– Чужак, чужак! – поддакнули окружающие деревья и принялись хлестать человека ветвями. Росин попытался прикрыть лицо руками, но дуб вытянут из земли толстый, похожий на бычий кнут корень и с громким щелчком ударил гостя так, что удар пробил и доспех, и поддоспешник, и остро отдался в груди. Второй удар обрушился на ноги, и Косте показалось, что они переломаны, раздроблены, перестали существовать. Корень стал подниматься для нового удара, и человек, загребая землю руками, попытался отползти в сторону. К его удивлению, Росину удалось подняться сперва на четвереньки, потом и на ноги. Он отбежал в сторону, но и тут деревья, угрожающе покачиваясь, начали приговаривать: – Чужак, чужак, чужак, – и тянуть из земли свои корни.
Подгоняемый непрерывными ударами, Костя бежал, падая и вставая, всю ночь, и день, и еще ночь, пока неожиданно не оказался на открытом пространстве – и бесконечная пытка не оборвалась. Его разум оказался еще способен испытать нечто, похожее на удивление – и он удивился тому, что на поляне собрался почти целиком весь отряд ушедших в набег витязей, выглядящих так, словно их пропустили через мясорубку. Удивился тому, что стоящий на краю поляны замок ему странным образом знаком. Но тут последние силы в истерзанном теле иссякли, и он рухнул среди своих друзей лицом вниз.
* * *
В общем-то, зрелище того, как окровавленные русские храбрецы сами со всех ног выскакивают из леса и падают оземь у его замка дерптскому епископу понравилось. Поначалу они выскакивали по одному, потом по двое, затем непрерывной чередой. Однако вскоре поток начал иссякать, и правитель понял, что прибежали все.
Он спустился вниз, позвав с собой как раз вернувшегося от Сапиметки Фрола, вышел из замка. Анчутки в это время подносили и скидывали у ворот вооружение налетчиков, и священник с усмешкой услышал как екнул за спиной его главный телохранитель. Однако Фрол был достаточно храбр, на и навидался на службе всякого, а потому в бега не ударился, всего лишь спрятавшись за спину господина и мелко крестясь.
Правитель прошел вдоль тяжело дышащих, изможденных людей, и понял, что триумф его безнадежно испорчен – побежденные находились в таком состоянии, что просто не осознавали своего ничтожества и своего поражения. Убей их – только обрадуются, поскольку смерть принесет им долгожданный отдых. Пытай – они слишком истерзаны, чтобы лишняя боль вызвала достаточный в качестве наказания страх.
Он нашел певунью в разодранном в клочья платье, поднял за плечи, жалостливо покачал головой:
– Эк тебя… Ладно, сейчас станет легче.
– Мой господин, – узнав епископа, прошептала Инга и облегченно улыбнулась. – Вы нашли меня…
– Фрол! – щелкнул пальцами правитель. – Согрейте кадку воды, и мою постель, приготовьте чистые тряпицы. Затопите в малом зале камин. Всех остальных – в подвал. Оружие соберите, да отдельно бросьте. Посмотреть хочу, чем воевали вороги.
– Всех вместе согнать, господин епископ? Али баб… – Фрол откровенно ухмыльнулся. – Али баб отдельно?
– Баб? – правитель еще раз окинул взглядом лежащих пленников, и увидел только одну. – Девку ко мне в подвал. На Андреевский крест привязать.
– Слушаюсь, господин епископ.
Встреча со своим повелителем придала Инге немного сил, и она смогла дойти до малого зала своими ногами, лишь немного опираясь на руку священника. Однако, стоило ее телу погрузиться в теплую воду кадки для купания, как глаза тут же сомкнулись, и она заснула.
Дерптский епископ приказал позвать замковых прачек, и они с предельной осторожностью отмыли девушку от крови, замыли рады и кровоподтеки и перенесли ее в постель. Стало ясно, что ни сегодня, ни завтра она не сможет ни петь, ни даже ходить. Прочие пленники находились в не лучшем состоянии, и о допросах или развлечениях с ними на ближайшие дни стоило забыть.
Да и какие тут могут быть развлечения с пленниками? Ни ямы с крокодилами нет, ни цепных тигров. Ни даже камеры со змеями, в которых обреченные часами скребут ногтями стенку, стремясь забраться повыше от ядовитых тварей, или сутками стоят на одной ноге в окружении гибких тел, боясь на кого-нибудь наступить.
Впрочем, бывают и более утонченные способы времяпровождения. Например, беседовать с посаженным на кол раджой о красоте весенних цветов, обещая за каждый неучтивый ответ сажать рядом на колышек по его ребенку. Или расспрашивать у раздавливаемого камнями, что он видит и чувствует, вступая в царство мертвых. Благодаря этим тщательным научным изысканиям его монахами даже была написана великая – можно не бояться этого слова – "Книга Мертвых". А смерть многих обреченных оказалась далеко не напрасной, послужив средством постижения неизвестного, подвигнув развитие науки. Интересно, уцелела ли она, эта книга? Или смыта беспощадными потоками времени?
Дерптский епископ вздохнул: приключение, начавшееся, как неприятность, продолжившееся напряженным преследованием и закончившееся безусловной победой осталось позади. Давненько он так не взбадривал свою кровь! Разве войну начать? Но война – это совсем другое. Это большие армии, неожиданные удары, крупные сражения, где можно потерять свое тело. Нет, с маленьким приключением, охотой на отрядик, неспособный дотянуться до него через головы сотен воинов, подобную опасность не сравнить. Вот разве просто охоту организовать…
Но пока в распоряжении правителя имелись только вино и вытянувшая вдоль подноса грустную мордочку, целиком запеченная лань.
Глава 8
Ниточка
– Все-таки, ты диво, как хороша, Инга, – с улыбкой покачал головой епископ, и привлек ее к себе, посадив на колени. Провел костяшками полусогнутых пальцев по виску, поправляя локон, поморщился, обнаружив там все еще не заросшую ссадину.
– Что? – моментально почувствовала перемену его настроения певица. – Что там?
– Ничего, – он прикоснулся губами к ее виску, потом глазу, щеке, прильнул к губам. – Ты удивительно прекрасна, Инга.
– Мой господин, – немного отодвинулась она и облизнула пересохшие губы. – Мой господин, вы не станете казнить моих друзей? Они ведь не знали, что я нахожусь здесь добровольно. Они хотели спасти меня их плена.
– Казнить? – пожал плечами священник. – Хорошо, если ты этого просишь, то не стану. Их можно продать туркам или французам в рабство, можно оставить сидеть в подвале, можно отдать на суд Ордену.
– А отпустить нельзя?
– Отпустить? – дерптский епископ рассмеялся. – После того, как они разграбили замок и убили многих моих кшатриев? Если их отпустить, то увидев безнаказанность твоих друзей, это захочется сделать кому-нибудь еще. Должно пройти хотя бы несколько лет, прежде чем смертные забудут их преступление.
– Несколько лет, – вздохнула девушка. – Как долго…
Хозяин замка, глядя на нее, тоже покачал головой: какая чудесная игрушка! Какой голос, какая красота… Такие рождаются раз в тысячу лет. Что станет с ней через полтора месяца, когда по договору его право на это тело истечет, и он на два года снова станет покорным рабом? Что станет с обитателями подвала или пыточной камеры он примерно представлял. Но что станет с ней?
– Спой мне, Инга, – попросил он.
– Спою, – она поднялась, скинула с плеч платок и закружилась в танце:
Гаснет в зале свет и снова
Я смотрю на сцену отрешенно
Рук волшебный всплеск – и снова
Замер целый мир заворожено
Вы так высоко парите,
Здесь, внизу меня не замечая
Но я к вам пришла, простите,
Потому, что только вас люблю…
Под чудесные слова еще не родившегося Резника она плыла по залу, гибкими пальцами распуская шнуровку корсажа, позволяя падать пышным юбкам и раскрываться лифам. Когда последний куплет угас, она замерла перед креслом, обнаженная и смущенная:
– Я все еще некрасивая, да? В синяках и ссадинах?
Против этого смущения и самоотдачи было трудно устоять, и священник поднялся с кресла, расстегивая крючки колета, а потом обнял сказочную певунью и опустил ее на густую медвежью шкуру.
Она оказалась так счастлива его вниманию и близости, что на этот раз он совершенно забыл о своем удовольствии, упиваясь ее эмоциями и ее наслаждением. А когда Инга затихла, снова вспомнил о том, что эта женщина на свете не одна такая, что должны быть еще чистые и красивые существа. Интересно, насколько они отличаются от певицы?
Он осторожно вытянул руку у девушки из-под головы, поднялся, оделся, спустился в подвал и остановился перед пленницей, привязанной к широко расставленным перекладинам андреевского креста. Взял с полки над очагом запасной факел, зажег его в жаровне, осветил несчастную получше. Разумеется, никому и в голову не пришло ни помыть ее, ни переодеть. За прошедшую неделю часть кровяных потеков на ее теле отсохла и теперь свисала лохмотьями, разодранная едва ли не на ленты и лоскутки одежда также частью свисала, частью настолько пропиталась кровью и прикипела к телу, что казалась с ним единым целым. Картина получалась столь ужасающая, что придумать и нарисовать подобное оказался не способен ни один художник и ни один проповедник – хотя святые книги всех веков горазды описывать самые непереносимые ужасы. Волосы тоже слиплись и теперь напоминали застывших от холода змей, разлегшихся у нее на плечах и груди.
Хозяин замка занес было руку, чтобы коснуться соска – и тут же опустил. Никакого чувства, кроме отвращения пленница у него не вызывала. Даже замковые прачки или лоснящиеся дерптские горожанки не порождали в душе такого чувства отторжения.
– Ты знаешь, что с тобой станет? – поинтересовался он. – Я расскажу. Твое гнездо похоти мы выжжем пламенем, а потом поместим туда серебряного ежа. Он будет сидеть внутри, раздирая все вокруг себя, но не даст там ничему загноиться. Потом станем вырезать из твоего тела тонкие кожаные ленточки, а раны посыпать солью, и скоро ты станешь похожа на распустившейся бутон лилии. Потом раздробим пальцы. Каждую косточку, каждый сустав, и станем так подниматься выше и выше, пока руки не станут…
Но во взгляде девушки не читалось никакого страха или волнения, и господину епископу внезапно стало скучно. Он прекратил пересказ подслушанной в этой самой камере речи, отошел к верстаку, поднял нож. Может, просто заколоть ее и выбросить, чтобы перед глазами не маячила? Нельзя, он обещал певунье, что не станет трогать ее друзей.
– Ладно, – хозяин замка разжал руку и выронил нож на темные доски. – Пусть этим через полтора месяца занимается сам…
– Господин епископ! – прозвучал со стороны лестницы запыхавшийся голос. – Там у ворот стоит дама. Она утверждает, что приехала к вашему гостю, барону Анри дю Тозону.
– Вот как! – круто развернулся священник. – Так это же прекрасно! Сбегай на кухню, и пусть они принесут сюда горячее жаркое, пару разных салатов и вина трех… Нет, четырех сортов. Даму я провожу сюда сам.
Грубый привратник, еще неделю назад вместе с отцом пахавший землю, не упустил возможности показать знатной даме свою власть, и не пустил ее даже во двор. Она так и стояла на улице, рядом с небольшой усталой лошадкой, больше смахивающей на пони.
Дерптский епископ, погрозив грубияну кулаком, вышел на улицу и почтительно приложил правую руку к груди, оглядывая гостью с головы до ног.
Голову дамы украшали ее собственные волосы, перевитые голубой лентой и уложенные поверх темного платка с золотым шитьем по самому краю. Платок, в свою очередь лежал на золотой диадеме. Румяные щеки, чуть вздернутый носик. Над правым ухом сверкает жемчужный, сделанный в виде лилии аграф, который дополняют жемчужные же серьги. От вечерней прохлады ее оберегало синее атласное платье, поверх которого было одето парчовое сюрко без боков с длинным шлейфом, причем юбка имела спереди высокий разрез – видимо, специально для удобства верховой езды. Рукава тоже имели разрезы, показывающие светлый шелк подкладки. Правая рука ее лежала на поясе, и на ней соблазнительно поблескивали алым и зеленым светом камни нескольких перстней.
– Господин епископ, если не ошибаюсь? – мило улыбнулась дама.
Хозяин замка протянул руку, и гостья, полуприсев, почтительно прикоснулась к ней губами.
– Проходите, госпожа…
– Регина Болева, – дама сделала книксен, склонив перед правителем голову. – Я ищу барона Анри дю Тозона. Он сообщил мне, что имеет честь гостить в вашем замке.
– О, не то слово, – дружелюбно рассмеялся хозяин. – Он просто не может собраться с силами, чтобы его покинуть. Ну, да вы сами в этом вскоре убедитесь. Я прикажу слугам перенести ваши вещи.
– Я без вещей, господин епископ, – виновато развела руками гостья. – Как-то вдруг возжелалось отправиться в путь… Не захотелось тратить время на сборы. Купила лошадку на рынке, и сразу отправилась.
– Привратник примет коня, – кивнул господин епископ, подавая ей руку, – не беспокойтесь. Идемте, я отведу вас к барону. Наверное, во голодны? Я прикажу накрыть вам обед на двоих.
Молодая женщина с интересом покосилась на кавалера, и доброжелательно улыбнулась, понимая, что хозяин замка посвящен в их маленькую с французским дворянином тайну.
Они поднялись по лесенке, вошли в выстеленный шкурами и коврами малый зал, пересекли его. Гостя с интересом покосилась на отдыхающую на полу обнаженную девицу, которая при их приближении прикрылась краем медвежьей шкуры – втянула щеки, сдерживая эмоции: однако весело тут епископ с бароном проводят время! Что-то ей пораскажет дорогой Анри по этому поводу?
Следом за правителем Регина шагнула в дверь за камином, спустилась в подземелье и испуганно вскрикнула, увидев выложенные черепами стены и неровный белый пол. Повсюду стояли устройства, назначение которых не вызывало ни малейшего сомнения: усеянное гвоздями кресло, тиски, верстак с различными ножами, щипцами и металлическими масками. На поставленном вертикально андреевском кресте шевельнулась освещенная мрачным светом жаровни женщина, подняла голову. При виде свисающих с нее ошметков кожи, Регина охнула – у нее перехватило дыхание, и гостья смогла только испуганно поднести руку ко рту.
– Проходите к столу у стены, госпожа Болева, – гостеприимно предложил ее кавалер. – Сейчас слуги принесут угощение.
– А-а, – попыталась что-то ответить женщина, но ни единого слава произнести не могла.
Дерптский епископ с наслаждение наблюдал за тем, как у нее изменилось выражение лица, как побелела кожа, как она лихорадочно пытается что-то решить для себя, и что-то произнести вслух. Какой разгул эмоций! Какая сила переживаний! Вот тут есть с чем поразвлечься… Не то, что пленная русская девка, бесчувственная, как бамбуковая палка.
– Присаживайтесь, – хозяин замка поднялся на возвышение, на котором стоял его письменный стол, приглашающе отодвинул стул. – Сейчас помощник палача выпустит господина барона из нюренбергской девы и он составит вам компанию. Или, точнее, вы составите ему компанию, поскольку именно для него накрывается обед. Он, знаете ли, поставил именно роскошный обед с вином, фруктами, салатами и жаренными куропатками условием того, чтобы пригласить сюда очередную грешницу.
– Какую грешницу? – у гостьи наконец-то прорезался голос. Правда, теперь он стал тихим и очень сиплым.
– Виновную в супружеской неверности, – с готовностью пояснил хозяин. – Я, видите ли, являюсь епископом Дерпта и окрестных земель, и поставлен Господом следить за соблюдением его заветов и заниматься борьбой с грехами человеческого рода. Согласитесь, кто-то же должен за этим наблюдать, и карать отступников от Божьих заветов? Вы садитесь, садитесь. Вот видите, Анастас уже несет поднос с салатами.
Женщина послушно опустилась на предложенный ей стул.
– Так на чем мы остановились? – задумчиво почесал нос правитель. – А, на грехах. Вот эта девица, например, преступила заповедь "не укради", – епископ указал на распятую у креста Юлю. – Как вы думаете, она теперь раскаивается в своем грехе? Несомненно! Еще неделя-другая мук, и она несомненно очиститься от прегрешения искренним покаянием и душа ее сможет предстать чистой пред Господом нашим. Так что, я смогу спасти бессмертную душу человеческую от власти Диавола. А даже одна спасенная душа – это великий подвиг на ниве служения. Посмотрите на кресло святого Иллариона, уважаемая госпожа Болева. Вы только подумайте, сколько душ смогло очистить лишь оно одно! Правда, сейчас оно пустует, но это ненадолго.
Женщина уперлась взглядом в утыканное гвоздями кресло, и ее начала бить мелкая дрожь.
– Не пугайтесь, так, дорогая Регина, – ласково погладил ее по голове хозяин замка. – В нем совсем не больно. Когда грешнику начинают дробить суставы на пальцах или кости ног, он совершенно забывает про нежное прикосновение гвоздей, уж поверьте моему опыту…
Господин епископ улыбнулся, ощутив, как дрогнула гостья под его рукой. Он увидел, как в пыточную спустился помощник палача, призывно щелкнул пальцами и указал ему на нюренбергскую деву:
– Выпусти дю Тозона и помоги ему подойти к столу. Когда он откушает… – хозяин улыбнулся и снова обратился к женщине: – Вы знаете, сегодня у господина барона знаменательный день. Он искупил свои грехи за занятие богопротивным ремеслом и общение с Нечистым, пособничавшем в его гнусных опытах, и готов предстать перед Богом. Когда он отобедает, Курт поможет ему принять последнюю муку, достойную муки искупления грехов, принесенной Господом вашим, Иисусом Христом и предстанет перед его светлым ликом. Так что, возрадуйтесь вместе с нами этому великому деянию, проводите его в последний путь, ну, а потом… – хозяин многозначительно замолчал… – Да, ну, об этом потом. Извините, я вас покину. Как вы верно заметили, меня ждут выше этажом.
– Вы… – тихо пискнула гостья и тут же испуганно замолкла.
– Да? – с готовностью остановился правитель.
– Вы, – еле слышно продолжила она. – Вы караете других… А сами…
– Что поделать, – развел руками хозяин замка. – Человек слаб. Вы даже не представляете, госпожа Болева, какое огромное наслаждение умеют доставлять некоторые женщины. За эти минуты любой человек согласится гореть в аду целую вечность. Хотя… Я надеюсь, что Господь зачтет мне старания по истреблению греха на земле нашей, множество спасенных из объятий Диавола душ и не станет карать меня столь уж строго.
Он пошел к выходу, жестом подозвав к себе помощника палача и тихо приказал:
– Курт, я обещал алхимику, что если он вызовет сюда эту женщину, то получит вкусный обед и смерть. Я никогда не нарушаю своих обещаний, а потому он должен вкусно поесть и сладко попить, сколько только сможет или пожелает, и умереть. Правда, я не говорил ему, какой станет эта смерть, а потому постарайся, чтобы наша гостья очень сильно не захотела оказаться на его месте.
– Как прикажете, господин епископ, – поклонился кат.
Ступни епископа бесшумно коснулись каменных ступеней, и вскоре он оказался в зале.
– Кто это был? – спросила Инга, стоило правителю показаться из дверей.
– Так, одна злостная грешница, – пожал он плечами.
– Зачем она тебе нужна? Что ты хочешь с ней делать?
Певица успела одеться, а потому вопрошала с гневом, выпрямившись во весь рост, не чувствуя свойственной всякой наготе незащищенности.