- Что-что. Вместе с митрополитом и его ближними, собираете боевых шао-линьских монахов с дубинами, и вперед, - незнакомец увидел на лице Алексея непонимание, чему-то улыбнулся, щелкнул пальцами правой руки и сказал: - Не сдержался. Так вот, собираете духовенство, поднимаете москвичей и ты начинаешь раздавать обещания. Выполнишь их или нет, дело десятое, главное власть перехватить. Горожанам налоги убавишь, духовенству патриарший престол вернешь, солдатам сокращение армии, свободу и надел земли, патриотам изгнание иноземцев, а крестьянам защиту от помещиков. Понял мою мысль?
- Понял.
- Отлично. Разогреваешь людей, монахи тебе в этом помогут, они умельцы, а затем ведешь всех к Преображенскому дворцу, блокируешь его и требуешь передачи тебе, как законному наследнику престола, всех государственных символов власти и печатей. Ну, а после этого, действуй по своему разумению. Гвардейцам бочки с вином и деньги. Меншикова с его товарищами в Преображенский приказ. Пусть на дыбе повисят и расскажут, где украденные ими рублики. А императрицу можешь помиловать, дождись, пока брата или сестру тебе родит, и в монастырь ее.
- А жесток ты, парень, и говоришь так, будто знаешь, о чем речь ведешь.
- Жесток, говоришь? Чушь. Вот когда батюшка твой сотни тысяч русских людей в землю укладывал, или церковь целыми деревнями раскольников выжигает, вот это жестокость. Я прагматик, и предлагаю тебе полсотни воров и предателей ради блага страны и твоего будущего прижать, и только-то. Ты можешь стать императором, и должен мыслить по-другому, так что царевич, мой тебе совет, не бойся беды и не оглядывайся ни на чье мнение, кроме народного, действуй решительно, и все у тебя получится.
- Да, кто ты такой!? Ты дьявол или ангел небесный!?
Алексей порывисто вскочил с кровати, а юнец взмахнул рукой, мол, сядь. И дождавшись, пока царевич снова сел, произнес:
- Нет, я ни ангел и ни бес, а такой же человек из плоти и крови, как и ты, только знаю немножко больше тебя и события предвижу.
- И ты говоришь, что я могу победить Меншикова и его партию?
- Уверен, но ты должен действовать без промедления и без колебаний.
- А что со мной дальше будет? Ты можешь про будущее рассказать?
- Рассказать можно, но не все, и есть три вещи, которые ты должен знать. Первое, не смотри на запад, а иди на восток. В Сибири мощь Великой Руси, а на западе ее растрата, обман и ложь. Второе, замирись с казаками и Мазепой, и придет срок, ты об этом не пожалеешь. Они добро запомнят и отплатят за него сторицей. И третье, может быть, самое важное. У твоего учителя Никифора Вяземского есть крепостная девка Евфросинья Федорова, она твоя половинка по жизни, и только с ней ты будешь счастлив. На этом все. Ты знаешь, что должен сделать, и дальше дело за тобой. Прощай, царевич!
Парень посмотрел в окошко, где начинало светать, и встал, а Алексей спросил:
- Мы еще увидимся?
- Если надумаешь с донцами мир заключить, то встретимся, и если будет интерес пообщаться, то обязательно о многом поговорим.
- Так ты казак?
Но юнец не ответил. Он снова резко щелкнул пальцами, на долю секунды, от неожиданности, царевич моргнул, а когда веки его глаз открылись, то в спальне уже никого не было. Дверь прикрыта без запора, горит свеча и предутренняя тишина наполняет все пространство помещения.
Алексей прошептал короткую молитву и размашисто перекрестился. Затем, он одел гвардейский мундир, прицепил шпагу и покинул опочивальню.
Под дверью, на лавках сном младенцев, спали преображенцы, два крепких парня, и будущий император всероссийский прокричал:
- Встать, мерзавцы! - Тайные агенты вскочили и, глядя на царевича, спросонья не узнавали его, а тот, не давая им опомниться, начал отдавать команды: - Смирно, собачьи дети! Сгною! Где Мухортов!?
- Дык, Ваше Высочество, внизу, - ответил один из преображенцев.
- Сюда его! Живо! Одна нога здесь, другая там!
Мухортов появился через минуту. Он хотел оправдать своих людей и отправить царевича обратно в спальню, но не решился ему возразить. Алексей Петрович вчера и сегодня, это были совершенно разные люди. Вчерашний царевич, высокий и сутулый человек, плакал и выглядел жалко, а сегодняшний, подтянутый и уверенный в себе орел, ни дать и ни взять, настоящий гвардеец.
Осторожный дьяк промолчал, а наследник престола выговорился и, направившись на двор, тоном, не терпящим возражения и пререкания, бросил дьяку:
- Собирай солдат, своих людей и слуг. Мы отправляемся в Москву.
- Но князь Федор Юрьевич...
- Твой князь в Преображенском дворце, как в ловушке сидит, и за свою жизнь думает, и чтобы его спасти, мы должны действовать сами.
- Я понял, Ваше Величество.
Командир преображенцев отправился выполнять приказ, а Алексей Петрович, сохраняя уверенность в своих силах и боевитый настрой, с удовлетворением отметил, что его впервые поименовали как монарха.
Россия. Москва. 01.03.1709.
Моя миссия в Москве окончена. Царевич Алексей, на что хлюпик и размазня, жить захотел и показал себя с самой наилучшей стороны. Он сделал все именно так, как я ему посоветовал и добился выполнения всех поставленных перед ним целей. Впрочем, по порядку.
Первым делом, царевич со своим немногочисленным конным отрядом отправился в Успенский собор, где встретился с митрополитом Рязанским и Муромским Стефаном Яворским. О чем говорили эти два человека, мне понятно, и спустя час, находясь неподалеку, я услышал колокольный набат, который звал столичных людей на соборную площадь. Удары большого колокола накрывали все окрестности шумом, поселяли в людях тревогу, и начались такие движения, каких до сего дня мне никогда видеть не доводилось.
Тысячи горожан, как ждали этого сигнала, толпами стянулись к собору и застыли вокруг паперти. Никто из них не знал, по какой причине их сюда созвали, и версий было много. Одни говорили, что Москва опять горит, но дымов видно не было. Другие баяли, что Булавин с казаками уже в предместьях, но и этот слух был осмеян. Третьи утверждали, что грядет новая война со шведами, и это было страшно. А четвертые кричали, что наступает конец света, но таких граждан били ногами и они заткнулись.
В общем, слухи разрастались и множились, горожан становилось все больше и, наконец, колокола перестали наполнять все воздушное пространство своим боем, и на паперти Успенского собора, в окружении монахов, появились два человека. Один, это, конечно же, царевич Алексей Петрович Романов, без полушубка, только в одном темно-зеленом мундире и со шпагой на боку. Другой, суровый пожилой мужик в черном клобуке и с посохом в руках, ярый борец с еретиками, язычниками и сатанистами, митрополит Стефан.
Толпа замерла, а Яворский умело и талантливо потянул паузу, и когда люди уже начали нервничать, вскинул над головой посох и разразился прекрасной зажигательной получасовой речью. При этом в выражениях он не стеснялся, и рассказал москвичам все, что они уже давно жаждали услышать. И честно говоря, я сам заслушался словами митрополита, который очень умело сплетал их в предложения и прекрасно знал чего жаждет и о чем мечтает простой народ. Он двинул тему того, что вчера ночью царь был отравлен проклятыми еретиками-лютеранами, которые именно сейчас над трупом заступника православия, аки вороны рвут Святую Русь на части. И пока это происходит, законный наследник престола, сирота и страдалец, вынужден спасаться в святом храме и просить русский народ о помощи.
От такой экспрессии и умелой подачи информации, москвичи ошалели и реакция их была предсказуема. Горожане ловили каждое словечко Стефана, и поскольку народ у нас к чужому горю не равнодушный, то на царевича смотрели как жертву обстоятельств и последнюю надежду всего православного народа. А Стефан, видя такое, еще маслица в огонь добавил, и понес такую ахинею, что меня за малым на смех не пробило, но я сдержался и очень правильно сделал, так как в отличии от меня горожане словам митрополита верили.
- И ведомо нам, служителям Святой Церкви, - потрясая посохом и вскинув бороду к небу, басил Яворский, - что околдован был наш православный царь Петр Алексеевич. Попал он в сети злокозненной немецкой ворожеи Анны Монс, которой способствовал купленный иезуитами за тридцать серебреников предатель Алексашка Меншиков, и через это, многие плохие дела совершил наш царь-надежа. Но Бог Истинный, не отринул его и всегда жил в сердце Петра Алексеевича. Господь боролся с дьяволом рогатым за душу нашего государя, и не смогли проклятые колдуны овладеть его разумом полностью. И потому он был отравлен злым чародейским питьем, но умер государь, как подобает христианскому царю, со смирением, без злобы в сердце и с думой о русском народе.
На короткий момент митрополит замолчал и из толпы к нему выскочил один из горожан, по виду, торговец с рынка или мелкий лавочник, который упал перед ним на колени и прокричал:
- И что же нам теперь делать, святой отец!?
Левой рукой митрополит, как и подобает православному, поднял лавочника с колен, поставил его рядом с собой плечом к плечу, и приступил к наставлению толпы:
- Москвичи! Люди православные! Все идем к Преображенскому дворцу! Освободим честных бояр, кто за царевича Алексея, а всех предателей веры православной, лютеран и колдунов, побьем каменьями и спалим в деревянных срубах! Вперед!
Словно копье, Стефан Яворский вскинул перед собой посох и толпа горожан, направилась к последнему пристанищу Петра Романова. Мне в этом шествии принимать участия интереса не было, и по пути, скользнув в один из многочисленных проулков Солдатской слободы, как и все умные люди, за продолжением спектакля, я наблюдал со стороны.
Москвичи подошли к Преображенскому дворцу, столкнулись с шеренгами гвардейцев, которые перегородили улицы, и тут выяснилось, что рядовые солдаты о смерти императора ничего не знают, и выполняют приказы своих офицеров, верных сторонников Меншикова. К полкам выдвинулись агитаторы, митрополит, царевич и еще несколько человек в военных мундирах. Короткие переговоры прошли успешно, проход был открыт и усилившаяся гвардейцами толпа, подобно морскому цунами накатилась на деревянный дворец с несколькими каменными постройками.
Что было после этого, понятно. Ромодановский, Шереметев и присоединившиеся к ним вельможи и генералы, на своих плечах вынесли тело покойного императора на улицу, и народ удостоверился в том, что его не обманывают. Люди плакали и жалели своего государя, горе все-таки, и пока это происходило, во дворце поменялись караулы, а Меншиков, его сторонники и императрица, через черный ход, под крепкой охраной, были отправлены в Преображенский Приказ.
Власть оказалась в руках Алексея Петровича и, удостоверившись в том, что держит он ее крепко, я залег на дно, и ждал того момента, когда все успокоится. И вот, вчера был похоронен Отец Отечества Петр Первый, и столица вернулась к привычному ритму жизни. Мне надо было возвращаться домой и, по рекомендации Жукова, в качестве возчика, присоединившись к торговому обозу на юг, я покинул столицу Руси.
На краткий миг, я остановился на заснеженной дороге, и оглянулся назад, туда, где за лесной чащобой, осталась Москва. Все прошло неплохо, история изменена, и мне остается надеяться на то, что царевич, который вскоре станет императором, не пропустит мои слова мимо ушей, запомнит их, и не сломается. Если так, то в будущем с ним можно иметь дело. Понятно, что впереди еще будет многое, и кровь, и интриги, и непонимание, и ложь, и зависть, и многое другое, но жизнь продолжается и все в наших руках.
- Эй, ты чего застыл!? - Меня окликнул голос старшего в обозе, приказчика Мефодия, крепкого мужика в овечьем тулупе, который ехал на резвом жеребчике вдоль каравана. - Поторапливайся!
- Понял, дядька Мефод.
Подхватил под уздцы запряженную в сани смирную рабочую лошадку, я въехал в колею, и повел ее по дороге на Малоярославец. Наш обоз должен успеть к Туле до таяния снегов, и тут Мефодий прав, надо спешить.
Конец Первой Книги.
Булавин-2.
Россия. Москва. 22.05.1709.
- Фьюить-фить! Фьюить-фить!
Неведомая певчая птица, спрятавшаяся среди зелени цветущего монастырского сада, приветствовала весну. И она так увлеклась этим занятием, что не обращала совершенно никакого внимания на двух мужчин, которые стояли под высоким плодовым деревом, и вслушивались в ее песню. Люди, если судить по одежде, священнослужители православной церкви немалого ранга, в молчании, подняв головы вверх, простояли без движения несколько минут. И только когда крылатая певунья замолчала, они сдвинулись с места, неспешно пошли по ровной дорожке вглубь сада и завели между собой разговор.
- Хорошо здесь у вас. Благостно.
Умиротворенно сказал первый, седой и подтянутый старец, по виду и выправке, не смотря на рясу, более напоминавший отставного военного, чем священника. Это был архиепископ Воронежский и Елецкий Арсений, выходец из древней дворянской семьи Костюриных, очень уважаемый среди православных священнослужителей человек и любимец покойного императора Всероссийского Петра Алексеевича Романова.
- То, что благостно, это да. - Согласился с Арсением второй человек, широкоплечий и крепкий сорокапятилетний настоятель Московского Свято-Даниловского мужского монастыря архимандрит Пафнутий. - Однако же, монастырь сей вам не чужой, и я знаю, что вы немало лет провели за этими стенами.
Пафнутий кивнул в сторону крепких белокаменных крепостных стен, которые ограждали основанный четыреста лет назад князем Даниилом Александровичем монастырь, и Арсений ответил:
- Это так. Пятнадцать лет я был Воином Господа нашего и, думаю, что именно по этой причине, вы хотели со мной встретиться. Я прав?
- Да, отец Арсений, причина названа верно. Как настоятель сей святой обители я занимаюсь подготовкой молодых инквизиторов для Московской епархии и по поручению Священного Синода борюсь с ересиархами, сатанистами, манихеями, богумилами, жидовствующими еретиками, беспоповцами, волхвами и людьми Древней Крови. Служба эта не из легких, но мы честно несем свой крест во имя спасителя всего рода человеческого. Однако не всегда и все нам понятно. Истоки многих событий скрыты под спудом прошедших лет, а архивы не дают всей ясности, и мы вынуждены прибегать к помощи таких умудренных жизнью людей, как вы. Сейчас нас более всего беспокоит Дон и восстание Кондрашки Булавина, который приютил у себя еретиков и языческих колдунов. И когда я стал поднимать старые бумаги, то пришел к выводу, что этот бунт имеет давние корни и связан с Разинским выступлением. Поэтому, я попросил архиепископа Новгородского Питирима свести нас с вами.
- Что вам от меня нужно, отец Пафнутий?
Архиепископ и архимандрит остановились на крохотной площадке посреди сада, и настоятель Свято-Даниловского монастыря сказал:
- Расскажите про дело Разина и его товарищей. Как вы понимаете, меня не интересуют обычные бунтовщики.
Пафнутий и Арсений присели на широкую лавку, врытую в землю и более опытный инквизитор начал:
- Ну, что же, слушайте. Как вам известно, Степан Разин был одним из тех, в ком проснулась Старая Кровь, и воевал он не просто так, за свободу и волю. Этот атаман стремился ограничить нашу власть над паствой, и для этого собирал к себе таких же людей, как и он сам, тех, кто обладал необычными и колдовскими способностями.
- Вы, считаете этих колдунов людьми?
Настоятель монастыря посмотрел в старческие, блеклые глаза Арсения, а тот, выдержал взгляд, усмехнулся, и ответил:
- Да, они люди. И хотя дьявол завладел их душами, они, так же как и мы, могут сопереживать, любить, ненавидеть, страдать, кричать от боли, и у них красная кровь.
- Порченая кровь...
- Порченая, - согласился Арсений, и продолжил: - Итак, восстание Разина, благодаря предательству атамана Яковлева, было подавлено. Царские бояре и князья вылавливали рядовых бунтовщиков, а нас, двадцать монахов из разных монастырей, направили искать колдунов и священников, переметнувшихся на сторону Стеньки. Первой, в городе Темникове мы взяли старицу Алену, за которой давно присматривали люди митрополита Новгородского Филарета. Сломать ее пытками не получилось, но мы использовали эту ведунью как наживку, и когда ее попытались освободить, нам удалось поймать и обезвредить еще нескольких химородников. Надо признать, что это был неопытный и глупый молодняк. Колдовские способности у этих юнцов были развиты не очень хорошо, воинского мастерства никакого, и сила воли слабенькая. Через них мы узнали о всех необычных людях, кто был в ближниках Стеньки Разина, и после того, как в деревянном срубе сожгли Алену и эту молодую поросль, продолжили свой поход. Прибыли в Астрахань и там схватили так называемого Хранителя Знаний Корнилу Семенова. С этого колдуна, прятавшего у себя дома многие древние книги и свитки, никакой полезной информации получено тоже не было. Силен оказался Семенов и даже когда горел на своих бесовских книгах, то и тогда ни слова не проронил.
Прищурив глаза, Арсений прервался и посмотрел на солнце, было, о чем-то задумался, но его более молодой единомышленник поторопил старца:
- Но ведь на этом ваш поход не закончился?
- Конечно же, нет. Нам требовалось найти Ивана Лоскута, разинского писаря, который называет себя Трояном, и поселение, в котором жили семьи колдунов, так что, получив в подчинение полсотни верных казаков атамана Яковлева и полсотни драгун, мы отправились на Дон. Про все наши приключения рассказывать вам не стану, слишком это долгая история. Скажу только, что в Москву я вернулся через пять лет. Из всего инквизиторского отряда нас осталось только трое, и быть Воинами Господа мы больше не могли, здоровье не позволило. Главное поселение язычников найдено не было, поиски были прекращены, и теперь, потомки разинских соратников, которые подошли к делу более серьезно, чем их отцы и деды, вершат свое правосудие, как они его понимают.
Архиепископ Воронежский и Елецкий перекрестился, прошептал короткую молитву, и Пафнутий сказал:
- Сейчас, когда Лоскут с новой дьявольской порослью химородников открылся и снова находится на Дону, нам необходимо собрать новый отряд, и я хотел бы попросить вас, отец Арсений, помочь мне убедить Синод в необходимости такого шага.
- Это будет очень трудно. Инквизиция раздроблена, а Синод погряз в интригах. Грядут выборы нового патриарха и всем просто-напросто не до нас и наших дел. Я писал покойному императору Петру Алексеевичу и митрополиту Стефану Яворскому письма, в которых требовал предать Кондратия Булавина и всех его сподвижников анафеме. Но мои слова не были восприняты всерьез, а вскоре пал Воронеж и мне пришлось бегством спасаться из своей епархии. Лоскут и его воспитанники ничего не забыли, они помнят, кто их родных в деревянных срубах сжигал, и хотя смерти я не боюсь, у меня еще много дел на этой грешной земле, которые необходимо совершить во славу Господа.