* * *
Череп не без удовольствия погладил затвор винтовки Мосина, отполированный мозолистыми руками предыдущих владельцев. Тяжелая и неприхотливая трехлинейка была основным оружием рядового состава Красной Армии. Череп старался не задумываться о судьбах тех, кто держал ее в руках раньше, только отметил про себя, что, судя по видавшему виды прикладу, прежних владельцев было немало.
Рядом сидели жующий травинку Спирт и шепчущий молитву Чуха. Прижавшись щекой к стене окопа, то ли спал, то ли забылся Борман.
Медленно тянулись последние минуты перед атакой. Череп вдохнул в себя тревожный сырой утренний воздух, смешанный с табачным дымом курящих самокрутки солдат. Чуха перестал молиться.
- Я не смогу.
Спирт выплюнул травинку:
- Пристрелят же, дурак.
- Не смогу я.
Череп ободряюще посмотрел на Чуху.
- Ну и оставайся здесь… Там же обрыв и озеро. Метров сто пробежать - и мы дома.
- Дома… Ты их пробеги вначале. - Спирт постучал сапогом по прикладу.
Борман открыл глаза.
- Чего вы его уговариваете, пусть остается. Может, тут ему больше нравится. Пусть Родину защищает.
Чуха поднял глаза к светлеющему, розовому небу.
- Утро-то какое ласковое, доброе. Как глупо так умирать.
- Да закрой же ты пасть, и без тебя тошно.
Над позициями взлетела осветительная ракета. Ее жидкий свет был едва виден в утренних лучах солнца.
Командир взвода Демин встал в полный рост и громко закричал:
- За Родину! За Сталина! В атаку! Ура!!!
На дно окопа полетели недокуренные самокрутки. Солдаты с протяжным воем поднялись в атаку, вразнобой крича жидкое "ура".
В окопе остались только следопыты и Демин. Некоторое время взводный, моргая, смотрел на следопытов, и стало очевидно, что этот девятнадцатилетний мальчишка боится не меньше, чем они. Демин направил на следопытов наган. Его рука дрожала.
- Вперед! Застрелю!
- Бежим! - выдохнул Борман.
Не сговариваясь, следопыты вылезли из окопа и побежали вперед с протяжным криком: "Ааааааааа".
Бежали пригибаясь, держа винтовки наперевес. Рядом бежал Демин. Крики солдат тонули в утренней тишине открытого пространства и казались неуместными, пока не раздалось тяжелое уханье крупнокалиберного пулемета. В несколько секунд мир преобразился. С немецких позиций открыли плотный огонь, засвистели пули, послышались взрывы снарядов.
Взвод залег на землю. Атака захлебывалась. Оказавшийся впереди других следопытов Борман обернулся, чувствуя что-то неладное - ему в спину целился Чуха, залегший метрах в десяти сзади. Они встретились взглядами, Чуха нервно облизнул губы и медленно отвел винтовку в сторону.
Обстрел усиливался. Пули ложились рядом с вжавшимися в землю следопытами. Очевидность того, что атака бессмысленна, росла с каждой секундой. Часть солдат, лежащих впереди, встала и побежала обратно. Многие из них снова падали на землю уже убитыми или ранеными. Спирт и Борман мелкими перебежками тоже побежали в сторону окопа.
Череп пополз назад. Мимо пробежал Демин, на лейтенанте не было фуражки. На мгновение он остановился, обернулся и посмотрел на Черепа. В этот момент Череп увидел, как спину младшего лейтенанта с глухим ударом прошили две крупнокалиберные пули. Демин вздрогнул, опустился на колени и упал на живот рядом с Черепом. Захлебываясь от недостатка воздуха и от боли, лейтенант открыл рот:
- Я не струсил… Ты видел - я не струсил. Больно-то как, мамочка… Мама.
Слабеющей рукой Демин достал из планшета исписанный сложенный лист и протянул его Черепу.
- Передай, пожалуйста, ма…
Демин замолчал, взгляд его застыл, сохранив выражение удивления и страха. Череп схватил листок. Уголок оторвался, оставшийся зажатым пальцами Демина. Череп быстро добрался до окопа. В нем уже были Борман, Спирт и Нина.
Неожиданно раздались истошные крики Чухи, залегшего в воронке в пятнадцати метрах от траншеи:
- Помогите! Пацаны! Умоляю, помогите! Меня же убьют.
Нина перевалилась через бруствер окопа и поползла к паникеру.
Плотность огня возрастала. Борман, высунувшийся из окопа, закричал ей:
- Дура, вернись, убьют же… Нина, стойте!
Спирт посоветовал:
- Ты голову-то убери, а то пуля в башка попадет.
- Нина, вернись, я прошу тебя! - продолжал кричать Борман.
Череп, тяжело дыша, уставился немигающим взглядом на письмо Демина с оторванным уголком.
Пулеметная очередь пробежала по брустверу, подняв пыль рядом с головой Бормана. Он быстро опустился на дно окопа.
* * *
Чуха затравленно смотрел на медсестру. Нина, не заметив видимых повреждений, перевернула Чуху на спину:
- Куда ранило?! Миленький, не волнуйся, сейчас перевяжем.
Чуха молча смотрел прямо в глаза Нине, которая склонилась над ним. Невольно он вспомнил, что именно такой оттенок голубого цвета он безуспешно искал, когда рисовал глаза ангела в работе, посвященной окончанию художественной школы. Под этим взглядом страх таял, и его сердце наполнялось любовью с горькой примесью стыда за свое малодушие.
- Вы не ранены, - не без укора сказала Нина.
Чуха отвел взгляд в сторону. По его щеке соскользнула слеза.
Рядом раздался взрыв. Нина машинально прикрыла собой солдата от летящих комьев земли. Затем села рядом, встряхивая с волос песок и пыль.
- Надо выбираться отсюда.
Волна страха снова накатила на Чуху.
- Я не могу.
- Миленький, ну давай, не бойся. Давай вместе.
Не дожидаясь ответа, Нина взяла его за руку и потянула за собой к краю воронки.
* * *
Нина с Чухой перекатились через бруствер и упали в окоп. Тут же подбежал Борман и помог запыхавшейся девушке подняться.
- Я думала, он ранен. Ладно, мальчики, побегу дальше, работы много.
Медсестра быстро прошла дальше по окопу, и следопыты снова остались одни. Чуха затравленно смотрел на товарищей. Сквозь запах пороха и гари все явственней ощущался запах человеческих фекалий.
- Что-то дерьмом запахло, - принюхался Череп.
- Теперь я знаю, зачем солдату сапоги: чтобы говно из него не вытекало. - Спирт похлопал Чуху по плечу и добавил: - Что, "адреналин стекал в ботинки"?
В ответ никто не рассмеялся. Раздался особо сильный взрыв. Следопыты невольно выглянули. Воронка, в которой прятался Чуха, стала еще шире, в нее медленно опускалась поднятая взрывом пыль. Чуха позеленел и, шатаясь, побежал в сторону медсанбата.
Череп опустил взгляд на письмо лейтенанта, которое продолжал держать в руке. Неожиданно он сказал:
- Передам. Обязательно передам…
- Я войну по-другому представлял. А оказалось - сплошная антисанитария и дерьмо… - Спирт сплюнул.
* * *
Откинув грязный брезент в сторону, Чуха осторожно вошел в палатку медсанбата. Матерчатая перегородка делила ее на две части: приемную и палату, в которой лежали раненые. У входа в палату на ящике от снарядов сидела Нина и ловко сматывала в мотки стираные бинты. Пахло лекарствами, кровью и немытыми человеческими телами.
Чуха нервно оглянулся, кроме него и медсестры в приемной никого не было.
- Нина, вы знаете, у меня, похоже, пищевое отравление… У вас от живота ничего нет?
- Вы не обижайтесь, но это не отравление, у вас просто очень чувствительная нервная система. - Девушка вежливо, с пониманием улыбнулась.
- Как это верно вы подметили. Я, знаете, ведь художник. Вернее, до войны им был. Натура творческая, и…
- Да?! А я до войны в театральный поступать хотела.
- А я как вас увидел, так сразу и подумал. Из вас получится замечательная актриса. Вы вся такая возвышенная, неземная. Ангел… У вас такие руки изящные. Нежные. Признаюсь честно, я красивее рук не видел. - Неожиданно для самого себя Чуха дотронулся до кисти девушки.
Все так же вежливо улыбаясь, Нина отдернула руку.
- А что вы рисуете? - поинтересовалась она.
Чуха загадочно улыбнулся, собираясь сказать нечто весомое, - и в приемную зашел Борман; он нес ведра с водой. Чуха замолчал на полуслове.
- Что, дурная голова трусам покоя не дает? - Борман посмотрел на Нину: - Ниночка, вы меня извините, но мне с этим бойцом Красной рабоче-крестьянской армии поговорить надо.
Борман поставил ведра и, зло улыбнувшись, положил руку на плечо Чухе.
- Выйдемте, товарищ!
- Серега, ты чего? - Чуха попятился, уперевшись спиной в столб, удерживающий купол палатки.
- Мальчики, не деритесь!
- Ну что вы, Ниночка, мы же интеллигентные люди, - успокоил Нину Борман, а затем подтолкнул Чуху из палатки.
За перегородкой раздался приглушенный стон. Нина вскочила с ящика и бросилась в палату. Борман, продолжая улыбаться, еще раз жестом предложил Чухе выйти. Надежды на мирный финал встречи таяли. Чуха медлил, подбирая объяснение визиту.
Очутившись за брезентовым пологом, они нос к носу столкнулись с Черепом и Спиртом.
- Вот вы где, - сказал Череп, заметив бледную физиономию Чухи.
- Ну, я вашей нервной системе поражаюсь. У нас тут, как бы между прочим, война, а они романы крутят. - Спирт подмигнул Черепу.
- "До тебя мне дойти нелегко. А до смерти четыре шага", - напел Череп. - Да тут любовью пахнет.
- Вас еще не хватало, - поморщился Борман, оттаскивая Чуху в сторону. Влюбленный художник с мольбой смотрел на конкурента, но последний был непреклонен: - Я тебя предупреждал?!
- Не надо.
- Надо.
Борман резко ударил Чуху по лицу, но оттого, что тот ожидал нападения и отскочил, удар получился смазанный. Однако Чуха с готовностью упал и закрыл лицо руками.
- Э-э-э, пацаны, лучше места не нашли? Не дома. Проблем и так выше крыши, - оглядевшись по сторонам, заметил Спирт.
- И лежачего не бьют, - добавил Череп.
- По лежачим ходят и об них вытирают ноги. - Борман отвесил пинка Чухе и, похоже, остался доволен его унижением. - Вставай, больше бить пока не буду.
- Давайте отложим разборки до возвращения. Еще друг с другом бодаться будем. - Спирт помог встать Чухе: - Между прочим, нас за вами старшина послал.
- Чего ему надо? - спросил Борман.
- Чего надо, он тебе сам скажет.
- Вроде как помочь просил, - пояснил Череп.
Следопыты зашагали на передовую. Борман не удержался и отвесил пинка идущему впереди Чухе.
- Да! Еще раз увижу, что целишься мне в спину, голыми руками задушу, гнида.
* * *
Пригнув головы, следопыты зашли в землянку, в которой еще вчера их принимал Демин. Теперь на его месте сидел Емельянов. Даже в полумраке было заметно, что лицо старшины сильно покраснело.
- Вызывали? - морщась, спросил Борман.
Медленно подняв помутневшие глаза на вошедших, Емельянов кивнул на кружки и флягу, стоящие на грубо сколоченном дощатом столе.
- Не стойте, садитесь. Помянем ребят…
Сидеть было не на чем. Следопыты просто обступили стол. Емельянов разлил остатки спирта по кружкам.
- Столько человеческих жизней эта война жрет… Совсем мальчишки, и пожить-то толком не успели. А все жрет и жрет. - Он стукнул кулаком по столу.
- Да, жалко ребят, - согласился Борман.
Раскачиваясь, старшина поднял свою кружку. Рука его дрожала.
- Они своей жизнью купили право на жизнь для других, понимаете… Вот такая арифметика.
Следопыты согласно закивали.
- Помянем их души. Наше дело правое - враг будет разбит. Будем бить гада до последней капли крови.
Емельянов залпом выпил спирт. Следопыты последовали его примеру. Чуха поперхнулся, зайдясь в кашле.
- Вы вроде земляки командиру, - вздохнул старшина. - Он же моложе вас был. Вторую неделю на фронте. Во время первой атаки он не смог поднять солдат. Не смог - страшно! Карпенко ему предупреждение сделал. Еще раз подобное - и под трибунал. А сегодня была его вторая атака. Он смог… Мальчишка совсем. Каждый день маме писал.
Емельянов закурил.
- Такое дело, бойцы. Нашего лейтенанта и тела тех, кого удалось с поля боя забрать, надо захоронить.
* * *
У едва заметной тропы возле трех высоких сосен следопыты отработанными движениями рыли могилу. Почва была песчаной, и работа продвигалась быстро. Рядом лежали тела Демина и двух солдат, которых удалось вытащить с поля боя. Переводя дыхание, Спирт облокотился на черенок лопаты.
- Интересная штука жизнь. Там разрывали, здесь закапываем. Где смысл?
Борман кинул взгляд на убитых.
- Слушай, ты, философ, как вариант, прикинь, чей ты череп тогда в блиндаже в руках держал?
- Решил меня попутать? Да хоть и свой, какая разница?
Чуха поднял глаза к безоблачному небу.
- Надо что-то делать, еще чуть-чуть - и я с ума сойду.
- Решили же, прорываемся к озеру - и домой, - зло процедил Спирт.
Он подошел к телу Демина, схватил за ноги и потащил его к могиле.
Череп бросил лопату в сторону:
- Слушай, Спиртяга, у тебя сердце есть?
- Ты это к чему?
- К тому, что человеком надо быть.
- Не тебе мне мораль читать. Что-то не припомню, чтобы ты тогда о них переживал. Все, помню, заразиться боялся и о деньгах думал.
- Я, конечно, такая же скотина, как и ты, но если еще раз хотя бы одно слово плохое про них скажешь - пасть порву.
Неожиданно Чуха сдавленно всхлипнул и опустился на колени. Спирт и Череп оглянулись и замерли. Из сосняка к ним медленно приближалась пожилая женщина в простом ситцевом платье с глиняным кувшином в руках.
Спирт перекрестился.
- О боже, я все понял - это она во всем виновата! Из-за нее все!
Нижняя челюсть Чухи задрожала. Упав на колени, он пополз к женщине.
- Мать, прости. Я больше не буду. Прости, мать. Прости нас всех.
Женщина в недоумении попятилась назад.
Спирт, схватив лопату, сделал шаг в ее направлении, но Борман ловко подставил ему подножку. Спирт упал. Борман навалился на него, придавив к земле.
- Полежи пока, философ. Разобраться надо, а то наломаешь дров.
Чуха, не переставая креститься, подполз к женщине и стал тыкаться губами в ее руку, пытаясь поцеловать сухую, морщинистую кисть.
- Матерь Божья, не наказывай нас. Прости нас, грешных. Готов нести любое наказание, только верни меня. Клянусь жить праведно, в монастырь пойду, если надо. Только спаси!
Женщина свободной рукой стала отталкивать Чуху, но он был неумолим. С другой стороны к женщине подполз Череп. Попыток прикоснуться к ней он не делал, зато усердно бил поклоны.
Борман встал с притихшего Спирта и подошел к ошеломленной крестьянке.
- Вы нас узнаете?
Женщина испуганно молчала.
Чуха, прижавшись к ее смуглой руке щекой, скулил:
- Матерь Божья, прости. Церкви служить буду, только верни.
Вторя ему, разрыдался Череп:
- Мама, прости. Я не буду больше.
- Да что с вами, сыночки? - запричитала наконец крестьянка. - Вы же комсомольцы. Пустите меня. Что вы делаете?! Я только молочком угостить хотела.
- Вы в каком году родились? - спросил ее Борман.
- В тысяча восемьсот семьдесят шестом… А что? Ну успокойтесь, родимые.
Борман решительно схватил Чуху за воротник гимнастерки и оттащил в сторону.
- Идиоты, это же не она… Та чуть ниже была. И немного старше. Что, рехнулись совсем? Ну сами посудите, если ей сейчас шестьдесят шесть, то в наше время все сто тридцать должно быть. Ну, встали с колен, убогие!
Женщина, ничего не понимая, переводила взгляд с одного на другого.
- Сыночки, милые, что с вами? Что я вам сделала?
Череп, попытавшись подсчитать в уме возраст женщины, наморщил лоб, затем устало встал с колен. Чуха протер губы тыльной стороной ладони, отряхнул галифе и укоризненно посмотрел на крестьянку. Женщина, стараясь улыбнуться, протянула кувшин с молоком.
- Намучились, сынки? Молочка попейте. Силушки прибавится…
Череп зло заметил:
- Пили уже. Знаем. И какие мы тебе сынки? Тоже мне мамаша нашлась!
- Ишь, на "сына" обиделся, - вздохнула женщина. - Да все вы дети земли нашей.
Она ссутулилась и понуро зашагала обратно. Прежде чем исчезнуть в соснах, крестьянка остановилась, словно что-то вспомнив, посмотрела еще раз на солдат, укоризненно качая головой, и освятила их православным крестом.
* * *
Держа на плечах лопаты, следопыты некоторое время постояли у холмика. Говорить прощальных слов никому не хотелось. Так молча и пошли от могилы. Один раз только Чуха обернулся и как бы про себя заметил:
- Им тут спокойно будет.
- Если какие-нибудь уроды, типа нас, не раскопают, - добавил Череп.
Через некоторое время они выбрались на грунтовую дорогу, по которой в обратную сторону от передовой двигались четыре противотанковых орудия на гужевой тяге. Непонятно было, как эти худющие лошадки умудрялись тащить за собой многотонное железо. О тяжелой судьбе скотины явно не задумывался упитанный солдат-артиллерист, сидевший, свесив ноги, на лафете последнего орудия.
- Тут и так оборона хилая, куда они пушки увозят? - заметил Череп.
- Тебе не все равно? - бросил Спирт.
- Эй, браток, куда вас? - спросил Череп у артиллериста.
- К соседям перебрасывают. Их здорово потрепало.
- Потрепало их! Блин, а если здесь танки попрут? Как мы тут воевать будем, они не подумали? Одними винтовками много не навоюешь.
Борман хлопнул по плечу Черепа.
- Пошли, Кутузов. Стратегия не наше дело.