* * *
Совещание окончилось. Офицеры, стуча саблями и громко переговариваясь, расходились. Служители Морского собрания, пожилые, выслужившие полный срок седоусые матросы, расставляли мебель, юнкера носились по залу, сворачивали карты, надоедали мичману, паковавшему оборудование. Андрей подошел к Феде Красницкому, снимавшему с грифельной доски чертеж мины-крылатки.
– Слышал, вас можно поздравить, Федор Григорьевич?
Федя Красницкий густо покраснел. И куда только делась давешняя уверенность в себе?
– Ну-ну, не смущайтесь. Она прекрасная девушка, уверен, вы будете счастливы.
О предстоящей свадьбе новоиспеченного лейтенанта с милосердной сестрой пироговского госпиталя – самой Дашей Севастопольской! – на эскадре не судачил только ленивый.
– Я как раз собирался послать вам приглашение, господин майор… – минер наконец справился со смущением. – Будем рады вас видеть. Венчание в церкви Архистратига Михаила, будет служить отец Исидор. А потом обед здесь, в Морском собрании. Вы уж не откажите!
Алмазовский батюшка, отец Исидор прошел с крейсером все три Переноса и вместе со своей буйной "паствой" вдоволь насмотрелся на соблазны двадцать первого века. В патриархальном 1855-м отдыхал душой, хотя Андрей не без оснований подозревал: приобщение к тайнам Мироздания не прошло для священника бесследно.
– Конечно, буду, лейтенант, даже и не сомневайтесь! А сейчас вынужден откланяться – дела-с…
V
Севастополь. Флигель Морского госпиталя
Сашенька накрывала на стол. Она выставляла хрустальные вазочки с черешневым, абрикосовым, айвовым и еще бог знает каким вареньем, корзиночки с белыми, хрустящими сайками и баранками. Попыхивал двухведерный самовар, под его тяжестью потрескивали ножки стола. Благодать! Девушка носилась туда-сюда с салфетками и ложечками, а Коля Михеев не отводил от нее завороженного взгляда. Фаддей Симеонович попыхивал пахитоской и благодушно наблюдал за радостной суетой.
В гости к Геллерам юнкеров затащил Федя Красницкий. Они познакомились в Морском собрании, и лейтенант (который и сам был старше новых друзей едва ли года на четыре) предложил прогуляться по городу. Константиновцы согласились – им страсть как хотелось посмотреть на этот почти незнакомый Севастополь, пофорсить перед барышнями, насладиться теплым майским утром и забытым в бурях Гражданской войны ощущением покоя и уверенности.
Случайно или нет, они оказались перед госпиталем, где служила нареченная Красинцкого, Дарья Михайлова, об этом можно лишь гадать. Но уже через четверть часа все трое сидели в флигельке, где с недавних пор обреталось семейство Геллеров.
В гостях у Фаддея Симеоновича сидел Андрей Митин, заглянувший в госпиталь по какой-то пустяковой надобности. После удивлений, приветствий и расшаркиваний вся компания расположилась на веранде и с нетерпением ожидала, когда закипит самовар.
– Как это вы, Александра Фаддеевна, успели? – недоумевал Красницкий. – Всего два дня как вселились, а уже такое хозяйство!
– Нам помогли милосердные сестры из Крестовоздвиженской общины, – пустился в объяснения Геллер. – Они, как узнали, что мы с "Алмаза", сразу натащили салфеток, чашек с блюдцами, еще какой-то дребедени. Варенья, банок с дюжину!
– А самовар мы купили на базаре! – гордо объявила Сашенька. – Коля помогал! Там и ложечки нашли. Жаль, не серебряные, ну да это ничего, успеется.
– Верно, – подтвердил Фаддей Симеонович. – Доктор Пирогов выдал из хозяйственных сумм двести рублей на обзаведение. Жалованье-то мне когда еще положат, не побираться же! Мы даже прислугу не подыскали, Сашенька сама хлопочет!
Узнав, что среди гостей из грядущего есть ученый хирург, начальник госпиталя предложил Фаддею Симеоновичу поступить на службу. Зарин распорядился отобрать книги по медицине из числа тех, что юнкера выгребли из библиотек. Увидев подшивки "Хирургического вестника", "Журнала микробиологии" и полный, с 1867 по 1917 год "Военно-медицинский журнал", Пирогов долго не мог поверить в реальность происходящего, а как только поверил, немедленно завел разговор о курсах для врачей со всей России.
Андрей, узнав об этом, посмеивался: чем не первый росток велесовского Зурбагана? Не все же мины мастырить да ладить перегонные кубы, чем, по слухам, занимается в Каче неутомимый Левша-Рубахин? Надо, кстати, набросать для него схему чеченских "самоваров", а заодно выпросить у Глебовского сколько-нибудь труб, манометров с термометрами и запорной арматуры с "Березани". Запасы горючки рано или поздно подойдут к концу, а в Чечне даже на таком барахле ухитрялись гнать из сырой грозненской нефти вполне приличный 76-й.
– …Она мне все уши мне прожужжала про Бестужевские курсы! – рассказывал Фаддей Симеонович. – Даже ехать собралась, а тут февраль семнадцатого! Какой уж там Петроград! Так и осталась дома.
– Зато теперь папенька будет преподавать на женских курсах при госпитале! – похвасталась девушка. – Я тоже хочу заниматься! Господин Пирогов просил подготовить к первому занятию доклад о Флоренс Найтингейл и британских сестрах милосердия – я рассказала, как это было у нас, вот он и заинтересовался!
Доктор Геллер уж поведал гостям, что его новый начальник как губка впитывает все передовое в области медицины. В Морском госпитале уже внедряли новые требования санитарии и гигиены, занялись стерилизацией инструментов с помощью спирта и карболки; Пирогов ввел в употребление асептические повязки и даже распорядился соорудить примитивный автоклав. Результат сказался сразу: смертность после операций резко упала. Впрочем, раненых было сравнительно мало – война гремит далеко от севастопольских бастионов.
Фаддей Симеонович тем временем взялся за юнкеров:
– А вы чем собираетесь заняться, молодые люди? Мы с Сашенькой пока при госпитале. А у вас какие планы?
– Наше дело военное! – браво отозвался Адашев. – Куда пошлют, туда и отправимся, хоть турок бить, хоть вам, Сашенька, самовары таскать. Кстати, еще один не нужен? Наш барон сбегает, только скажите! Вон он как преданно на вас смотрит!
– Все бы вам, граф, скоморошничать! – Штакельберг густо покраснел. – Вас серьезно спрашивают…
– А серьезно – мы и сами не знаем. Генерал Стогов объявил, что решено сформировать бронедивизион. Без Никола не обойдется, он у нас в училище первейший знаток авто.
– А вы что будете делать, Алексей? – спросила девушка. – Пойдете, как Николенька, в самокатчики?
– Самокатчики – это которые на лисопетах или циклетках, – возмутился Коля Михеев. – А у нас броневики и танки! Какие же мы самокатчики? Подтвердите, граф!
– Я пока числюсь ротным, – ответил Адашев, не обращая внимания на гневную филиппику приятеля. – Рукавишникова на Альме убило, земля ему пухом. Вот я его и замещаю.
– Отчего же вы говорите, что и не знаете? Раз собираетесь служить, и даже ротным командиром?
Адашев внезапно посерьезнел.
– А потому, что неясно, какого мы поля ягода. Я так думаю: если ты военный человек, так изволь присягать! Наша присяга правителю Юга России барону Врангелю потеряла силу, а новой мы пока еще не дали.
Врач с интересом глянул на Адашева поверх очков.
– А вам это мешает?
– Да не то что бы… – ответил Коля Михеев. – Мы-то готовы с милой душой, но все равно непонятно! Да и родственники… Вот, скажем, у нашего графа дед с бабкой в Первопрестольной. У них дети под стол пешком ходят, а тут – сразу внук!
– Зря смеетесь, Никол, – насупился Адашев. – Препаршивое положение, хоть вовсе не показывайся им на глаза.
– Не вам одному, Алексис, такое предстоит, – заметил Штакельберг. – Мой дед, насколько мне известно, служит сейчас на Балтике, на фрегате… убей бог, не припомню названия.
– Так он у вас из самотопов? Что же вы не поддержали традиции?
– Это дедушка ее нарушил. Штакельберги всегда служили либо по Министерству иностранных дел, либо в армии, а этому вздумалось понюхать соленой водички…
– Слышал, вам, предложили заняться разбором библиотеки? – осведомился Фаддей Симеонович. – Интереснейшее, скажу я вам, будет дело! Как подумаю, сколько в этих книгах такого, о чем здесь еще не знают, дух захватывает!
Андрей с трудом сдержал усмешку. Ну вот, еще один подцепил прогрессорскую лихорадку. Может, "Янки при дворе короля Артура" начитался? К началу ХХ века в России эту книгу уже издали…
– Было что-то такое, – нехотя подтвердил Штакельберг – Но я отказался – не хватало еще пыль глотать!
– А то на маршах мы ее мало глотали! – ухмыльнулся Адашев. – Он, Сашенька, боится, что вы его засмеете. Барон – и в библиотекари!
Андрей пристально посмотрел на юнкера.
– А наш уважаемый хозяин прав, молодой человек. От этих книг теперь зависит побольше, нежели от броневиков. Так что вы подумайте. И знаете что? Загляните вечером на "Адамант", я вахтенного офицера предупрежу. Мы с вами на эту тему не торопясь побеседуем…
Глава четвертая
I
Из мемуаров Велесова
"Группу Белых мы высадили в Сицилии. Почему не во Франции, скажем, возле Марселя, или на севере, в Нормандии или Бретани? На итальянском варианте настояла неугомонная Фро – простите, Казанкова Ефросинья Георгиевна, урожденная княжна Трубецкая. С недавних пор боевая подруга лихого спецназовца.
Эту энергичную дамочку, вдову петербургского конногвардейца, уехавшую на юг после скандальной связи с некоей особой царских кровей, бравый каплей спас из турецкого плена. В благодарность Фро (так ее называли близкие знакомые) составила ему протекцию у своего дядюшки, одесского генерал-губернатора, а спустя несколько дней, в полном соответствии с законами жанра, затащила спасителя в постель.
Затея Белых, рожденная на пару с контрабандистом Спиридоном Капитанаки, состояла в том, чтобы отправиться к турецким берегам в качестве каперов. Он рассчитывал захватить шхуну из числа тех, что возят грузы для войск в Крыму, и на ней нанести визит в Варну, главную тыловую базу армии вторжения.
Строганов идею оценил. Но разве он мог догадаться, что в набег, кроме греческих волонтеров и дюжины казаков, отправится его дражайшая племянница?
Фро, не желавшая упускать такое приключение, заставила нового любовника взять ее на "Улисс". И надо признать – она не стала спецназовцам ни обузой, ни помехой. Зная несколько европейских языков, она оказалась отличным переводчиком, а когда группа оказалась в Варне, помогала обеспечивать спецназовцев провизией и убежищем в виде съемного жилья. Не последнюю роль Ефросинья Георгиевна сыграла и в решении белых остаться в XIX веке. Вместе с ними в "невозвращенцы" подались и спутники по каперским похождениям – четверо боевых пловцов с позывными Вий, Змей, Карел и Гринго. Командир "Адаманта", капитан второго ранга Кременецкий, которому они формально подчинялись, не возражал, так что теперь спецназовцы находились в бессрочной командировке с указанием – "действовать в соответствии с обстановкой и по своему усмотрению".
Великий князь Николай Николаевич наблюдал действия спецназа еще во время октябрьских боев. Одна группа проникла в лагерь союзников и захватила французского офицера с важными документами; другая же, под командованием самого Белых, отличилась при Варне – открыла проход минным катерам, захватив сторожевой пароход и блокшив. На обратном пути из Варны великий князь не отходил от спецназовцев, отпускал смелые комплименты Фро (от чего та очаровательно краснела и одаривала собеседника огненными взглядами) и даже решился поупражняться с Белых в искусстве боевого фехтования.
Смотреть на это сбежались все, свободные от вахт. Николай Николаевич и каплей – один в сапогах, бриджах и полотняной рубахе, второй голый по пояс, босой, в камуфляжных штанах – сошлись на полетной палубе. Николай Николаевич вооружился затупленным абордажным палашом, Белых предпочел полутораметровую палку. Схватка получилась в лучших традициях гонконгских боевиков: вихрь выпадов, блоков, прыжков, кувырков через голову. К концу схватки торс и бицепсы каплея украсились длинными, слегка кровоточащими рубцами, а Николай Николаевич слегка прихрамывал и держался за бок.
После отбытия "Алмаза" с "Адамантом" в XXI век спецназовцы оказалась подвешенными в воздухе. Прямого начальства у них не имелось; ни Корнилов, ни Нахимов не знали, как использовать столь ценный ресурс. Белых даже принялся разрабатывать план визита в гавань Константинополя (на верном "Саб Скиннере", с аквалангами и подрывными зарядами), когда Николай Николаевич сделал ему предложение поинтереснее. Не короткий диверсионный рейд со взрывами и стрельбой, но хитроумная, рассчитанная на несколько месяцев спецоперация. И проходить она будет не где-нибудь, а в Париже, столице Второй империи, где в данный момент правит Наполеон III".
II
Кача. Школа военных пилотов
"Ньюпор", тарахтя новеньким движком, лег на крыло, выполняя правый поворот. Эссен, приставив руку козырьком к глазам, наблюдал, как Кобылин строит "коробочку" над летным полем.
– Земля, я Шестой, упражнение закончил, прием!
Энгельмейер, выполнявший обязанности руководителя полетов, вопросительно взглянул на начальство. Лейтенант кивнул; мичман поднес к губам черную коробочку рации.
– Шестой, набрать тысячу двести, выполнить горизонтальную восьмерку, потом ранверсманвправо на сто двадцать градусов.
– Земля, я Шестой, понял, выполняю…
– Кобылину пора давать аппарат, – сказал Эссен, наблюдая, как уменьшившийся до размеров мошки "Ньюпор" выписывает фигуры пилотажа. – Как полагаете, Владимир Петрович?
Мичман наклонил голову в знак согласия.
– Только, Реймонд Федорыч, непременно колесный, лучше вот это самый "Ньюпор". На воду у него всего одна посадка, да и то чуть не угробился.
Вчера бывший эссеновский летнаб, а ныне курсант качинской школы, ухитрился при посадке зарыть "М-9" носом в волну. Несколько страшных секунд аппарат стоял почти вертикально, потом качнулся и нехотя хлопнулся на брюхо. Тем не менее фанерный нос пошел трещинами. Кобылин рвался устранить повреждения самолично, но Эссен запретил: "Ваше дело учиться летать, Сергей Евгеньевич, а ремонтом есть кому заняться. Вот закончите обучение – тогда сколько угодно, а сейчас у нас каждый день на счету!"
Кобылин, который никак не мог привыкнуть к обращению по имени-отчеству, смутился и спорить не стал. И с тех пор донимал Эссена расспросами по технике пилотирования.
– Не думал, что Качинский согласится принять сухопутную эскадрилью! – заметил Энгельмейер. – Такого, как он, энтузиаста гидроавиации еще поискать.
– Очень уж он хочет заполучить аппарат "потомков". Алмазовскую группу готовили потомки, она слетана, и разбивать ее не стоит. С авиатендера "Финист" действовать не сможет, великоват-с… Вот Викториан Романович и согласился перейти на сухой путь, когда я предложил переставить запасную машину на колеса и отдать в бригадную авиагруппу. Я, как пилот, отлично его понимаю: после "эмок" и "Ньюпоров" на этом аппарате – как на арабском скакуне после ишака.
Энгельмейер при этих словах вздохнул. С тех пор как лейтенант устроил ему провозной полет на "Финисте", мичман буквально влюбился в эту машину и остро завидовал Качинскому.
Эссен потрепал пилота по плечу:
– Ничего, Владимир Петрович, "Де Хевиленд" тоже прекрасный аппарат. Останетесь довольны, помяните мое слово.
Кроме командирского "Финиста", в "сухопутной" эскадрилье числились четыре аппарата: два "Сопвича" ("Кэмел" и "полуторастоечный") "Спад" и "Ньюпор". Эссен все же пожадничал и напоследок уволок с собой раскуроченный "Фарман". Благо запасные движки имелись, а планер, если можно назвать так конструкцию, смахивающую на воздушный змей, несложно привести в порядок. Пока антикварный аэроплан стоит в эллинге; руки до него дойдут не скоро, тем более что в отряде и так недобор пилотов. Вместе с Кобылиным их трое; еще один, мичман Серебренников, присланный в Качу с фрегата "Коварна", совершил первый самостоятельный полет всего три дня назад.
– С "Таманью"-то как дела, Реймонд Федорыч? – поинтересовался мичман. – Решили или думают пока?
– Сегодня утром Корнилов лично распорядился. Так что надо вам поторопиться с подготовкой пилотов. Новый авиатендер быстро вступит в строй, аппараты для него есть, а летать на них некому.
– Кроме Кобылина и Серебренникова, у нас двое курсантов. Да, еще господин Митин сообщил давеча по рации: на "Адаманте" нашлось трое желающих, мичман и два матроса. Один до службы во флоте летал на аппарате под названием "мотодельтаплан". Два других имеют опыт на этих, как их… стимуляторах. Зарин не против. Вы как, одобряете?
Услыхав знакомое слово "стимулятор", Эссен припомнил энтузиаста-невозвращенца. Тот тоже рассказывал об успехах в компьютерной игре "Ил-2".
– Отчего ж, голубчик, попробуйте. На "Сопвиче" двойное управление, устройте им провозные, все станет ясно. И по части техники проэкзаменуйте, хотя тут, я думаю, все в порядке. "Потомки" кого попало на флот не берут. А как с местными рекрутами?
– Прислали пять человек; я их прокатил по кругу, потом немножко того-с, встряхнул. Ничего особенного – горки, иммельманы, петля Нестерова. Двое сами сбежали сразу после посадки, а еще одного еле-еле из кабины вытащили, до того ему томно сделалось. Тоже отослали, пусть дальше служит в своей кавалерии.
Эссен кивнул. Два отобранных новичка, драгунский поручик и мичман с линейного корабля "Императрица Мария", сутками напролет зубрили матчасть под руководством Рубахина. Тот, заполучив под команду офицеров, немедленно возгордился и теперь измывался над несчастными, стараясь ввернуть в каждую фразу как можно больше незнакомых слов. Будущие пилоты жаловались Эссену на зловредного инструктора, но лейтенант отделался хрестоматийным "тяжело в учении – легко в бою". Рубахина он дергать не хотел: моторист знает свое дело, а что до новичков – пусть привыкают.
– Кстати, Владимир Петрович, вы газеты посмотрели, что я из города привез? Нам их греки доставляют, прямиком из Вены. Почти свежие, недельной давности. Вы ведь читаете по-немецки?
Вопрос был излишним. Спрашивать Энгельмейера, потомка остзейских немцев, владеет ли он языком фатерлянда, смысла не имело.
– Да, просмотрел наскоро. Похоже, в Париже назревает очередная революция?
– Скорее, переворот. В конце концов, принц Наполеон приходится нынешнему императору племянником, дело, можно сказать, семейное.
Энгельмейер скептически хмыкнул.