– По-моему, надо попытаться выйти на знакомых Бертяева. С его прошлым, он не может быть просто преуспевающим драматургом. Может, именно через него удастся начать отбор людей для эмиграции. Затем надо прощупать "официальное" подполье со стороны – может, тоже через Бертяева. Если это не провокаторы, то продолжить переговоры, но уже безо всяких условий с их стороны. Они – представляют кандидатов, мы – отбираем. И осторожно выходим на Тернема. Тут, по-моему, Чиф, есть два пути. Прежде всего – знакомые Бертяева из числа инженеров – такие должны быть. Во-вторых, те адреса, что нам дали. В этом случае надо воспользоваться вариантом "Предок". Этим бы я занялся сам, передав контакты с Бертяевым Лу… У меня все.
– Лу? – Чиф повернулся к девушке. Та пожала плечами:
– Я в руководители группы никогда не намечалась, но с Беном, как ни странно, согласна. Могу добавить – моя цель не только сбор слухов и сплетен. Я хочу устроиться в научный центр, где можно провести исследование по психиатрии. Куда устраиваться и каким образом, еще не знаю, но постараюсь разобраться с этим поскорее. Думаю, если бы Бен был руководителем группы, то не посмел бы держать меня взаперти.
– Надейся, надейся, – хмыкнул брат и тут же заработал подзатыльник.
Чиф помолчал, подумал и наконец кивнул:
– Хорошо. Действуйте. Только, Бен, учти: ничем другим вы с Лу заниматься не должны. Все ясно?
– А ничего не ясно, – отпарировал его приятель. – Это что, продолжение деловой игры?
– На этот раз – нет. С завтрашнего утра ты руководитель группы. Казим-бек назначение утвердил. Вот твой личный шифр.
Бен повертел в руках небольшой белый конверт и, не распечатывая, сунул в карман:
– Чиф… Джон… тебя что, отзывают на Тускулу? Но за что?
– Нет, – усмехнулся Косухин-младший. – Я договорился с Казим-беком, что буду работать один. Думаю, скоро нам придется расстаться. По крайней мере, на время. Вопросы есть?
– Вопросы, вопросы… – бормотал огорченный Бен. – Бросаешь нас… Разве это по-товарищески? Лу, ты чего молчишь?
Но Люба Бенкендорф смотрела куда-то в сторону, и трудно было сказать, что у нее на уме…
7. "НЕ НАВРЕДИ!"
Михаил сидел в глубоком кресле, закутавшись в теплый ватный халат и укрыв ноги полосатым шотландским пледом. Картину довершал легкий шарф, укутывавший горло. Ахилло блаженствовал: субботний вечер обещал покой. В жарко натопленной комнате приятно думать о холодной мгле за окнами, а немецкий радиоприемник как раз начал трансляцию джазового концерта. Вдобавок ко всем удовольствиям жизни, Михаил был слегка простужен, что дало ему законное право объявить себя больным.
Вообще-то больничных листов Ахилло никогда не брал. Исключением были две недели, проведенные в госпитале после одной из засад: тогда хирургам пришлось изрядно повозиться, вынимая осколки гранаты из предплечья. Простуда, полученная в самолете, на котором довелось возвращаться из Симферополя, была пустяковой, но Ахилло не мог отказать себе в редком праве немного поболеть, хотя бы до понедельника. Это напоминало детство, когда смышленый Миша умудрялся проводить дома целые недели, пользуясь добротой матери, обожавшей свое единственное чадо. Маленького Микаэля усаживали в кресло, укутывали горло шарфом и начинали лечить…
Матери давно уже не было на свете, и Михаилу пришлось все проделать самому. Отцу он уступил единственное право – подогреть на кухне молоко, тоже входившее в обязательный ритуал. В семье не очень верили в лекарства из аптеки, и молоко с непременным медом немало способствовало пропуску занятий: сидеть в уютном кресле было куда приятнее, чем торчать в осточертевшем классе.
– Микаэль! – Отец заглянул в комнату. – Подогреть погорячее?
– Ни в коем случае, – слабым голосом отозвался болящий. – Главное, папа, побольше меду. И возьми липового.
– Но… Молоко должно быть горячим! – заволновался отец. – Мне очень не нравится твой кашель! Надо было не слушать тебя и телефонировать доктору Абрикосову…
Доктор Абрикосов лечил еще отца, когда тот был маленьким. Михаил даже не решался представить, сколько старику сейчас лет. Волновать его по поводу пустяковой простуды было совершенно излишне.
– Ничего, пап, – улыбнулся младший Ахилло. – Я и так поправлюсь. И не спутай: липовый – он белый. Большая банка в шкафу слева…
Старый актер вздохнул и отправился на кухню. Михаил вновь улыбнулся – отца он видел редко, хотя они жили в одной квартире – в тех самых двух комнатах, где семья нашла приют в конце двадцатых. Ахилло-старший, объездив со своей разъездной труппой пол-России, наконец решил осесть в Столице, устроившись администратором в один из второразрядных театров.
К странной профессии сына он отнесся с легким ужасом и до сих пор не мог с нею примириться, по старинке именуя НКВД "чекою". Соседей бывший актер уверял, что Михаил служит в городской милиции, что, по его мнению, было несколько престижнее. Нечего и говорить, что Ахилло-младший ничего не рассказывал отцу о работе, и тот, вероятно, был уверен, что его сын каждую ночь врывается в квартиры "буржуев" с целью изъятия ценностей или носится на лихом коне за очередной бандой. Единственное серьезное ранение от отца удалось скрыть, послав телеграмму о срочной командировке в Забайкалье.
Михаил знал и то, что отца уже пару раз собирались "вычистить" со службы за аполитичность и чуждое происхождение, но в последний момент тучи рассеивались: кто-то вовремя вспоминал, где работает сын старого актера. Правда, все это имело и оборотную сторону: случись с капитаном беда, обычная для его профессии, никто уже не помешает выбросить отца со службы, из квартиры и из жизни…
Михаил слушал джаз, предвкушая вкус теплого молока и липового меда. Этим вечером можно было вновь почувствовать себя, хотя бы ненадолго, свободным от непростых забот, которые в последнее время стали изрядно волновать молодого контрразведчика…
Доставив Гонжабова с аэродрома к воротам закрытой зоны в Теплом Стане и получив необходимую бумагу, Ахилло тут же поехал в Большой Дом. Он знал, что его наркомат славится ревностью к соперникам и не потерпит от капитана слишком долгого отсутствия. Его принял заместитель Альтмана – молодой, совершенно незнакомый майор, очевидно, из недавних выдвиженцев. Выслушав короткий рассказ Михаила совершенно равнодушно и едва подавив зевок, он сообщил, что решение об откомандировании Ахилло в Теплый Стан на время нахождения там заключенного Гонжабова остается в силе. Михаилу рекомендовалось изредка заглядывать в Большой Дом с короткими рапортами.
Все это было уже известно, но Михаилу не понравился тон: так разговаривали с человеком, уже не представляющим особого интереса. Было о чем задуматься: полгода назад Ахилло отстранили от агентурной работы, переведя в группу "Вандея", а теперь вообще удалили из Главного Управления. Что могло быть следующим шагом, догадаться не составляло труда.
Ахилло забежал в знакомый кабинет, где еще совсем недавно работала их группа, но никого там не застал. Карабаев отбыл в очередную командировку, на этот раз в Свердловск, где местные сотрудники вышли на след террористической группы.
О пропавшем Пустельге никто ничего не знал – или не хотел знать.
В конце концов Михаил махнул на все рукой и отправился домой – болеть. Надо немного отдохнуть – и от горных тропинок, и от мыслей, которые никак не желали отпускать…
В прихожей зазвенел колокольчик, но Михаил не обратил на это никакого внимания, решив, что к соседям по квартире явились очередные гости. Соседи, переселившиеся сюда пару лет назад, попались наглые и крикливые, но их тон мгновенно изменился после того, как однажды вечером младший Ахилло забежал домой в форме и с револьвером. В результате Михаил смог ощутить реальную пользу от своей нелегкой работы если не для всей Страны Советов, то, по крайней мере, во всеквартирном масштабе.
– Микаэль! – в полуоткрытую дверь заглянул удивленный отец. – К тебе гости… Господин… то есть, пардон, товарищ Ерофеев…
Ахилло-младший тут же привстал, сдергивая шарф с шеи: попадаться на глаза майору в подобном виде не хотелось. Но Ерофеев уже входил в комнату, неся с собой уличную сырость и едва заметный запах хорошего вина.
– Здорово, капитан! – Он не без изумления осмотрел закутанного в плед Ахилло и хмыкнул:
– Да ты чего, захворал?
– Микаэль серьезно болен! – возвестил отец, появляясь с чашкой горячего молока. – Надеюсь, вы, господин… пардон, товарищ Ерофеев, поможете убедить его обратиться к хорошему врачу!
– Ты чего, и вправду? – взволновался майор, на которого, судя по всему, особо подействовал вид горячего молока. Ахилло засмеялся, вскочил с кресла и пожал руку бывшему пограничнику:
– Ерунда! Кашляю. Проходи, Кондрат! С отцом познакомился?
– Ну! Первым делом! Мы с Александром Аполлоновичем сразу же знакомство свели. А я еще думал, чего это ты в документах не Михаил, а Микаэль?
– Микаэлем звали его прадеда, – с достоинством пояснил старый актер. – Он выступал вместе с самой Бозио, когда она приезжала в Петербург. Он был великий тенор!
Майор почесал затылок, очевидно соображая, что это могло означать. Взгляд вновь упал на молоко.
– – Так ты, капитан, это пить будешь? А я, грешным делом…
В руках Ерофеева, словно по волшебству, появилась бутылка.
– "Массандра", пять лет! – с гордостью прокомментировал он. – Кстати, крымское.
Ахилло не мог не признать, что вкус у Ерофеева неплох.
– Микаэль, – пробормотал отец, – в твоем состоянии!
Ахилло-младший хмыкнул, отставил в сторону молоко и не без удовольствия взял в руки заслуженную бутылку, любуясь медалями на этикетке. Отец вздохнул и поплелся на кухню, сообщив, что принесет что-нибудь закусить. Не дожидаясь этого, Михаил извлек из серванта три хрустальные стопки и штопор. Майор вновь завладел бутылкой и принялся сокрушать пробку.
Вскоре на столе появились бутерброды и прочая столь необходимая в подобных случаях мелочь.
– Ну чего? – Майор поднял стопку, наполненную темно-рубиновым, похожим на загустевшую кровь вином. – Александр Аполлонович! Михаил! Первую – как положено, за прошедший праздник и за товарища Сталина, вдохновителя, стало быть, наших побед!
Ахилло-старший покорно вздохнул: подобные тосты все еще казались непривычными. Михаил воспринял слова Ерофеева как должное. Вино было отменным, а установившийся застольный ритуал несколько забавлял его, напоминая древнеримские возлияния в честь богоподобных Цезарей.
Вторую выпили за знакомство. Ерофеев шутил, рассказывал о своей давней службе на границе и, в общем, вел себя вполне пристойным образом. Михаил заметил, что из речи майора исчезли любимые крепкие словечки – Ерофеев хорошо ориентировался в обстановке. Ахилло-старший вскоре оттаял и проникся явной симпатией к столь колоритному сослуживцу сына. Но наблюдательный капитан видел, что веселье Ерофеева напускное, неожиданный визит вызван чем-то более важным, нежели желание распить бутылку старой "Массандры".
После третьей, выпитой за здоровье хозяина, Ерофеев, хлопнув себя по карману, предложил Михаилу выйти на лестничную площадку покурить. Отец несмело запротестовал, вспомнив о простуде, но Ахилло-младший кивнул и достал из серванта очередную пачку "Казбека".
На лестнице майор первым делом тщательно прикрыл дверь, а затем кивнул на площадку около окна. Спустились вниз. Ерофеев щелкнул зажигалкой, но Михаил, подумав, отрицательно покачал головой: горло побаливало, и с курением можно было обождать.
– Что случилось, Кондрат?
– А что? – простодушно откликнулся майор. – Да ничего вроде… Чуть выговор не впаяли вместо благодарности.
Михаил вопросительно взглянул на собеседника.
– Посчитали, что я неоправданно рисковал. Надо было, мол, взять с собой взвод, не меньше. Будто не они сами приказали идти втроем, мать их!.. Ну, и еще за этого Семина… Мол, недосмотрел…
– Постой, – удивился Ахилло. – А откуда ты мог узнать?
– Ну, откуда! Оттуда! Были же сигналы… Я тут и вправду маху дал. Дед его был не шаманом, а, мать его, "шамашем". Это вроде дьячка у караимов и крымчаков. Прошляпил, в общем. Надо было, конечно, справки навести. Гонжабов, сука, бумагу накатал, чтоб жену и пацаненка арестовали. Они вроде все знали и скрывали…
– Арестуют? – На душе стало скверно, Михаил вспомнил красивую женщину, открывшую им дверь гостеприимного дома в Перевальном, и мальчика, просившегося в экспедицию. Ерофеев пожал плечами:
– Наверно. Мы тут ни фига не сделаем. Если б не Гонжабов, гад, просто договорились бы, думаю. Умный ведь человек был, образованный…
– Но он уверен, что Голубой Свет будет использован во зло!
– Его, наверно, с детства обрабатывали, – пожал плечами майор. Клерикальные, мать их, элементы! А тут ведь дело важнейшее, оборонное! Сам бы сообщил – небось орден Ленина мигом дали…
Михаил вновь вспомнил недавнее – залитый мерцающим светом подземный зал, окровавленное тело на каменном полу, ликующий голос бхота… Что-то они сделали не так! Но что? Помешать Гонжабову они не успели и не могли успеть. Но можно было сделать другое – попросту пристрелить бхота на обратном пути! Бывший коминтерновец был опасен, и теперь его вновь пустили в дело. Правда, в этом случае служебная карьера Ахилло-младшего окончилась бы очень быстро…
– Надо было этого Гонжабова… при попытке к бегству, – не удержался Михаил. – Натворит еще всякого…
Ерофеев хмыкнул:
– Ишь, какой кровожадный! Я бы его сам в расход вывел, скверный он человечишко… Да нельзя, государству потребный! Мы – люди подневольные… А теперь слушай, капитан…
Громкий голос Ерофеева понизился до шепота:
– Меня замнаркома наш вызвал. То да сё, а потом про тебя разговор зашел. Он велел тебе передать – без свидетелей: твои, в Большом Доме, громадный на тебя зуб заимели. Будто ты с командиром твоим, что пропал, Пустельгой, специально саботажем занимался, когда "Вандею" искал. Сейчас Ежов чистку проводит – чужаков в центральном аппарате ищет. На самом верху думают, что "Вандея" эта потому не ловится, что ее люди в Большом Доме сидят, смекаешь? Ну, и пошла коса косить! И в областных управлениях тоже чистят… Видать, "Вандея" эта крепко поперек горла встала! Вот так, Михаил… Уж не знаю, что тебе посоветовать. Пустельга этот, как думаешь, перебежал?
– Куда? – скривился Ахилло. – К японцам, что ли? По-моему, эта "Вандея", если она действительно существует, очень ловко сыграла в переводного сумела направить удар в другую сторону. А Пустельгу убрали, думаю, потому, что он слишком близко к "Вандее" подобрался…
– А ты знаешь, куда это он подобрался? – тихо поинтересовался Ерофеев. Если знаешь, шепни. Мы сами разберемся, а тебя прикроем, будь спокоен. На тебя ни одна собака не тявкнет!
– Подумаю, – кивнул Ахилло. Причина неожиданного визита Ерофеева теперь становилась очевидной. НКГБ собирался сам выйти на таинственное подполье, и помощь сотрудника бывшей специальной группы была очень к месту.
– Подумай, – кивнул майор, затаптывая окурок. – Ну, пошли, у меня для тебя подарок имеется.
Подарок был торжественно извлечен из большого портфеля, принесенного гостем. Михаил не без удивления взял в руки тяжелый футляр темной кожи.
– Бинокль?
– Ага! – кивнул майор. – Не просто бинокль. Глянь-ка на улицу, да свет потуши.
Похоже, готовился сюрприз. По команде Ерофеева Ахилло-старший щелкнул выключателем. Михаил поднес бинокль к глазам, глядя на темную улицу, и вдруг в глаза ударил свет – зеленоватый, неестественно яркий. Улица была видна, словно днём, во всех подробностях: выбоины тротуара, водопроводные люки, потрескавшиеся стены старого дома напротив…
– Александр Аполлонович, теперь вы! – распорядился довольный эффектом Ерофеев. Послышался изумленный вздох – отец опустил бинокль и растерянно покачал головой.
– Врубай свет! – Ерофеев подошел к столу и плеснул в стопки остаток вина. – Это тебе, Михаил, подарок от руководства. Помнишь, мы говорили про бинокли, чтобы ночью смотреть? С инфракрасным светом? Вот тебе бинокль. Трофейный, кстати. Так что пользуйся, чтоб во всем ясность была. За то и выпьем!
После этого многозначительного тоста Ерофеев извинился за непрошенное вторжение, пожелал Михаилу быстрее выздороветь, а Ахилло-старшему – не болеть вообще, и откланялся.
– Приятный молодой человек, – резюмировал отец. – Помню, мы выступали в девятьсот пятнадцатом в Галиции, так там…
Михаил не стал вникать в отцовские воспоминания. Визит Ерофеева встревожил. Похоже, это пробная попытка вербовки. "Лазоревые" не прочь использовать "малинового", выжать из него нужную информацию и потом, скорее всего, отдать обратно в Большой Дом для последующего заклания. Выходило скверно – хуже некуда.
Болеть уже не тянуло. Михаил, проявив крайний эгоизм, предоставил отцу убирать со стола, а сам сел обратно в кресло. На этот раз подушки были убраны, плед отброшен в сторону. Было о чем подумать…
Итак, "свои" намечают его в качестве очередной жертвы. За последний год Ахилло не раз думал о такой возможности, и вот вода подступила к горлу. Выбора не было. Будь Михаил действительно изменником, его бы защитило и спрятало подполье. Но капитан считал себя честным профессионалом и подобное даже не приходило в голову. Переход к "лазоревым" тоже не мог спасти: "переметчиков" обычно использовали до конца и быстро ликвидировали. Страха почему-то не ощущалось – Михаила охватила злость. То, что делал Большой Дом, было не просто жестоко, это было неграмотно.
Легче всего объявить Пустельгу шпионом, а его группу – двурушниками! А ведь самое обидное, что пропавший старший лейтенант был действительно близок к успеху! Достаточно сделать еще один шаг, может быть, небольшой…
Ахилло вспомнил то, что докладывал Ежову. Да, он сказал не все. Кое-что они с Карабаевым решили пока не оглашать, а сообщить лишь новому руководителю группы. Поступить так подсказал опыт: тайны в Большом Доме хранились из рук вон плохо. Это "кое-что" касалось Дома на Набережной и таинственной черной машины. Если бы не исчезновение командира, группа уже успела бы разузнать многое. Интересно, как поступил Карабаев?
После беседы с Ежовым Ахилло не успел повидаться с лейтенантом: того услали в Свердловск ловить боевиков Фротто. Очевидно, в Главном Управлении пока ни о чем не знают. А ведь разгадка где-то рядом, совсем близко…
Михаил еще раз обдумал, фразу за фразой, разговор с майором. Итак, в эти дни аресты продолжаются. Очевидно, коса прошлась не только по "своим" "частый бредень" пущен по городу. Значит… Значит, черная машина продолжает свои рейсы! Может, и в эту ночь таинственный "Седой" будет ждать своих пассажиров, чтобы отвезти в недоступное убежище…
Злость сменилась азартом и, одновременно, чувством унизительного бессилия. Будь у Михаила хотя бы трое надежных сотрудников, он окружил бы Дом на Набережной, поставил под наблюдения все подъезды и выловил Седого! Приметы ясны: черная большая машина, "седой" шофер, пассажиры с вещами. Это было столь просто, доступно, близко… Но группы, искавшей "Вандею", уже не существовало, а начальство предпочитает топор вместо скальпеля. А ведь найди Ахилло след неуловимых беглецов, раскрой он тайну убежища, беда обошла бы его стороной! Это могло стать спасением…