– И ради этого "семейного дела" мы отправляем в Марсель цельную французскую армию. Авиатендеры, видимо, с ними пойдут, Реймонд Федорыч?
– Сначала надо туркам хребет сломать. Уж очень крепко они сидят в проливах. Потому и тороплю: Особая бригада должна быть готова, самое позднее, к началу июля.
– Что же, за Дунай, на Силистрию? – промедлив, спросил мичман. – А там снова в 77-м – Шипка, Плевна?
– Сперва да, на Силистрию. А там, глядишь, турки и станут посговорчивее, обойдемся без Шипки. Что до Парижа – вы сильно удивитесь, когда узнаете, кто приложил руку к тамошней заварушке.
III
Близ Евпатории
Готовясь к поездке, Адашев, теперь командир отдельной мотострелковой роты, припомнил многое из того, что юнкерам доводилось видеть в 17-м и 18-м – кому в Киеве, кому в Москве, а кому и в Петрограде. Процессия получилась на славу: впереди легковой "Рено", на крыльях лежат, выставив вперед штыки, суровые юнкера; за ним михеевский "Ланчестер" ("Шошу" заменили выклянченным у "потомков" пэкаэмом). Дальше – два грузовика, над кузовами которых колышутся фуражки и штыки константиновцев, еще один "Рено" и "Остин", грозно поводящий "максимами".
Борта грузовиков завесили кумачовыми транспарантами с надписями Vive le prince Napolйon! и A bas l'usurpateur! и неизменным Liberté, Égalité, Fraternité. А над легковушкой, на двух длинных хворостинах, красовалось полотнище с призывом Dieu, punir l'Angleterre!. Плакат вызывал нервный смех у тех, кому доводилось видеть германские и австрийские газеты 1914 года.
Наглядную агитацию дополнили пачки листовок. На одной стороне такой листовки красовалась карикатура на Луи Наполеона, на другой был напечатан призыв вступать в ряды libertй Corps. Особой нужды в этом не было: те, кто остался в лагере, и так принесли присягу принцу Наполеону; отказавшиеся томились в казематах севастопольских фортов. Пленным англичанам и туркам такого выбора не предоставили: их небольшими партиями вывозили на пароходах в Таганрог, откуда отправляли в великороссийские губернии, в города Поволжья и дальше, за Урал, на каторгу. Николай Первый не собирался миндальничать с интервентами.
Сегодняшнее мероприятие имело целью поднять дух волонтеров "Корпуса Свободы". Колонна прокатилась сквозь лагерь под нескончаемые овации, после чего начался митинг – в лучших традициях 1917 года. Для этого на "Адаманте" позаимствовали громкоговорители, и их утробный рев произвел на французов неизгладимое впечатление. Кульминацией стало обращение принца Наполеона к соотечественникам, зачитанное под звуки "Марсельезы" прямо с броневика. Адашев, с самого начала собиравшийся использовать "Остин" в качестве трибуны, был удивлен, когда матрос с "Адаманта", возившийся с усилителем, поперхнулся и заржал при виде офицерика в ярко-красных шароварах, толкающего речь с пулеметной башни.
Назад возвращались затемно. Адашев пригласил в машину двух французов, отправлявшихся к спешно формируемому штабу "Корпуса Свободы", и всю дорогу слушал трескучие тирады о том, что "истинные сыны belle France готовы умирать за принца Наполеона". А также бесконечные проклятия на головы островитян, поссоривших ради своих торгашеских планов Россию и Францию, коим "самим Провидением назначено быть союзниками и совместно устанавливать разумный миропорядок". Командир константиновцев думал о своем – Зарин распорядился выделить дюжину самых отчаянных юнкеров для спешно создаваемой "команды особого назначения". Кроме юнкеров, к ней приписали полтора десятка офицеров-кавалеристов из числа спасенных на "Живом" – все как один невысокие, крепкие, с блеском в глазах. А куда без него? Не всякому достанет храбрости прыгать во вражеские тылы с аэроплана на шелковых зонтиках…"
IV
Гидрокрейсер "Алмаз"
– …Таким образом, бригаду мы укомплектуем за месяц. В нее войдут: стрелковый полк двухбатальонного состава, кавэскадрон, мотострелковая рота, автоброневой дивизион, артдивизион, саперная рота, взвод осназа. Личный состав на три четверти местный, из офицеров наших – примерно половина. Командует бригадой генерал Стогов. Желающим ознакомиться подробнее – вот, прошу.
Зарин положил на стол пачку листков, отпечатанных на принтере.
– Вы позволите, Алексей Сергеевич? – спросил генерал.
Командир "Алмаза" кивнул.
– Как вы помните, наша задача – поддержка Дунайской армии. Решено не дожидаться, когда бригада будет сформирована полностью. Поможем предкам артиллерией: в дивизионе семь шнейдеровских мортир и пять осадных пушек образца 1877 года. По оценкам инженер-генерала Тотлебена, больше недели под их бомбами туркам не выдержать. Кстати, он тоже собирается к Дунайской армии, хочет посмотреть нашу артиллерию в действии.
– А как их доставить на место? – спросил Андрей. – Мортиры, наверное, немало весят?
– Конными запряжками, как и полевые орудия. На германской возили – небыстро, зато надежно.
– С кавалеристами нам повезло, – добавил Зарин. – На "Живом", как вы знаете, было больше двух сотен казачьих и драгунских офицеров, нашлись и конные артиллеристы. Теперь, кроме трехсот сабель, в составе кавэскадрона "максимов" на тачанках и конно-горная батарея.
– А где взяли пролетки под тачанки? – поинтересовался Кременецкий. Командир "Адаманта" присутствовал на военном совете, но обычно отмалчивался. С тех пор как Зарин и Рогачев вскрыли "секретные пакеты", он занимался исключительно своим кораблем.
Уголки губ Зарина тронула улыбка.
– Этот вид техники, Николай Иванович, за полсотни лет мало изменился. Корнилов велел конфисковать все рессорные коляски в Севастополе и окрестностях, так что теперь у нас два с половиной десятка тачанок.
– Осваиваете опыт махновцев? Что ж, дело хорошее. Надо бы их и стрелкам передать. "Максим" все же штука тяжелая, пуда четыре?
– Именно. Кстати, мы формируем отдельную пулеметную команду с местным личным составом. Командует ею тот мичман, что на Альме с Лобановым-Ростовским держал позицию. Туда решили отдать все "максимы" на старых крепостных станках. Эта рота будет в распоряжении князя Горчакова, командующего Дунайской армией.
– А что с австрияками, Алексей Сергеевич? – спросил Эссен. – Кажется, турки после отступления армии Горчакова уступили им Дунайские княжества?
– Верно, Реймонд Федорович! Наступать на Силистрию, не очистив предварительно Валахию, – верх самонадеянности. Вот Горчаков и собирается продемонстрировать австриякам наши возможности и прежде всего авиацию. Полетайте над их головами, чтобы они в панталоны, простите, наклали. А окажется мало – подтянем броню. Надо напугать старика Франца-Иосифа так, чтобы он оставил Дунайские княжества, не доводя дело до войны.
– Между прочим, никакой он не старик, – заметил Андрей. – Совсем молодой человек, недавно исполнилось 25 лет.
– И верно! – удивился Зарин. – А я, знаете ли, все по старой памяти…
Глава династии Габсбургов был единственным европейским монархом, правившим во время обеих войн – и Крымской, и Первой мировой.
– В любом случае к столкновению с австрияками следует подготовиться, – продолжил капитан первого ранга. – Сейчас в Николаеве оборудуют из пароходов Дунайской флотилии речные канонерки. На "Ординарец" и "Инкерман" ставят по две полевые трехдюймовки и пулеметы, а на "Прут" – еще и морскую четырехдюймовку Обуховского завода, мы их несколько штук раздобыли в севастопольском арсенале, в 20-м. Кроме того, есть наши буксиры, "Осторожный" и "Перевоз". На них, кроме пулеметов и трехдюймовок, поставят по девятидюймовой осадной мортире. Орудия так себе, дальность стрельбы всего две с половиной версты, но в наших условия – самое то. Тем более что бомбы к ним стальные, меленитовые.
– А что, недурственно! С такой артиллерией можно по Дунаю хоть до самой Вены подняться.
– Эк вы, голубчик Реймонд Федорыч, хватили: "До Вены"! – покачал головой Зарин. – Но в целом мысль верная: туркам и австриякам им противопоставить нечего, лишь бы снарядов хватило. А этого добра у нас полно, спасибо Глебовскому.
– Бесценный оказался человек, – сказал Стогов. – Если бы не он, мы и половины судов приволочь не смогли бы. А кто сейчас миноносцы ремонтирует? Тоже он!
– По поводу миноносцев… – припомнил Зарин. – Надо бы сбегать к Варне и Констанце, осмотреться, что там и как. Придется послать "Казарского" с "Коткой" – на "Живом" котлы перебирают, раньше чем дня через три не закончат. На "Строгом" с "Заветным" еще недели на три работы. Да, и новой радиостанции на "Казарском" нет, только искровой "Телефункен". Может, сходите с ними, Николай Иванович? Уж ваши локаторы все разглядят!
– Я категорически протестую, господин капитан первого ранга! – взвился из своего угла Рогачев. Валентин, научный руководитель экспедиции, присутствовал на всех совещаниях, но когда речь шла о военных вопросах, отмалчивался, справедливо полагая их не своим делом. – На "Адаманте" стоит "Пробой-М", нельзя им рисковать, подвергать его опасности!
Зарин не в первый раз пытался отослать "Адамант" из Севастополя для разведки и каждый раз встречал ожесточенное сопротивление.
– Поймите, господа! – продолжал кипятиться Рогачев. – Это оборудование – ключ к успеху экспедиции!
– Согласен с Валентином Анатольевичем, – негромко сказал Кременецкий. – Полученные мной приказы недвусмысленны: "Ни при каких обстоятельства не рисковать "Пробоем". Так что уж простите, но "Адамант" останется в Севастополе. Что касается связи – можно поставить на "Казарского" стационарный передатчик.
Зарин пожал плечами – он явно остался при своем мнении. "А может, каперанг и не хочет, чтобы Рогачев добился успеха? – подумал вдруг Андрей. – Вот ушел бы "Адамант" с "Казарским" к Констанце, и на переходе, в открытом море бац – торпеда в борт. И все, концы в воду. Не зря, ох, не зря Зарин приблизил бывшего красного командира и даже доверил ему боевой корабль. Теперь он вполне может рассчитывать на его преданность.
Андрей помотал головой. Отставить паранойю! Так можно переплюнуть и Серегу Велесова с его завиральными идеями. Надо же додуматься – Зурбаган…
Глава пятая
I
Из "Меморандума Велесова"
"…удивляешься, почему "Зурбаган"? Великий князь тоже задавал этот вопрос. В названии придуманного Александром Грином города ему почудились татарские, восточные созвучия. Я честно ответил: "Всю жизнь мечтал об этом загадочном городе у моря…"
Николай Николаевич пообещал употребить свое влияние на венценосного батюшку, чтобы продавить мой проект. И если все пойдет, как задумано, не позже конца мая я буду в Севастополе. А оттуда мы вместе (надеюсь, ты все-таки приедешь!) отправимся в Евпаторию – только теперь она будет значиться на карте Таврической губернии под другим названием.
Зурбаган.
Что, собственно, я задумал? Анклав, где властвуют ученые, пресловутый "знаниевый реактор", среда коллективного мыследействия, в которой достижения грядущих полутора веков перерабатываются и аккуратно используются на благо России. А там, глядишь, и всего человечества. И для этого мало одолеть всех врагов. Надо еще и предложить людям нечто такое, чтобы они больше не захотели становиться врагами. Ни нашими, ни чьими бы то ни было еще.
Утопия? Кто бы спорил. Можешь смело обвинять меня в маниловщине. Но, сдается мне, другого пути нет, и нигде, кроме как в России, этот номер не пройдет…
Не буду донимать тебя рассуждениями об "особой миссии" русского народа. Как сказал один австрийский поэт: "Все страны граничат друг с другом, а Россия граничит с Богом". Или с Мирозданием, что для нас, старых атеистов, одно и то же.
В отличие от Западной Европы, в николаевской России, наука и прогресс еще не успели стать инструментами наживы и власти. И что бы ни писал старина Тарле о неприязни Николая Павловича к ученым – это относится скорее к людям, а не к самой науке. "Нам умные не надобны, нам надобны верные…" Что ж, государя трудно за это винить, особенно если припомнить, чем обернулись для страны последующие полвека прогресса. Не бывает технического и естественно-научного развития без сопутствующего рывка в гуманитарной сфере, а в России подобные вещи всегда происходили как-то… криво.
Еще одна опасность. Одномоментное появление такой массы "опережающей" информации может надолго поставить крест на развитии и научной мысли. Целые поколения мыслителей и ученых превратятся в каталогизаторов и внедренцев; не возникнут исследовательские и теоретические школы, сотни, тысячи могучих умов, таких как Эдисон и Тесла, Эйнштейн и Капица, Паули и Норберт Виннер, Жуковский и братья Райт в одночасье лишатся места в истории. Мы выхолостим науку на много лет вперед, и где гарантия, что, когда "привнесенные" знания будут освоены, она сможет двинуться дальше? Не найдет ли наш друг Груздев через две сотни лет отставшую по всем статьям копию нашей реальности?
Писателям, литераторам будет легче. Да, здесь не появятся "Севастопольские рассказы" в известном нам виде; надеюсь, не будет и "На Западном фронте без перемен", и "Хождений по мукам", и "Живых и мертвых". Раз уж история будет другой, то в ней будут написаны другие, не менее великие книги. А те, что читали мы, будут храниться в Зурбаганской библиотеке, удваивая сокровища литературной мысли.
Недурная перспективка?
Помнишь, "кадры решают все"? Я говорю сейчас не о местных жителях, которых мы сумеем увлечь этой идеей. Меня больше волнуют наши земляки, а также "попутчики" – Зарин, Эссен, все остальные. Те, кто согласится остаться здесь и создавать вместе с нами Зурбаган. Они должны осознавать, на каком лезвии ножа им придется балансировать, какой вред они могут нанести неосторожно брошенным словом. Иначе… сам знаешь, куда ведет дорога, вымощенная иными благими начинаниями".
II
Гидрокрейсер "Алмаз"
– …Теперь по вопросу обустройства гражданских. – Зарин сверился с записями. – Половину разместили в казармах флотского экипажа; для остальных сколотили нары в Константиновском равелине.
Военнослужащие и добровольцы, особенно студенты и гимназисты, охотно идут в Особую бригаду. Оставшихся мы по большей части заняли учетом и разборкой привезенного имущества. Но кое-кто все равно сидит без дела – по большей части женщины и люди умственных профессий. Господин Митин настоял, чтобы им ограничили доступ в город, и я, признаться, не вполне понимаю его резоны. Городские и флотские власти снабжают нас провиантом, а также объявили среди обывателей сбор домашнего скарба для беженцев. Но этого все равно мало. Люди грузились на корабли налегке, и что плохого, если прикупят что-нибудь на базаре?
– Прикупят? – удивился Рогачев. – А деньги откуда?
– Революции и Гражданская война научили нас не доверять ассигнациям, – ответил Глебовский. – Да и кому нужны катеринки с петрами в эмиграции? Так что с собой брали золото, драгоценности, николаевские червонцы. На них хоть и другой царь отчеканен, зато проба вполне подходящая. С руками оторвут.
Андрей покачал головой.
– И все же я против, Алексей Сергеевич. Если мы не хотим испортить отношения с властями, лучше свести к минимуму контакты "эмигрантов" с местным населением. Мне дурно делается, когда я пытаюсь представить, чего севастопольцы от них наслушаются по части либеральных идеек. Подумайте, какие доносы посыплются местному начальству и в Петербург, государю! И так уже жалуются, что наши мастеровые, занятые на работах в порту, болтают невесть что. Да вот хоть вчера – один болван пытался агитировать матросов с фрегата "Кулевичи" на тему "Долой самодержавие".
– И как? – с интересом спросил Рогачев. – Получилось?
– Скорее, получил. Согласно рапорту надзиравшего за работами мичмана Солодовникова, "бит по морде в кровь, после чего в бессознательном состоянии отнят и отнесен в казарму, где его и отлили водой. Матросы, учинившие расправу, требовали… сейчас… вот: "Выдать Иуду обчеству, мы его, подлюку, о кнехт чугунный расшибем. Чтобы поганых слов про батюшку-государя не смел говорить!"
– Да, это проблема, – подтвердил Глебовский. – Я тоже заметил среди мастеровых большевистски настроенных.
– И много таких? – поинтересовался Митин.
– Мне известны четверо. Есть там один, слесарь Макарьев – по-моему, он у них за старшего. Обычно отмалчивается, в споры не лезет, но смотрит нехорошо, зло. А работяга толковый: золотые руки, голова варит, с любым делом справляется. Остальные, в том числе и этот, с набитой рожей – его дружки, попросились, когда мы отбирали добровольцев. Теперь вот народ мутят. Еще с Макарьевым якшается механик с "Казарского", тот, что остался от красных.
– А Иконникова с ними не замечали? – насторожился Зарин.
– Точно не скажу, не видал. Вы поймите, господа, – продолжал Глебовский, извиняющимся тоном, – мне не с руки заниматься слежкой, я инженер, а не филер, но сами видите, что творится! Того гляди, придется привлекать жандармов! Господин Митин прав, не хватало нам здесь большевистской заразы!
Андрей откашлялся.
– Я, собственно, имел в виду не большевистских агитаторов, Адриан Никонович. Они, конечно, могут доставить некоторые неудобства, но не более того. Здешний народец еще не готов воспринимать идеи Маркса и Ульянова: зубы повыбивают, и вся недолга. Меня больше беспокоят те, что привык к вицмундирам и сюртукам, а не к рабочим фуфайкам.
Зарин сверился со списком.
– У нас не меньше десятка юристов – адвокаты, служащие Министерства юстиции. Пятеро журналистов, доцент римского права, два университетских профессора и целая россыпь гимназических преподавателей. Да, Андрей Геннадьевич, эта публика еще до германской фрондировала, а уж с этими всеми революциями – могу представить, каких идей они набрались. Велесов прав, надо запускать этот проект… Зурбаган, кажется?
– Именно, – подтвердил Митин. – Евпатория для этого подходит лучше всего. Местные жители город оставили, так что мы без проблем там обоснуемся. Велесов уже добился разрешения государя, теперь дело за нами.
Эссен недоуменно нахмурился.
– Но там же под боком французы?
– Тем лучше. Развернем рядом базу Особой бригады. Место есть, половина лагеря союзников пустует, можно занять их палатки, сэкономим время. Там же устроим полигон и учебные плацы. С одной стороны, это будет держать в тонусе новых союзников, а с другой – придаст "беженцам" уверенности. И хорошо бы как-то объяснить все это нашим людям. Они же не марионетки, хотят знать, что их ждет!
– Если бы мы сами это понимали… – покачал головой Зарин. – Как нам сейчас не хватает вашего Велесова!
– В конце мая он будет в Крыму вместе с великими князьями. Государь поручил Николаю Николаевичу и цесаревичу принять присягу у наших военных. К тому же он везет императорские указы: о подтверждении прежних званий и наград и об особом статусе участников боев за Крым. И готовьте наградные списки – кресты польются рекой…
Зарин повеселел.
– Присяга – это хорошо. Да и о выслуге лет надо подумать, о жалованье. У многих с собой семьи…