В голову шел единственный более-менее разумный план. Один скользкий мужичонка, бывший старший инспектор полиции, выйдя на пенсию, затеял сеть почасовых отелей. Трудно сказать, был ли пенсионер единственным хозяином, дольщиком или управляющим, но вел дело именно он. Мы продали им два помещения из пяти или шести. Одно из гнездышек разврата располагалось буквально в двух кварталах отсюда. Конечно, такой бизнес не мог обходиться без тесной дружбы с конторой и полицией. Оставалась надежда на безразличие усталых теток за ресепшеном. Для такого места я одет вполне сносно (ветровку сниму на лестнице), они и не такое видели, их не удивишь, вырядись хоть Микки Маусом.
- Подвести?
Я резко развернулся. Возле черного мерседеса стоял Костя, почесывая щеку.
- Ты что здесь делаешь? И как меня нашел? Ладно, понятно, я так, от обалдения. Костя, у меня неприятности небольшие, от меня лучше пока подальше держаться.
- Я думаю, - забубнил Костя обычным монотонным голосом, - надо тебе из зеленки выбираться.
- Прекрасная мысль. Спасибо, что подсказал. Осталось придумать, как это сделать. Можно переодеться Дедом Морозом и ломануться напрямую через мосты, можно перелететь на голубом вертолете, еще можно переплыть Фонтанку на подводной лодке. Возможностей не счесть. Правда, не все они безупречны. Дед Мороз в мае…
- На кораблике можно, на прогулочном. Я договорился.
Пока мы ехали, Костя, с его темпом речи, едва успел рассказать подробности.
- Деньги есть?
- Сколько?
- Не мне, - он, видимо, заметил в зеркале, что я полез в рюкзак. - На второй лодке, сговорились на три миллиона, дорого, но…
- Неважно, на первой?
- По бабкам не говорили.
На набережной возле пристани нас встретил дядька моих примерно лет, может, чуть старше. Он с чувством потряс Костину руку и внимательно рассмотрел меня.
- Интересный груз. Мужчина, вам не дует? У нас на воде бывает прохладно, - к сожалению, сумерки не успели еще загустеть, и он разглядел рюкзак. - Какая у вас сумочка симпатичная, просто прелесть.
Дядька вопросительно посмотрел на Костю, дескать, что за клоуна ты привел. Оставалось утешаться, что на опасного террориста я, во всяком случае, не похож.
- Это Коля. Ты знаешь. Ну, Коля-Шайтан. А это Леха, Чумка, снайпер из батальона Горового, с нами потом был.
Леша еще раз осмотрел меня, словно теперь появилась возможность разглядеть что-то новое и по-настоящему важное.
- Шайтан. Точно, Шайтан. Ну, дела, - он явно меня знал.
Я сжал протянутую руку посильней, такие ценят крепкие рукопожатия. У меня не было ни малейшего представления, кто он такой, даже Горовой с батальоном отзывались лишь смазанным воспоминанием: пыльная дорога, чумазые люди на броне БМП, мужественный баритон из динамиков сдержанно проговаривает слова глупой песни. Даже помни я Чумку-снайпера, его, надо думать, было бы непросто узнать. Наверняка огромное пузо, вываливающееся из спортивных штанов, и неопрятная лысина, окруженная кустиками седины, появились годы спустя. А тогда был он, наверное, ловким и шустрым, какими случаются невысокие люди.
На борту, прямо на палубе, двое молодых парней, тощих и длинных, словно нарочно подобранных для контраста, возились с каким-то механизмом. Руки и лица были измазаны маслом.
- С нами пойдет, матросом, - он кивнул на меня.
Парни приняли сообщение равнодушно, им явно было все равно.
- Сын мой и племяш, - пояснил Леша.
В грязноватой рубке он кивнул мне на сиденье, обтянутое драной красной кожей, приделанное в стороне от штурвала.
- Тебе б, конечно, накинуть чего. Я погляжу, но на такого медведя у нас навряд ли есть. Тут пока побудь, мне по хозяйству надо пошуршать.
Леша словно отпрашивался, а я был вовсе не прочь побыть один, чертовски длинный выдался день и закончится, похоже, нескоро.
- Ау, спишь?
- Я? Нет, - как ни удивительно, кажется, действительно задремал.
- Димка, - он похлопал длинного и тощего по плечу, - сын мой. А это Шайтан, я тебе рассказывал. Ну, когда мы…
Леша затянул битую молью боевую историю. Конкретную я не помнил, но все они на одно лицо. Мы были лихие удальцы, и они были ребята жесткие и умелые, но, конечно, не с нами тягаться. И с девками мы были лихие удальцы, и в бане, и на танцах. Сын явно слушал побасенку не в первый раз и минут через десять сбежал, сославшись на срочное корабельное дело.
Собеседник Лехе был не нужен, ему была нужна сочувствующая аудитория. Я послушно поддакивал, азартно вспыхивал улыбкой, хлопал по колену. Терпеть не могу все эти вечера легенд и воспоминаний. В особенности скверно, что нас только двое. Когда собираешься хотя бы втроем, они без помощи и участия сами перебрасываются воспоминаниями, перебивая друг друга.
Байки у Лехи были частью незнакомые, частью знакомые смутно, хотя по случаю радостной встречи он отбирал те, где главная роль отводилось парню, отдаленно напоминавшему меня. Не был я, конечно, никогда таким ловким и удачливым хитрецом, а был, как всегда, запоминавшейся каланчой на пол-головы длиннее самых рослых. Еще я был тогда большим балагуром и рассказчиком, почти осознанно сочинял байки по мотивам боев и попоек (еще вопрос, что опасней). Выдавал удачное совпадение за хитрую задумку, невнятный ответ переделывал задним числом в колкую насмешку, в общем, усердно ароматизировал нашу тяжелую жизнь. Пройдя несколько человек и много лет, байки отполировались до блеска и приобрели совсем уже невозможный сюжет. Два, три поколения - и можно искать Гомера для новой "Илиады", где мне бы досталась роль Гектора или Ахила. Впрочем, следующего поколения рассказчиков, кажется, не предвидится.
Удивительна легкость, позволившая людям вроде Леши заместить личную память какими-то индийскими фильмами жанра экшн. Они словно забыли про настоящую войну, тяжелое, нудное и неясное дело, где никогда и ничего до конца не поймешь, где каждый по-своему помнит, кто стрелял и куда бежал. Забыли пьяное свинство нашего отдыха, превратили пересказом в молодежную комедию 12+. От их упоения байками мне всегда становилось неловко. Было вполне очевидно, что ничего примечательного в их жизни за следующие двадцать лет не случилось.
На кораблике заиграла, и довольно громко, "Смерть цвета бейсик", заглавная композиция одноименного альбома. На самом деле никакого альбома, конечно, не было. Боре хорошо писалось в то лето, и не только политическое. Уже потом Катю убедили объединить для удобства маркетинга тематические песни. Деньги, кстати, от музыки до сих пор приходили очень серьезные, не только для меня, но даже и для дяди Миши. Причем, поступления почти не падали с годами, что, насколько я понимаю, для шоу-бизнеса довольно необычно. 95 % поступлений давал последний альбом, а 90 % - три самые раскрученные песни. Была даже некоторая интрига, дядя Миша с Катей деликатно старались не подпустить Мишу напрямую управлять доходом, не из-за самих денег, а опасаясь рисковых причуд.
- Люблю эту песню.
Вежливость требовала не выказывать сомнений в случайности, хотя, кто знает, может, действительно совпадение, слушают же все остальные, почему бы не он.
- Ты ведь знал его? Что это был за человек?
К ночи я наелся всеми поколениями семьи Берковичей досыта, до изжоги. Не дать мне умереть в своей постели, у них, кажется, стало семейным делом. Впрочем, такой ответ вряд ли бы порадовал гостеприимного Лешу-Чумку.
- Очень молодой. Таким и остался.
Нас прервал шум в салоне.
- О, китаезы приперлись. Ты лучше здесь посиди, не высовывайся. Гиды, они, знаешь, все по этому делу, - он постучал правым кулаком по левой ладони.
Когда Леша ушел, я осторожно сдвинул грязную шторку, заглянув в салон. Туристов было человек тридцать, почти все мужчины, шумевшие словно первоклашки на переменке.
- Угощайся, - Леша вернулся с бутылкой китайского пива, - только свое лакают, придурки. Бухие уже в дым, сейчас караоке будут орать. Им плевать - что развод мостов, что Нью-Йорк, что Австралия. Потом по борделям. Так и живем, не страна, а бордель для узкоглазых.
Недовольство узкоглазыми, пиндосами, чурками, жидами, пидорами и политиками Леша генерировал легко, умело, не останавливаясь и не отвлекаясь на управление судном: корабль шел на автопилоте. Ему, похоже, не нужны были даже мои одобрительные поддакивания.
- Помнишь Гошу? Ну, Колесо, минометчик.
- Конечно, - как ни странно, этого я помнил. - Он, кажется, из Ростовской?
- Из Волгоградской. Прикинь, его сегодня повязали. За доллары. Боты! Американские боты за американские деньги!
От дронов он перешел к внешней политике и изложил свежий, я бы даже сказал, неожиданный взгляд на хошиминские соглашения, особенно сильно его почему-то тревожила индо-пакистанская напряженность и американская база в Бахрейне, который Леша путал с Кувейтом. Все сказанное им было так безнадежно глупо и злобно, что нечего было и думать возражать, спорить, да и вообще говорить разумно. Он успел мне так надоесть, словно я женат на нем лет тридцать.
Леша наконец замолк, выглянул на палубу и что-то беззвучно зашептал одними губами, обращаясь, наверное, к невидимому для меня сыну или племяннику. Он позвал меня кивком, мы вышли из рубки. Раздался негромкий шлепок бортовых шин сошедшихся корабликов. Сгрудившиеся на корме туристы издали хоровой вопль - начал расходиться Дворцовый.
- Не мое, конечно, дело, Шайтан, но эта поганка, на верфях, не ты часом? - вдруг спросил он.
- Леша, - я похлопал его по плечу, - скажи лучше, чего я должен.
- Обидеть хочешь, братишка? - он поморщился и скинул мою руку. - Сам я старый стал, сытый, не гожусь уже никуда, но про стоящее дело помню. Давай, Шайтан, удачи тебе.
- Извини. Спасибо тебе за все, - сказал я и перепрыгнул на палубу соседнего корабля.
Новый капитан был неразговорчив и интересовался исключительно деньгами, да поскорее. После краткого пререкания я отдал вперед половину, пообещав вторую после высадки.
По моей шкале взросления Лешу-Чумку приходилось считать мальчиком. Противным, пузатым и лысым мальчуганом с идеалами. Слишком хорошим или слишком глупым, чтобы повзрослеть. Когда становишься взрослым, не хочется рисковать ради идеалов. Не только оттого что страшно, но и потому что слишком многое понимаешь и перестаешь понимать вообще что-нибудь.
Пассажирами на кораблике шли российские туристы, группа, кажется, из Саратова. Не в пример китайцам грустные, трезвые и тихие. Гордиться тут особенно нечем, внутренний турист теперь принадлежал к верхней прослойке среднего класса, а из иностранцев к нам ездило только отборное и рисковое быдло, падкое на дешевое пойло и копеечных белых шлюх.
Фасады, мосты, дворцы, ростральные колонны горели подсветкой, в точности как треть века назад, когда я впервые увидел этот город. Пару месяцев перед поездкой мать была против обыкновения общительна, норовила с каждым перемолвиться и невпопад похвалиться: "Вот, в Питер своего везу, посмотреть". Мы были бедны, бедны даже по меркам нашего нищего городка, и обычно похвалиться было нечем. Я особенных поводов для гордости не давал, за исключением разве габаритов, за которые меня ценили в секции бокса. Больших всегда не хватает. Учеба давалась мне совсем легко, без малейшего напряжения, но учиться слишком уж хорошо считалось неправильным для четкого пацана. Мать, невпопад вставляя поездку в Питер, подразумевала: они все на солнце жариться по своим египтам и болгариям, ну а мы по-культурному.
Город потряс меня, что не мудрено, не с чем мне было сравнивать. Даже наша безликая областная столица казалась мне бурлящим мегаполисом, да и там я успел побывать только дважды, на боксерском турнире и пересаживаясь на Питер.
Все, решительно все казалось мне здесь прекрасным или, в крайнем случае, значительным: набережные, метро, музеи, рестораны, где сидели непостижимые люди. Даже крохотная квартирка маминой подруги в унылом спальнике, застроенном советскими еще типовыми многоэтажками, была какой-то особенной. Почти такие же теремки составляли и мой родной город, да и мы с матерью жили в похожей однушке. Но нет, нет, все тут было совсем иным.
Я пообещал себе, поклялся со всей мальчишеской серьезностью, что буду здесь жить, и тоже буду подъезжать на красном БМВ с ослепительной брюнеткой к ресторану, сверкающему огнями витрин.
С тех пор я видел множество городов, славящихся своей красотой, но только от открыточной панорамы Невы до сих пор иногда перехватывает дыхание. Бог весть, в самом деле так она хороша или просто где-то в глубине души сохранился кусочек давно забытого мальчишки.
Мы проходили мимо "Авроры". Тридцать лет назад тут еще сохранялась пыльная экспозиция, прославляющая революционные свершения большевиков. После ее сменили чем-то в патриотическом духе, а недавно вроде бы опять обновили. Даже не ходя, ясно, что там теперь обличают вековое рабство и преступления тоталитаризма.
Я не забыл ни мечты, ни клятвы, но отложил их на когда-нибудь. Вернувшись из армии, водил фуру, сошелся с милой девчонкой. Еще немного и мы бы поженились, завели детишек, я бы обрюзг, отрастил брюшко и коротал досуг с пивом под футбол, а потом мы все умерли бы, схватив смертельных рентген.
Вместо этого я пошел на войну. Теперь и не скажешь, вело ли меня нестерпимое чувство несправедливости или томление своей банальной и уже рассказанной жизнью. Меня позвали, ну а я пошел. Насмотревшись чужой смерти и едва не погибнув сам, я наконец осознал собственную смертность. Наверное, в эту секунду мальчик и становится мужчиной.
Костя встречал на выходе с пристани. Мы подошли к небольшому грузовичку в раскраске нашей торговой дочки.
- Куда теперь?
- Кость, не лез бы ты в это дерьмо.
- Помнишь, тогда под Снежным?
- Помнишь. Костя, там война была.
- У всех война, а вернулся только ты.
- Прекрати, там не нужно было никого другого. Ребята прикрывали, от этого было больше проку.
- Ну, да, ребята прикрывали, а ты вернулся.
- Костя, все не так торжественно, как у тебя выходит. Все было попроще. Ну и главное, сто лет назад, в другой жизни. Мы были одни, в той жизни мы отвечали только за себя, а теперь у тебя дети.
- Да, дети теперь есть, так что, тем более.
- Главное сделано, из зеленки ты меня вытащил. Дальше я сам. У меня отход есть через границу в этой, как ее, в Гатчине. Туда я без проблем сам доберусь.
- Как?
- Ну, как-нибудь уж доберусь. Я ж черт скользкий-языкастый, суну кому или еще как.
- Не тупи. Лезь в кузов.
Он открыл дверцы фургона, забитого коробками, оставлявшими только узкий проход вдоль стенки.
- Там каркас, - он ткнул пальцем, - сверху два ряда коробок, здесь заставим.
- Дроны пролезут.
- Не пролезут.
- Убедительно. Ну, просветят.
- Не просветят, экранировано.
Только сдавшись и забаррикадировавшись коробками, я с сожалением понял, что не спросил в результате о планах дяди Миши и иду по собственному пути, довольно сомнительному. С другой стороны, незаконное перемещение людей и грузов - большой бизнес при нашей близости к границе. Следовательно, и специалисты должны водиться в достатке. Кстати, судя по добротно сваренному и пошарпанному каркасу, какие-то, может и не трансграничные, но точно малозаконные перемещения происходят, оказывается, в непосредственной близости.
Сперва, грузовичок шел, покачиваясь, падал в ямы, ненадолго замирал, перед светофорами, видимо. Потом движение сменилось. Теперь мы минуту-другую стояли, медленно сдвигались на корпус-другой и опять останавливались. Блокпост на выезде из города явно работал всерьез, не как обычно.
Костя добавил громкости радио, невнятное бормотание сразу стало различимо:
- Владимир, расскажите нашим слушателям, что происходит в столице.
- В зеленой зоне предприняты крайне решительные, можно даже сказать беспрецедентные меры безопасности. Военные и полиция встречаются буквально на каждом шагу. Чтобы не быть голословным, только за последние десять минут мимо меня прошел патруль техники коалиционных сил, две машины контртеррористического комитета и полицейская машина. Несмотря на глубокую ночь, на контрольных пунктах выезда из зеленой зоны до сих пор огромные очереди и для транспорта, и для пешеходов.
- Владимир, удалось ли вам выяснить, что именно ищут?
- К сожалению, нет. Сотрудники органов правопорядка отказываются от комментариев.
- Благодарю вас, Владимир. Напомним, сегодня около семи вечера, в момент прохождения кортежа заместителя государственного секретаря США, Джереми Сандерса, был подорван автомобиль, начиненный взрывчаткой, после чего машины кортежа расстреляли из строящегося здания министерства юстиции. Источники в правоохранительных органах сообщили, что взрывное устройство было замаскированно в грузе овощей. По заявлению контртеррористического комитета, в результате дерзкого теракта погибли и были ранены десятки людей. Относительно Сандерса сообщается, цитирую: "господин Сандерс серьезно пострадал, в настоящее время ему оказывается вся необходимая помощь". В тоже время, сразу несколько зарубежных СМИ, ссылаясь на неназванные источники, сообщили о гибели заместителя государственного секретаря на месте теракта. Согласно другим, тоже еще не подтвержденным данным, жертвой теракта кроме того стал председатель правления одного из крупнейших российских банков и несколько других видных представителей отечественного бизнеса и госаппарата.
- По сообщению пресс-центра Контртеррористического комитета, шестеро террористов были заблокированы и уничтожены в строящемся здании министерства юстиции. О личностях террористов пока ничего не сообщается.
- Мы попросили прокомментировать сегодняшнюю трагедию главу центра стратегических перспектив… - Костя резко убавил громкость.
- Достопочтенный, откройте, пожалуйста, ваш кузов, - весело попросил дрон.
Почему-то для дронов выбрали звенящий и радостный голосок бойкой третьеклассницы, только что получившей награду за самую опрятную тетрадь по природоведению. Наверно, планировалось сбивать с толку контрастом.
Загремел открываемый фургон.
- Какой груз вы перевозите? - по коробкам застучали лапки микродронов, я невольно задержал дыхание.
- Половые покрытия.
- Половые? - даже в имитированном голосе появилась явная заинтересованность. Можно было представить, как на другой стороне планеты оживился небритый недоросль.
- В смысле, напольные.
Раздался выстрел, визг тормозов и крики, явно обходящиеся без динамиков и перевода:
- Стоять!
- Куда, сука, лезешь?".
- Не гони, - пьяный расплывчатый голос тянул гласные, - Ну, че, долго тут еще?
- Он, гнида, бухой!
- Достопочтимый, - зазвенел веселый колокольчик дрона, - выйдите, пожалуйста, из машины. Медленно. Держите, пожалуйста, руки так, чтобы мы могли их все время видеть. В случае неповиновения открываю огонь на поражение.
- Проезжайте, - раздался тот же голос, но с противоположной стороны.
Проехав несколько минут, Костя съехал в какой-то темный проулок, и я перебрался на задний ряд кабины.
- Что это было такое на блоке?
- Возьми там, переодеться. Лучше ничего не успел.