Я встал на четвереньки и пополз. Одна комната пустая, вторая. В третьей, сквозь треск горящих бревен, услышал чей-то хрип. Я подполз к лавке. Сосед - запрокинул голову, но дышит. Тяжело дышит, с хрипом. Я бесцеремонно стащил его с лавки, ухватил за ворот исподнего, поволок из избы. Ногой распахнул дверь, вытащил соседа во двор.
- Федор, оттащи его подальше и уложи на какую-нибудь подстилку. Ему свежего воздуха надо, вишь - угорел.
- Боярин, ты никак снова в избу собрался? Погодь маленько, отдышись, - теперь мой черед.
- Федя, комнату спереди и две слева я осмотрел. Ты смотри по правую руку. Только на четвереньках - дым поверху плавает, дышать нечем.
- Понял!
Федька исчез в дверях дома, я же встал на его место и стал поливать стены водой из ведер. На крыше гулко ухнуло, что-то обрушилось, полетели искры. Народ отбежал от горящего дома и стал поливать водой забор и сарай, чтобы пламя не перекинулось на соседние дома. Уже было ясно, что горящую избу не погасить - она обречена.
Из двери вынырнул Федька. Был он черен лицом от копоти, кашлял от дыма, но тащил за собой за одежду женщину. Ее тут же подхватили соседки и понесли в соседнюю избу.
- Все осмотрел?
- Дальняя комната осталась, не смог. Баба уж больно тяжела, еле выволок.
Я опрокинул на себя ведро воды и ринулся в дом.
- Боярин! Куда! Вернись, не то сгоришь.
Я набрал в легкие побольше чистого воздуха и, пригнувшись, побежал по коридору избы, натыкаясь в дыму на стены и утварь.
Вот и дальняя комната. Я упал на колени - в дыму не видно ничего, пошарил руками по постели - пусто. Надо сматываться, с потолка уже падают горящие головешки. Напоследок бросил взгляд под деревянную кровать. Тряпье там, что ли?
Я протянул руку и наткнулся на детское тельце. Ешкин кот! Чего он туда забрался? Я подхватил под мышку тело ребенка и рванул к выходу. Дым был уже везде - даже внизу, сильно припекало.
Я выбежал во двор и, задыхаясь и кашляя, сунул малыша кому-то в руки.
Крыша в это время рухнула, взметнув сноп искр и столб огня. Меня же согнуло в кашле. Кашлял долго, до рвоты, выплевывая черную дымную слизь.
Остатки избы соседи заливали водой.
- Пошли, боярин. На тебе вон тулуп прогорел, и волосы сзади на голове опалены. Тут уж и без нас справятся.
Федька полуобнял меня, повел к дому. Глаза слезились, но кашель отступал.
Дома, едва завидев меня, Лена всплеснула руками:
- Да нешто ты в огонь лез?
Федька подтвердил:
- Ага, в самое пекло - в избу. Зато двоих вытащил.
- Ты мне дороже, чем соседи! - в сердцах бросила жена.
- Так людей же спас, - встрял Федька.
И тут впервые за все время Елена сорвалась: "Молчи, холоп! Я за боярина беспокоюсь!"
Мы с Федькой молча переглянулись, и он ушел в воинскую избу. Я же поплескался на кухне тепленькой водичкой и отправился досыпать. И так уже утро скоро, считай - пропала ночь. Благо - зима, дел немного, можно утром и отоспаться.
Я спал до тех пор, пока солнце через окно не заиграло лучиками на лице. "Часов одиннадцать, должно быть", - подумал я, проснувшись. В доме все ходили на цыпочках и говорили шепотом.
- Хватит тихариться, я уже проснулся, - приоткрыв дверь, гаркнул я. - А если бы даже и спал, меня разговорами не разбудишь.
Оделся, вышел во двор.
От пожарища напротив тянуло противным запахом горелого. Среди возвышавшегося остова печи, черных бревен и обуглившейся хозяйской утвари ходили горестные погорельцы. "Надо будет им помочь встать на ноги, как велось на Руси во все времена", - подумал я. М-да, еще немного - и пламя перекинулось бы на соседние дома.
Горела Русь, ежегодно выгорали улицы, а то и целиком села и города. Дома и избы деревянные, в подсобках - сено для лошадей, коров и мелкой живности, вроде овец. Печи - во всех домах, да иногда и не по одной. У меня, к примеру, так целых четыре: одна - для обогрева дома, другая, на кухне - для приготовления пищи, третья - в воинской избе, и четвертая - в бане, и все при недогляде могут к беде привести. Хорошо хоть не курят, не дошло еще из Америки к нам это зелье. Это уж Петр Великий потом заразу эту привезет из Голландии.
Шло время - прошла Масленица с ее веселыми гуляньями, кулачными боями и сжиганием соломенного чучела. А после нее, в свой черед, в свои руки взяла бразды правления весна. Снег сразу осел, везде появились лужи, и дороги через несколько дней развезло так, что они стали непроезжими.
Я занимался с ратниками у себя во дворе, набивая руку, оттачивая свои умения и мастерство своего воинства. С утра и до обеда я гонял холопов до седьмого пота - не делая исключений и для приемного сына. Васятка уже вымахал с меня ростом, легко держался в седле, владел саблей и копьем. В свободное время с ним иногда занимался Демьян, обучая стрельбе из лука. Смотрел я на них из окна и думал - какое оружие покупать парню: лук или мушкет?
Для стрельбы из лука сила нужна немалая, постоянные тренировки, да и капризен лук - боится влаги. Поэтому под дождем из него не стреляют. Испортить его - пара пустяков, а стоит дорого.
Мушкет же громыхает сильно, ствол гладкий, прицела нет, относительно точно можно попасть пулей только с близкого расстояния, а заряжать Долго, в минуту всего-то один-два выстрела, и то при определенном навыке сделать можно. Но! При всех этих недостатках за огненным боем - будущее.
Из мушкета Васятка уже стрелял, я его обучал сам. Но своего у него не было. А пора уже парня в походы брать, чай - боярский сын, и надо его приучать нести службу.
"Ладно, время для выбора личного оружия еще есть, понаблюдаю пока со стороны за его успехами", - решил не торопиться я.
Пока сохли дороги, заняться было решительно нечем. Народ сидел по деревням, селам и городам, и лишь отдельные всадники рисковали проехать по неотложным делам.
Между тем я уже обдумывал свои действия по дальнейшим раскопкам подземелья - кого привлечь, что обследовать.
Однако планы мои были внезапно нарушены. Явился Федька-заноза и доложил, что у ворот стоит монах и спрашивает меня.
- Чего ему надобно?
- Не сказывал, говорит - только боярину самому скажу.
- Зови!
Я спустился в горницу. Федька меж тем ввел в комнату монаха-чернеца.
Был он в заляпанной грязью рясе, клобуке и рыжих от глины сапогах. Войдя, повернулся к красному углу, перекрестился, отвесил поклон иконам. Повернувшись, поклонился и мне и неожиданно густым басом, никак не вязавшимся с его щуплой фигурой, поприветствовал:
- Здравия желаю, боярин!
- И тебе того же. Присаживайся.
Монах степенно прошел к лавке, подобрал полы рясы и уселся. Я молчал, выжидая - все же он ко мне пришел, а не я к нему, пусть первый и начнет разговор.
- Поклон и привет тебе передает настоятель Савва.
От нежданного приветствия и громового баса я вздрогнул.
- Федя, выйди, нам одним поговорить надо.
Федька вышел.
- Правильно, лишние уши нам ни к чему. Плохие ноне дороги, однако - еле добрался.
- Это же какая нужда привела тебя в мой дом?
- Не сам, по велению настоятеля.
- Внимательно слушаю.
- Гость тайный в монастырь прибыл, в городе появляться не хочет, - понизив голос, сообщил монах. - Оба - и настоятель и гость - с тобой встретиться хотят.
- Что, прямо сейчас?
- Велено не мешкать.
- Ах ты, господи! Да ведь на дороге лошадь по брюхо увязнет!
- Мне велели - я передал, а ты услышал. Решай сам. А я в Никольский собор пойду.
- Может, перекусишь?
- Пост! - рыкнул монах.
Ему бы с таким басом в хоре церковном петь, а не по дорогам грязь месить.
Монах поклонился, осенил меня крестом и вышел. Федька проводил его до ворот. Я вышел на крыльцо: - Федя, запрягай!
- Куда ж тут ехать? Коня только запаришь!
- Я недалеко.
Федька пошел на конюшню, я же стал собираться в Спасо-Прилуцкий монастырь. Оделся скромно, в темное, однако же саблю к поясу прицепил и пистолет за ремень сунул.
В городе улицы были частично вымощены дубовыми плашками, потому ехать по ним мне не составило труда, а вот как только я выехал за городские ворота, так и остановился в задумчивости. На дороге была грязь - жидкая, перемешанная множеством ног и копыт тех бедолаг, которым попасть в город нужно было просто позарез.
Стражник от городских ворот, видя мою нерешительность, посоветовал:
- Ты по обочине, боярин, езжай, там потверже. Да полы кафтана за пояс заткни, меньше забрызгаешься грязью-то.
Так я и сделал. Но тем не менее несколько верст до монастыря добирался не меньше двух часов. От коня перед воротами монастыря валил пар, и он дышал, как после долгой скачки.
Не успел я спрыгнуть с коня и постучать, как ворота распахнулись, и вышел уже знакомый привратник.
- Заходи, заждались уже.
- Попробовал бы сам добраться по такой дороге, - буркнул я.
Пройдя знакомым путем, я постучал в дверь и, получив приглашение, вошел.
За столом сидел настоятель Савва. Завидев меня, он поднялся, пошел навстречу. Мы поздоровались, как старые знакомые.
- Проходи, присаживайся.
Я уселся.
- Прости, что вызвал в распутицу, да нужда заставила.
- Я уж привык, настоятель. Время выбираешь не ты, а обстоятельства.
- Истинно так!
Савва кашлянул, подав знак.
Из темноты вышла мужская фигура в черном плаще и капюшоне. Я непроизвольно схватился за пистолет. Мужчина откинул капюшон.
Ба! Да это сам Федор Кучецкой! Вот кого не ожидал здесь увидеть!
Федор улыбался. Я шагнул ему навстречу, и мы крепко обнялись.
- Ну, вижу, знакомить вас не надо, - довольно улыбаясь, произнес Савва.
- Да уж не надо, - крепко хлопая меня по плечам, ответил Федор. - Это мой побратим, в одной братчине мы.
- Гляди-ко! - удивился Савва. - А мне ничего не сказал! Садитесь други, потом обниматься будете. Дело не терпит отлагательств. Я вас оставлю, поговорите наедине. - Савва поднялся и вышел.
- Ты уж прости, брат, что в распутицу вызвал, сам понимаю - не время для поездок. Да дело тайное, государево. Как дали мне особое поручение - о тебе вспомнил. Не хочу, чтобы меня в Вологде видели, потому и остановился в монастыре, да и свиты с собой не взял - двух ратников, только для охраны.
- Чем смогу - помогу.
- Не перебивай. Расскажу вкратце, чтобы тебе понятнее было. Думаю, знаешь, что на престоле польском ноне Сигизмунд, да и о ярой ненависти его к русскому государю небось немало наслышан. Все мечтает, как бы города исконно русские себе под крыло взять. Хитер и коварен аки змей. Потому и снюхался с Магмет-Гиреем, крымским ханом. Грамотки ему шлет, дарами богатыми хана осыпает - подбивает варвара сего с юга Русь воевать. А сам внезапно от Литвы удар замышляет - города русские, и, особливо Смоленск, победою себе вернуть. Нельзя, чтобы хищники объединились - смекаешь? - рубанул рукой Федор. - Государь желает союз их упредить. Нет у Василия столько рати, чтобы ворогов сдержать, Русь прикрыть с запада и с юга! Надо государю нашему замыслы Сигизмунда знать и монархов в Европе, союзных России, определить.
Я внимательно слушал московского боярина, пытаясь узреть место самого Кучецкого в государевом замысле. Своей же пользы в том - из Вологодчины-то! - я и совсем не понимал.
Видя мое замешательство, Кучецкой помолчал немного и решился:
- Скажу тебе, почему это Магметка все тянет и выжидает. Так думаю: султан османский, Селим, хоть и жесток и честолюбив, да свой интерес к Литве имеет и с нашим государем торговую дружбу держит, потому и не велит хану бесчинства творить. О том послы наши из Порты доносят. Разумеешь теперь?
Я из вежливости кивнул, хотя тайны московского двора меня занимали мало. Я терпеливо ждал главного - какую роль в сем Кучецкой уготовил мне?
Увидев мое одобрение, Федор еще больше оживился.
- Это ты еще не все знаешь, да то и не твоего ума дело - другие люди есть во всех делах разуметь. Магмет-Гирей мечтает сыновей своих с помощью государя нашего на царство в Казани и Астрахани возвести, да и под руку свою взять. И начнет тогда наследие Батыево под Тавридою срастаться… Для того и ищет дружбы Василиевой, что не может сам Астрахани одолеть. Вот и обещает Василию даже грамоту и дружбу саму с Сигизмундом порвать и от него отклониться, коли государь наш пошлет рати свои на Астрахань. Сам понимаешь, лед уже непрочный - реки скоро вскроются, судоходство не за горами, значит, решение принимать пора. Я тебя в государственные тайны посвятил. Надеюсь, у тебя хватит ума держать язык за зубами. Теперь понял, почему спешка?
- Наворочено, однако, но суть понял. От меня что требуется?
- Вот, в корень зришь. Я тайно поеду в Краков - есть у меня там людишки, в ближнем окружении самого Сигизмунда. Встретиться с ними надо, поговорить, узнать, коли получится - что Сигизмунд злоумышляет против государя нашего. Сам понимаешь - ратники в таком деле не помощники, московские бояре примелькались уже при дворе, а ты - в самый раз. При дворе тебя никто не знает, ты разумен - при случае и совет дельный дать можешь, и, случись какая оказия, знаешь, каким концом саблю в руке держать. И еще два момента. Подозреваю - в окружении государевом лазутчик Сигизмундов есть. Сам посуди - только государь с грамоткой к Магмет-Гирею, ан там уже послы Сигизмундовы с дарами.
- Да, занятно, не иначе - после поездки мне предстоит лазутчика этого сыскать.
- Не торопись, допреж в Краков съездить надо.
- А второе что?
- Ежели бы я из Москвы с собой кого из Посольского приказа взял, лазутчик тотчас бы Сигизмунду донес, а в Вологде твоим отсутствием никто не заинтересуется.
- Ага, понял.
- То-то и оно. Честь и ответственность на тебе большая. Я еду под видом купца, ты же оденься ратником - было у меня их двое, станет трое. Выезжаем через пару дней. Отдохнуть мне немного надо - уж больно трудна дорога, а там, глядишь - и грязь чуть подсохнет. Так что жду тебя в монастыре в субботу. О деньгах в дорогу не беспокойся. Я же купец, и подорожная в том есть! - Федор засмеялся.
Мы попрощались, и я пустился в обратный путь.
Дома я сказал Лене, что уезжаю со срочным поручением в Москву. Подобрал одежду простого ратника, выбрал себе в дорогу дамасский клинок и пистолет с запасом пороха и пуль.
На наше счастье, солнце светило вовсю, грязь подсыхала, и на третий день утром я стучался в ворота монастыря. Небольшой отряд Федора уже был готов, и мы выехали.
За первый день пути мы с трудом преодолели верст пятнадцать. Лошади и всадники были заляпаны грязью по уши. На постоялом дворе долго пришлось отмываться и оттираться. Мало того, что самому, так еще и лошадь чистить требовалось.
Второй и третий день были похожи на первый. Господи, да когда же кончится грязь!
Но чем дальше мы продвигались к западным границам Руси, тем грязь становилась плотнее, и к пятому дню пути местами можно было даже пускать коней галопом.
На порубежье стражники долго разглядывали подорожную, потом подозрительно спросили:
- Коли купец, тогда где товар?
- Я за товаром только еду.
- К заклятым "друзьям" нашим? Ладно, езжайте. Коли денег много, поосторожнее будь- те - на литовской стороне банда рыщет, иногда к нам перебирается, через рубеж. Давеча на сельцо напали, пограбили, полон увели. Маловато у тебя охраны, купец, в ватажке той сабель десять будет, не меньше.
- Авось с Божьей помощью пронесет.
На литовской стороне нас никто не остановил, глянули лениво на подорожную и махнули рукой:
- Проезжайте.
А дорога получше пошла - где мощеная, где грунтовки подсохли. Вестимо - сюда весна раньше приходит, да и снега зимой меньше было.
За время в пути мы с Кучецким общались тесно и стали почти друзьями. Я понимал, что между мной и Федором пропасть, по крайней мере - не одна ступенька. Он - из столбовых дворян, приближенный к государю человек, наделенный большой властью и полномочиями. Я же - рядовой боярин, коих на Руси - сотни. Но - оказался в нужное время в нужном месте, потому стряпчий государев меня и приблизил. И еще - были у меня подозрения, что Кучецкой появился у Саввы не просто так. Что-то их связывало. Да и жалованные мне земли и грамотки не появились ниоткуда. Не Кучецкой ли тот человек в Москве, на которого опирается Савва и чьей благосклонностью располагает? А светская и духовная власть идут в связке, в одной упряжке.
Но догадки свои надо держать при себе, все равно потом это как-то да должно подтвердиться. Не в меру любопытных и умных власть не любит.
Так, без происшествий, мы проехали Литовское княжество и теперь скакали по дорогам Польши.
Любая дорога когда-нибудь заканчивается, вот и наша тайная миссия подъехала к Кракову.
Я с любопытством разглядывал старинный город - высокие каменные здания под черепицей, узкие улочки. Почти на каждой площади - костел. Площади и улицы мощены булыжником - Европа! - однако грязи везде полно, как и у нас. Вдоль улиц, у самых домов, текут зловонные ручьи. Централизованной канализации-то нет. А еще свою лепту - в виде навоза - вносят кони и прочая живность.
Видимо, Кучецкой в Кракове бывал и раньше, потому как ехал по улицам уверенно.
Недалеко от центра, в глухом переулке, мы остановились на постоялом дворе. Хозяин и Кучецкой поздоровались, как старые знакомые. Федор довольно бойко говорил на польском, чем меня удивил. А вообще-то чего удивляться - при его должности поездки за рубеж бывают, наверное, часто, и языки знать надо.
Мне отвели комнату вместе с ратниками. Мужики неплохие - чувствовалось, что вояки опытные, тертые. И на руках у них мозоли грубые не от сохи - наверняка от долгих упражнений с железом. Куда бы мы впоследствии не заходили, сначала первыми - они, затем уж Кучецкой, а за ним, охраняя тыл, - уже и я.
Федор остановился в соседней комнате.
К вечеру он ушел, предупредив, что сопровождать его не надо, и заявился только ночью. Одет он был, как русин - так называли русских, проживающих в Польше и княжестве Литовском. Даже если бы он и надел европейскую одежду, его бы все равно выдала борода. Европейцы были почти все бриты, но на голове - прическа. Русские же были бородаты, а брита голова. Правда, не у всех, только у воинов. Купцы, ремесленники, крестьяне и прочий люд голову не брили. У воинов это было необходимостью - меньше потела голова в войлочном подшлемнике, а случись рукопашная - за волосы врагу не ухватить.
Мы с ратниками сидели безвылазно на постоялом дворе, ожидая распоряжений Кучецкого. Федор предупредил, чтобы без нужды мы в город не выходили - уж больно внешность наша живописная. А поляки и так русинов в своем отечестве за людей не считают, могут возникнуть ненужные нам конфликты. Паны - то бишь бояре польские - чванливы, заносчивы, высокомерны и крайне обидчивы. Из-за косого взгляда на паненку за сабли хватаются, причем пользоваться ими умеют неплохо. Так что проще сидеть на постоялом дворе, что мы не без удовольствия и делали. Пиво пить Федор разрешил, как единственное послабление, а то чувствовали бы себя, как узники в тюрьме.
Три дня по вечерам Федор исчезал один, видимо - на встречи с нужными людьми. А на четвертый день попросил меня его сопровождать, приказав надеть темный плащ и взять оружие.