в дощатой будке сортира. Не знал он, что никогда не спящие сотрудники грозного учреждения профильтровали пассажиров поезда. На всякий случай отвели на другие маршруты лиц, которые вызвали подозрение. Постарались просветить тех, кто поедет с ним в одном вагоне. Вместо неожиданно заболевшего проводника вышел другой, старый чекист с дореволюционным опытом подпольной работы. На начальном этапе проводки в плацкарт внедрять своих не стали. Но, в последнем вагоне ждала приказа семейная пара среднего возраста. Причем, оба были медиками, и, естественно, профессиональная тема позволяла быстрее найти общий язык. Они должны были по прибытию на одну из станций, быстро покинуть вагон, переодеться, изменить внешность. И уже, "настоящими пассажирами", занять освободившееся места в купе Карповского. Таким образом, вокруг него естественным образом формировалась контролируемая среда. Все эти тонкости и хитрости спецслужбы не смог бы раскусить матерый агент панской Польши, а не то, что ученый. Довольный судьбой, сытый, а значит бесконечно добрый, Сергей Николаевич прошел на перрон. Не спеша подполз состав из новеньких сверкающих вагонов. Мощно пыхтел современный локомотив. Перед войной на железных дорогах СССР активно стал обновляться подвижной состав. Вместо старых вагонов и паровозов промышленность стала массово поставлять новые образцы. На главных линиях заменили рельсы, шпалы. Возросла скорость движения, повысилась надежность перевозок. То, что еще пять лет назад считалось рекордом, стало нормой. Нарком железнодорожных путей сообщения Каганович добился того, что по приходу составов на вокзалы местное население сверяло часы.
Ага, литерный прошел, значит двенадцать часов двадцать минут. Обед скоро. По этому показателю наши славные железнодорожники уже наступали на пятки педантичным немцам. И вообще о железнодорожниках той поры ходят настоящие легенды, словно о былинных богатырях. Старый машинист, водивший бронепоезда еще в гражданскую, убежденный коммунист Степан Иванович Акшин, например, на политбюро депо ставил на четыре кости все руководство. Воспитывал молодых лысоватых начальников, как надо правильно без загибов проводить в жизнь генеральную линию партии. И прислушивались к его словам, потому что знали, Иваныч по делу говорит.
Из тюрьмы людей вытаскивал, ибо чувствовал, за ним правда, а не за доносчиками. За свои слова и убеждения отвечал. И погиб, как герой. В августе 1941 года, выводил из под обстрела состав с ранеными солдатами. Пулеметная очередь с пикировщика разорвала ему грудную клетку. Помощник погиб на месте. А Степан Иванович держался на ногах, пока не вывел эшелон в безопасное место. Упал, и сказал кочегару:
"Леня, не могу больше. Веди сам. Помираю". Вот такие люди и есть соль нашей России. А посади его в тюрьму, он и там человеком останется. А главное, очередного сексота Ветрова из этой породы людей не сделать.
Убить можно, а согнуть – вряд ли.
Пожилой, но еще крепкий проводник в ладной форме улыбнулся Карповскому, ну, как прям, родного брата увидел.
– Ваше место товарищ, аккурат рядом с моим постом. Так, что по соседски, за чаем обращайтесь. И сахар у нас имеется. Для хороших людей не жалко.
– Спасибо, спасибо…- растрогался Сергей Николаевич. Немного отвыкший от такого вежливого обхождения. В тюрьме все больше команды в ходу – стоять, лицом к стене, руки за спину, загноблю падла! Вагон быстро наполнился пассажирами. Началась обычная суета. Шум, гам, грохот, расталкивание по полкам баулов, чемоданов, сидоров, корзинок. Потом это стихает и все ждут отправления. По своему, это волнующий момент. Есть все таки в этом своя романтика. На какой момент пассажиры сплачиваются, вливаются в братство путешественников. Очень быстро знакомятся, и, начинаются неспешные разговоры о житье – бытье, о горестях и радостях.
Уже давно психологи установили, что такое общение по своей эффективности превосходит продвинутый психотренинг. В купе, за совместной трапезой, порой под бутылочку, под неспешный разговор под стук колес, безо всякого усилия и насилия выплескивается наружу то, что пряталось все это время под черепной коробкой. Маскировалось. И посоветуют тебе, и, примут близко к сердцу печаль твою, разделят горе твое. Точно так же как и ты сам поддержишь собеседника в сложный момент его жизни. А когда компания добрая образуется, то и расстаются чуть ли не слезами. Сойдешь с поезда, а на душе легче, будто груз тяжелый сбросил. А коль пассажирка очаровательная попадется, да в душу западет, тут уж долго будешь помнить. Годы пройдут, а образ очаровательной незнакомки перед глазами так и колышется. Не случайно же прожженный жучара, морда чекистская Якимов предложил для Карпинского такой вариант врастания в среду после нескольких лет отсидки. Пока едет, по дороге, глядишь малость отмякнет.
Первые отрицательные эмоции притихнут. Мозг в спокойствие малость придет. Да если еще при этом незаметно на нужные темы поговорить, настроить товарища на нужный лад, то пол – дела, считай, сделано.
Однако, психология рулит, и психоанализ процветает.
Сергей Николаевич обустроился быстро. Да, и, вещей у него, по правде говоря, немного. Пальто, чемоданчик неказистый, от безвестного владельца доставшийся, вот, пожалуй, и все. А вот у соседа по купе, наоборот, всего с избытком. Помимо огромного заплечного мешка, два огромных чемодана, точнее ящика с веревочными ручками, и, еще, две сумки полевые крест – накрест. Чисто моряк в гражданской войне с пулеметными лентами. Удивительно, как только донес. Конечно, выглядел он колоритно, заросший бородой, обветренный, одежда необычная, длинная куртка с капюшоном, шапка меховая чрезвычайной лохматости. От него пахло рыбой, водорослями, пережженным салом, морем и несокрушимым здоровьем.
– Не побеспокою? – обратился он к профессору. – Вещей много. Из экспедиции возвращаюсь. Образцы везу. Извиняюсь, не представился. Павел Михайлович Романов, кандидат наук по астрономии. Проводим наблюдения на Новой Земле.
– Сергей Николаевич Карповский, профессор медицины. Психиатр. Можно сказать, тоже возвращаюсь из научной, гм-м, экспедиции.
– Ну, мы с вами коллеги.- Заулыбался бородач. – Я сразу с гидроплана на поезд. В институте срочно затребовали образцы. Наши геологи что – то там обнаружили. А я вот наблюдения за высшими сферами небесными провожу.
В купе зашел проводник и поставил перед пассажирами два стакана с горячим чаем.
– Смотрю, чай наш не берете. Многие пассажиры по третьему разу прибегают. Может, не нравится, так вы скажите. Чай у нас и в самом деле добрый. О – о, да и у вас на столе пусто. Я мигом.
Проводник выскочил, и через три минуты вернулся с большим кульком.
– Вот, жена в дорогу приготовила. На месяц хватит. Мне одному не осилить. Не побрезгуйте. А, то право слово, неудобно мне. Я, значит, один объедаться буду, а, вы с голоду загибаться. Не по нашему. Не по советски.
– Мы в ресторан сходим. Деньги у нас есть, – словно оправдываясь, зачастил Карповский.
– В самом деле, неудобно нам, – поддержал профессора астроном.
– Не обижайте меня отказом. А вдруг с вами от голода плохо в дороге будет. Скажут, не доглядел, за нашими учеными. А у вас, я так понимаю, дело государственное. Вон, из экспедиций всяких едете. – Проводник торжественно поднял вверх указательный палец, мол, понимаем всю важность текущего момента.
Бородач вынул из сумки бутылку.
– Тогда и мы вас приглашаем посидеть.
– По службе нам нельзя никак. Вот сменщик придет, и на махонький глоточек, посижу. Мне и самому интересно с ученым людом пообщаться. Я научные статьи в газетах всегда читаю.
Глава четвертая
Сменщик у проводника, к удивлению, пришел очень быстро. Через пять минут Ефим Михайлович, так звали работника ж\д отрасли, уже сидел с учеными и поддерживал задушевный разговор. Собеседником он оказался интересным, и весьма начитанным. Хорошо разбирался в научных проблемах, чем вызвал у пассажиров уважение к своей скромной персоне. Вот только к водочке, действительно, отнесся с прохладцей. Делал по маленькому глоточку. Зато ловко и умело подливал ученой братии.
– Смотри – ка, – удивлялся он рассказам астронома о задачах полярной обсерватории. – Разгадаем тайну зарождения вселенной, то и откроем все секреты матушки Земли?
– Обязательно. Большинство людей на нашей планете, и не подозревает, как тесно мы связаны со всей вселенной, – бородач оживился. Наконец у него появились внимательные собеседники, которые ловили каждое слово его импровизированной лекции. – Вот скажите, где мы с вами сейчас находимся?
На планете Земля. А она входит в состав нашей солнечной системы. И движется по орбите со скоростью тридцать километров в секунду.
Посчитайте сами, сколько верст мы с вами за одну минуту в космосе пролетели. А вот диаметр нашей планеты сорок тысяч километров. Вот мы за минуту почти всю ее и облетели.
– Да, масштабы впечатляют, – согласился Карповский.
– О-о, не то слово. В свою очередь наша солнечная система входит в состав звездного скопления Плеяд. На Руси его раньше Волосожарами или Стожарами звали. А мы, стало быть, с самого краю притулились. Есть в Волосожарах центр – большая звезда Алкион, с огромной гравитационной массой. Ее открыл еще в 1748 году астроном Брадлей. Вот вокруг нее, и все остальные системы в этом звездном скоплении и вращаются. За время наблюдения астрономы обнаружили семь ярких звезд. Это Тайгета, Майя, Келено, Мерона, Стерона, Электра. Все эти названия связаны с древнегреческой мифологий. А наше Солнце по светимости восьмое. Так, что мы с вами дороги товарищи, не только земляне, но самые настоящие плеядеанцы. Земля наша хуторок космический, а Стожары, получается уже волость. Так вот. Вокруг Алкиона наша солнечная система делает полный оборот за 26 тысяч лет. Один оборот – одна эпоха. Но, и это далеко еще не все. В свою очередь Плеяды входят в созвездие Тельца. Тут мы можем его сравнить с уездом. В древние времена созвездие Тельца считали самым главным на небосводе. Люди поклонялись ему как божеству. До сих пор изваяния остались в виде быка. Теперь мы имеем с вами полное право считать себя тельцианцами. А наше родное созвездие вращается вокруг огромной гравитационной массы, звезды Стрелец А. Предки его еще небесным колом называли. Один оборот вокруг небесного кола, мы делаем за 230250 миллионов лет. В астрономии его принято считать космическим годом.
Мы входим в Галактику Млечный Путь. А значит, мы с вами еще – млечепутинцы. О-о, как! Стало быть, наша Галактика для нас, как губерния или область. В космосе нас окружают еще 35 других галактик, со сходными физическими процессами. А это сообщество называется уже Метагалактикой.
А это, братцы мои, для нас уже целый регион. Мы – метагалактинцы! А звезд во всей этой громаде – немерено. Видимо – невидимо! А для полноты картины скажу еще. Вся наша региональная братия тяготеет к огромному созвездию Девы, где более 200 галактик различной светимости сосредоточено. Там находится такой мощнейший узел притяжения, вся наша Метагалактика вращается вокруг него, словно Луна вокруг Земли. А один полный оборот совершается за многие миллиарды лет! Совершенно не исключено, что и эта невообразимая по своим размерам космическая громада не вращается вокруг другого, более грандиозного по своей мощности гравитационного центра, а оборот вокруг него занимает многие триллионы лет. Плюс к этому космос не пустота торичеллиева. Он наполнен звуками, различными излучениями, потоками фотонов, и, чего то там, еще нами не открытого. Во всей этой громаде одни звезды и планеты прекращают существование, другие рождаются. Одним словом, во вселенной бьет ключом неведомая нам жизнь.
– Да, на фоне таких невообразимых для земного ума масштабах, наша жизнь на земле, многие наши поступки, желания, обиды, амбиции, кажутся полной чепухой. Признаться, ни о чем подобном я не задумывался. – Карповский развел в стороны руки.
– Честно говоря, и я, об этом никогда не задумывался, – согласился проводник, – копаешься в грязном белье, а глаза к небу поднять и времени нет. Помню, пацанами в деревне, ляжем под старый дедов тулуп и смотрим на звезды. И так грустно, и, радостно от этого на душе было, что слезы текли.
Проводник махнул рукой, налил себе полстакана и одним махом опрокинул в рот.
– После этого хочется верить в жизнь на других планетах.
– Лично я уверен, писатель Толстой роман "Аэлита" написал, не зря. Есть обитаемые миры, – согласился астроном, – не может быть такого, чтобы мы в безбрежном пространстве одни крутились. Это противоречит всем вселенским законам.
– Интересно, а из других галактик наше Солнце можно увидеть?
– Вряд ли. В родной Галактике Млечный Путь наша система находится чуть ли не с самого края. На периферии. В самом настоящем захолустье. В одном из ответвлений рукава Ориона. Наша Галактика имеет весьма приличные размеры. Так с одного края до другого свет пробегает за сто тысяч лет.