- Шарахунга! - грозно зарычал Сангре, вспомнив, наконец, совет друга держаться величаво, как подобает божеству, а проклятия-заговоры изрекать сурово. - Бамбарбия кергуду и мать вашу во веки веков вместе со святым духом! - и он наклонил свой импровизированный посох, указывая другу на ближайшего от себя рыцаря.
Улан не заставил себя долго ждать. Помня наставление друга, что самих рыцарей, в отличие от их подручных, не желательно оставлять в живых, он все-таки рискнул и на сей раз стрелял в грудь, рассчитывая, что на крестоносце стальные латы, а потому его выстрел не окажется смертельным. Однако, судя по тому, как рухнул рыцарь, стало понятно: пробил.
Его напарник, несмотря на гневный окрик Петра "Цурюк, поц вонючий!", успел и добежать до странного полуголого человека, и замахнуться на него своим тяжелым мечом, и даже ударить. Но произошло это не из-за медлительности Улана, а потому что Сангре загораживал обзор и стрелять было рискованно. Но здесь его побратим и сам управился в лучшем виде. Огромный двуручный меч был довольно-таки тяжел, отсюда бесхитростный, легко читаемый замах рыцаря. Оставалось выждать до последнего, сделать легкий шаг в сторону - и могучий удар меча пришелся в пустоту, а сам крестоносец, потеряв равновесие, по инерции шагнул вперед.
- Но пасаран! - вдогон ему сердито рявкнул Сангре, от души огрев своего противника палкой по хребту.
Именно в этот момент Улан выстрелил. Получилось изумительно. Полное впечатление, что этого здоровенного мужика сразило наповал прикосновение посоха. Однако в тот самый миг, когда крестоносец медленно повернулся с растеряно-изумленным выражением на лице, Петр ощутил, будто раскаленная игла впилась в его сердце. В груди полыхнуло жаром, но он прикусил губу и успел толкнуть рыцаря посохом, чтобы тот упал в другую сторону. Сердце продолжало колоть, но надо было держать себя в руках, что Сангре и сделал. Повернувшись к остальным немецким воинам, он торжествующе зарычал:
- Ага! Счас я вам всем по ордену с закруткой на спине вручу!
Но пугать никого уже не требовалось - народец и без того, запаниковав, пустился в бегство. Точнее, попытался пуститься. Одного из них Улан свалил у костра, другого близ лошади, еще один успел вскочить в седло, но после очередного выстрела свалился с коня. Четвертый, видя гибель товарищей и поняв, что спастись бегством не удастся, рванулся к Петру. Рыбкой метнувшись к его ногам, он что-то быстро-быстро затараторил. Судя по тону, это явно была просьба оставить его в живых и, скорее всего, обещание верной службы новому владельцу. Разобрал Сангре единственное слово "Вальтер".
- Ну вот, - чуть разочарованно протянул Сангре. - А в песне поется "Дольчен зольдатен нихт капитулирен". Получается, врут поэты. Впрочем, как и всегда. Ну и шо мне с тобой делать, натовец-миротворец?! - он удивленно покрутил головой, весело хмыкнув. - А забавно я закрутил. Почти как людоед-вегетарианец. Да ладно тебе, Парабеллум хренов, - смягчился он и махнул рукой. - Хватит уже наводить глянец на моих берцах. Так и быть, оставлю тебя вместо сапожной щетки, но точно ничего не обещаю, буду поглядеть, - и, оглянувшись в сторону кустов, окликнул замешкавшегося друга: - Эй, где ты там, карающая рука Будды? Пора явить свой лик из заснеженного лотоса.
Глава 14. Здоровеньки булы, пращур
Улан не заставил себя долго ждать.
- Ну ты прямо Тиль Уленшпигель, - восхищенно заметил Сангре.
- С Вильгельмом Теллем спутал, - морщась, поправил его Улан. - Тиль из другой оперы и вообще больше на тебя смахивает.
- Да неважно, - отмахнулся Петр. - Главное, все пули точно послал, как Робин Гуд. А я, честно говоря, боялся, что у тебя рука дрогнет, - и умолк, озадаченно глядя на почему-то позеленевшее лицо друга. - Ты чего? - поинтересовался он.
- Первый раз… расстреливать довелось, - тяжело выдавил Улан и взмолился: - Слушай, пойду я. Ни к чему, чтоб народ видел, как одного из их спасителей наизнанку выворачивает. К тому же, заслышав небесный гром, сейчас сюда могут заявиться еще одни спасатели…
- Ну и что? - пожал плечами Петр. - Спасибо скажут, горилки нальют, сала настругают на закусь.
- Я о том, что надо срочно спрятать оружие, - пояснил Улан. - А заодно патроны, бинокль и баллончик с газом для зажигалок. Ни к чему свои секреты засвечивать. Ты оставайся здесь, наводи контакты, заодно встретишь прибывающих, а я мигом.
- Полушубок мой вначале принеси, а то холодно, - буркнул Петр.
Улан хлопнул себя по лбу:
- Совсем забыл, а туда-обратно по снегу… - он передернулся, скривился и, зажимая рот рукой, ринулся обратно. Уже находясь на отдалении, все-таки выкрикнул: - Плащ рыцарский пока на себя накинь. У него сукно теплое, поверь.
Петр нерешительно поглядел на лежащих крестоносцев, поежился от холода и не без некоторого колебания (напяливать на себя одежду покойников ужас как не хотелось, но морозец был чувствительный) все-таки позаимствовал у одного из убитых его белый плащ. Сукно действительно оказалось плотное и теплое. Если поддеть под него хотя бы рубаху, было бы совсем хорошо, но идти за ней нежелательно, слишком много неотложных дел. Решив, что и без нее при такой безветренной погоде он минут пятнадцать запросто сможет продержаться, Сангре окинул взглядом бывших пленников и со вздохом пробормотал:
- Ну и какие могут быть контакты, когда я на литовском, как на филиппинском. Разве жестами. Или нет, вначале… Ну да, лучше подстрахуемся, чтоб вылизыватель чужих сапог мне в спину не шарахнул, а заодно и помощником обзаведемся, - и он принялся разрезать путы на руках двух лежащих связанных мужиков.
Один из них, громадный как гора, с окровавленной головой, так и остался лежать без сознания, но второй, тоже крупногабаритный, проявил изрядную ретивость. Стоило Сангре отойти в сторону, как тот прытко метнулся к пленному Вальтеру и принялся старательно его валтузить. Немец практически не сопротивлялся. Свернувшись в клубок, он лежал на снегу, время от времени горестно охая.
- Ага, робкий литовский народ воспрял с колен и, сбросив путы, накинулся на вековых угнетателей. Умилительное зрелище, - прокомментировал Петр и властно прикрикнул на разошедшегося мужика: - Ну будя, будя его месить, чай не тесто. Хорошего понемножку. Понимаю, что дойч швайн, но не для того его мой друг в живых оставлял, чтоб ты из него отбивную делал. Рано. Мне еще потолковать с ним нужно. Будя, сказал! - повысил он голос, видя, что тот никак не желает угомониться.
Возымел магическое воздействие лишь посох. Стоило Сангре замахнуться им на мужика, как тот мигом отпрянул от пленника.
- То-то, - буркнул Сангре. - Лучше на поляне приберись, - указал он на разбросанное повсюду оружие, дополнив свои слова красноречивыми жестами, - а я покамест остальных пленных развяжу.
Начал Петр процесс освобождения, разумеется, с самого приятного, то бишь с женщины. Странное дело, пока он бесцеремонно вспарывал взятым у одного из убитых крестоносцев мечом прочную толстую веревку, которой та была примотана к дубу, она стойко держалась, пытливо вглядываясь в своего освободителя. Однако стоило ее освободить, как большущие голубые глаза женщины закрылись и она, потеряв сознание, обессиленно сползла по стволу дерева вниз.
Чуть поколебавшись с очередностью - то ли привести в чувство, то ли вначале отвязать остальных - он выбрал первое как более приятное. Снежок на щеках довольно-таки быстро привел ее в чувство.
- Ну чего ты, малышка? - ласково провел по ее волосам Сангре. - Самое страшное позади и теперь у тебя все будет в порядке.
Женщина не понимала, но тон и жесты были достаточно красноречивы, и она благодарно улыбнулась своему спасителю. Но тут же спохватилась, подняла руку, указав в сторону привязанных. Сама она оправилась быстро. Когда Сангре закончил разрезать веревки, освобождая последнего из пленников - первым делом после своего освобождения мальчишка ринулся к старику - оказалось, что она уже не нуждается в его услугах. То ли обязывало высокое звание жрицы, то ли сказалось крепкое телосложение, но она успела самостоятельно подняться на ноги и держалась на них довольно-таки прочно, не шатаясь. Да и взгляд, скользивший по погромленной поляне, был уверенный, можно сказать, хозяйский.
На всякий случай Петр решил осведомиться у нее, не нужна ли помощь, но не успел - отвлек раздавшийся стон. Он повертел головой, недоумевая, но тут рука одного из лежащих крестоносцев (того самого, кто замахивался мечом) вяло приподнялась и вновь опустилась.
- Вот тебе и на, - удивился Сангре. - Никак Уланчик смазал. Тоже мне, отличник огневой подготовки, со ста метров завалить не смог…
Но деваться некуда, и он поплелся осматривать выжившего. Странно, но дырочка от пули в доспехах, отливающих благородным стальным цветом, красовалась там, где надо - напротив сердца. Однако очнувшийся тем не менее помирать явно не собирался. Ухватив Петра за руку, стал шептать ему что-то. Голос был слабый, прерывистый, но, как ни удивительно, некоторые слова оказались для Сангре знакомыми. Он напряг память и вспомнил… деда. Еще в детстве тот учил внука испанскому. Ну да, точно: "жизнь", "смерть", "поклон" (интересно кому), "Христос", "бог"… Но больше всего его умилило слово "Арагон". Помнится, именно оттуда прибыл и юный мальчишка Виктор Хосе Мануэль Сангре.
- Ба, недобиток, так ты чего, испанец? - изумленно осведомился Петр и выдал в ответ пару фраз.
"Недобиток" еле слышно что-то ответил, и Сангре, хотя не понял и половины, окончательно убедился: и впрямь испанец. Мало того, крестоносец чуть погодя упомянул и родной город деда - Таррасу.
- А какого хрена сюда приперся, вместо того чтоб мавров шинковать? Или они уже закончились? Ну ладно, сейчас мы тебя оттранспортируем в местечко поудобнее, а тогда обстоятельно покалякаем, как землю в Гренаде крестьянам отдать.
Он огляделся по сторонам и подозвал к себе недавнего "вылизывателя сапог". Тот с готовностью ринулся на помощь, проявив недюжинный энтузиазм и старание. Совместными усилиями они донесли рыцаря до ближайшего дуба, прислонили к дереву и принялись освобождать от доспехов. Впрочем, в основном трудился Вальтер, а Петр лишь наблюдал, как тот ловко расправляется с многочисленными ремешками и застежками.
Крестоносец время от времени жалобно постанывал, и Сангре, глядевшему на него, вдруг отчего-то стало жалко этого недобитка. Да и вел он себя вполне порядочно. И в самом начале, когда мешал мордастому прижечь тело женщины, и потом, когда, не испугавшись "божьего грома", напролом попер в атаку. Добавлялось и то, что он прибыл сюда с родины его деда, а кроме того оказался удивительно похожим на самого Петра. Совпадал и цвет волос, и даже черты лица, вплоть до легкой горбинки на носу.
Именно тогда у него и мелькнула шалая мыслишка: "А вдруг этот орел - его отдаленный предок?" Почему бы и нет, тем более дед, чьи рассказы об Испании Сангре обожал слушать, не раз упоминал что-то такое о своем славном роде, насчитывающем не одну сотню лет. Мол, в свое время их предки храбро дрались с маврами за свою свободу, освобождая земли от мусульманских завоевателей. Герцогов с графьями в их роду вроде бы не водилось, но зато все были настоящими кабальеро, идальго, а также рыцарями без страха и упрека.
Настораживала и игла в сердце, куда-то запропавшая после того, как раненого перевязали. Получалось, ему самому полегчало одновременно с недобитком. Снова совпадение? А может, все-таки парадокс, встречавшийся ему пару раз в фантастических романах: дескать, что произойдет, если человек, попав в прошлое, убьет собственного отца, не успевшего обзавестись детьми? Кстати, конкретного внятного ответа на него Петр так нигде и не вычитал. Впрочем, один пришел ему на ум - в памяти всплыл фильм "Назад в будущее". Вроде бы там у героя были аналогичные проблемы и он чуть не умер. Хотя этим пендосам верить… Они и соврут - недорого возьмут.
Вдобавок ему припомнилось и странное карточное пророчество насчет наследства. А может, подразумевалось… Додумать он не успел - его по плечу кто-то бесцеремонно похлопал. Петр оглянулся. Глаза стоящей позади литвинки были злющими-презлющими. Она мрачно указала пальцем на лежащего испанца и красноречиво чиркнула ребром ладони по своей шее. Сангре недовольно крякнул. К этому моменту он уже пришел к твердому решению - помимо воина Вальтера сохранить жизнь и крестоносцу, так, на всякий случай, а тут нате-здрасьте.
- Мадам, - буркнул он. - Кровожадность - штука неплохая, но в меру. Я понимаю глубину вашего негодования, но…
Договорить он не успел - возле уха коротко свистнуло и длинная стрела с черным оперением впилась в дуб на уровне его глаз.
- Вот те раз, - растерянно протянул Петр и оглянулся. - А сейчас будет два и три, - прокомментировал он, глядя, как сразу пять невесть откуда взявшихся лучников взяли его под прицел.
И толку, что они по виду явно не крестоносцы. Погибнуть от рук своих или почти своих - все ж таки совсем недавно выступал на их стороне - еще обиднее. А главное, ничего не объяснишь. Навряд ли литовцы, одержав победу, напяливают на себя трофейные плащи рыцарей.
- М-да-а, чи гепнусь я, дрючком пропертый, чи мимо прошпандорит вин? - задумчиво протянул Петр, прикидывая свои шансы увернуться от стрел, и поморщился.
Расклад получался неутешительным: пятьдесят на пятьдесят или, если в вольном переводе: "А хрен ее знает, как удача улыбнется". Оставалось продолжать изображать статую командора и надеяться, что сразу не пристрелят, а начнут расспрашивать и недоразумение быстро прояснится. Но не сидеть же сиднем, дожидаясь их решения.
Петр осторожно потянул завязку белого плаща с черным крестом и легонько шевельнул плечом, отчего тот медленно сполз с его плеч, наглядно демонстрируя, что кроме этого одеяния на нем ничего рыцарского не имеется. Холода он от волнения не почувствовал. Да и до мороза ли тут, когда самой жизни осталось на пару минут или того меньше.
Враждебное молчание продолжалось, и он, скосив глаза на жрицу, стоящую подле, негромко, одними губами произнес:
- Слышь, красавица, ты бы замолвила за меня пару ласковых, а то твоего спасителя от чудовищ грохнут ни за понюшку табака. Ну? Чего молчишь, снежная королева?
Разумеется, та его не поняла, но, повернувшись к воинам, что-то властно выкрикнула, указывая вначале на старика, затем на мальчишку, а потом на трупы, разбросанные по всей поляне. Что она говорила - бог весть, но сидящий вполоборота к ним Петр увидел, как луки опустились, хотя пальцы новоявленных стрелков продолжали крепко держать наложенные на тетивы стрелы.
- Фу-у, - облегченно выдохнул он. - И на том, как говорится, наше вам огромное человеческое спасибо.
А чуть погодя с помощью Яцко, приставленного к друзьям угрюмым командиром отряда литвинов по имени Сударг в качестве переводчика, удалось окончательно разобраться в картине происшедшего. Курносый Яцко, довольно-таки бойко переводивший с литовского на русский и обратно, и сам по национальности оказался русским, в смысле славянином, как он сказал, из рода дреговичей. Он-то вкратце и поведал обоим (Улан вышел на полянку чуть погодя, застав вполне мирную обстановку), что Петр сделал огромное дело, сумев спасти святилище Мильды от окончательного поругания, а ее жрецов, хотя и не всех, от неминуемой смерти.
Заодно он просветил, кто такая Мильда (выяснилось, что она - богиня любви) и кем были уцелевшие мильдувники-жрецы. Оказывается, спасенная Петром и Уланом статная женщина по имени Римгайла имела весьма высокий титул верховной вайделотки, то бишь служительницы-жрицы этой богини. Остальные, символизирующие разные возраста любви, считались ее помощниками. Одно жаль, друзья немного запоздали с помощью, ибо двое из них - девушка и мужчина средних лет - погибли.
Коснулся Яцко и географии этих мест. Разумеется, настолько, насколько был сам с нею знаком, но Петру и подошедшему к тому времени из глуби леса Улану хватило и этих обрывочных сведений. Получалось, если бы не их встреча, они сами вскоре пересекли бы литовские владения, ибо отсюда было не столь далеко до Немана, а за ним по левобережью реки в этих местах простиралась территория Тевтонского ордена. Наверное, именно потому крестоносцы и позволили себе столь нахальный набег.
Поначалу все шло хорошо. Трофеев никто не оспаривал - кто убил врагов, тому и принадлежат их доспехи.
- Пусть твой холоп хоть сейчас забирает всю добычу, коя твоя по праву, - перевел Яцко надменную речь жрицы.
- Он не холоп, а мой побратим, - возмутился Петр и, поймав ее недоверчивый взгляд, хотел пояснить, как и кто на самом деле выручил ее и остальных, но зашипел от боли. Это Улан невозмутимо наступил ему каблуком берца на ногу и прошипел еле слышно:
- Оставайся сам в спасителях. Так лучше.
Почему лучше - спрашивать было некогда, тем более почти сразу пришлось выкручиваться, поясняя, каким образом ему удалось умертвить двух врагов и тяжело ранить почти всех остальных. Фантазия пришла на помощь и Петр на скорую руку сплел загадочную историю о чудодейственном заговоре. Дескать, он давным-давно научился ему в далеких жарких странах и стоит его прочесть, как любая палка превращается в посох, мечущий громы и молнии.
Помог и Улан, стоящий за спиной и вовремя подсказавший про бога Индру, которому служил человек, якобы поделившийся с Сангре секретом заговора. Творчески развив ее, Петр намекнул, что Индра приходится сродни их Перкунасу, поскольку оба являются богами молний и грома. А чтобы не возникло лишних вопросов, он решил сработать на опережение и пояснил об ограниченном по времени сроке действия заговора. В качестве доказательства он небрежно отбросил от себя кривой посох и сокрушенно развел руками, красноречиво давая понять, что чудодейственная сила в нем иссякла.
Однако не прошло и десяти минут, как у спасенных и спасителей появились первые разногласия. Касались они дальнейшей судьбы пока еще живых врагов. У Сударга оказалось не только угрюмое лицо, но и безжалостное сердце. Пройдясь по поляне, он без колебаний всадил свой здоровенный меч в грудь одного из воинов, как ему показалось подававшему признаки жизни, а подойдя к дубу, недвусмысленно уставился на крестоносца-испанца и сидящего на корточках подле него Вальтера.
- Эй, эй, полегче на поворотах, - возмутился Сангре. - Между прочим, как говорил Шер-хан, это моя добыча.
Сударг поморщился и выдал лаконичный ответ.
- Он говорит, что это не добыча, - послушно перевел Яцко. - Это падаль.
- Спорный вопрос, но возражать не стану. Главное, что оная падаль тоже является моей собственностью.
Увы, но Сударга поддержала и Римгайла. Несмотря на служение весьма миролюбивой богине, вайделотка категорично потребовала немедленно принести их в жертву за святотатство и, не дожидаясь согласия Петра, принялась властно распоряжаться. Прибывшие с Сударгом воины торопливо забегали по поляне и вскоре посреди ее выросла солидная куча хвороста.
Петр покосился на пленного крестоносца, вновь потерявшего сознание, и принялся решительно доказывать, что пленники, равно как и трофеи, принадлежат им и он вправе поступать с ними как душе угодно. А его душе угодно не прикончить их, живьем изжарив на костре, причем не снимая доспехов, но… взять за них выкуп.
Улан удивленно поглядывал на друга и, не выдержав, шепнул: