– Поуродливее, – вздохнула девушка. – Мужские ботинки на два размера больше и темный плащ. И платье с воротником до ушей…
– Это неплохо. А теперь, ребята, слушайте. Я получил ответ от Казим-бека…
На стол легла бумага, исписанная ровным, четким почерком.
– Вот… "Господину Косухину, руководителю" и так далее, это я пропускаю… "На ваш № 23 отвечаю…" Вот главное: "Ваше поведение считаем правильным, в дальнейшем же рекомендуем…" – Стиль старой русской разведки, – усмехнулся Бен. – "Рекомендуем" – как звучит!..
– Он просто вежливый человек, – не согласилась сестра. – И вообще, брось свою привычку все время перебивать…
– Продолжаю… "Первое – разработку линии "Официальное подполье" временно прекратить…" Похоже, ребята, он все же не считает мое поведение правильным… "Второе – начать разработку запасного варианта…"
– Это мы уже сообразили, – вновь не выдержал Бен.
– "Третье. Ни в какие контакты с лицом, называющим себя Волков, а также Венцлав, не вступать, любых встреч с ним избегать. Четвертое – обратить особое внимание на поиски контактов с Тернемом. При этом обязательно следует учитывать новую информацию, которая будет вам направлена дополнительно…" Вот эта информация…
Чиф достал еще один лист бумаги, но читать не спешил.
– Да что случилось? – не выдержал Бен. – Тебя что, обратно отзывают?
– Еще нет. – Чиф нерешительно подержал бумагу в руках и вновь положил ее на стол. – Ладно, сначала послушайте, а потом сами скажете…
Он секунду помолчал, затем стал читать ровным, спокойным голосом, без малейшего выражения:
– "При направлении группы "Пространственный луч" в СССР руководство исходило из потенциальной угрозы существования в этой стране оборудования пространственной связи, что может угрожать безопасности Тускулы. Ввиду этого вам ставилась и ставится задача выйти на контакт с Александром Тернемом – последним участником экспериментов профессора Глазенапа, проживающим в СССР. В силу открывшихся в последнее время данных, существование в СССР подобного оборудования можно считать доказанным.
Вчера, после получения вашего № 23, состоялась беседа с господином Косухиным Степаном Ивановичем. Беседа проходила в кабинете Его Высокопревосходительства Председателя Государственной Думы РТОТ господина Богораза в его присутствии. В ходе беседы было выяснено следующее.
В 1920 году в ходе выполнения спецзадания командования РККА господин Косухин познакомился с уже известным вам Волковым-Венцлавом. Волков, по имеющимся данным, является личностью с измененной биологией, возможно, вследствие экспериментов, проводившихся по указанию Дзержинского в 1918 году. Волков по собственной инициативе попытался уничтожить господина Косухина и других участников группы "Мономах", что окончилось безрезультатно. Однако в начале апреля 1921 года была предпринята еще одна попытка. По свидетельству господина Косухина, в ходе схватки с нападающими он потерял сознание и очнулся лишь на Тускуле. Примечательно, что ранений и физических повреждений господин Косухин в момент появления на Тускуле не имел. Существование могилы на Донском кладбище и факт "похорон" в апреле 1921 года господину Косухину неизвестны. Его пояснения сводятся к следующему: первое и наиболее вероятное – его друзья устроили мистификацию, дабы сбить Волкова-Венцлава и его агентов со следа. Второе и менее вероятное – мистификацию устроил сам Волков-Венцлав с целью скрыть факт невыполнения приказа. Слова Волкова и лиц, назвавшихся "Чижиков", "Иваныч" и "Тарек", не могут считаться достоверными, поскольку не исключена возможность введения их в заблуждение или сознательной лжи с их стороны.
Соображения господина Косухина были полностью поддержаны Его Высокопревосходительством Председателем Думы.
Однако в ходе беседы выяснилось обстоятельство, на которое в 1921 году не было обращено должного внимания. В это время (апрель 1920 – август 1921 г.), после ликвидации установки "Пространственного луча" в Париже, на Земле не действовала ни одна установка подобного типа, известная кому-либо из участников проекта. Ввиду этого появление господина Косухина на Тускуле может быть объяснено только одним – наличием подобной установки в руках иных лиц. Дать какие-либо объяснения по этому поводу господин Косухин не смог.
Не считаю возможным скрыть, что после выяснения этого обстоятельства господин Косухин потребовал проведения тщательного расследования, до окончания которого объявил о своей отставке со всех государственных и общественных постов. Его Превосходительство категорически отверг такую возможность, равно как и отстранение вас, уважаемый Иван Степанович, от руководства группой "Пространственный луч". Само расследование поручается участникам группы. Надеюсь, его важность не вызывает особых сомнений. Однако в связи с тем, что расследование затрагивает обстоятельства, касающиеся вашей семьи, вы, Иван Степанович, вправе принять самостоятельное решение о возможности своего участия в нем. В случае негативного решения обязанности руководителя группы будут переданы господину Бенкендорфу.
Прошу сообщить свое решение в ближайшее время.
Ваш Казим-бек. № 41-20".
Чиф спрятал бумагу и вопросительно посмотрел на Бена.
– Что? – удивился тот. – Не понимаю, что тебя смутило? Ну бурные биографии у наших родителей, и что?
– Помнишь слова этого Венцлава?
– Какие? – усмехнулся его приятель. – Он был весьма разговорчив. Прямо-таки вещал…
– Ты помнишь, какие…
– А-а-а, – чуть помолчав, вздохнул Бен. – То, что ты упырь? Уж не знаю насчет осинового кола, но нервы тебе надо подлечить. Кстати, Лу, где твой обещанный анализ крови? Лу, чего молчишь?
– А? – Девушка встрепенулась, словно ее отвлекли от каких-то важных мыслей. – Нормальный анализ. Лейкоциты в норме, РОЭ и сахар – тоже в норме.
– Ну и порядок, – наставительно произнес Бен, выразительно глядя на приятеля. – Упырь нашелся! Не надейся, не убедишь. Да он тебя специально из равновесия выводил, чудик! Неужели не ясно?
– Ясно, ясно, Бен. – Чиф произнес это машинально, глядя почему-то на Лу. Вот что, сходи-ка полей фикус!
– Я?! – Бен от возмущения даже привстал. – Ну знаешь! По-моему, мы вроде как делом заняты…
– И хорошо полей, – невозмутимо добавил его приятель. – Как понял?
– Так бы и сказал, что мне надо вон выметаться, – буркнул Бен, наконец-то сообразивший, что злосчастное растение совершенно ни при чем. – Лу, если он тебе будет глупости говорить, зови меня!
Чиф подождал, пока хлопнула входная дверь, затем повернулся к девушке:
– Лу, выкладывай! И не вздумай спрашивать:
"О чем?" – О чем? – невозмутимо осведомилась достойная сестра своего братца. Чиф вздохнул:
– Знаешь, ты своим тоном можешь Бена надурить, а меня не надо. Что там у меня с кровью?
Девушка молча встала, вышла в соседнюю комнату и вернулась с небольшим листком бумаги. Листок был аккуратно положен на стол.
– Что там, Лу?
– Читай, – девушка пожала плечами, – если не веришь. Все в норме!
– Лу! Ты же врач!
Лу не отвечала, затем вновь дернула плечами:
– Ладно. Между прочим, я прежде всего психолог и как специалист не хотела бы разговаривать об этом с тобой, пока ты не успокоишься.
– Я спокоен, выкладывай.
– Ну… – Девушка задумалась. – Кровь, если ты помнишь, состоит из плазмы, красных кровяных телец – эритроцитов, затем белых – лейкоцитов…
– Помню. Можешь не читать лекции.
– …а также кровяных пластинок, называемых иногда тромбоцитами. Все это у тебя в наличии, причем в оптимальном количестве…
– Не тяни, Лу! – поморщился Чиф.
– А ты не перебивай. Все выглядит нормально, но я решила исследовать кровь под микроскопом. Если помнишь, у нас есть новый микроскоп, их и в Сент-Алексе только начали выпускать. Я думала проводить исследования срезов мозга… В общем, у тебя картина такая…
Девушка вооружилась карандашом и начала что-то быстро рисовать на бумаге. Чиф внимательно следил, время от времени кивая, но затем словно застыл, не двигаясь с места. Лу между тем постепенно увлеклась, в голосе появился азарт ученого, сумевшего открыть нечто невиданное. Карандаш летал по бумаге, оставляя легкие следы в виде странных ромбов, окружностей и цилиндриков…
– Постой… – не выдержал Косухин. – Лу, ради Бога…
– Чиф? – Девушка удивленно подняла голову, оторвавшись от очередного рисунка, и вдруг поняла. – Джонни-бой, прости! Я дура! Господи, мне только лягушек потрошить…
– Н-ничего, – вздохнул Чиф. – Уже прошло… То, что ты показала, это все?
– Ну… Я не уверена, но, по-моему, у тебя несколько пониженное кровообращение. И необычайно высокая сворачиваемость крови, так сказать, антигемофилия…
– Так…
Чиф умолк, девушка так и не решалась заговорить. В дверь стукнули:
– Еще поливать?
– Сгинь! – резко бросила Лу. Из-за двери послышался горький вздох, и по ступеням застучали ботинки.
– Ладно, какой диагноз?
– Диагноз? – удивилась девушка. – Ты абсолютно здоров. Но кровь твоя очень странная.
– Не человеческая? – Чиф резко повернулся на стуле. Лу замялась:
– Ну, в общем, такой обычно у людей не бывает. Скажу больше, если ты так уж настаиваешь:
обычный человек с такой кровью жить бы не смог. Значит, есть серьезные изменения в нервной системе и во всех кроветворящих органах…
– И в костном мозге, – задумчиво проговорил Чиф. – Спасибо, Лу. Странно, ведь меня каждый год обследовали…
– Это никак не проявляется. Нужен очень мощный микроскоп. Чиф, а тебе не делали переливания крови?
– Нет. – Молодой человек покачал головой и невесело усмехнулся. – Равно как пересадок селезенки и спинного мозга. А я-то думал… Вот, смотри…
Он положил на стол листок с анализом и прикрыл глаза. Прошла секунда, другая – и листок медленно взмыл вверх.
– Это каждый может, да?
– Практически каждый из нас, – кивнула девушка. – Знаешь, я тоже подумала, что это мы все такие. Я наблюдала свою кровь и Бена. У нас она обычная.
Белый листок по-прежнему висел в воздухе, чуть подрагивая от еле ощутимого сквозняка.
– У вас она обычная, – повторил молодой человек. – А теперь смотри!
Он вновь прикрыл глаза. Листок дрогнул и начал медленно опускаться вниз. Он коснулся ладони, вновь дрогнул, но не остался лежать, а, чуть наклонившись набок, пошел сквозь руку и неслышно упал на стол.
– О Господи! – Девушка вскочила, рука дернулась вверх – перекреститься. Чиф вздохнул:
– Это у меня лет с четырнадцати. Родители просили никому не говорить, я и не пытался… В общем, сквозь стены проходить не могу, но кое-что…
Рука дрогнула, а затем резко упала на поверхность стола. Лу охнула: кисть прошла сквозь дерево – раз, другой…
– Хватит, я поняла… Довольно… Вновь воцарилось молчание. Наконец девушка решилась:
– Чиф, я, наверное, должна была тебе сказать раньше, ведь я врач экспедиции, – но такое считается врачебной тайной. Еще до твоего рождения тетя Полли и дядя Генри попали в какой-то научный центр. Там был огромный красный кристалл, похожий на рубин, через который пропускали синее излучение… У тебя генетические изменения. Мне говорили это, кое-кто даже советовал не брать тебя на Старую Землю. Но потом решили, что эти изменения в целом благоприятны.
Чиф молчал. Лу тряхнула головой:
– Джон, да приди в себя! Какая, в конце концов, разница! Если тебя хоть сколько интересует мое мнение, то вот: забудь все до возвращения, а там, если хочешь, зайди в лабораторию медицинского центра. Да и то – надо ли? Ведь ты нормален!
– Пока нормален, Лу. До четырнадцати лет у меня такого не было. Значит, изменения только начались. Ладно, еще раз спасибо. Брату – ни слова!
Бена пришлось звать долго: тот обиделся, заявив, что намерен отныне ночевать у входной двери рядом с фикусом, который является его единственным другом. Уговорив приятеля, Чиф провозгласил, что давно пора ужинать, а ответ Казим-беку они обсудят после…
Но и после ужина разговор не состоялся. Руководитель группы, извинившись, закрылся в лаборатории, попросив не беспокоить. Несколько удивленный Бен, который как раз собрался провести пробный сеанс связи, пожал плечами и устроился в гостиной на диване, лениво перелистывая словарь советских неологизмов, специально подготовленный кафедрой современного русского языка университета в Сент-Алексе. Лу, закончив свои дела, присела рядом, погрузившись в чтение отобранного у брата журнала.
Бен, испытывая некоторое недоумение, старательно штудировал словарь. По его мнению, аборигены совершенно бездарно исказили язык предков. Почему-то полагалось говорить вместо "жалованье" – "зарплата", "синема" превратилась в "кино", причем с ударением на втором слоге, отчего "кинотеатр" из "синематографа" превращался в "собачью площадку". Особенно удивили Бена загадочные "октябрины", заменившие "день Ангела". Слова же "Вторчермет", "Охмадет", "Наркомзем" и "Тяжмаш" он старался пропускать, не читая. Окончательно добил его СЛОН, превратившийся из симпатичного животного в страшный концлагерь на Соловках. Бен вздыхал, напрягал память, в глубине души понимая, что в самый неподходящий момент обязательно сорвется, назвав, к примеру, какого-нибудь наркома "милостивым государем", а трактористку вроде Паши Ангелиной – "мадемуазель".
– Бен, это же страшно! – Лу отложила в сторону журнал и растерянно потерла виски.
– Что? – Брат, недоуменно взглянув на девушку, взял в руки журнал и с выражением прочел: – "Деревья по ветру качались, шумело поле спелой ржи. В овраге кулаки собрались, точили острые ножи. Желая заслужить награду, о преступленье вели речь: устроить тайную засаду и пионера подстеречь…" Что тебя удивило? Растопчинский стиль, конечно, но чего ты ожидала?
– Да при чем тут стиль! – возмутилась сестра. – Знаешь, о чем тут? Один бойскаут узнал, что его отец совершает должностное преступление, и сообщил в контрразведку. А дядя этого бойскаута вместе с другими родственниками подстерег этого парня и прикончил. Представляешь?
Бен зевнул:
– Помнишь песню про Хорста Весселя? У нас, кажется, есть пластинка. Типичное тоталитарное мышление. "Наши маленькие детки нынче служат в контрразведке…" – И ты так спокойно об этом говоришь, Бен! Они же больные! Дети доносят на родителей, родители подстерегают детей в засаде… Что мы тут можем сделать, не представляю…
– Лу, прежде всего – меньше эмоций, – наставительно заметил брат. – Пойми, ты имеешь дело с произведением художественной литературы, написанным в пропагандистских целях. Реальная жизнь, думаю, выглядит несколько иначе. Лу помотала головой:
– Это действительно было где-то на Урале. В предисловии сказано – реальный факт. Горький заявил на съезде писателей, что этому Морозову надо поставить памятник на главной площади.
– А кто такой Горький? – . равнодушно отозвался Бен, перелистывая журнал. Нет, читать это нельзя: испорчу вкус… Лу, ты имеешь дело с болезнью. А если так – надо не возмущаться, а лечить. Вот завтра я схожу кой-куда, понаблюдаю за местными Гомерами, может, и этого Гатунского встречу. Что ему передать от тебя?
– Что он гвок, – буркнула сестра. – Охотно. Только не поймет. Наш фольклор они не изучают… Лу, чего там Джон поделывает, как ты думаешь?
– Ему виднее, – ответ был коротким и сухим. Бен недоуменно пожал плечами:
– Он просил меня настроить передатчик, наверно, хочет поговорить с Казим-беком… А помнишь, мы мечтали о том, какие тут у нас будут приключения? Как мы будем спасать приговоренных сталинскими сатрапами, расклеивать листовки, создавать партизанские отряды? Помнишь, у нас даже игра такая была – "красные-белые", и никто не хотел быть красным, кроме Джона?
– Почему? – удивилась Лу. – Я тоже часто была за красных, по-моему, ты тоже.
– Из-за Джона, – тут же уточнил Бен.
– Факт есть факт. Ну а насчет приключений, так, по-моему, уже на нервом курсе все стало ясно. Ты же сам говорил, мы тут не нужны.
– Это и обидно, – подхватил брат. – Ну ладно, я, как известно, циник и эгоист, и вообще, мне наши дела ближе. Но представь себе, если бы Президент Сэм объявил запись волонтеров! Да половина наших стариков записалась бы! И лорд Бар, и дядя Ник, и, наверно, все наши соседи! И отец, будь он жив. Прибыли бы сюда с трехцветными знаменами…
– В Европе больше миллиона русских, – заметила Лу. – Некоторые из них пытаются вернуться. Насколько я знаю, бойскауты сообщают о них в контрразведку, а суды приговаривают к расстрелу…
– А народ безмолвствует, – задумчиво проговорил брат.
– Отчего же безмолвствует? Народ рукоплещет, Бен! Народ счастлив, что существуют колхозы, лагеря и НКВД. В этом-то и ужас. Боюсь, сумей мы или кто другой опубликовать или распространить материалы о репрессиях – на Западе их уже немало, нас бы просто не захотели слушать. Нет, тут что-то не так…
– Поэтому мы не будем больше играть в "красные-белые", – кивнул Бен. Наше дело – выполнять приказ руководства, не вмешиваясь во внутренние дела товарища Сталина и его шакалов. А жаль! Честно говоря, я бы с удовольствием занялся хотя бы этим безусым. Чиф – гений! В первый же день вышел на что-то очень важное… Чушь какая-то – подпольное Политбюро прямо в центре Столицы!..
– Официальное подполье, – отозвалась сестра. – Где-то я о подобном читала. Умные диктаторы назначают не только министров, но и руководителей подполья, чтобы те держали недовольных в нужных рамках. Взамен гарантируется нечто вроде относительной личной безопасности. Чифа, по-моему, и вывели на такую структуру. Могу себе представить, кого бы они отобрали нам для Ту скулы.
– Постой-постой, – заинтересовался Бен. – Но в таком случае они бы не стали допрашивать его о дяде Генри. Согласились бы – и все.
Лу развела руками:
– Нам их логики не понять. Боюсь, придется отбирать людей самим. Погляжу-ка завтра на этого художника. Может, у него есть знакомые – из тех, кто не побоялся…
Она вновь взяла журнал и принялась перелистывать критические статьи в конце номера. Тут дело пошло спокойнее, и девушка даже начала проявлять нечто похожее на обычный читательский интерес. Бен вновь погрузился в словарь, пытаясь представить, как нужно обращаться к разным должностным лицам, а также к соседям по очереди и трамвайным попутчикам. При должном усилии все это можно заучить, но обращаться к особам женского пола со словом "товарищ", по мнению Бена, было все же чересчур. "Товарищ, вы не желаете сходить со мной на "Норму"?.." Как ни прокручивал он подобные фразы, все равно звучали они нелепо.
Неожиданно отворилась дверь. Чиф вошел в комнату, секунду-другую постоял на пороге, затем присел к столу.
– Леди, джентльмены, прошу…
Бен и Лу переглянулись, но переспрашивать не стали. Чиф подождал, покуда они усядутся, усмехнулся и начал:
– Проводим деловую игру. Бен, ты руководитель группы "Пространственный луч". Обстоятельства – наши. Состав – ты и Лу. Время – начиная с завтрашнего утра. Твои действия?
Бен тоже улыбнулся и щелкнул пальцами:
– 0'кей, приступаю. Завтра Лу отправляется к нашему больному. Кроме оказания помощи, она попытается установить контакты с его знакомыми из числа местной богемы. Такие люди, как правило, очень разговорчивы. Сам я иду к Бертяеву, где намерен побольше слушать и поменьше говорить. Это завтра. Послезавтра постараюсь сходить на демонстрацию, чтобы ощутить местный шабаш изнутри. Ну а в перспективе…
Он помолчал, затем заговорил совсем другим тоном: