Так, а что "и"? Вновь скорость в девять узлов, те же транспорты со старыми кораблями? Что помешает Того выловить русскую эскадру в другом месте? Она ведь не иголка в стоге сена, а множество кораблей, чадящих дымом на всю ивановскую. Скорее всего, произойдет то же самое. Только цусимский-то результат мне известен, а в проливе Лаперуза бой состоится впервые. И не факт, что закончится лучше. Как бы не стало хуже.
Вновь переворачиваюсь, на другой бок. На сей раз передо мной знакомое уже до мелочей помещение лазарета. Механически считаю кровати, несколько раз сбиваясь. Все они на одно лицо… Стоп. На одно лицо?!
Слава, а если избавиться от транспортов? Отправив их со старыми броненосцами в нейтральный порт? Куда там можно? В Шанхай? Пусть будет пока в Шанхай. Что случится тогда?
А вот тогда мы получаем боеспособное соединение, по скорости сравнимое с японским. Потеряем, конечно, в количестве орудий прилично. Не беда. Как минимум адмирал Того… Хэйтатиро? Точно, он. Адмирал Того Хэйтатирович не сможет диктовать своих условий, творя что заблагорассудится. Обойдется. В этом случае можно также, не ввязываясь в сражение, рвать когти на всех парах. Выполняя этим поставленную боевую задачу. То есть оказаться во Владивостоке. Пусть и произойдет артиллерийская дуэль, но вряд ли столь кровавая, как будет при Цусиме. Определенно такого разгрома случиться не должно!
Есть! Вот, собственно, и план. Родил наконец.
Поднимаюсь, начиная расхаживать меж кроватей. Провожу рукой по гладким спинкам: вжик – одна кровать, вжик – другая… Вжик – и мы во Владивостоке!
Неприятная мысль бьет молотком по темечку, заставляя сесть на ближайшую из них: тоже мне теоретик-флотоводец! Все уже нарешал – будьте любезны… Адмирал-электрик хренов!
А Рожественский?.. Забыл?!
Обхватывая голову, начинаю тереть виски. Матавкин тоже так делал, все же врач… Вдруг поможет?
Допустим даже, я к нему попадаю. Допустим, он мне даже верит. Когда я проделываю с ним то, что и с Матавкиным. Кто тебе сказал, что он поступит именно так? Придурок!..
Тут же представляется радужная картина: выкладываю я такой все это Рожественскому, а он мне в ответ, солидно поглаживая бороду: "Видите ли, товарищ Смирнов… – потроша в трубку папиросу "Герцеговины Флор", – …мы тут обсудили с товарищами ваше предложение и решили повременить пока! А вас, товарищ Смирнов, хотим отправить на заслуженный отдых в одноместную каюту с часовым…"
Тьфу! Рожественский хоть не Сталин, но нрав у товарища тот еще. Взбеленится и все равно решит по-своему.
Думай, Слава. Усиленно думай!
Рассвет я встречаю закутанным в простыню и в напрочь растрепанных чувствах.
В любом случае мне нужен Матавкин. Обсудить с ним "за" и "против". Без помощника в этом месте и времени не обойтись никак…
Хмурый матрос приносит завтрак. Почти механически прожевываю сухарь с сыром, запивая подобием кофе. От каши отказываюсь – аппетит куда-то исчез. Вновь ложусь, начиная пялиться в потолок. Мысли отсутствуют, в голове вертится всплывшая бессмыслица: "…А после удара в рынду мы отправились на шканцы…" Интересно, что такое "шканцы"? А "рында"?
Доносится звук колокола два раза – наверное, склянка.
Удивленно вспоминаю, что за последние сутки ни разу не курил. Странно, и ведь не тянет! Хоть здесь наверняка можно в лазарете, слова никто не скажет. Это не двадцать первый век с запретами. Надо будет Матавкина попросить раздобыть. Или бросить?..
Входит Надеин. Щупает пульс, качая головой. Интересуется: почему не ел кашу? Правдиво отвечаю про аппетит. Вернее, его отсутствие. Хмурит брови, заставляя выпить неприятный на вкус порошок. Безропотно подчиняюсь.
Эх, Надеин, Надеин… Дался тебе мой аппетит. Знал бы, что тебе предстоит пережить совсем скоро… Возишься со мной, как с дитем малым!
Сменившая душевный подъем апатия быстро захватывает тело. Проникнув в ноги, затем робко постучавшись в желудок и выключив аппетит, она укрепляется в позициях, добравшись до головы. Прочно расположившись в ней походным лагерем с выставлением дозорных.
Эх, рому бы сейчас, как лекарства для души… Грамм сто хотя бы…
Однако вместо рома провидение посылает мне иной сюрприз. Отчего мои брови начинают ползти на лоб. С удивлением наблюдаю, как между кроватями бодро вышагивает православный батюшка в полном боевом облачении. Боевом – это супротив нечисти, естественно. Церковная риза, как полагается, солидный крест на груди. В руках требник, чем не борец с бесами?
Священник невозмутимо продвигается ко мне, останавливаясь напротив. Крестится на Николая Угодника. От неожиданности забываю, что, видимо, положено встать. Раз не при смерти и типа в сознании. Когда до меня доходит, быстро поднимаюсь.
Некоторое время поп критически рассматривает новоявленного прихожанина. Который с любопытством отвечает ему тем же. Седоватая борода, широкое русское лицо. Взгляд пятидесятилетнего человека, немало повидавшего на веку… Еще бы, паства у тебя не самая простая. Бабулек на броненосце нет.
– Здравствуйте! Отец Назарий! – представляется наконец тот.
"Инженер Смирнов!" – чуть было не вырывается у меня. Нет, и вправду не ожидал здесь увидеть. Знал, что плавали… ходили то есть на кораблях, но – не ожидал.
– Доброе утро… Смирнов!.. – не придумываю я ничего лучше.
Батюшка вопросительно смотрит на неправильного раба божьего.
Понимая, что раб явно делает что-то не то, мгновенно поправляюсь:
– Вячеслав. – Подумав, добавляю: – Смирнов.
Поп немного расслабляется и, садясь, указывает мне сделать то же.
Чего напрягся-то? Что я опять не так сделал? "Ах, точно… Кажется, надо благословения было попросить… Или испросить? Руку поцеловать? Не помню… Черт их зн… – здесь я прикусываю язык. – Обалдел? Нет, дорогой Слава, не он. Не то ведомство…"
– Видел, вы православной веры, раб божий Вячеслав?
Когда это ты видел? Мы встречались?
Заметив удивление, он добавляет:
– Когда вас подняли на борт, я приходил вас соборовать.
Зачем приходил?! Соборовать? Вот тебе новости… Хоть не отпевать, на том благодарствуем!..
Не зная, что ответить, нейтрально шевелю бровями: спасибо, мол, и все такое…
Видя полное непонимание мной действительности, батюшка извергает тяжелый вздох. Терпеливо поясняя: я был слишком плох и без таинства обойтись было никак нельзя. Особливо когда на мне обнаружилась православная реликвия – то бишь нательный крест.
– Исповедаться желаете? Причаститься? – спрашивает он неожиданно.
А вот здесь я не знаю, что и сказать… Вопрос застает врасплох. Конечно, не мешало бы! Зная, что предстоит, – еще как хочу… Да только если я тебе исповедаюсь, отец Назарий… Полностью… Нет, ты-то, конечно, никуда не побежишь, почти в этом уверен. Только надо оно тебе?
Сложные у меня отношения с религией. Не самые простые. Все мы считаем себя верующими до поры до времени. Ходим в церковь раз в полгода, красим яйца на Пасху… "Отче наш" даже на ночь читаем, кто попродвинутей. Пока дело не касается наших собственных, личных интересов. Когда же представляется возможность совершить служебный подлог или то, что называется кражей без последствий, – с легким сердцем идем на подобное. Авось пронесет.
Я тоже далеко не святой. Но раз мне довелось родиться православным, им и помирать, видимо. Судьба. Только врать на исповеди я совсем не собираюсь.
– Батюшка, возможно, позже? Давайте, как Японию пройдем? – умоляюще смотрю на него.
– Японию так Японию… – опять вздыхает он. – Жду на божественной литургии в воскресенье.
После чего размашисто крестит меня.
То ли бесы мои святого отца шугнулись, то ли качка уменьшилась… На душе явно полегчало. Изучив лазарет поперек и вдоль, решаю предпринять вылазку. Надоело валяться.
Осторожно открываю дверь – пустой стул Надеина. Санитар чем-то занят.
– Слушай… – Тот оборачивается. Хмурый – он приносил еду утром. – А наверх… – показываю на потолок, – можно?
Не перепутай только – на палубу, а не куда ты подумал!
– Чего вам там?
Как это чего?! Я опух взаперти уже! А в иллюминаторы не видно ни черта, шлюпки мешают. Да и вообще – любопытно ведь!..
– Воздухом подышать. Душно здесь у вас… – делаю лицо страдальца.
– Иллюминаторы, чай, открыты!.. – Санитар все же недовольно встает. – Идемте!
Громко зовет некоего Семена. Откуда ему здесь, из воздуха взяться?
Из операционной появляется жующий Семен с тарелкой в руках, недобро косясь на вредного больного. За дверью виден железный стол, накрытый белой тряпкой, над ним большие, древнего вида лампы… Не хотел бы я оказаться на такой операции. Анестезию-то уже изобрели? Хоть какую-то?
Выходим в коридор – и нос к носу сталкиваемся… С Матавкиным!!! Родной, как я рад тебя видеть! Наконец-то!!!
Крепко жму руку.
Вид невыспанный, глаза красные… Похоже, остаток ночи дался ему ужасно. Еще бы… Надеюсь, тоже рад? Нет?
Отпускает санитара, к облегчению последнего.
– Провожу сам. Надеина нет? – это уже мне.
– Не видел! С утра был…
– Идемте со мной.
Пока поднимаемся по знакомому мне трапу, врач предупреждает:
– Аккуратней ступайте, сам долго привыкал.
Да ладно ты, Аполлоний. Прорвемся! Вчера бы ты меня видел, как я по нему в простыне летал… Аки призрак обнаженный…
Открываю дверь и моментально зажмуриваюсь: море нестерпимо бликует, встающее солнце бьет в глаза.
Наконец можно будет увидеть броненосец при дневном свете! Мы на небольшом пятачке правого борта, близко к корме. Под ногами дощатая палуба. Доски подогнаны плотно – ни одной большой щели. "Странно, зачем дерево? Горючий ведь материал. Пожароопасный…"
Смотрю вправо, от удивления открывая рот. Могла бы падать челюсть – уже скакала бы по палубе. Орудийная башня! Двенадцатидюймовая, самая что ни на есть! – Видно лишь заднюю часть и немного ствола, однако и он выглядит весьма внушительно. – Грозная штука! Интересно, когда ведет огонь, перепонки сразу лопаются? Или просто вдавливаются? Это на нее я ночью облокотился, когда шатало?
Пробегает запыхавшийся матросик, бегло козыряя Матавкину. Тот настолько озабочен, что не отвечает.
К моему стыду, сейчас не до этого.
Прости, Матавкин! Я сейчас…
Осторожно подхожу к леерам, с восхищением осматриваясь.
Вот и эскадра! Та самая, объединенная. Странно, считал, что флагман первый, а впереди еще корабли…
Прямо по курсу корма трехтрубного крейсера, дальше виден еще один. Неподалеку, чуть правее дымит какой-то броненосец. Далековато… Однако, щурясь, разбираю название: "Орелъ".
Тот самый, с баталером Новиковым? Вот бы посмотреть!
Параллельно с "Суворовым", вне строя еще крейсер – "Жемчугъ". До него метров двести, не больше. Отлично видно людей, работающих на палубе.
Позади кормы идет оставшаяся часть колонны. Вытягиваюсь с риском свалиться за борт – обзор отсюда никакой, почти не видно…
– Господин Смирнов, я не смог уснуть. – Матавкину, похоже, надоело мое любопытство.
Еще бы… Я бы тоже не смог на твоем месте. Дальше?.. Вопросительно смотрю тому в глаза.
– Господин Смирнов, мне пришлось совершить служебный подлог и написать ложный рапорт. Чтобы дать вам отсрочку. – Матавкин снимает фуражку и утирает пот со лба. Выглядит он действительно неважно.
Знаю, читал. Слушал, точнее… Из уст старпома. Спасибо, что не сдал! И за отсрочку тоже – большое спасибо, Аполлоний!
– Считаю необходимым как можно быстрее доложить адмиралу то, что вы рассказали. Вы придумали план, о котором говорили?
Что тебе сказать, Матавкин…
– Придумал, Аполлоний Михайлович.
Оглядываюсь. Вокруг кипит жизнь – то и дело мимо проносятся матросы. Справа, за башней, громкие голоса. Поднимаю голову – уровнем выше маячит околыш фуражки. Хозяин явно находится под ним. Найти бы более спокойное место… Ну да ладно.
Перехожу почти на шепот:
– Если вкратце: эскадра должна пойти в обход Японии. Избавившись от транспортов и старья.
Ловя удивленный взгляд, немедленно поправляюсь:
– Броненосцы третьей эскадры и транспорты необходимо отправить в нейтральные порты. Слишком маленькая скорость у них. Остальным кораблям прорываться через Лаперуза на полном ходу. Единственный шанс дойти до Владика…
– Владика?!
– Владивостока. – Похоже, сокращения у них не в ходу.
Матавкин задумчив. Ничего не отвечает. Опасаюсь мыслей вроде: "Из-за тебя, чувак, я пошел на служебный подлог. Присягу нарушил. Ночь не спал… А ты мне все это выдаешь? И всего-то посланец будущего?.. Может, обыкновенный провокатор ты из будущего?!"
– Господин Матавкин! – Вновь оборачиваюсь. Под околышем, что наверху, выявились черная борода и такой же китель, – почему следует поступить именно так, я тоже могу вам сказать… – Поблизости на палубе остановились двое матросов. Козырнув, встали неподалеку. – И объяснить. Но не здесь и не сейчас. Это долгий разговор!
– А адмиралу объяснить сможете? – наконец произносит он.
– Адмиралу смогу! Но как до него добраться? Чтобы один на один, без свидетелей?
– Это возьму на себя.
Чего? На себя!.. Младший судовой врач, пусть и флагмана? Не много ли на себя берешь, Матавкин?..
У меня непроизвольно вырывается:
– Вы?!
– Я. – Заметив мое изумление, добавляет: – Зиновий Петрович лично дал мне протекцию на корабль, по моей просьбе. Я неплохо знаком с ним по Петербургу.
Вот это новости. Оказывается, ты не просто так Матавкин? Протеже самого?.. Да и коллежский советник как-то многовато для младшего врача… Пытаюсь вспомнить табели о рангах. На ум приходит лишь нечто голосом Шаляпина: "Он был титулярный советник, она генеральская дочь…" Я не спец в чинах, но, может, вроде полковника?
– Ну, раз вы можете… – развожу руками. – Буду только рад! Смартфон и паспорт надо будет взять обязательно… – Видя непонимание, исправляюсь: – Телефон… – Еще хуже. – Штуку с фотографиями! – Похоже, дошло.
Откуда тебе, Матавкин, знать, что эта штуковина еще и телефон? А про интернет я вообще молчу… Впрочем, а сам-то в девяностые поверил бы?!
Матросы ушли, фигура сверху, похоже, прислушивается. Глазами семафорю Аполлонию, тот показывает: понял, мол… Набирает воздуха:
– Больше здорового сна и приемов пищи. Пить много воды. Идемте! – кивает в сторону люка.
Перед дверью оглядываюсь. "Жемчуг", вовсю кочегаря желтыми трубами, прибавил в скорости и начал уходить правее. Может, в разведку отправили? На корме хорошо виден развевающийся Андреевский флаг. "Красавец-корабль! – с трудом отрываю взгляд. – Кажется, переживет Цусиму?"
Пока спускаемся, Матавкин инструктирует:
– Попробую нынешним вечером. Я делаю инъекции адмиралу… – Замолкает. Понятно, врачебная тайна! Впрочем, для меня совсем не секрет, что у Рожественского подагра. Как и для баталера "Орла". – Будьте готовы вечером, после четвертой склянки. Я заступаю на дежурство в девять, пойдем примерно через час!
Я бы еще знал, когда здесь у вас четвертая склянка… Надо будет считать. Интересно, готов – это при бабочке или галстуке? Или все так же, в нижнем белье?..
Собираюсь высказать свои сомнения, однако не успеваю: в лазарете шум и гам. Озабоченно снуют санитары, на стуле скалится от боли матрос. Надеин осторожно срезает с того грязную тельняшку.
– Авария в машинном отделении! – при виде нас поднимает голову Надеин. – Второй в операционной, ожоги рук.
Наверняка кочегар. Самая неблагодарная и тяжелая профессия здесь. Хотя тот же Бакланов у Новикова, помнится, особо не страдал. То консерву мясную выторгует, то еще чего…
Сразу вспоминаю, как все трюмное отделение заживо ушло на дно вместе с "Ослябей". Потому что какой-то умник предложил закрыть выходы броневыми плитами. А когда корабль начал переворачиваться, те, кто за это отвечал, разбежались…
Матавкин, забывая про меня, несется прямиком к шкафу. Понимая, что здесь я лишний, тихонько ныряю "к себе", вновь укладываясь.
Как же надоело валяться просто так! Люди вон делом заняты, а я как корабельный трутень… Матросиков опять же ошпарило…
Итак. Сегодня я встречусь с адмиралом. Вице-адмиралом Зиновием Петровичем Рожественским. Наслышан, ага… Кого он там оставил глухим? Денщика своего, помнится?..
Рука почесывает ухо.
Бред какой-то. Адмирал Российской империи, морской офицер… Новиков-Прибой – тот вообще описал эту личность как демона ада… Наглого, хитрого, продажно-самовлюбленного типа. Чуть ли не дезертировавшего с поля боя и сознательно отдавшегося затем в руки японцев. Якобы тот искал встречи с ними, что ли… Не верю!
За дверью стоны матроса и командный голос Надеина. Уверенно отдает распоряжения. Слышно знакомое уже: "Камфару!" Непроизвольно поеживаюсь, вспоминая укол. Они всех здесь ею лечат?
Что сказать адмиралу, чего не говорить? Рассказать все, без утайки? Про будущее ранение, про полный разгром? Про вынужденную сдачу в плен? Про единственный шанс прорваться, который у него существует? Впоследствии поставленный ему в вину историками…
Вновь начинаю ворочаться. Верный признак сомнений. "А кто бы не сомневался на моем месте? Есть такие? Ау!.. Я здесь один из своего времени, так что по фигу!"
Наконец занимаю удобное место, положив руку под подушку.
Похоже, особого выбора у меня нет. Хочешь жить – умей вертеться. Назвался груздем – полезай в пиво… Так что решено: предъявляю адмиралу смартфон, показываю фотки. Доказав, что прибыл из будущего, рассказываю все, что знаю о предстоящем сражении и выводах историков. Настоятельно, насколько это возможно, рекомендуя идти через пролив Лаперуза без транспортов и старых броненосцев. Будь что будет! Точка.
На душе сразу легчает, что немедленно передается приунывшему желудку: "Не хотел есть, собака? Жди теперь, пока уляжется!"
Прислушиваюсь к происходящему в перевязочной. Стоны стихли, Надеина тоже не слыхать.
Решив проверить, как там и чего, поднимаюсь было и успеваю сделать несколько шагов. Дверь открывается сама, пропуская в себя санитара и матроса в бинтах. Того, что перевязывал Надеин.
Парню здорово досталось: забинтованы грудь со спиной, правая рука на перевязи. Шатаясь то ли от слабости, то ли от болевого шока, матрос чуть не падает, и я едва успеваю подставить плечо:
– Куда его?..
– На ближайшую… – Санитар кивает в сторону входа.
Не успеваем уложить одного, как следом появляется второй. Этот выглядит намного легче – идет самостоятельно, забинтован легко:
– Эка ошпарило нас с Федосеевым! – На усатом лице печать озабоченности. – Во втором котле труба лопнула, так он как раз рядом с нею стоял. Меня вот краем зацепило… – Заметив меня, смолкает.
– Ложись на соседнюю! – Санитар озабочен. – Что ему надобно будет, меня позовешь. – Поправляет подушку под тяжелым.
Прикидываю, чем могу помочь еще. У второго одна рука – помочь разве койку расправить? Встряхиваю одеяло, но меня коротко останавливают:
– Сами мы… – Усатый разве что не выхватывает из рук.
Что вы все так меня боитесь? Даже кочегары вон шарахаются… Прокаженный я, что ли?