Федор Кучецкой продолжил:
- Честь свою не уроним, принимая боярина Михайлова. Дважды он мне доказывал, что разумен и умен, да и воевода вологодский, боярин Плещеев о нем лучшего мнения.
- А пиво пить может?
Я и ответить не успел. Слуги внесли в зал огромную братину - ведра на три, с усилием подняли на стол, боясь расплескать пенный напиток.
- Пусть докажет.
Все с любопытством уставились на меня.
Кучецкой толкнул локтем:
- Пей!
Ни кружки, ни другой емкости не было. Я сделал шаг к столу. Пенный напиток источал тонкий солодовый аромат. Я наклонил немного братину и припал губами к краю.
- Раз! - дружно заорали бояре. - Два, три, четыре. Эй, нам оставь - видим, что можешь.
Я поставил братину на место, отер пену с усов и бороды, перевел дух.
- Ну что, братья, принимаем нового члена? Люб ли?
- Люб, люб, - зашумели бояре.
Федор повел меня за собой вдоль стола, за которым на лавках вольготно расположились бояре.
- Боярин Кикин.
Боярин привстал и пожал мне руку.
- Боярин Пушкин.
- Боярин Милославский.
- Боярин Вельский.
И далее пошло: Курбский, Куракин, Татищев, Телятевский, Троекуров, Романов, Апраксин, Горбатый, Румянцев-
Федор называл и называл фамилии, а я просто обалдел. Да тут собран весь цвет боярства, люди, которые прославят себя навсегда и оставят след в истории России - а не они, так их потомки.
Лица сливались воедино, сначала я еще пытался запомнить, но потом махнул рукой - в процессе общения запомнится само.
Бояре пустили вдоль стола братину, отпивали и передавали дальше. Когда пиво кончилось, слуги унесли пустую братину и вернули ее наполненной до краев.
После изрядной дозы свежего, холодного и крепкого пива все дружно набросились на еду. За столом стало шумно. Общались запросто, невзирая на занимаемые должности при дворе.
Потом принесли вино, сменили закуски на горячее.
А я уже есть не мог, живот был полон. Однако, передохнув, продолжил трапезу. Подходили бояре, чокались кубком с вином, выпивали.
Часа через три голова пошла кругом. И не у меня одного - некоторые уже лежали лицом в тарелке.
"Устал!" - говорили про таких наиболее крепкие питоки. Слуги бережно вынимали из-за лавки "уставшего" боярина и уносили. Я ушел сам, заблудился, но встреченный мною слуга довел меня до комнаты. Едва стянув сапоги, я рухнул на постель.
А утром - о… о… о… Голову оторвать от подушки было нельзя, все плыло. Да и почему не быть похмелью? Вчера мешали пиво, вино, и все - в огромных дозах.
Деликатно постучав, вошел слуга:
- Тебя ждут, боярин.
- Я не могу.
- Все уже собрались.
Я с трудом встал, слуга помог обуть сапоги, и с помятым лицом я отправился в зал. Ха-ха-ха! Большая часть именитых людей выглядела не лучше.
- Немного пива - только поправиться, и - в баню, - предложил радушный хозяин дома.
Почти в полной тишине бояре подходили к братине с пивом, прикладывались и отходили. Приложился и я. В голове полегчало - по крайней мере, перестали стучать молотки в висках и давить в затылок.
Отправились в баню. Она тоже была огромна - не меньше, чем трапезная. Хорошо прогрета, видно - слуги топили с раннего утра.
Банщик плеснул на камни квасом, потом еще. В воздухе запахло хлебом.
- Будем париться, али как? - спросил я банщика, стараясь предугадать вкусы и предпочтения именитых москвичей.
- А кто как хочет.
Банщик вернулся с целой ватагой молодых женщин, стыдливо одетых в сорочки.
Бояре оживились, порасхватали девок. Кто постарше или перебрал вчера - на самом деле мылись, а девки охаживали их вениками, терли мочалками. Те, кто помоложе, да был не сломлен вчерашним пиром, пользовали девок вовсю. Уж и рубашки их куда-то делись.
Угомонились часа через два. Выйдя в обширный предбанник, уселись на скамьи, попили прохладного и ядреного кваса, закутавшись в простыни. Отойдя от жара бани, оделись и потянулись в трапезную.
А там уже новые блюда - огромная севрюга, молочные жареные поросята, да шулюм перепелиный, да сладости восточные… Да как же без вина? Тут и рейнское, и мальвазия, и терпкое испанское, и наше яблочное, да меда стояные, да перевар. Пей, кто что хочет.
Я еще помнил начало, а потом - провал.
… Очнулся я от скрипа полозьев. Что такое? Куда я еду? С трудом разлепил глаза. Совсем рядом с лицом тянулся санный след. Я пощупал рукою - я в тулупе, а сверху прикрыт дареной шубой. Куда же меня везут?
Я собрался с силами и сел в санях.
На облучке сидел возничий, помахивал кнутом.
- Эй, любезный? Я где?
- Знамо, в санях, боярин.
- Сам вижу.
- Тогда чего спрашиваешь?
- Куда едем?
- В Вологду, вестимо. Кучецкой приказал - доставить боярина в целости. Вон - и охрану дал.
Я обернулся назад. За санями верхами ехали Два ратника. Черт! Я упал на сено. Это же надо так упиться. Погрузили как мешок с грузом на сани, а я даже попрощаться и спасибо Кучецкому сказать не успел. Вот стыдуха!
Я опять уселся в санях, потом сбросил шубу, тулуп, спрыгнул с саней и побежал за ними.
- Эй, боярин, - обеспокоились верховые. - Ты чего это? С тобой все в порядке?
- В порядке, успокойтесь, это я хмель выгоняю.
Пробежавшись и изрядно вспотев, я быстро надел тулуп и уселся в сани. Стало получше, по крайней мере - голова не кружилась. Ни фига себе попировали. И в то же время распирала гордость. Сидеть за одним столом с именитыми людьми - уже честь великая. Кто я для них? Рядовой боярин, коих в каждой губернии - не один десяток. А в братчину приняли, посчитали за ровню. Все благодаря Кучецкому.
А я же уехал, вернее меня увезли - пьяного в стельку. Осрамился, как есть опозорился. "Ладно, - успокаивал я себя, - не на бранном поле позор принял - тот не отмоешь, на всю жизнь останется, коли струсил. А за пиршественным столом упиться - еще не позор, вон другие бояре - тоже "устали", невзирая на высокое положение. И, небось, сейчас голову лечат, а не корят себя". Я успокоился.
Ехать на санях пришлось долго. Замерзнув, сидя неподвижно, я соскакивал с саней и бежал. К моим выходкам верховые уже привыкли и не реагировали так остро, как в первый раз.
Мы немного не доехали до Вологды - на день пути, как нас обогнал служивый, лихо крича: "Дорогу! Дорогу государеву гонцу!" Только вихрь снежный за его конем закружился.
Ну - вот и Вологда. Надоела мне суетная Москва, здесь и дышится легче, и, кажется, даже стены милее.
Мы подъехали к дому.
- Ну что ребята, переночуйте у меня. Подхарчитесь, да завтра и обратно.
- Благодарствуем, боярин.
Все трое поклонились. Федор показал гостям места в воинской избе, распорядился насчет лошадей. Я же степенно пошел в дом, хотя так и подмывало побежать. Однако нельзя, достоинство боярское не позволяет, дома все на виду.
Я обнял и расцеловал жену, Васятку.
- Вот я и дома. Простите великодушно, подарков не привез - не до того было.
Вошел Федор.
- Боярин, тут шуба в санях. Нести?
Ох ты, господи, про подарок Кучецкого я и забыл!
- Неси, конечно, это награда моя за труды.
Федор занес шубу, Ленка взвизгнула.
- Надень-ка, хозяин, шубу, покажись.
Я надел шубу. Тяжела, московского покроя - до пят, рукава тоже почти до пола, в средине - прорези, чтобы руки выпрастывать. В такой шубе можно только стоять или сидеть - даже но ступеням подниматься неудобно. Про езду на коне и прочем, требующем хоть какого-то Движения конечностями, и речи быть не может.
В таком подарке принято в Думе боярской сидеть и потеть, или суд править.
- Повесь-ка ее, Лена, в шкаф, пусть висит - к обычной жизни она негожа.
Лена вздохнула, огладила мягкий мех ладонями и унесла шубу. Вот так-то лучше.
Ближе к вечеру заявился посыльный от воеводы.
Ехал я к нему злой. Да сколько можно меня дергать? Я еще и в вотчине своей не побывал, а гонец тут как тут. Однако взял себя в руки: войдя к воеводе, поклонился, пожелал доброго здоровья, поинтересовался - как жена, как дети.
Плещеев ответил обстоятельно. Затем огладил усы и бороду, уселся в кресло.
- Уж не знаю, чем ты государю так угодил, знать - не зря в первопрестольную ездил, только что гонец указ государев привез. Читай!
Я взял в руки затейливо украшенную бумагу, вчитался: "Освободить от сборов, налогов и тягот на год, исчисляя с февраля первого числа вотчину и хозяйство боярина Михайлова". Писано было витиевато, но смысл такой.
- Везет же людям! - завистливо вздохнул Плещеев.
- А чего вместо меня в Москву не поехал? Сыскал бы преступника, как я, и тебя освободили бы от налогов.
- Вишь, не пригласили. Обскакал ты старого воеводу. Так, глядишь, вскоре и мое место займешь.
- Я и своим местом доволен - на твое не претендую. Хотел бы чинов - в Москве бы остался, предлагали.
- Неуж отказался? Ну ты и дурень - прости уж за прямоту, - изумился боярин.
Я свернул государев указ, сунул за пазуху.
- Погоди, не торопись. Гонец еще пакет привез - лично тебе в руки.
Воевода протянул бумагу, свернутую квадратом и запечатанную сургучной печатью. Таких я еще не видел.
Я осмотрел сургуч, орла на нем, сломал печать и развернул бумагу. "Братчина о тебе помнит. Прости, что отправил поспешно - срочные дела. Федор".
Коротко и ясно. А я-то укорял себя всю дорогу, что уехал, не попрощавшись. Не у каждого чина хватит благородства даже на такую короткую писульку.
- Чего там? - полюбопытствовал воевода.
- Письмо личное от стряпчего.
Воевода покачал головой - то ли с укоризной, то ли завидуя.
Я попрощался и вышел.
К черту все дела - еду домой, отсыпаюсь, молюсь, и пару дней проведу с семьей. На торг надо сходить, подарков купить. Для женщины и ребенка подарки - вещественное доказательство любви, уважения и заботы мужчины.
Баня дома уже согрелась, и мы мужским коллективом - я, Васятка, Федька и сопровождавшие меня до Вологды ратники - пошли мыться.
Самое милое дело - с дороги да в баньку. Ну а потом, как водится - застолье.
Утром выспался. Когда проснулся, зашел Федька, доложил, что ратники кланяться велели - съехали утром со двора в обратный путь.
Ну а я после завтрака с женой и сыном собрался на торжище. Денег взял достаточно - решил шубу купить жене, да не московскую, а новгородскую, где полы и рукава короче, и в которой удобно ходить. И себе бы не помешало купить хотя бы доху. Я помнил уничижающий взгляд слуги в доме стряпчего - не бродяга ли в дом стучится? Тулуп - теплый, удобен на каждый день, но абсолютно непрезентабельный.
Вот и купил жене шубу соболью из меха мягкого, легкого, удобного в носке. Себе взял доху - короткую, чуть выше колена шубейку из бобра. Мех ноский, не боится сырого снега, для меня - как нельзя лучше. А Васятке присмотрели доху волчью. Молодому парню - в самый раз: удобная, короткая и очень теплая. Все равно растет быстро, глядишь - на следующий год и маловата будет.
Кошелек растряс сильно, но и покупки достойные. По улице пройдемся семьей - да хоть в церковь в субботу, сразу видно - семья боярская, не прощелыги какие идут.
Дома еще раз примерили обновы. Всем понравилось. Особенно Лена долго крутилась у зеркала, потом заявила:
- Милый, к такой шубе и шапка нужна, и чтобы в один цвет.
Вот незадача - не предусмотрел, упустил.
- Надевай шубу, идем на торг.
Кто был бы против? Лена уже была в шубе, только в валенки нырнула да платок накинула.
Обойдя на торге меховой ряд, я купил все- таки шапку - из соболя, одним цветом с шубой. Надела шапку жена, взглянул я на нее и обомлел. Красавица! Да и одета теперь так, что не стыдно и в Москве хоть к самому Кучецкому в гости заявиться.
Отдохнув денек, я занялся текучкой, съездил в свою вотчину. Делать в Смоляниново зимой было почти нечего, крестьяне неспешно чинили инвентарь к посевной. После того, как по предложению Андрея пни от деревьев, что на стройку пошли, выкорчевали, угодья расширились, и хлопот по весне добавится.
Дома вспомнил, что неплохо бы заняться старинным манускриптом. Все-таки вызванное мною привидение - даже затрудняюсь дать ему название - почти Старик Хоттабыч, только кувшина не хватает.
Я вообще-то планировал весной или летом, по теплу, продолжить раскопки колодца и катакомб. Не все камеры и переходы подземелья я осмотрел досконально, да и предчувствие было, что мы открыли не все тайны старой карты и подземной части бывшей усадьбы князя Лосевского. Но сейчас зима, какие по морозу и снегу раскопки?
Я заперся в кабинете. Взял в руку древний манускрипт, стал читать вслух непонятный текст. И вновь, как и в первый раз, задрожал воздух, появился сгусток - тумана или марева, в нем смутно виделось лицо. Когда лик его стал ясным, джинн или привидение зевнуло и ленивым голосом спросило:
- Опять ты, самозванец?
- Это почему же?
- Боярское звание тебе не по наследству перешло, стало быть - самозванец. Чего вызывал?
- Как тебя звать-величать?
- Тебе без надобности. Это все?
- Нет! Ты только о прошлом ведаешь или будущее тоже видеть можешь?
- Что тебя интересует?
- Мое будущее.
- Оно темно, я не вижу тебя здесь.
- Я перед тобой, как же не видишь?
- Я бесплотный дух, а ты человек не этого времени и умрешь тоже не здесь. На этой земле, но не сейчас.
- Поясни подробнее.
Однако привидение разговаривать больше не захотело - облачко тумана быстро поблекло и исчезло, а с ним и мой бестелесный собеседник.
"Э, нет, так не пойдет", - рассердился я.
Я снова прочитал заклинание.
Облачко и лицо появились вновь.
- Экий ты настырный да надоедливый!
- Зато ты невежлив - исчезаешь не договорив. Ты подчиняешься заклинанию на манускрипте?
- Конечно, разве ты не понял?
- Если будешь дерзить и исчезать самовольно, сожгу манускрипт, понял?
Привидение явно задумалось.
- Нет, не торопись сжигать. Этот манускрипт в единственном экземпляре. Сожжешь его и я навечно останусь в безвестности. Не подпитываясь от плотского мира, с годами и столетиями я зачахну.
- Ишь, как разговорился, когда о себе любимом речь зашла. Теперь обо мне поговорим, тебе все равно делать нечего, если ты дух. Ты ведь и уставать не должен.
- Я не знаю усталости, мне неведомы радости и огорчения.
- Значит - зря существуешь.
- Тебе не понять. Спрашивай - что хотел?
- В подземелье еще есть камеры?
- Есть, и не одна, есть даже в одной из них злато-серебро, которое вы, люди, так любите, что из-за него готовы убивать близких.
- А еще что?
Привидение скорчило гримасу.
- Там еще есть Книга судеб. Каждый может прочесть в ней свою судьбу..
Я растерялся слегка.
- Занятно.
- Этой книге нет цены, а многие, стоящие у трона, отдали бы все свое богатство, чтобы завладеть ею.
- Ладно, по теплу доберусь я до нее. Ты вот что скажи - не ждут ли меня какие неприятности и беды?
- Неприятности будут, но ты и сам с ними справишься. А беды? Пожалуй, что и нет. Возвысишься ты на время, это будет. Только…
Туман внезапно стал светлеть, привидение померкло и исчезло - как растворилось в воздухе. Что за ерунда? Вызвать в третий раз? Не случилось ли с ним чего? Так я и помочь ничем не смогу. "Потом", - решил я, и так много интересного узнал.
В подземелье забраться надо по весне - это уже решено, злато-серебро, конечно, не лишнее в этой жизни - но Книга судеб? "Вот бы полистать!" - загорелся я. А вдруг прочесть не сумею? Ведь в манускрипте тоже тарабарщина какая-то писана, понять невозможно. Найду книгу, а воспользоваться не смогу - то-то будет огорчение.
Стоп, а что это чучело туманное говорило о моем возвышении? Неужели в Разбойном приказе поработать придется, заняв высокую должность? Неохота. Поподробнее расспросить бы привидение, но уж больно оно не словоохотливое, каждое слово тянуть как клещами надо. Посоветоваться бы с кем, только ведь к Савве, настоятелю Спасо-Прилуцкого монастыря, с этим не пойдешь. Он ведь поручал мне древние книги найти - я и нашел, утаив только этот манускрипт. Оказывается, там, в подземелье таится до поры до времени еще более ценная вещь. Может быть - даже вероятнее всего - именно Книга судеб и была целью поисков? Только, похоже, скрывает от меня это Савва, может - боится, что зажилю. А что мне в той книге? Только 5ы узнать свою судьбу да судьбу Лены и Васи. Потом можно и Савве отдать. Или Кучецкому нужнее будет?
Я заколебался. А впрочем, чего делить шкуру неубитого медведя? Надо сначала книгу найти и попытаться ее прочесть. Окажется она на старом, забытом языке, вроде древнеаравийского, что в мое время знали единицы из историков и археологов, и считай - все труды пошли прахом. А может, все это - средневековая дурь и предрассудки? Ну как может в книге, написанной не один век назад, быть предначертана моя судьба? И привидение или джинн - не знаю как его назвать, цедит слова. Нет, чтобы подробно и толково все рассказать. И о прошлом и о будущем, тогда и книгу искать да читать не стоило бы.
ГЛАВА III
Бурные впечатления прошедшего дня утомили меня: на тело навалилась усталость, глаза закрылись, и я не заметил, как погрузился в сон.
Снился мне мой мотоцикл: лента шоссе летела под колеса, пахло бензиновым дымком. Кто не сидел на мотоцикле, а передвигался машиной, не знает этого упоительного чувства слияния с природой - когда ветер бьет в лицо и пахнет травой. Стоит чуть повернуть ручку газа, как целый табун лошадей под тобой мощно - так, что только держись за руль, уносит тебя вперед, и дамочки с наманикюренными пальчиками в авто с тонированными стеклами остаются далеко позади…
Я проснулся посреди ночи с тревожно бьющимся сердцем. Сон вызвал настолько сильные ностальгические чувства, что захотелось вот сейчас, немедленно вернуться домой, в свое время.
Чу! А ведь и в самом деле пахнет дымом. Вернее - не так. Дымом зимой пахло всегда - топились печи для обогрева, печи на кухнях. Сейчас дым пах по-другому.
Почуяв неладное, я, как был в исподнем, обул валенки, накинул на плечи тулуп и вышел на крыльцо. Ешкин кот! Горел дом на другой стороне улицы. Огня пока не было видно, но дыма было много. И пах он не дровами - примешивался запах горелой кожи, домашней утвари, тряпья.
- Пожар! - заорал я и ворвался в воинскую избу. - Подъем! Пожар! Быстро всем одеться, взять ведра и багры и тушить!
Ратники мои вскакивали с постелей, чертыхаясь, одевались, не попадая спросонья в рукава и штанины. Я тоже помчался домой, быстро оделся и выбежал на улицу.
Вокруг дома уже сновали мои ратники, соседи и подбегали новые люди. Они встали в цепочку и передавали наполненные водой ведра. Федька-заноза лил воду на стены.
- Люди где?
- Все здесь!
- Я не про наших. Из дома где люди?
- Не знаю, - растерялся Федька.
Я ринулся в дом. А там уже дыма полно. Ночь на дворе, только зарево пожара светит в окна. Видно плохо, но дым идет поверху.