- Контузило его, товарищ политрук. Плетет невесть что.
Карпенко понимающе покачал головой.
- Ладно. После вчерашних боев от вашей дивизии практически никого не осталось. Только вы вот. Но это не повод распускать слюни.
Следопыты тихо стояли, пытаясь осознать произошедшее. Карпенко повертел документы в руках.
- Что делать-то с вами? Ладно, пока побудете у меня, потом оформим. Емельянов, отведи во взвод Демина, накорми и найди во что одеть. Да, и Нину к ним направь, пусть осмотрит - контуженные они какие-то. Всё, идите.
Поникшие следопыты поторопились выйти из блиндажа. Политрук их окликнул:
- Куда? Кругом. Документы свои заберите. И советую больше их не терять, a-то головы потеряете.
* * *
Поникшие следопыты некоторое время молча гуськом шли по траншеям за Емельяновым. Иногда то один, то другой вскрикивал - босая нога наступала на острый камень или гильзу. Окопы уходили куда-то в глубину обороны. Первым заговорил Спирт:
- Охренеть, какой расклад… Парни, чего делать будем?
- Я же говорил, не надо было. - Чуха, повернувшись к Борману, сорвался на крик: - Это ты во всем виноват! Зачем ты стрелял в них? Зачем? Я же говорил…
- Не скули, раньше надо было думать. Говорил он. Сам стрелял не хуже других.
- Это чего значит, мы все умрем? - захлопал глазами Череп.
Спирт снисходительно похлопал его по плечу.
- Ну, наконец доперло.
Прислушавшийся к их разговору Емельянов спросил:
- А ты собрался жить вечно?
Череп вздохнул, как бы говоря, что, конечно, жить вечно он не собирается, но и на тот свет не торопится.
Чуха тихо заскулил, опускаясь на дно окопа:
- Домой хочу. Вы мне все надоели. Я хочу домой.
Старшина, прищурившись, внимательно осмотрел щуплого Чуху. В плащ-палатке, накинутой на голое тело, тот казался подростком-беспризорником, невесть как попавшим на фронт.
Емельянов, не выдержав, подошел к нему и тепло, с участием спросил:
- Чего, сына, по мамке соскучился? Сколько тебе лет?
Едва сдерживая слезы, Чуха ответил:
- Двадцать.
Емельянов удивленно присвистнул:
- У меня двое сынов моложе тебя, и ничего, воюют. Сопли собери и пошли. Вам еще повезло, что на нашего политрука нарвались. Командира убило, он нам теперь царь и бог. Мужик что надо, своих бережет. А вот у соседей за такое пачками расстреливают.
И, не оборачиваясь, пошел дальше. Следопыты переглянулись и вновь дружно зашагали за старшиной.
- А что, многие бегут с фронта? - поинтересовался догнавший старшину Борман.
- Куда бежать? За нами голодный Ленинград. А впереди немцы. Стреляют тех, кто струсил, кто умом тронулся - боевой дух поддерживают. Струсил - пуля! А в атаку пошел - может, еще поживешь. Вот такой расклад, паря.
Метров через сто от блиндажа они вылезли из траншеи и подошли к палатке с красным крестом. Иногда из палатки раздавался приглушенный стон. Рядом стояли телеги. Емельянов забрался на одну из них, отдернул брезент и начал сбрасывать следопытам, подбирая на глаз по размеру ношеную, местами рваную форму.
Спирт брезгливо поднял брюки галифе.
- И это что, носить можно?
- Твое дело. Но на вашем месте я бы оделся, - усмехнулся Емельянов.
Чуха, трясясь от холода, уже натянул на себя гимнастерку, на которой было несколько бурых пятен.
- Все в дерьме каком-то. Это что?
- Кровь, - флегматично ответил Емельянов.
Чуха тотчас стал срывать с себя обмундирование. Борман успел схватить его за рукав и зло зашептал на ухо:
- Ты че, не понял, где находишься? Вякнешь - урою. - Затем он перевел взгляд на остальных: - Вас это тоже касается. Оделись, быстро!
Через пять минут следопыты практически ничем не отличались от остальных солдат.
* * *
От обоза они направились обратно на передовую. Со стороны их шествие по траншеям выглядело несколько комично, и многие бойцы провожали их удивленными взглядами. Емельянов уверенным шагом, расправив плечи, шел впереди. За ним гуськом, пригибаясь, дрожа и ежась от холода и страха, брели следопыты. Спирт, наблюдая, как на голове Чухи смешно качается каска, не выдержал и щелкнул по ней пальцем. Чуха визгнул и, схватившись за уши, упал на дно окопа.
Спирт рассмеялся:
- Да, не по Хуану сомбреро.
Убедившись, что никакой опасности нет, Чуха вскочил.
- На себя посмотри, боец спецназа образца сорок второго года.
- А оружие когда дадут? - поинтересовался Череп у старшины.
- Дадут, дадут, не переживай. Всё дадут.
- А куда ведешь, отец?
- Во взвод Демина. Почти пришли.
Впереди показалась землянка. Емельянов приподнял плащ-палатку, прикрывающую вход в нее, и, сделав ироничный жест рукой, пропустил вперед ребят.
* * *
В углу маленькой сырой землянки, едва освещенной керосиновой лампой, сидел белобрысый парень в форме младшего лейтенанта. На вид ему можно было дать не больше восемнадцати. Установив планшет на коленях, он, сутулясь, что-то писал. При виде вошедших младший лейтенант тут же свернул листок и аккуратно положил в планшет.
Несмотря на полумрак, следопыты мгновенно узнали в младшем лейтенанте того самого парня, так напугавшего их у костра. От удивления у Черепа даже отвисла челюсть, он издал неопределенный звук. Емельянов, не церемонясь, присел рядом с Деминым.
- Командир, принимай пополнение.
Череп закрыл рот и обрел дар речи.
- Так это же…
- Да закрой свой рот, балда, - успел прошептать ему на ухо Борман. - Догадались мы, кто это, только молчи.
Демин встал, поправил форму и как можно бодрее поздоровался:
- Здравствуйте, товарищи бойцы!
- Здравия желаем, товарищ командир, - вяло, вразнобой прокричали следопыты.
Демин обвел их настороженным взглядом и, прохаживаясь перед ними, продолжил:
- Так-с. Прошу уяснить себе следующее. У меня правило одно. Если струсил, - Демин неожиданно неловким движением выхватил из кобуры наган и показал его следопытам, - расстреляю! Лично! Вот из этого вот нагана! Каждого!
Так же неожиданно он успокоился.
- Ну, давайте знакомиться. Откуда вы?
- Из Питера, - коротко кинул Череп.
Демин посветлел лицом.
- То-то, я смотрю, ваши лица мне кажутся знакомыми. Точно встречались раньше. Только где, вспомнить не могу.
Борман и Спирт переглянулись.
- А с района какого? - продолжил расспрашивать Демин.
- Я с Петроградской. А вот они с Васьки, - по-приятельски улыбнулся Череп.
Борман, ожидая очередного ляпа своего подчиненного, замер в тревожном ожидании, но ничего поделать не мог. Демин, довольно улыбаясь, встал напротив Черепа.
- И я с Петроградской. А ты где живешь?
- На Большой Посадской.
- Елы-палы, и я с Посадской. А дом какой?
- Девятый.
- А я из двенадцатого. А в школу какую ходил?
- В двадцать третью.
- И я в нее. А секцию бокса знаешь?
- А то.
Череп встал в боксерскую стойку и сделал несколько демонстрационных выпадов.
- С пятого класса, три раза в неделю.
Демин тоже встал в стойку, провел обманное движение кулаком, после чего в шутку, по-приятельски, легко ударил Черепа в живот.
- А тренер у тебя кто был?
- Сам Петрович.
Демин снова стал серьезным, встал прямо и поправил форму.
- Какой Петрович? Не было у нас никакого Петровича.
Предвкушая худшее, в разговор вступил Борман, отодвинув Черепа плечом:
- Не слушайте его, товарищ командир. После контузии он. Заговариваться стал. Провалы в памяти.
- Так я это, того… Имена путаю, - захлопал глазами Череп.
Демин понимающе похлопал Черепа по плечу.
- Ладно, идите. Вы, наверное, голодные. Старшина, распорядись. Потом поговорим.
* * *
На дне широкого окопа следопыты позавтракали, без аппетита черпая ложками из одного котелка жидкую перловую кашу.
- Гадость какая… Как ты думаешь, какой это год? - с набитым ртом спросил Спирт у Бормана.
- Судя по всему, сейчас август сорок второго.
- А когда эта ботва закончится?
- В сорок пятом.
- Да это я и сам знаю. Когда здесь полегчает?
- Историю учить надо было. Тут все хреново. Скоро синявинская наступательная операция. Потери свыше полумиллиона человек. Полтора года тут будут топтаться. Сами видели, сколько людей положено.
- Лучше бы не видели. Зря я с вами поехал, - снова заныл Чуха, кинув ложку в котелок.
- Да ты достал. Еще раз вякнешь, и я тебя… - Череп свободной рукой схватил Чуху за гимнастерку и подтянул к себе.
- Тише вы, горячие финские парни. Надо думать, как выбираться отсюда, а не ссориться. - Борман требовательно постучал ложкой по закопченной жести котелка. Череп отпустил Чуху и демонстративно вытер ладонь о галифе.
- Как учит нас великая "Камасутра" - безвыходных положений не бывает. Для начала надо прикинуть, как это мы сюда попали.
- Чего думать? Озеро во всем виновато. Когда заходили в него - было наше время. А вышли в сорок втором, - подытожил Череп.
- Точно, - встрял Чуха. - К гадалке не ходи.
- Надеюсь, что все так просто, м-да. Предчувствие у меня нехорошее. Ладно, озеро так озеро, - согласился Борман.
- Других вариантов нет. Надо еще раз в него нырнуть - и мы дома, - оптимистично добавил Спирт.
- А где оно, озеро? - спросил Череп.
- Кажется, там. - Спирт легко махнул рукой в сторону передовой. - Между нашими позициями и немецкими.
- А как мы туда попадем?
- Ножками. Рано или поздно наши в атаку пойдут, а мы за ними - и бултых в воду.
С правой стороны окопа появился Емельянов, за ним шли миловидная девушка с сумкой медсестры через плечо и хмурый сержант с нездоровым желтоватым лицом. Светло-русые волосы девушки обрамляли открытое доброе лицо, которое, казалось, светится изнутри. Россыпь веснушек на щеках и вздернутом носике, широко распахнутые голубые глаза щедро дарили окружающим хорошее настроение и невольно заставляли улыбнуться.
Емельянов кивнул на следопытов.
- Ниночка, вот эти контуженые. Посмотрите, может, что серьезное.
Медсестра присела рядом, и взгляды следопытов рефлекторно опустились на ее коленки. Нина одернула форменную юбку и, ничуть не обидевшись, спросила:
- Что случилось, мальчики?
Следопыты не успели ответить: раздался протяжный, натягивающий нервы свист падающей мины. Рядом грохнуло, больно ударив по барабанным перепонкам. И без того серое небо, казалось, еще больше потемнело от взметнувшихся вверх комьев земли.
Емельянов сдавленно крикнул:
- Ложись!
Но и без команды все повалились на дно окопа. Мины падали одна за другой, заставляя людей вжиматься в грязь. Чувство страха было общим.
Сержант, лицо которого еще больше пожелтело, привстал:
- Ну, началось. Я к Демину.
В это мгновение осколок очередной мины завершил свой полет, напрочь срезав ему голову. Фонтан горячей крови обрушился на лежащего рядом Чуху. Тот вскочил на ноги, поднес к глазам омытые чужой кровью руки и заорал:
- Ааааааааа! Кровь! Кровь! Уберите ее с меня!
Раздался еще один взрыв. Чуха сделал несколько шагов, но споткнулся о голову сержанта и вновь упал на дно окопа:
- Кровь! Снимите ее с меня! Мама!
Нина бросилась к нему, прикрыв своим телом. Чуха бился в истерике, пытаясь встать:
- Кровь! Мама! Мамочка!
Медсестра гладила его по слипшимся от крови волосам, с трудом удерживая:
- Тише. Тише. Скоро все пройдет. Сейчас ее смоем. Ну потерпи!
Чуха обмяк и, вцепившись в Нину, горько зарыдал. Медсестра гладила его, шепча на ухо ласковые слова. Наконец упала последняя мина, и наступила звенящая тишина. Обстрел закончился.
Борман присел на землю, прижавшись спиной к стене окопа. Череп не отрываясь смотрел на отрезанную голову сержанта, словно не понимая, как такое могло произойти, затем, согнувшись, отполз в сторону. Его вырвало. Емельянов привстал, снял пилотку и перекрестился. От обильно разлившейся крови поднимался едва заметный пар. Нина деловито осмотрела следопытов и, заметив кровь на бледном лице Бормана, спросила:
- Вы ранены?
- Где? - Борман машинально провел рукой по голове и вздрогнул. - Ничего не чувствую.
- Зацепило, наверно. Идти можете?
- Могу.
- Идемте со мной в медсанчасть.
Борман послушно пошел за Ниной. Емельянов с жалостью посмотрел на плачущего Чуху, присел рядом, обняв его за плечо:
- Ну, тише, сынко, тише. Не бойся. Вот будут у тебя сыны, какой ты пример им подашь? Закончится война, и спросят они тебя, папка, а как ты воевал? Знаешь, как важно детям гордиться своим отцом? Ты же сейчас их будущее защищаешь.
Спирт мрачно посмотрел на старшину:
- Как ты думаешь, отец, а потомки нам спасибо скажут?
- Спасибо надо заслужить, паря.
Чуха уткнулся в пропахшую потом гимнастерку старшины:
- Мне страшно. Я не хочу умирать.
- Всем страшно. - Емельянов кивнул в сторону тела сержанта. - Ты думаешь, он жить не хотел? И я хочу.
Некоторое время Емельянов молчал, затем продолжил:
- Но и те, кто дома нас ждет, жить хотят. И те, кто еще не родился, дети наши, внуки, должны иметь право на эту жизнь.
Емельянов встал и, схватив за ноги тело сержанта, потащил его за собой.
* * *
К полудню выглянуло солнце. Сразу стало жарко и душно. Грязная жижа на дне окопа густела. В траве жизнерадостно застрекотали насекомые.
Спирт, Череп и Чуха сидели в окопе молча. Делиться впечатлениями никто не хотел. Затянувшееся молчание прервал возвратившийся из медсанчасти Борман. Его волосы были вымыты, лицо казалось свежим и выражало легкое удивление. Он презрительно кинул чистую гимнастерку Чухе и сел рядом со Спиртом. Тот внимательно посмотрел на приятеля.
- Ну че, прибалдел?
- Заткнись.
Спирт мечтательно продолжил:
- А че, клевая телка! Такую бы…
Череп, обрадованный возможностью отвлечься, поддержал Спирта:
- Да, чикса на пять балов. Я бы ей тоже отдался - за стакан семечек.
- Вы моральные уроды… - Борман замолк, подбирая весомые аргументы.
- Ну… Слушаем, ты говори, - неожиданно спокойно сказал Чуха. Он с вызовом смотрел на Бормана, и в этом взгляде было нечто новое.
Борман обвел взглядом приятелей и, решив не провоцировать конфликт, примирительно закончил:
- Не лезьте не в свое дело.
- Я вот чего подумал. Если ее того… то ребенку будет шестьдесят лет. Прикиньте, сын отцу в отцы годится. Вот прикол. - Спирт рассмеялся, поддержанный Черепом.
Борман и Чуха переглянулись.
- Вы сами успейте родиться, идиоты, - зло оборвал смеющихся Борман.
* * *
К вечеру вновь стало холодно и сыро.
Чуха суетливо перебирался по окопам к медсанчасти, часто оборачиваясь, проверяя, чтобы никто из приятелей за ним не увязался. Он унял нервную дрожь и сорвал несколько полевых цветов, растущих по краю бруствера. Вдохнув в себя их пряно-горьковатый запах, он уловил в нем приятный оттенок полыни - так же пахли шея и волосы Нины. Чуха закрыл глаза, вспоминая обстрел, дикий, безумный страх смерти, охвативший его, и прикосновение рук этой девушки, ее ласковый шепот. Сейчас ему казалось, что именно она уберегла его от гибели. Чуха продолжал рвать цветы. В этой безумной, агрессивной среде войны неожиданно обретенная любовь казалась ему единственным спасением. То, что это именно любовь, он ни на минуту не сомневался.
Когда он подошел к палатке медсанчасти, дрожь по телу усилилась, сердце стучало часто и гулко. Перед собой он держал сдавленный потной ладонью букетик полевых цветов. Чуха завернул за брезентовый угол палатки и столкнулся нос к носу с Борманом, огибающим ее с другой стороны. Борман, в руке которого был букет чуть меньшего размера, мрачно посмотрел на соперника.
- А ты прыткий.
- Я поблагодарить хотел.
- Благодетель хренов. - Борман подошел к Чухе вплотную.
- А ты?
- Смотрю, успел смелости набраться. Я тебя, тля, меж пальцев разотру. Глаз на жопу натяну… Коршун ты плюшевый…
Чуха попятился:
- Борман, ты неправильно понял. Я же так… просто хотел поблагодарить.
Борман с размаху ударил Чуху кулаком по лицу. У последнего выпал из рук букет.
- Ты кого Борманом назвал, козлина? Какой я тебе Борман? Подставить меня хочешь? Забыл, где мы? Я для тебя - Сергей Николаевич, ты понял?
- Серега, перестань. Я все понял. Нет базара.
- Еще раз здесь увижу… - Борман поднес к носу Чухи увесистый кулак.
Чуха опустил глаза и стал растирать кровь по лицу:
- Да не нужна она мне.
- И запомни, на войне всякое может случиться. Я тебя предупредил. А теперь пошел вон. И пацанам молчок, а то…
- Все-все, понял. Уже ушел.
Чуха отбежал в сторону, обернулся, убедившись, что Борман зашел в палатку медсанчасти, сплюнул кровь и тихо, сквозь зубы, пробормотал:
- Это уж точно - всякое может случиться.