* * *
Дармуна, как и ее византийский прообраз-дромон, не имела сплошной палубы. Моряки обходились тремя сквозными проходами – два тянулись вдоль бортов над гребцами, а средний был уложен по оси "Аль-Кахиры", от носа до кормы.
Съемные щиты, прикрывавшие гребцов верхнего ряда, отсвечивали матово в закатных лучах, бимсы наложили "зебру" теней. Во влажном воздухе блестели мощные спины. Раз... два и три, и раз... два и три, и раз... Весла проворачиваются в лючках почти без шума – уключины смазаны, а напитанный жиром войлок подбавляет масляной пленки.
– Перерыв! – весело сказал Олег и принял поданные сверху корзины. Гребная палуба, только что наполненная лишь мерным мощным дыханием, огласилась довольным ворчанием, смешками и хрусткими потягиваниями. Втащив весла, "дромонарии" поднимались со скамей и принимали нехитрый ужин – поджаренный хлеб, рыбу и слабое вино.
– Выйдите, разомнитесь, – присоветовал Олег. – Пусть проветрится немного...
Он подошел к Фудри, закусывавшему на скамье близ миделя, и легонько хлопнул его по могутному плечу:
– Ступай, поспи. Моя очередь.
– Да я еще могу... – вяло засопротивлялся Москвич.
– Гуляй, – сказал Олег.
Добрый молодец с медвежьими ухватками меланхолически прошлепал в носовую часть, где сходились борта, и бухнулся на расставленное там походное ложе из плетеных ремней. Довольное кряхтенье перебило журчание воды, трущейся об обшивку, и легкое поскрипывание дерева.
Надышавшись свежим воздухом, вернулись гребцы.
– Я первый! – заявил Алк Ворон и возмущенно заорал: – Этот уже здесь!
– Ваша лошадь тихо ходит! – хихикнул Фудри.
Гребцы, похохатывая, заняли три оставшихся спальных места, а те, кому не достались ложа, укладывались на скамьи или ложились в проходе на толстых циновках, прихватывая плоские кожаные подушки, набитые шерстью, коими они умягчали седалища при гребле.
Олег сел на такую же, поерзал, умащиваясь, и помог своему напарнику – Воисту Коварному, худому, но жилистому – протянуть весло через лючок. Лопасть, хоть и была узкой, но в кожаную манжету, защищавшую лючок от брызг, пролезала туго.
– Снял бы рубаху... – подсказал Воист.
– Точно, – кивнул Олег и стянул одеяние через голову. А то ходи потом в потной...
– Взялись, – скомандовал он, и четыре ладони крепко ухватились за гребь.
– Весла на воду! – донеслась сверху команда Боевого Клыка.
Малолетка по имени Яр, трубач и барабанщик, задал ритм гребле. Кленовые палочки в его ручонках словно стронули и занесли десятки кипарисовых весел. И раз! Два и три... и раз... два и три...
– Тера-тера!.. – звонко запел Яр. – Пентеконтера!
Две сотни гребцов навалились как следует.
* * *
Разбудил Олега крик впередсмотрящего.
– Парус на горизонте! – орали с мачты. – Одиночный!
Сухов хотел было вскочить, но подумал, что горизонт далек – можно успеть как следует потянуться, продрать глаза и приготовить организм к переходу в активный режим.
– Паруса справа по борту! – вновь закричали с марса. – Много! И все косые!
Теперь в голосе марсового различалось беспокойство.
– Догнали-таки... – заворчал князь. – Не выдержал-таки шах, собрал флот... Ну и к троллям его!
Олег не стал уже садиться за весло, остался на боевой палубе. Не нравились ему эти паруса справа по борту... Так и слышалось, по памяти: "Вэ-7! Мимо! Гэ-9! Ранил! Гэ-8!Убил..."
– И... раз! Два и три! И... раз!
– Спустить паруса! – заорал Клык.
Паруса разом свернулись, как небывалые полосатые цветы на закате дня, зато сотни и сотни весел пенили, взбивали воду, толкая узкие, хищные корабли к северу.
– Вздеть брони! Свободная смена – к оружию!
Из трюма подняли два сундука с мечами, ножами и секирами, тулы, набитые стрелами, и вязанки копий. Гребцы сели по двое, свободные сменщики живо натягивали кольчуги, кожаные панцири с железным набоем – у кого что было, вооружались и подхватывали щиты.
– Яр, живо на корму, передай всем, чтобы строились в линию!
Лодьи, догонявшие дармуну, стянулись цепью, в которой не было слабых звеньев, и на их палубах тоже было заметно шевеление – русы готовились к бою. Ветер, словно испугавшись близкой битвы, стих. Море расплылось чуть волнистой гладью – природа замерла в ожидании величайшей нелепости – смертоубийства носителей разума.
Олег перевел взгляд за правый борт и нахмурился. К ним поспешала целая эскадра – уж никак не меньше дюжины пятидесятивесельных сафин и двух гурабов. На мачтах обвисали черные флаги с серебряным шитьем, запечатлевшие что-нибудь типа "Мухаммад – пророк Аллаха" или "Аллах щедр". У гурабов и сафин борта были черны, да с белой полосой – означение боевых кораблей.
"Гураб" по-арабски значит "ворон", наверное, из-за ростров-передков их с изображением ворона – сарацины считали эту птицу вестником беды. И впрямь, гурабы были кораблями мощными, быстроходными и маневренными, на каждом стояло по две мачты, а самые выносливые рабы – славины или черные зинджи – гребли ста восьмидесятью веслами.
– К бою! – разнесся долгожданный приказ.
Сафины расходились по трое, отрезая лодьям путь к отступлению – как будто русы собирались отступать! Один из "воронов" покинул строй.
– Переговорщики, что ль? – Боевой Клык приставил ладонь козырьком ко лбу, затеняя лицо.
На носу подходящей сафины стоял, подбоченясь, чернобородый араб в широких синих шароварах и в полосатом халате. Голову его покрывала белая чалма с зеленым лоскутом – знак хаджи. За кушаком этого Синдбада-морехода торчал здоровенный кинжал.
Такая пошлая экзотика, подумал Олег, и на тебе – в реальности! Пошлая реальность?..
Сафина подошла совсем близко, и араб в белой чалме прокричал на корявом русском, каким пользовались восточные купцы, бывавшие в Альдейгьюборге:
– Руси, сдаваться! Тады – живой! Ино – совсем мертвый будешь!
На лодьях загоготали.
– Я – князь Инегельд, – гордо сказал Клык. – А вы кто такие и куда идете?
– Морская стража ширваншаха Абу Тахира Йазида ибн Мухаммада! – надменно отчеканил араб. – Сдавайся, руси! Живой будешь! Кормить совсем хорошо-хорошо! Работать совсем мало-мало!
Боевой Клык прочистил горло и раздельно прокричал обычную формулу русских пиратов:
– Я предлагаю вам выбор! Можете садиться в лодки и добираться до берега, если вам повезет! Или защищайте себя и корабли!
Ничего не ответили арабы – видать, уровень русской наглости превысил сарацинский порог восприятия. Сафина отвалила прочь, а русы продолжили готовиться к бою. Вскоре до слуха их донеслись гулкие удары арабских барабанов, отбивавших ритм гребли. Гурабы стали бок о бок, сафины укрепили фланги, и ширванская флотилия двинулась разомкнутой подковой, грозя окольцевать варягов.
– Весла на воду!
Олег пощупал рукоять меча, попробовал, хорошо ли вынимается. Состояние у него было – не передать словами. Злая радость, азарт, нетерпение и ожесточенность – вот под таким соусом вступал он в первый свой морской бой. Будто смерть, незримым стервятником кружившая над волнами, его минует по договоренности!
– Луки завя-ажи!
Фудри вынул свой лук и принялся его "завязывать" – натягивать тетиву. Уперев нижний рог лука в палубу и еще ногу подставив, он одной рукой потянул лучную спинку к себе, а другой отжал верхний рог, сгибая тугую кибить и двигая по ней петельку тетивы. Есть! Загудела сердитым шмелем витая жилка, запела убийственную песню.
Корабли сближались, и с лодий полетели в неприятеля стрелы. Они гвоздили сарацин, а те, что мимо пущены были, "подстригали" такелаж. Арабские лучники пустили стрелы навесом.
– Щиты вверх! – заорал князь.
Стрелы заколотили по дармуне железным градом. Гребцу Бруни не повезло, прочие "змеи битвы" попали в щиты, занозили палубу, повтыкались в скатку паруса.
Маломощная баллиста с кормы "Аль-Кахиры" метнула увесистую кучку свинцовых шариков, а "скорпион" с носа выстрелил пучком дротиков. Сарацины давали сдачи – осыпали варягов камнями из пращей и фустибалов – метательных палок. Оставляя дымные шлейфы, полетели с гурабов огромные стрелы, обмотанные паклей, смешанной с серой и битумом и пропитанные нефтью. Они вонзались в борта и палубы лодий, заставляя варягов бегать с песком и мокрыми кошмами, чтобы ликвидировать очаги возгорания.
– Щиты сомкнуть!
Еще одно облачко стрел пролилось губительным осадком.
– Князь! – заревел Турберн. – Не забыл ли? У нас таран в носу!
– Не верю я в эти штучки... – с сомнением протянул Клык и решительно махнул рукой: – Полный вперед! Пойдем на прорыв – между гурабами – и ударим сзади!
Нахазы – капитаны гурабов – дружно заработали плетьми, подгоняя рабов-гребцов. "Вороны" начали смыкать строй и готовиться к абордажу. Угрожающе закачались ассеры – управляемые тараны, длинные тонкие балки с оббитыми железом концами. Ассеры свободно висели над бортами гурабов – стоило их как следует раскачать и с силой толкнуть на дармуну, могли ей и борт пробить.
Все просчитали арабы, одного только не учли – на захваченной "Аль-Кахире" не рабы гребли, а варяги, лучшие в мире веселыцики. Дармуна прорвалась между гурабов, едва не цепляясь веслами за весла. Ширванцы взвыли, потрясая серпоносными шестами-дорюдрепанами, но уже ни снасти порвать, ни людей покалечить ими они не могли – поздновато спохватились!
"Аль-Кахира" описала широкую дугу, разворачиваясь и разгоняясь, и пошла на таран. Выбранный для удара гураб "Сейф уль-ислам" ("Меч ислама") сначала попытался уклониться, потом рванул вперед, но не ушел.
Надводный таран дармуны, окованный медью, с разгону врезался ему в корму. Удар был страшен – таран разворотил борт гураба и вскрыл нижнюю палубу. Весла вспенили воду, "Аль-Кахира" сдала назад, высвобождая таран. Развернулась, как злобный единорог. Сафина, надменно окрещенная "Аль-Мансурия", то бишь "Непобедимая", попыталась сманеврировать, уклониться и не подставить борт. Арабам это почти удалось – дармуна с разгону вонзила свой "бивень" в скулу "Аль-Мансурии". С лодий дармуну поддерживали лучники, держа под обстрелом всю палубу атакованного корабля. Стрелы-срезни сбривали канаты, каленые вели счет убитым и раненым.
С моря подлетели "Зилант", "Вейла" и "Пардус", закидывая крючья на палубу гураба "Аль-Музаффар " ("Победоносный").
– Мечи к бою! Вперед!
Как раз в этот момент, словно подбадривая идущих в бой, налетел порыв ветра. С грохотом упал абордажный мостик, выколачивая пыль из чужеземных досок, и на палубу "Аль-Музаффара" неостановимым железным потоком хлынули варяги. Воины Аллаха бились отчаянно, но кривые скимитары уступили прямым мечам. Мигом проведенный абордаж потряс подданных ширваншаха в обоих смыслах. Противник им достался страшный. Под натиском варягов сарацинские моряки отступали со шкафута на корму, а, пока этот молниеносный бой свирепствовал на "Победоносном", лодьи сошлись с сафинами на встречных курсах, перетасовались, загородились щитами и оголили мечи. Ивор подхватил два копья и метнул их с обеих рук – два ширванца словили их грудью. Боевой Клык махал секирами направо и налево, разрубая щиты и черепа, раскраивая грудины, отрубая ноги и руки. Чудовищная мельница смерти!
– Вперед! Всех на дно!
– Ширванцы-засранцы! – проревел Малютка Свен, поигрывая секирой.
Олег, удерживая равновесие с помощью щита и клинка, перепрыгнул на палубу "Аль-Музаффара". Ударил мечом по ноге подлетевшего сарацина. Пригнулся, уходя от копья. Арабский меч скользнул по щиту, Сухов качнулся в сторону и нанес ответный удар снизу. Стальное острие вошло арабу в горло, и тот страшно заклекотал, давясь и брызгая кровью.
Олегу навстречу кинулись двое гулямов из судовой рати. Оба черноусые, в круглых шлемах, в длинных стеганых хуфтанах-поддоспешниках. Левый ударил кривым мечом, Олег отбил выпад щитом и подсек гуляма ногой. Пока левый падал, правый замахнулся копьем. Сухов рванул навстречу, избегая наконечника и вонзая меч в гуляма-копейщика. Развернулся в приседе и поразил встававшего левого.
Варяги зверствовали на палубах сафин и гурабов, как хори в курятниках. Ширванцы дрались остервенело – не все спешили попасть к гуриям, многим и в дольнем мире жилось недурно, – но "руси" ломили с еще большей силой и яростью.
Очистив "Аль-Музаффар" от полубака до миделя, варяги отжали противника на корму. Тут им неожиданно помогли. Рабы не сидели болельщиками – они ставили подножки ширванцам, подчас расплачиваясь за это отрубленными ногами. Однако ненависть, этот "перегной страха", возобладал над всеми их чувствами – рабы помускулистее вырывали свои цепи, наматывали звенья на руку и дубасили сарацин. Те, кто был послабже, били веслами, как киями, целя аскерам в головы.
Отправив особо настырного за борт, Олег столкнулся с рабом-степняком – смуглокожим, с приуженным разрезом глаз.
– Я – Котян! – гортанно выкрикнул раб, бия себя в грудь рукою с обрывком цепи. – Я печенег-мореход! Со мною двадцат человек, и все мы ждат твой слово, коназ!
Мускулы играли под загорелой, порченной плетьми кожей печенега.
– Я не князь, – сказал Олег, оглядываясь. – Пока! Твои люди оружны?
– Вот! – показал Котян кривой скимитар.
– Чистите гураб! Арабов – к рыбам!
– Ага!
"Ворона" дочистили быстро и качественно. Распотрошив "воронов", занялись сафинами – налево и направо полетели горшки с нефтью. Всплески огня, разливавшегося по палубам сафин, вызвали акустический удар: варяги заревели победно, арабы подняли вой ужаса.
По наклоненной палубе тонущей "Аль-Мансурии" проскакал нахаза-переговорщик. Чалмы на нем уже не было, а полосатый халат горел, как растопка из бересты. Вскочив на фальшборт, ширванец кувыркнулся в море.
Паре сафин русы прорубили топорами днища, третья была "вычищена" от живых и залита кровью, четвертая горма горела, пятая шла на дно под сопровождение воя цепных рабов, бурлила вода на месте затонувшего "Меча ислама"...
Но и русам досталось – на "Зиланте" едва половина людей уцелела, "Алконосту" размолотили левый борт, и лодья плыла с сильным креном. Вернее, дрейфовала, потому как теми остатками весел, что торчали из лючков, грести было нельзя.
Не повезло и дармуне – одолев оба гураба, корабль пылал, закиданный глиняными сосудами, полными нефти, смолы и серы.
Чадные клубы дыма стелились над морем, сбиваясь в сине-черное облако. На волнах качались десятки голов, как поплавки, – ширванцы и их рабы спасались в едином порыве.
Пламя разгоралось, а бой стремительно угасал. Поднялся ветер, и дым отнесло прочь.
Победа... Олег ощущал ее именно так – без восклицательных знаков, но с многоточием, знаком сомнения и горечи.
– Халег! – затрубил князь Инегельд. – Освободил моего "Сокола"! Пересаживайся на сафину!
– А тут их две! И обе свободные!
– Бери ту, что к тебе ближе. Олег, Турберн, Фудри! Сигайте на вторую...
Названные перепрыгнули с горящей дармуны сперва на палубу "Сокола", а уже оттуда – на сафину. Рабы – грязные, худые, заросшие, с кругами мозолей на запястьях, смотрели на варягов – вызывающе, заискивая, радуясь.
– Трупы – за борт, – приказал Олег.
Рабы качнулись, заслышав привычные повелительные нотки, но громадный тип с клеймом на плече и лбу оскалил беззубую пасть.
– А кому это ты велишь? – прошамкал он. – Мы теперича швободные!
– Еще раз вякнешь, – мрачно сказал Олег, – дух вышибу! А ну, живо убрать мертвяков!
Рабы бросились исполнять приказ. Человека, на их глазах чистившего гураб, сердить не стоило.
– Котян! – рявкнул Олег.
– Я! – подскочил печенег.
– Это правда, что ты мореход?
Котян осклабился в довольной усмешке:
– Ага! Подкормщик был у арабов, кормщика замещат.
– Иди тогда к рулю!
– Ага!
Захваченные сафины и лодьи окружили "Аль-Музаффар". Гураб решили сделать погребальным кораблем для павших. К его дымящимся бортам по очереди приставали корабли русской флотилии, и варяги переносили на палубу "ворона" погибших побратимов. Скорбная церемония длилась долго, но никто не подгонял похоронную команду – не тот случай. Оставшиеся в живых и ходячие раненые молча стояли у бортов, ветер полоскал их длинные волосы и разносил над морем тоскливую песню.
Последним уложили Яра, маленького музыканта. Угрюмый Вуефаст Дорога вложил в мальчишечьи руки медную трубу и сделал знак товарищам. Альф Убийца и Одд Галат из Ямталанда запалили факелы и разошлись по гурабу, множа поджоги.
В молчании переправившись на свои лодьи, они веслами оттолкнули пылающий "Аль-Музаффар" в его последний рейс – по маршруту "Мидгард – Вальхалла".
Гураб выгорел дотла. Россыпь углей и тающие шапочки пепла уплыли в сторону брошенного "Алконоста", чья голая мачта качалась наподобие маятника: memento mori... memento mori...