- Не знаю, не знаю, - ни к кому конкретно не обращаясь, добавил я, - только думаю, как бы не было в том ереси и смертного греха.
Умная старуха смекнула, что при занятиях медициной обвинить в связи с дьяволом можно кого угодно, и попыталась пойти на мировую:
- Так ты, боярин, значит, святой водой и наложением рук лечишь?
- Лечу я только молитвой и именем Господа нашего, - постным голосом сообщил я и картинно перекрестился на иконы.
Кстати сказать, положение знахарки было более шаткое, чем моё. У меня в заступниках был пока не свергнутый царь, к тому же религиозные фанатики женщин преследовали за "ересь" значительно чаще, чем мужчин. Не знаю, просчитала ли всё это старуха, но отношение её ко мне тут же переменилось. Мы вполне мирно обсудили состояние больного, и я признал, что её травяные сборы и настойки вполне пригодны для лечения таких тяжёлых болезней, как у Опухтина.
- А теперь мне в Кремль нужно ехать, - сказал я под конец разговора, - меня государь ждет.
Знахарка окончательно смутилась и начала восхвалять мои, безусловно, выдающиеся профессиональные и человеческие качества. Однако это не дало мне возможности от гордости раздуть щеки и ощутить себя великим человеком. Хотя, чего лукавить, очень хотелось искупаться в потоках сладкой лести. В конце концов, кому не мила народная любовь! Однако я сумел взять себя в руки и спросил у старухи, есть ли у нее надежное любовное приворотное средство.
- Как же, голубь мой сизокрылый, - обрадовалась она возможности сослужить службу сильному мира сего, - дам тебе такой знатный настой, девка выпьет, навек присушится!
- Нет, мне бы что-нибудь такое, чего пить не нужно. Ну, там ладанку или амулет.
- Есть, все есть, - опасливо оглянулась она по сторонам, хотя мы были одни, разговаривали во дворе перед домом. - Только сила в ней слишком большая. То не простая ладанка, в ней ноготь великомученицы Варвары.
Сколько я помнил, эта популярная в народе великомученица спасает от внезапной и насильственной смерти, от бури на море и от огня на суше, а имеет ли отношение к любовным отношениям, не знал.
- Ладно, - согласился я, - давай твою ладанку, посмотрю, как она поможет.
Знахарка, умильно улыбаясь, добыла за пазухой кожаный мешочек на прочном сыромятном ремешке и, перекрестившись, подала мне. Я повесил его на шею и протянул ей ефимку.
От такой неожиданной щедрости старуха растерялась. От "друга" царя она могла рассчитывать на что угодно другое, только не на плату. От удовольствия у нее на глаза навернулись слезы.
- Господь тебя храни, сынок, - вполне по-человечески сказала она, - если будет во мне нужда, только позови, сослужу тебе службу. Мы люди хоть и маленькие, но в Москве многое можем.
Мы с ней раскланялись, и я вернулся в дом проститься с Опухтиными. Анна Ивановна после перенесенных потрясений сидя спала возле ложа сына, бодрствовала одна холопка, девушка в почтенном возрасте с рябым лицом. Я не стал будить хозяйку, попрощался со служанкой и поехал в Кремль.
Обеденное время уже давно прошло. В хоромах царицы меня встретили если и не как родного, то вполне приветливо. У Марьи Григорьевны мигрени не было всю ночь, и она впервые за последнее время нормально выспалась. Пока я проводил с ней легкий сеанс экстрасенсорной терапии, туда заглянула Ксения. Естественно, я взбодрился и встал в охотничью стойку. Царевна присела к окошку и наблюдала, как я колдую над ее маменькой. Когда я кончил сеанс и оставил больную отдыхать, мы вместе вышли в сени, общие для их покоев. Теоретически мне нужно было идти к Федору, смотреть его библиотеку, но так как смотреть на девичье личико было значительно приятнее, то я тормознул перед дверями царевны.
- Я говорила с матушкой о паломничестве по святым местам, - сказала Ксения, - она ответила, что теперь этому не время.
- Правильно, сейчас вам нельзя выезжать из Москвы. Хотя, с другой стороны…
- С какой стороны?
У меня внезапно мелькнула мысль, что если бы Федор Годунов сейчас уехал из столицы, как это в свое время сделал Иван Грозный, укрывшийся в Александровской слободе и оставивший Русь без законного правителя, то сместить его с престола оказалось бы очень непросто. Однако я слишком мало знал о фактической расстановке сил в ближайшем окружении государя, его свите, которая, как известно, и играет короля, чтобы советовать, как спасти престол.
- Можно посетить и московские храмы, - выкрутился я.
Мы стояли в просторных царских сенях под надзором двух стремянных стрельцов и почему-то не спешили разойтись. Не знаю, начал ли действовать ноготь святой великомученицы Варвары, или между нами приязнь начала возникать сама по себе, но не только я, но и Ксения не делала попытку пойти к себе.
- Мне нужно зайти к твоему брату, - сказал я, - он обещал показать свою библиотеку.
- Федора сейчас у себя нет, он после обеда отправился на ремесленный двор, а потом пойдет в Думу, - вполне светским голосом сказала средневековая царевна.
В это момент я поймал себя на мысли, что особые отношения между нами уже начались, и что начало всех романов на любом уровне и в любую эпоху похоже друг на друга.
Вдруг почему-то оказывается, что какой-то человек делается тебе необычно интересен, тотчас возникает потребность в общении с ним.
- Ладно, тогда зайду попозже, - сказал я, не двигаясь с места и не отрывая взгляд от ярких, фиалковых очей.
Царица подумала и предложила:
- Если хочешь, то можешь подождать Федора в моих покоях.
- А это удобно? - совсем глупо спросил я. - У тебя не будет неприятностей?
- Нет, там же мамки и няньки, мы будем не одни…
- Тогда хорошо, спасибо. Знаешь, можно будет им сказать, что я тебя лечу. Ты чем-нибудь больна?
- Пожалуй, - задумчиво ответила девушка.
- Вот и хорошо! - обрадовался я. - Тогда я тебя вылечу!
Весь этот наш разговор был таким бредовым, что человек в нормальном состоянии только покрутил бы пальцем перед виском.
- Тогда, пойдем, чего же здесь стоять, - первой опомнилась царевна, покосившись на застывших в дверях стрельцов.
Мы вошли в ее покои. Навстречу выбежала Матрена, звеня в свои дурацкие колокольчики. Узнав меня, разом перестала кривляться и поздоровалась.
- Как твои глаза? - спросил я.
- Лучше, чесаться перестали.
- Вот и хорошо. А вот царевна немного занедужила, придется ее лечить, - невольно оправдываясь, сообщил я.
Ксения состроила кислую мину и пожаловалась:
- Что-то в спину вступило.
- Это не беда, - засмеялась карлица, - главное то, что вступило, вовремя вытащить! Чтобы никто не заметил!
Шутка на мой вкус вышла слишком соленой, что, кажется, поняла и сама шутиха, залилась искусственным детским смехом и, звеня бубенцами, убежала. Мы с Ксенией намека не поняли и, не глядя друг на друга, прошли в ее покои. Теперь, в нормальном состоянии, я более внимательно осмотрел жилье принцессы. Все покои у нее, как и у матери, занимали всего две небольшие комнаты. Кроме них была еще каморка без окон, в которой я вчера отдыхал.
В первой светелке, освещенной тремя узкими стрельчатыми окнами, за шитьем сидели девушки в сарафанах, я с ним поздоровался, и мы прошли в следующую комнату, где в это время никого не было. Дверь в соседнее помещение осталось открытой, так что там при желании любопытные могли услышать, о чем мы разговариваем. Скромность жилищ царской семьи меня удивила. Показалось, что это уже явный перебор. Все-таки Московское царство было огромной по тем временам державой.
- Садись, - пригласила меня Ксения, указывая на широкую лавку возле окна.
- Спасибо, - так же коротко ответил я, не зная, что делать дальше.
Мы сели рядышком. При свете, который падал из окна, застекленного разноцветными стеклами, на ее лицо, царевна выглядела очень соблазнительно. У Ксении была нежная матовая кожа и мягкий, женственный абрис лица. Впервые после начала знакомства между нами не было никакого напряжения. Я откровенно ею любовался, и это, кажется, не осталось не замеченным. Ксения слегка порозовела и то ли от смущения, то ли от удовольствия подняла на меня глаза, спросила:
- Ты мне хочешь что-то рассказать?
То, что она так спросила, и, главное, то, как это сделала, было неожиданно и так не вязалось с отношениями, которые у нас начали складываться, что я сумел только глупо улыбнуться. Когда удивление неожиданности прошло, в свою очередь тихо проговорил:
- Что ты имеешь в виду?
Ксения на улыбку не ответила, смотрела прямо в глаза, потом произнесла, требовательно-проницательно:
- Я, как только мы познакомились, сразу поняла, что ты хочешь рассказать мне о чем-то плохом, но почему-то не решаешься. Я права?
Вопрос был задан прямо в лоб. Причем тон и манера, в которой говорила царевна, совсем не соответствовали обычному стилю разговора женщин этого времени. Пожалуй, так могла говорить деловая женщина и в наше время. Я не сразу ответил, ждал, что она еще скажет, и пытался понять, как правильнее в такой ситуации себя держать. Однако Ксения молчала, ждала ответа, и заговорить пришлось мне:
- Прежде, чем я отвечу, скажи, что ты думаешь обо мне?
Царевна усмехнулась одними губами, ее глаза по-прежнему оставались насторожено внимательными.
- Хорошо, - сказал она, - я расскажу, что я о тебе думаю. Ты совсем не тот человек, за которого себя выдаешь. Ты никогда не жил на Литовской украйне. Там у людей совсем другой говор. Такого разговора, как у тебя, я вообще никогда не слышала. И еще ты не иноземец, но вот кто ты на самом деле, я не знаю.
- Твоя правда, - сказал я. - Что еще?
- Я тебе нравлюсь, - прямо сказала она, - и ты хочешь со мной… - она на секунду замялась, - делать то, что мужья делают с женами. Это правда?
- Правда, ты мне действительно очень нравишься. И если бы ты не была царевной…
- Пусть тебя это не тревожит, цари могут делать то, что не могут делать простые люди. Теперь твоя очередь, говори ты.
- Хорошо, я тебе скажу, кто я, и что знаю, но поверить тебе в это будет очень трудно.
Ксения слушала напряженно. От волнения она побледнела и так сжала руки, что костяшки пальцев побелели.
- Попробуй, - тихо, чтобы не услышали в соседней комнате, сказала она. - Я постараюсь поверить.
- Ты права, я не тот, за кого себя выдаю. Я человек не вашего времени. Я родился, вернее, мне еще только предстоит появиться на свет через несколько столетий. Между твоим и моим рождением примерно столько же времени, как между тобой и Ярославом Мудрым.
- Мне что-то такое и привиделось сегодня ночью, - прошептала она. - Вещий сон. И зачем ты пришел к нам?
Удивительно, но она мне сразу же поверила, может быть так, как дети верят в сказку.
- У вас скоро начинается смутное время, и я буду, как смогу, помогать спастись людям.
- Поэтому ты говорил о предательстве Басманого? Он нас предаст?
- Уже предал. Скоро они с Лжедмитрием и всеми войсками будут под Москвой. Твоему отцу не повезло, он царствовал в самое неудачное для Руси время, его ненавидит весь народ. Темные люди считают, что это он виноват в том, что на земле похолодало, и несколько лет были неурожаи и голод.
- Мой отец был только царем, а не Богом!
- Я знаю. Твой брат очень молод, - продолжил я, - и ему не удержать власть. Тем более, что появился человек, который сумеет убедить людей, что он спасшийся сын Ивана Грозного, как говорят, убитого по приказу твоего отца.
- Ты тоже считаешь, что царевича Дмитрия убил мой отец?
- Этого никто никогда не узнает.
- Отец невиновен. И Лжедмитрия легко разоблачить!
- Нет, он очень неглупый человек и хорошо подготовился к обману. Некоторые даже считают, что он сам верит в то, что он сын царя Ивана. Даже Мария Федоровна Нагая признает в нем своего сына.
Кения посмотрела на меня страдальческим взглядом загнанного животного, спросила:
- Он станет царем?
- Да, но через год убьют и его.
- Кто? Народ?
- Нет, народу он будет нравиться, его убьют бояре.
- Что будет с нами?
- Твой брат погибнет, а тебя, - я помялся, потом все-таки решил говорить до конца, - тебя Лжедмитрий сначала сделает своей наложницей, потом по настоянию его жены тебя постригут в монахини. Когда Лжедмитрий погибнет, ты вернешься в Москву, но останешься монахиней.
- Что будет с матушкой?
- Сожалею, но ее убьют вместе с твоим братом.
Ксения сидела на лавке, сгорбившись, опустив плечи. Кажется, она поверила всему, что я сказал. Я осторожно взял ее руку. Рука оказалась ледяной, несмотря на то, что в светлице было тепло.
- Что же нам делать? - спросила она одними губами, быстро взглянув на меня потемневшими, остановившимися глазами.
- Не знаю, - ответил я. - Я в вашем времени совсем недавно и еще не разбираюсь, что у вас тут происходит. Наши книги, в которых описано ваше царство, очень неточные. Вы живете в очень давнее от нас время, и в рассказах о ваших событиях слишком много различий. Не хочу тебя обманывать, я сам знаю совсем немного. У твоего отца было слишком много врагов, к тому же в Москве могучее боярство, и все зависит от него. О том, что у вас тут происходит, ты знаешь больше и лучше, чем я. Подумай, может быть, вам нужно попросить помощи у родственников?
Она выслушала, ничего не ответила, спросила:
- Когда все это произойдет?
- В начале июня.
Глава 6
Царя в этот день я так и не встретил. Ксения была так подавлена известием о готовящихся свалиться на них бедах, что общаться с ней стало невозможно, как и оставить одну. Она то плакала, то начинала расспрашивать о том, чего я просто не знал. Я просидел с ней до темноты, потом помог усмирить жестокую головную боль. Когда мы прощались, царевна попросила приехать на следующий день как можно раньше, я вынужденно обещал. Потом ее уложили в постель, а я, не заходя на половину юного царя, отбыл восвояси.
Настроение было отвратительное. Я начал сомневаться, правильно ли поступил, рассказав обо всем Годуновой. Как-то повлиять на грядущие исторические события было уже практически невозможно, царской семье оставалось только ждать трагического окончания своего правления. Вопрос, нужно ли человеку знать свое будущее, очень щекотливый. Кто-то к этому стремится, сам обращается к всевозможным прорицателям, кто-то такого знания боится, как черт ладана. У меня отношение к провиденью своего будущего, видимо, такое же, как у большинства людей - страшно, но и любопытно. С другой стороны, такое знание иногда может помочь подстелить, где надо, соломку, спланировать оставшееся время.
Я возвращался к Блудовым на лошади. По вечернему времени многие улицы были перекрыты рогатками, и меня несколько раз останавливали караульные, допрашивали, куда и по какому делу я еду. Я ссылался на царя, и меня пропускали. Когда я доехал, в имении Блудовых еще не спали. Не успел я дойти до нашей комнаты, как меня нагнал сотник Федор и попросил срочно зайти в покои отца. Пришлось повиноваться.
Блудов-старший, утопая в перинах, полулежал на своей широкой лавке и, как только увидел нас с сыном, приказал слуге себе помочь сесть. Я поздоровался, он ответил и сделал знак подойти ближе. Я приблизился и первым начал разговор, спросил, как он себя чувствует.
- Лучше, - ответил боярин. - Вот только не знаю, кого благодарить: тебя или попа Сельвестра.
- Благодарите Бога, не ошибетесь, - посоветовал я, на что он вежливо улыбнулся.
Выглядел больной в свете нескольких восковых свечей вполне бодро, вот только под глазами были мешки.
- Питаетесь, как я велел? - спросил я.
Боярин посмотрел на меня с недоумением, явно не понимая, к чему я клоню. Тогда я перечислил то, чем ему можно питаться. Судя по его реакции, любящий сынок попросту забыл пересказать отцу мои рекомендации по диете. Впрочем, и папу советы не заинтересовали. Оказывается, он хотел поговорить со мной о другом, жизненно важном, о политике.
- Как там царь? - с тревогой спросил он. - Что говорит о царевиче Дмитрии?
- С царем все хорошо, здоров, а о Самозванце я с ним не разговаривал, - ответил я, обратив внимание на то, что Самозванца боярин назвал царевичем. - Так вы думаете, что в Путивле сидит сын Иоанна Васильевича, Дмитрий? - в свою очередь спросил я.
Боярин смутился, глянул невинным, младенческим взором:
- Я избирал Бориса Федоровича в цари, мне негоже сомневаться.
- Да, я так и думал, - кивнул я, а сам подумал, что от Блудовых нам нужно срочно съезжать. И сын нехорош, да и отец не лучше. И то, что нас срочно попросили вернуться с постоялого двора в боярский дом, не имеет никакого отношения к благодарности за спасение от болезни.
- А ты еще будешь у царя? - осторожно спросил Блудов.
- Буду, - ответил я, - завтра.
- Узнай там, как и что, - просительно проговорил он, - кто из больших бояр руку Федора держит. Мне по болезни пока самому не встать, а люди всяко болтают, не знаешь, кому верить.
- Постараюсь, - пообещал я и, чтобы прекратить бесполезный разговор, пожелал. - Выздоравливайте.
- Завтра с утра придет поп Сильвестр, молебен отслужит, осенит животворящим крестом, может, и встану.
- Ну, тогда флаг тебе, боярин, в руки, - пожелал я, направляясь к выходу.
В нашей светелке меня с нетерпением ждали соратники. Отец Алексий - похвастаться новой рясой, Ваня Кнут - рассказать о впечатлениях о великом городе.
- Завтра паду в ноги патриарху, буду молить о введении в сан, - сказал поп, когда мои показные восторги по поводу его нового одеянии пошли на убыль. - Негоже попу быть без рукоположения.
Я в тонкостях посвящения не разбирался, просто пожелал ему успеха и отпросился отдыхать. День был тяжелый, впечатлений было столько, что без нормального сна со всеми ими было не разобраться.
- Ладно, ложись, коли устал, - разрешил отец Алексий, - только потом не жалуйся, что я тебе не налил!
- Хорошо, не буду, - пообещал я, задувая лучину.
Однако поспать мне так и не удалось. Не прошло и часа, как во дворе собаки подняли лай, в доме начался шум, и нам в светелку вломились два стрельца с приказом немедленно прибыть во дворец.
Стрельцы были верхами, с оседланной лошадью для меня. Пришлось, даже не сполоснув лица, спешно одеваться и ехать в Кремль. В Москве, как обычно, полыхало сразу несколько пожаров, но небольших, локальных. Улицы были пусты, и мы, скоро проскакав под аркой Боровицкой башни, оказались внутри крепости.
В царском дворце меня без задержки отвели на половину Федора Борисовича. В светлице, ярко освещенной сразу десятком свечей, сидели все трое Годуновых. Марья Григорьевна тихо плакала, вытирая глаза полотенцем, Ксения сидела на скамье, безучастно глядя в темное окно, юный царь быстро ходил туда-сюда по комнате.
- Добрый вечер, - поздоровался я, останавливаясь в дверях.
Федор мельком взглянул на меня, кивнул и продолжил метаться по комнате. Ксения позвала:
- Входи, садись.
Я прошел, сел подле царицы. Догадаться, что здесь проходит семейный совет, было несложно. Видимо, Ксения все рассказала родным, и те, не утерпев до утра, решили учинить мне допрос. Несколько минут все молчали, потом царь остановился посередине светлицы, повернулся ко мне:
- Ксения сказала, что ты человек из будущего, это правда?