И вправду, вскоре они миновали деревню дворов в пятнадцать, что обосновалась на пологом, обрывающемся к реке, взгорке, через два часа - еще одну. Местные провожали их взглядами, некоторые махали руками, осеняли знамением, крестились сами.
- Ничего, один переход всего остался, - буркнул себе под нос боярин. - Проскочим.
Еще один ночлег на камышовой отмели, потом два часа пути среди черных от ивняка берегов - и Ловать вдруг развела берега в стороны, открыв впереди бесконечную, до горизонта, равнину.
- Погоняй, погоняй! - крикнул боярин Лисьин. - Поспешай, косорукие! К вечеру в Новгороде будем!
Лошадки затрусили чуть быстрее, помахивая мордами и изредка вздергивая хвостами. Верста, другая, третья - и путники оказались в белой бесконечности. Белизна впереди, белизна позади, белизна по сторонам. Белый ноздреватый лед под ногами, белое, затянутое пеленой облаков небо. Даже горизонта не различишь - столь незаметно одно переходило в другое. Скачешь, скачешь, скачешь - а ничего вокруг не меняется, словно ты завяз в невидимой паутине и подпрыгиваешь на одном месте.
От отчаяния спасали, как всегда, лошади. Именно они, родимые, пометили частью заметенную, частью расчищенную ветром дорогу. То тут, то там на ледяном панцире, среди крупенистого снега, вмерзшие наполовину в озерную твердь, темнели короткими пунктирами зеленоватые и коричневые катышки. А значит: путники не заблудились, не закружились в белой пустыне, не стояли на месте. И можно снова и снова погонять замученных трудным переходом коней.
- Долго еще, деда? - окликнул старого кормчего рыжий холоп.
- При попутном ветре засветло причалим, - присел, кутаясь в овчину, Лучемир. - А коли поперечный, то токмо к утру.
- А коли на рыси? - поинтересовался Зверев.
- А кто же ее, кошку ушастую, знает? - прищурился старик, послюнил палец, поднял над собой и тут же спрятал обратно: - Холодно, однако, ныне. Не поймешь.
Лошадь во вторых санях споткнулась, сбилась на шаг. Из-за нее пришлось снизить скорость всему обозу. Василий Ярославович смирился и промолчал. Загонишь коней - вовсе посреди озера останешься. Несколько лишних часов все равно ничего не решали. Однако и дневку он делать не позволил.
Сквозь пелену облаков солнце определялось только примерно, по более светлому месту. Сперва ярким казался небосклон над горизонтом, потом это пятно сместилось выше, еще выше, но, так и не достигнув зенита, поползло обратно вниз. А потом на озере стало смеркаться. Тем не менее боярин, выехав вперед обоза, продолжал двигаться широким походным шагом.
Внезапно послышался треск, из-под копыт хозяйского скакуна проступила вода, и снег вокруг начал стремительно темнеть.
- Стойте! - крикнул Василий Ярославович, но сам шага не замедлил.
- Ты куда, отец?! - натянул поводья Андрей.
- Не проваливаюсь же, - пожал плечами боярин. Действительно, тонкий лед трещал и ломался, однако всадник в глубину не уходил, копыта погружались на глубину лишь двух-трех ладоней. Василий Ярославович все больше удалялся от обоза, медленно растворяясь в сумраке. Прошло с четверть часа, и наконец из ночи послышался его громкий голос:
- Сюда гоните! Во весь опор!
- Ну, с Богом, - перекрестился князь Сакульский. - Давай, мужики, нахлестывай. За мной, на рысях, пошли!
Он дал шпоры коню и первым, ломая тонкий ледок, поскакал за отцом. Вода, поначалу составлявшая всего пару ладоней, постепенно прибывала и через сотню саженей составила уже почти полметра. Но зато здесь стали различимы заросли камышей, что помахивали темными кисточками справа и слева от зимней дороги. Это означало, что суша совсем рядом. Похоже, на Ильмене, как и на всех озерах, лед начал таять от берега - а ночной морозец прихватил поверхность новой тонкой корочкой.
- Ой, ё-о… - Конь провалился почти по брюхо, стремена и сапоги макнулись в воду, но уже через мгновение скакун, двигаясь короткими прыжками и ломая грудью лед, выбрался на мелкое место, без понукания перешел в галоп. Еще сотня саженей - и Зверев оказался на берегу, рядом с боярином Лисьиным.
- Добро в санях промокнет, отец, - спешился Андрей и погладил гнедого по морде, успокаивая после неожиданного приключения.
- Сильно не промокнут, коли проскочат быстро, - ответил тот. - Глубокое место только одно. Опять же, иного пути на берег все едино нет.
Послышались испуганные возгласы, женский визг, и где-то через полминуты, расплескивая воду, из сумрака вырвались первые сани, потом вторые, третьи… За ними шли всадники на испуганно хрипящих лошадях. Промоина в конце зимнего, толстого льда не миновала никого. Снова сани, шестые, седьмые…
- Все, - осенил себя крестом боярин. - Добрались.
- Куда? - не понял Андрей. - Новгород-то где?
- В шести верстах по Волхову, - махнул рукой в темноту Василий Ярославович. - Но это уже посуху, можем и завтра, не поспешая, докатиться. Привал.
Великий Новгород путники увидели на рассвете. День выдался малооблачным, и золотые луковки городских церквей сияли в утренних лучах, точно десятки маленьких, новорожденных солнц. Чем всегда мог похвастаться один из древнейших русских городов, выросший на месте легендарного Словенска, так это поразительным даже на Руси богатством. Да и как иначе, коли половина текущих из огромной страны рек устремляют свое течение именно сюда, неся на волнах пузатые корабли? Как иначе, если вольный город несколько веков был столицей самой большой в Европе страны и жемчужиной Ганзейского союза? Однако превратности судьбы жестоки, и демократия Новгородской республики, естественно, пала, едва рядом появилось небольшое и небогатое, но монархическое Московское княжество, которое полвека назад заставило Новгород признать свою власть. И все же это поражение ничуть не выветрило вольнолюбие из горожан и не лишило ганзейский торговый город его кичливого богатства.
Первые посады начались примерно за версту от красных кирпичных стен города, что стоял на обоих берегах Волхова, соединяясь в единое целое широким и прочным каменным мостом. Красные зубчатые стены высотой вдвое превышали кремлевские и огораживали не только цитадель правителя, но и большую часть города. Тесниться, как в Великих Луках, случись осада, горожанам явно бы не пришлось. Да и оборонять стену высотой с пятиэтажный дом куда легче, нежели земляной вал с частоколом. Приставной лестницы на такую высоту не поднимешь, веревку не забросишь. А коли и приставишь или забросишь - кто рискнет лезть по ней на головокружительную высоту? Что тут говорить, красиво жить не запретишь.
Дальше всех от города стояли небольшие избушки, страшно похожие на те, что показывают в детских фильмах про Бабу Ягу. Разве только вместо куриных ножек они стояли на деревянных столбиках. Скорее всего, это было нечто вроде дачных участков: к каждой избушке прилагался огороженный жердяным забором надел размером этак с десять соток. Видать, новгородцы тоже любили побаловаться морковкой и огурчиками, выращенными на собственной грядке. Особняком стояла кузнечная слобода - ее легко было узнать по многочисленным дымам и металлическому звону. Кузнечное ремесло - дело особо огнеопасное, а потому подобные мастерские всегда в стороне от жилья строились. А вот постоялые дворы с высокими бревенчатыми заборами, обширными амбарами, сараями и огромными домами, способными сделать честь самой богатой боярской усадьбе, оказались разбросаны везде и всюду, даже среди "дачных участков".
В ворота одного из них и завернул Василий Ярославович. Законы торговли одинаковы везде и во все времена: чем дальше гостиница от центра, тем ниже в ней цены.
- Ныне всем отдыхать дозволяю, - проехав в ворота, спешился боярин и бросил поводья кинувшемуся навстречу мальчишке в заячьем тулупчике. - Хозяин где? Лошадям овса, заслужили. Людям моим меда хмельного и пиво дозволяю, кто чего попросит. И светелки две чистые - мне и сыну моему с женою - приготовьте. Чем гостей сегодня потчуете?
- Каша пшенная, каша с салом, борщ и щи вчерашние имеются, щука и стерлядь на пару, пряженцы разные. Коли желаете, кабанчика заколоть можно, барашка зарезать али почки заячьи на вертеле и щечки судачьи лично вам принести можем… - не дожидаясь прихода хозяина, перечислил мальчонка.
- Кабанчика, - решил Василий Ярославович. - Устали люди, пусть подкрепятся. А для начала - борща вчерашнего, с дорожки полакомиться. Сегодня отдохнем, а завтра с делами разбираться станем.
Зверев такому решению удивился: день еще и полудня не перевалил. Однако после того, как впервые за много дней он оказался в жарко натопленном помещении и вдосталь поел горячего, Андрей внезапно ощутил самое настоящее опьянение - в голове закружилось, ноги стали точно ватными, глаза начали слипаться. А когда хозяин принес на стол к ним с отцом и Полиной кувшин петерсемены, молодой князь понял, что сегодня действительно способен только крепко-крепко спать. Зато новым днем они поднялись с первыми лучами солнца и, перекусив лишь парой расстегаев с квасом, сразу отправились выбирать корабль.
При внимательном рассмотрении Новгород, который все считают крепостью, оказался настоящей Венецией, пронизанной тут и там водными артериями. Волхов, Вишера, Веряшка, Мета, Вишерка, Пестова, Малына, Дерега, Вищера - все они протекали если не через самый город, то петляли по его многочисленным слободам. Шутка ли сказать, почти сорок тысяч населения! Великий город раскинулся далеко, далеко в стороны от крепостных стен. И если в какой-нибудь слободке не имелось своей реки - к ней обязательно тянулся укрепленный дубовыми сваями канал, к берегу которого могла швартоваться, как к причалу, довольно большая и тяжело нагруженная ладья.
Здесь вообще все протоки напоминали один сплошной причал - со стоящими неподалеку амбарами для товаров, с толстыми сходнями, дожидающимися весны возле крепких причальных быков. Примерно половина мест была уже занята: вмерзшие в лед корабли спали, вспоминая летние походы, бесконечные реки и морские шторма. Суденышки помельче были вытащены от греха на берег и, перевернутые брюхом кверху, отдыхали, напоминая затаившихся доисторических ящеров с выпирающими из спины толстыми хребтами.
Корабельная слобода располагалась на восточной стороне, по берегам и каналам Вишеры. Сама река еще была покрыта льдом, но работа у мастеров вовсю кипела. Поскидывав душегрейки на груды белых, едко пахнущих опилок, в подпоясанных веревками полотняных рубахах и таких же легких штанах, они стучали молотками, вырезали что-то топорами и стамесками, распаривали в длинных лотках доски, чтобы потом по месту изогнуть их на ребрах корпуса, нашивали палубы. Наверху еще только вставляли в пазы поперечные балки, просвечивало солнце сквозь будущие надстройки - а внизу вертлявые мальчишки уже смолили днище, макая в котлы с булькающим желтым варевом вместо кисточек длинные мочала.
Полусонный Лучемир, почуяв знакомые запахи, встрепенулся, сполз с седла, зачем-то снял шапку, сунул ее за пазуху и засеменил к судну, прищурившись и выставив вперед голову.
- Кто тут хозяин? - громко поинтересовался Василий Ярославович. - Это купца Ильи, сына Рассохина, мастерская?
- Она самая, - остановившись, отер лоб один из мастеров. - Кликнуть хозяина али так любопытствуете?
- Сказывали, ушкуи у него на продажу имеются?
- Как же, боярин, есть корабли. Вот этот ушкуй, мыслю, аккурат к половодью закончим. А вон слева, за навесом с досками, там ужо мачту подымают, оснастку натягивают. Почитай, хоть завтра спускать можно, коли вода будет.
- Не бери, княже, этой поделки, - неожиданно хлопнул по борту Лучемир. - Гнилое корыто, не станет оно долго ходить.
- Да ты чего несешь, старый пень! - в голос возмутились мастера, трое из которых, отложив работу, попрыгали с бортов вниз. - Как это ходить не станет! Работа чистая, никаких огрехов! А ну, иди отсюда, пердун хромой!
- Звияга, коней прими. - Андрей спешился и зашагал к старику, остро жалея, что не прихватил сабли. С тремя ремесленниками кистенем и ножами он еще управится, но коли остальные на выручку кинутся - забьют вместе с дедом. Пахом и боярин, считай, тоже безоружные, не помогут.
Между тем вид у корабельщиков был очень даже серьезный.
- Ты чего работу хаешь, нищета юродивая?! Ты хоть лодку простую сам сшивал?
- Я и яйца ни одного не снес, - хмыкнул старик, приглаживая пятерней белые волосы, - однако же свежее от тухлого отличаю на раз. Гляньте, доски у вас не пиленые, а рубленые. Оттого и стыков ни одного плотного быть не может. Древесина недосушенная и в смоле не варена, сверху по сырому мажете. Нечто такая в воде не загниет?
- Да ты чего несешь, хрыч старый?! Нечто зимнюю древесину сушат? Она и так сухая, как солома весной! И доски у нас отменные, от артели пильщиков Дубовицких - слыхал про таких?
- А что мне Дубовицкие ваши, коли доски рубленые? Нечто я такого и не увижу. А дерево, хоть бы и зимнее, а сезон вылежать должно. Иначе просмолки не примет. Как же ты сырое намочишь? Вымачивать токмо сухое можно. Оттого и мажете вы, что доски не мочатся, да?
- Чего там мочить, деревенщина?! - Мастера раскраснелись, словно в жаркий полдень, и размахивали молотками и топорами, однако кормчего пока не били. - Нечто ты топить его собрался - со всех сторон смолить? На дне тебе ни одна смола не поможет! И внахлест доски идут, внахлест, сам смотри! Почто тебе края щупать?
- Смола до сердцевины дерево пропитать должна, до сердцевины… - продолжал гнуть свое Лучемир. - Коли со всех сторон смола, то и бояться нечего. А ну, черпнем воды в море? И чего, через год до дыр днище прогниет?
- Коли на таком судне моря черпнешь, тебе не о днище, а о душе думать придется. То же тебе не чалка, то ушкуй морской, кикимора ты бестолковая. Тут, коли трюмы заливает, стало быть, совсем беда, поломали волны.
Боярин кашлянул, качнул головой в сторону ворот. Дескать, забери его, Андрей, пока совсем старый с хозяевами не рассорил, и князь обнял седого кормчего за плечи:
- Это хорошо, Лучемир. Я вижу, ты в своем деле дока.
- Нельзя на этой недоделке плавать, княже, - повернулся к нему холоп. - Никак нельзя. Я на нее и ногой не ступлю, Юрий Семенович, так и знай. Что хошь со мной делай, а не ступлю! Это ж утопиться проще.
- Я не князь Друцкий, я князь Андрей, - напомнил Зверев.
- Ась? - Лучемир откинул голову и прищурился изо всех сил.
- Да он еще и слепой! - с радостью расхохотались мастера.
- Идем… - Андрей повел кормчего к воротам. Звияга двинулся следом, ведя в поводу лошадей.
- Да что же это творится, княже! - продолжал возмущаться на улице Лучемир. - Совсем молодежь обленилась, работать не хочет, правил дедовских не блюдет.
- А может быть, это новые технологии такие, - предположил Зверев. - Более совершенная смесь, специальные присадки. Благодаря им дерево быстрее пропитывается, и его нигде варить не нужно.
- Скажешь тоже, Юрий Семенович, - не поверил старик. - Нечто можно зелье придумать, чтобы лучше дедовского, не один век проверенного, было?
- Я не Юрий Семенович, я князь Андрей Сакульский, - покачал головой Зверев. - Неужели не помнишь, что тебе князь Друцкий в усадьбе сказывал? До того, как сюда мы поехали?
- А как же, княже, помню! - обиделся Лучемир. - Сказывал, что новому князю послужить надобно, пока он на ноги не встал. Я хоть и не мальчик, а памятью не обижен, все до последнего словечка за всю жизнь помню.
Из ворот выехал Василий Ярославович, натянул поводья:
- Девятнадцать гривен. Правда, я не торговался.
- Девятнадцать… - Андрей прикрыл глаза, мысленно пересчитывая талеры в рубли. Первая валюта - это двадцать восемь граммов серебра, вторая - двести четыре грамма. Значит, девятнадцать на двести - это чуть меньше четырех кило. Разделить на тридцать - около ста двадцати талеров.
- Сто сорок талеров, - выдал свой вариант Василий Ярославович.
- Я на это корыто не сяду! - упрямо повторил Лучемир. - Оно потонет в первом же шторме. Али года через три, коли токмо по рекам плавать.
- Здесь, почитай, вся улица корабли сшивает, - сказал боярин. - Отчего бы и к соседям не заглянуть? Может, еще у кого ушкуй готовый окажется. Опосля можно выше по течению, в другую слободу смотаться. Али за Волхов, на Веряшку поскакать. Там еще слобода корабельщиков появилась.
- Давай съездим, отец, - пожал плечами Андрей. - Пока ледоход не кончится, нам все равно корабль не понадобится. А он еще даже не начинался.
Однако удача отвернулась от путников. Они заезжали на один стапель, на другой, на третий - но морских ушкуев не строили почти нигде. Ладьи, струги, чалы, умы, паромы, барки, моринки, насады, коломенки, дощаники, неводники, сотники, однодеревки, кабасы, каюки, устюжны, ужевки, белозерки, заводни, паузки, - пожалуйста. А ушкуи - только на паре верфей, и то небольшие, пятидесятиметровые, плоскодонные, речные, на которых еще во времена так называемого монгольского ига новгородцы Золотую Орду грабили. В некоторых дворах Лучемир с порога начинал ругаться, в некоторых - угрюмо молчал. Видимо, в его устах это была высшая форма похвалы. Пришлось перебираться за реку, в ближнюю слободу - и там на первом же стапеле увидели практически готовый морской ушкуй: Андрей сразу узнал знакомые очертания кормовой и носовой надстроек.
- Ну, старый, - вздохнул он, - чего скажешь?
Лучемир слез с седла, побродил вокруг судна, недовольно нахохлился:
- А че тут молвить, Юрий Семенович? Зараз видно, ровные доски, без зарубок. Дно не смоленое, а борта ровно лаковые, дерево напиталось, что хомяк перед зимовкой. Как сшито, не ведаю, но готовились со всем тщанием.
- Наконец-то, - перевел дух князь Сакульский и громко поинтересовался: - Много еще работы осталось, мужики? Когда на воду спустить сможете?
- А тебе зачем, мил человек? - ответил кто-то из-за борта. - Как готово будет, так и поплывет, родимый.
- А я, может, прицениться хочу. Хорошему кораблю хороший хозяин нужен. Как раз как я.
- Да есть уже хороший хозяин. Кто же, мил человек, за такую работу без задатка возьмется? Любовод Серый, купец с Федоровского ручья, сие судно запросил. Через день проверять является… Ой!
Над бортом появилась взлохмаченная голова и тут же с испуганным возгласом исчезла: мастеровой понял, что разговаривал не со случайным прохожим, а с родовитым боярином. А такой за панибратство и плетью угостит со всем удовольствием.