Валентин
Больше всего меня, пожалуй, раздражает дождь: он то перестает, то снова начинает накрапывать, и так по десять раз на дню. От него не спасает ни плащ, ни якобы водоотталкивающий комбинезон. Влага всюду. Мы мокрые с головы до пят: капюшоны, высокие сапоги - все бесполезно. Это не лес - это ад, сюда надо ссылать преступников и военных. А ведь когда-то здесь росли пальмы, цвели орхидеи, между переплетениями лиан порхали большие пестрые бабочки. Как могло все это превратиться в болота? Видал я сельву, изуродованную ядерными взрывами, сожженную, перепаханную снарядами, видал радиоактивные пустыни и солончаковые пустоши, но такой мерзости видеть не доводилось. Разве что в Мертвых городах, да и то нечасто…
Я вскинул карабин и нажал на спуск. Жирно колышущийся, похожий на медузу паук словно взорвался - брызнул гнойной жижей во все стороны. А белесая паутина так и осталась сиротливо качаться между черных корявых стволов. Будто гигантская снежинка.
Недостойно охотника без необходимости стрелять по живому, однако после случая с лягушкой приходится быть начеку. У Даниэля шея вздулась - не повернуть - и такого малинового цвета стала, что смотреть страшно. А Батиста с рукой мучается. Такая вот здесь живность водится - обычная древесная лягушка, а слизь у нее какая-то ядовитая, оказывается.
Деревца вокруг тянутся кверху, как живые, и кочки за собой тянут. Жарко, душно. Влажный воздух, кажется, можно ножом, как желе, резать, как кисель, по кружкам разливать.
Да… Знал бы, трижды подумал, прежде чем идти сюда. Мокрицы, лягушки ядовитые, змеи, мошкара проклятая, мхи ненормальные - а все почему? Ну, предположим, плотины на Таноэ - Светлой реке во время войны разрушили, затопило здесь все. Но ведь живность-то такой уродливой от воды стать не может! А здесь прямо-таки заповедник уродов и аномалий - одни туджаны чего стоят. Хорошо хоть мы на их гнездовище ни разу не вышли.
Не зря, ох не зря Пахито сбежал. Как узнал поточнее, куда мы идем, так и рванул в родную деревню - ищи его свищи. Нечистое место - вроде Мертвых городов, а то еще и похуже - туда хоть вездеходом можно добраться. Впрочем, что вездеход? Народ-то большей частью не по дороге, а в самих городах мрет. И не столько мрет, сколько с ума сходит, - страшное дело. Кто поглубже на Запад заберется - от жадности или по незнанию, - считай, пропал. Потому правительство и делает вид, будто и нет этих городов вовсе, - столько экспедиций уже пропало, что новые посылать - себе дороже. Хотя, кто знает - запросто может статься, что предыдущие экспедиции мародеры порешили. С Мертвыми городами тут ведь в чем сложность? Мало добром в них разжиться - надо еще и от всяких напастей уберечься, и чтобы на обратном пути в Порт-Андебару эти мерзавцы не подкараулили и на все добытое лапу не наложили. Думал, хоть здесь этих тварей нету, а выходит, и сюда добрались.
Ну, предположим, пронюхали они о нашем походе - тайны мы из него не делали, но зачем им на нас бомбы сбрасывать? Какая им в нашей смерти корысть? Разве что намереваются они Станцию в собственных интересах использовать. Возможно такое? Вполне. Потому, значит, и бомбят… Прямо скажем, не от большого ума - в таком-то тумане да мороке, который эти топи мерзостные выделяют, они скорее вертолет свой угробят, чем нас отыщут.
Да-а-а… Давненько не приходилось мне слышать звуки бомбежки. С раннего детства, пожалуй, - с тех пор, как нас запихивали и заталкивали в набитые до отказа эвакуационные составы. Только детей. Мы не то что сидеть - стоять не могли, дышали по очереди, а в вагоны затискивали все новых и новых пацанов и девчонок. Отрывали от матерей, не обращая внимания на писк и плач, и пихали, пихали, пихали… Лишь бы спасти. А на станции уже рвались бомбы, чадящим факелом горела водокачка и захлебывались истошным лаем зенитные установки…
Между деревьями мелькнуло что-то огненно-красное, я вскинул карабин. Сделал несколько шагов вперед - красный предмет не двигался. А еще через несколько шагов я смог его рассмотреть.
На треть увязнув в грязи, передо мной лежала гигантская колбасина, окрашенная яркими бело-алыми поперечными полосами. Рядом висел зацепившийся за дерево парашют. Я обернулся и позвал Эрнеста. Он подошел и остановился рядом, вглядываясь в пеструю "колбасу".
- С вертолета сбросили?
Я кивнул.
- Думаешь, к Станции еще одна группа идет?
- Зачем же тогда этот район бомбят? Может, это ловушка?
- Какая? - не понял Эрнест.
- Мы начнем распаковывать этот тюк, а там мина. Говорят, во время войны такие случаи бывали.
Подошли остальные.
- Так что, пройдем мимо?
- Погодите, дайте я посмотрю, - вызвался Батиста.
- Куда ты со своей рукой!
- Ничего, я в этом разбираюсь, - отмахнулся он от наших возражений и двинулся к "колбасе", размерами превосходящей легковую автомашину. Обошел ее со всех сторон, вернулся к нам. - Помогите снять рюкзак. Спасибо. Теперь отойдите подальше. Думаю, ничего опасного нет, но все же…
Эрнест сделал нам знак рукой - отойдем. А про себя, наверно, подумал: "Батиста не физик, его не так жалко, если что. Он свою миссию выполнил". Эрнест стал жестоким, ну, может быть, не жестоким, но жестким. Я раньше не предполагал, что он может быть таким. Неужели ему так необходима эта Станция? Впрочем, конечно, необходима. После того как от него ушла Катрин и увезла сына, смысл его жизни сконцентрировался на том, чтобы найти Станцию. Она все оправдает, она докажет, что все его хождения по инстанциям - не прихоть, не мания умалишенного. Что как раз те, кто не верил ему, и есть настоящие сумасшедшие, а мы, уверовавшие, - благодетели рода человеческого…
- Идите сюда, взгляните, что нам небесные покровители послали, - позвал нас Батиста, демонстрируя содержимое "колбасы".
На пестрой ткани аккуратно были разложены: надувная палатка-плот, два автомата, жестянки с патронами, ящик с гранатами, несколько ящиков консервов, тюк одежды и еще целая куча различных коробов и коробочек.
- Н-да… - растерянно протянул Эрнест и повернулся ко мне. - Ну и что ты по этому поводу скажешь?
- А что говорить? Если бы мои друзья оказались в этих местах и я мог бы отправить им посылку, содержимое ее было бы точно таким же.
За нами глаз, и нас бомбят,
И кто-то смерти нашей рад,
Возможно, будет потому,
Что Станция нужна ему.
Анданте
Бруно Санчес
Мы с Хильмо работали как каторжные, однако на изготовление плота у нас ушло часа два. Плот вышел так себе - не зря Хильмо дал ему пышное название "Мечта самоубийцы". Приличных деревьев вокруг не нашлось, и мы вынуждены были ограничиться тем, что положили два слоя жердей один на другой, связали их веревками и накрыли брезентом. Мы надеялись, что овраг будет небольшим, и весел делать не стали, да и не из чего было их делать. Выбрали две жерди поровнее для шестов и двинулись в путь.
Сначала все шло благополучно, если не считать того, что плот под нашей тяжестью опустился и плыли мы, стоя по колено в воде. Управлять "Мечтой самоубийцы" оказалось гораздо сложнее, чем я ожидал. Мало того, что шесты часто не доставали дна - попадали в ямы и немалого труда стоило сохранять равновесие и удерживаться на ногах, приходилось еще и постоянно лавировать, чтобы не натолкнуться на торчащие из воды обломки сгнивших деревьев. Один раз Хильмо не успел вовремя свернуть, плот наш задрал левый передний угол и едва не встал вертикально. Как тут не пожалеешь об утопленном рюкзаке и о том, что ни одна из обещанных Шварцем посылок до нас так и не дошла. Впрочем, если бы можно было точно сориентироваться в этих Богом проклятых местах, то и в походе нашем нужды бы не было - высадились бы прямо на Станции - и все дела.
- Осторожно!
Трухлявый ствол упал в метре от плота, обдав нас фонтаном брызг.
Стоячие деревья стали попадаться чаще. Плохо то, что они сплошь трухлявые и рушатся при малейшем толчке, причем изнутри кишат отвратительного вида насекомыми, которые принимают наш плот за спасательное судно.
Плывем мы медленно, и все же разрыв между нами и группой Александеро должен был уже значительно сократиться. Если, конечно, они пошли в обход - а чего ради им напролом переть? Расчеты эти справедливы, правда, лишь при том условии, что я правильно определил местонахождение Станции. Но условие это можно считать соблюденным - если уж я с целым штатом специалистов ошибся, то Александеро ошибся наверняка и раньше нас ему на Станцию не попасть.
- Патрон, внимание!
Я поднял голову. Плывем почти час, а противоположного берега все не видно - ничего себе овражек!
- В чем дело?
- Посмотрите назад!
Позади плота, слева и справа, покачивались на воде несколько темных толстых бревен.
- Туджаны. А ну-ка поднажмем!
Я не стал возражать, хотя туджаны, которые изредка попадались нам на глаза, казались мне довольно неуклюжими и миролюбивыми тварями.
Несколько минут мы молча толкали плот вперед.
- Отстали? - спросил Хильмо, наваливаясь на шест всем телом.
- Нет, движутся за нами.
Теперь позади было уже больше десятка "бревен", и они явно двигались за плотом.
Плыть стало легче - дно повышалось, начали попадаться крохотные островки, поросшие густым кустарником.
Усердно налегая на шесты, мы обошли один за другим несколько островов, и перед нами снова открылась чистая вода. Далеко впереди, сквозь дымку тумана, столь характерного для этих мест, угадывались очертания берега. Я уже решил, что туджаны остались позади, когда Хильмо крикнул, указывая вправо:
- Вон они! Целая армада!
Из-за островков выплывали темные туши туджанов.
- Может, причалим к островку, переждем? - предложил я. Выглядели туджаны угрожающе, и на твердой земле я бы чувствовал себя увереннее.
- Может, они не нападут, - с сомнением в голосе ответил Хильмо. - А если нападут, то лучше пробиваться к берегу. Слишком эти острова малы.
Островки действительно были маловаты, чтобы на них можно было отсидеться.
- Переходи вперед и старайся не терять скорость - я прикрою. - Хильмо перебросил автомат на грудь, открыл свой изрядно похудевший рюкзак и, вытащив остальные магазины, рассовал их по карманам комбинезона.
Мы поменялись местами и снова налегли на шесты.
Смотреть на Хильмо было приятно. Его широкая, коренастая фигура излучала уверенность в своих силах и готовность драться до последнего, и я еще раз убедился, что выбрал подходящего спутника. Последнее время он, правда, нет-нет да и сбивался на "ты", но это не режет мне слух. Бывают обстоятельства, когда этикетом можно и пренебречь.
Туджаны догоняли. Они шли словно загонщики - полукругом, и полузакрытые глазки их тускло поблескивали желтым огнем. Сомнений в том, что они хотят напасть на нас, у меня лично не осталось.
Выглядят эти твари отвратительно, и я, признаться, до недавнего времени даже не слышал об их существовании, а услышав, не поверил бы. Хотя после войны столько мутантов развелось, что опытный человек любой небылице поверит, а сомневаться станет разве что такой домосед, как я.
В деревнях, стоящих у восточного края болот, этих тварей называют прыгающими крокодилами. Как они прыгают, я не видел и видеть не желаю, но внешне они действительно напоминают крокодилов, только задние ноги у них не кривые и короткие, а длинные и хорошо развитые. Уродливая морда этих тварей покрыта неровными шишковатыми наростами, которые расположены около самых глаз и порой мешают туджанам видеть. Кожа их напоминает кору старых деревьев - черную и шершавую на вид, покрытую то ли складками, то ли трещинами, в которых обитают маленькие серо-желтые жучки. Бр-р-р!
Я вздрогнул - за спиной коротко рявкнул автомат Скверного Мальчика. Пули защелкали по воде, и два ближайших туджана на мгновение замерли, словно натолкнулись на прозрачную стену. Плот вильнул в сторону, и мне пришлось на время забыть о Хильмо, туджанах и цели нашего похода, сосредоточив все внимание на управлении плотом. Сейчас только от моей ловкости зависело, будем ли мы жить. И не мы одни…
Что было потом, я помню отрывочно. Я изо всех сил толкал плот и не сразу заметил, что туджаны взяли нас в кольцо. Я крикнул Хильмо, предупреждая его об опасности, и он перенес огонь на тварей, преграждавших нам путь к берегу. Я видел, как пули входили в буро-зеленые шкуры туджанов, а они все продолжали плыть. Помнится, я пожалел, что на одном из привалов мы, чтобы облегчить рюкзаки, выкинули гранаты…
Я тянул и толкал плот, не давая ему ни на минуту остановиться, и все же мы двигались слишком медленно…
Не будь Скверный Мальчик превосходным стрелком, эти твари наверняка бы нас сожрали. Стоя в классической позе - левая нога вперед, туловище вполоборота, Хильмо не просто расстреливал нападающих - он бил их выборочно, словно прорубал просеку, всаживая в каждого не меньше десятка пуль. Он утратил вид лихого вояки и выглядел как человек, выполняющий тяжелую работу, требующую большого внимания и напряжения всех сил.
Когда расстояние между нами и туджанами сократилось до нескольких метров, а перед плотом образовалось окно чистой воды, Хильмо перебросил за спину автомат и схватился за шест.
Чудом проскочили мы между нападающими, кровь которых окрасила воду грязно-багровыми разводами, причем один успел-таки отхватить от моего шеста изрядный кусок - зубы у них страшные, а другого Хильмо пришлось скидывать с плота… Как бы то ни было, мы вырвались из кольца, но до берега было еще далеко, а туджаны уже снова выстроились полумесяцем. И тогда меня осенила гениальная мысль - я бросил шест и принялся развязывать рюкзак. Хильмо посмотрел на меня как на сумасшедшего и продолжал толкать плот вперед - к берегу.
Универсальное средство для разведения костра под дождем - не бог весть какое оружие, и все же огненная стена, отгородившая нас от туджанов, несколько минут нам подарила. Нам некогда было любоваться достигнутым эффектом, но, когда из огня вырвались, словно горящие катера, три первых туджана, на это, право же, стоило посмотреть.
А потом туджаны снова стали нас догонять, и снова мы толкали плот, а Хильмо время от времени брался за автомат и расстреливал наиболее ретивых преследователей…
Почему-то мы думали, что стоит нам выбраться на берег - и все кончится само собой, однако на суше положение наше ухудшилось - туджаны начали прыгать.
Наверно, это забавное зрелище, если смотреть на него со стороны, но когда в воздухе, прямо у тебя над головой, оказывается лязгающая зубами туша килограммов этак на триста, желание забавляться пропадает. Особенно если автомат один на двоих и патроны на исходе.
Мы бежали так быстро, как я не бегал никогда в жизни. Грудь разрывалась, ноги дрожали и деревенели. Земля, словно живая, всхлипывала, вздымалась и опадала под ногами. Временами я слышал за спиной грозный клекот автомата, и он казался мне райской музыкой - значит, есть еще патроны, значит, еще поживем…
Туджаны обходили нас то слева, то справа, и мы, соответственно, шарахались то вправо, то влево, не заботясь о направлении движения. Сначала мы мчались мимо редких трухлявых деревьев, потом мимо гигантских хвощей, потом продирались сквозь кустарник. Я был впереди, потом впереди оказался Хильмо, и я едва поспевал за ним.
А потом я упал. И надо мной стоял Скверный Мальчик с автоматом в руках и стрелял, стрелял, стрелял… Словно вколачивал гвозди. Стрелял уже не очередями, а одиночными, и отработанные гильзы шипели, падая в воду. И лес, казалось, насквозь был пропитан сладковатым запахом крови.
Кончились патроны, и мы снова бежали. По грязной, будто протухшей воде, по серому ковру мхов, по скользкой рыжей земле. Скользили, падали, вскакивали и снова бежали. Хильмо по пояс провалился в какую-то яму, и я, ругаясь последними словами, тянул и тащил его…
А потом все кончилось. Мы миновали какой-то особенно колючий кустарник и обнаружили, что туджаны прекратили преследование…
Была тишина и темнота. Полное блаженство сменилось страхом: если Шварц не выдержал и послал вертолет бомбить Станцию один раз, он запросто может сделать это и вторично. Но, спасшись от туджанов, попасть под бомбы милого дурака Шварца - это не просто глупо, а глупо до отвращения. Значит, надо идти. Быстро идти, быстро делать свое дело и быстро возвращаться.
Я поднялся с мокрой земли и легонько ткнул Хильмо носком сапога:
- Вставай, время не ждет.
Тело отчаянно болело, но надо было собраться с силами, надо было идти вперед.
Эрнест Александеро
Какое счастье выйти наконец-то из этих бесконечных болот на твердую землю и не видеть больше перед собой высокой жухлой травы с предательски яркими пятнами мха, прикрывающего промоины черной воды, мертвенно-бледных хвощей, плавающих змей, туджанов и прочей пакости. Даже тучи комаров, столь сильно досаждавшие нам в последние дни, куда-то вдруг разом пропали, а птицы, которых за три недели наших скитаний по болотам я изредка слышал, но ни разу не видел, встречались здесь на каждом шагу и с шумом и писком выпархивали прямо из-под ног.
Все радовало наш взгляд: зеленая трава, блеклые краски луговых цветов, бабочки, стрекозы и живые деревья. Моросящий дождь прекратился, и мне даже на какой-то миг показалось, что сквозь пелену низких облаков тускло поблескивает диск солнца.
Впервые мы не выставили на ночь дозорных и все пятеро завалились спать на расстеленный около долгожданного костра брезент. Разумеется, после того как мы слышали взрывы и нашли посылку, предназначавшуюся, вероятнее всего, преследующей нас группе, это было легкомысленно, однако поход так измотал нас, что пришлось рискнуть. Сколько я ни убеждал себя в необходимости выставить ночной караул, сил у меня достало лишь на то, чтобы подняться и затоптать костер.
Я вглядывался в усталые, обросшие щетиной и распухшие от комариных укусов лица товарищей, смотрел на их оборванные комбинезоны, ободранные и сбитые пальцы и думал о том, что нам пока везет - мы выбрались из этих проклятых болот без потерь. В том, что мы сумеем найти Станцию, я не сомневался, не пугала меня и встреча с мародерами - благодаря найденной "колбасе" мы были прилично вооружены. Однако если, добравшись до Станции, мы обнаружим, что она уже занята, поход наш окажется не только бессмысленным, но и скорее всего гибельным для всех нас. С вертолетом нашим конкурентам ничего не стоит отыскать ее и подготовить нам достойную встречу. Додумать эту мрачную и уже не первый раз приходившую мне в голову мысль я не успел, сраженный тяжелым, беспокойным сном.
Мне снилась Катрин, умолявшая меня не ходить на Станцию. Цеплявшийся за материнскую юбку Освальд сначала вторил ей: "Папа, не надо! Папа, не надо!" - а потом в руках у него появился массивный армейский пистолет и он, с трудом подняв его, начал в меня стрелять…
Первое, что сделал Валентин, разбудив меня, - это сунул мне под нос часы:
Уж полдень близок, полно спать,
Пора нам Ковш Большой искать!
Я спросонья обругал его, как будто он был виноват в том, что мы так заспались, и принялся расталкивать остальных. Пока мои товарищи нехотя поднимались, протирали глаза и чистили перышки, Валентин успел разжечь костер и вывалил в котелок содержимое нескольких консервных банок, решив, видимо, что время, затраченное на добрый завтрак, окупит себя сторицей. И, надо признать, лица этих засонь при виде булькающего в котле варева начали проясняться.