- Ну вот, Керим, и решилось твое дело, а ты не верил. Теперь толкуй этому татарину и всем остальным так. Просил он поединок за свою службу, принял наш казак его вызов. Теперь его часть уговора осталась. Если нарушит слово, в страшных муках смерть примет. Остальных тоже порубим, откупа не возьмем - мое слово твердое. Купцу скажи, пусть отберет троих, кого вестовыми за откупом и поединщиком пошлет. И пусть добре запомнят, сколько за кого назначено. Откуп за них, за коней, за доспехи, оружие и припас на дорогу с купца спросим, он за то в ответе. Еще всем скажи: кто свой доспех, коня, оружие или еще что у нас потом откупить захочет, пусть подходят по одному, торговаться будем.
- Георгий, ты в счете силен - запоминай, сколько с кого золота брать, и складывай вместе.
- Казаки, скажите Нагныдубу, пусть оружие сюда везут - будем его обратно татарам продавать. Даст Бог спокойную переправу, слово даю: месяц подряд каждый день буду в церкви молиться и свечки ставить.
Переправившись на правый берег, мы, спрятав лодку в ивняке, надежно привязали веревку к старой иве, растущей над самой водой. Сами направились по едва заметной тропинке вверх, на кручу, к одинокому дубу, хорошо заметному со всех сторон. Осмотрев следы, Иван рассказал, как обычно тут располагался лагерь. Посоветовавшись, мы решили разделиться. Иван ушел в лес, который располагался в ста пятидесяти шагах ниже по склону, мне пришлось обустраивать лежку в тридцати шагах от дуба. Постелив под низ овечьи шкуры и накрыв их маскхалатом, внимательно осмотрел, как это выглядит со всех сторон, и, оставшись довольным увиденным, залез под маскхалат. Как вспоминали девки, по приезде двое отправлялись в лес за сушняком, двое оставались оборудовать лагерь. Иван подтвердил, что и они так лагерь готовили. Иван должен был разобраться с двумя в лесу и под видом одного из них, нагрузив коня хворостом и прикрывшись им, подойти на дистанцию прямого выстрела. После этого мы вдвоем нападаем на оставшихся в лагере. При этом мы громко разговариваем по-татарски, чтобы у пленных девок сложилось впечатление, что напали татары. До заката еще оставалось время, и, вызвав Богдана любоваться величественным видом реки и бескрайней степи, который открывался с днепровской кручи, хотел немного отключиться и попытаться вспомнить, что мне известно об этой эпохе, но с удивлением обнаружил, что старый фокус не проходит - не удается отключиться от каналов восприятия. Все происходящее вокруг воспринималось мной как зрителем в кинотеатре. И даже больше: я не только все видел, слышал, но и ощущал. То ли день был тяжелый, то ли мы с Богданом уже не могли разделить наших восприятий, как, например, практически сразу оказались смешаны наши моторные функции. Размышлять и экспериментировать перед боем было бы верхом глупости, поэтому оставалось максимально расслабиться и отдохнуть, насколько это было возможным.
"Итак, Владимир Васильевич, что нам известно об этой эпохе из нашей истории? На улице осень одна тысяча триста девяностого года, конец четырнадцатого века. На востоке сверхновой звездой зажег развалившуюся, но вполне функционирующую в рамках своих улусов империю Чингисхана яростный Тимур. Европейцы должны ему поставить памятники во всех своих столицах. Во-первых, он уничтожил или испортил надолго жизнь всем основным европейским конкурентам, методично разоряя Персию, Месопотамию, Малую Азию и Египет. Во-вторых, он спас Европу, остановив на взлете подъем Османской империи. Если она сумела восстановиться через пятьдесят лет после того, как Тимур ее практически стер с лица земли, то страшно себе представить, что могли натворить османы, если бы он им не помешал. В Европе междоусобица, эпидемии не затронули островков стабильности, которыми выступали монастыри. И оттуда пришла первая промышленная революция. Водяное и воздушное колесо и созданные на их основе производства - мукомольное, суконное, пилорамы, доменные печи с принудительным наддувом, давшие возможность плавить чугун. А кроме того, порох, пиво, бухгалтерия. Куда ни плюнь, везде какие-то изобретения монахов, пережившие века. И все это изобреталось или будет изобретено в этот исторический период. Добраться бы до крупного города и до образованного человека - можно бы сравнить что-то с чем-то".
Незаметно пролетело время, и солнце начало склоняться к горизонту, выглянув к концу дня из-за туч. Как обычно, когда Богдана что-то встревожило и он привычно поменялся со мной местами у руля, для меня вокруг продолжала царствовать осенняя идиллия, в которой мне не удавалось уловить ни одного постороннего шороха. Быстро свернув шкуры, на которых я лежал, взведя арбалет и приготовив болты, я только секунд через десять внимательного вслушивания и вглядывания в пространство сумел ощутить скорее кожей, чем ушами, характерный гул от приближающихся рысью коней. Вскоре показались всадники - четверо казаков, ехавших гуськом. Рядом с каждым бежал заводной конь, груженный переметными сумками, за спиной троих из казаков были посажены девушки с завязанными глазами, которые были для надежности привязаны к своим спутникам. Выехав на пригорок рядом с дубом, всадники принялись споро разбивать лагерь. Ссадив девушек наземь и простелив овечьи шкуры, усадили, связав их вместе. Двое, не теряя времени, тут же направили своих коней к лесу, оставшиеся двое расседлывали коней и снимали дорожные сумки. Они находились шагах в двадцати пяти от меня. Пользуясь тем, что они стояли ко мне спиной, начал сокращать расстояние, скользя в высокой траве и держа наготове арбалет и копье. Наконец один из них, закинув на плечи переметные сумки, развернулся и направился к сидящим в стороне девушкам. Замерши на левом колене, я должен был решить, как действовать дальше.
Мы образовывали в пространстве неправильный треугольник. Если до девушек расстояние от меня составляло шагов двадцать, то до казаков - шагов семнадцать.
Оба казака были облачены в сплошные пластинчатые доспехи, по которым мне пока стрелять не приходилось, но которые я внимательно рассматривал вблизи. У меня тогда сразу создалось впечатление, что моему оружию такой доспех не по зубам. Пока мне была отчетливо видна прикрытая кольчужной сеткой правая половина лица казака, движущегося к девушкам, и, больше не раздумывая, прицелившись в его правый глаз, я нажал спусковой рычаг. Если бы не результат, выстрел можно было бы признать неудачным. Для человека, который в сорок пять лет добивался похвалы у своего наставника, бывшего снайпера армейской разведки, не попасть из пристрелянного арбалета в глаз на расстоянии семнадцати шагов - это позор. Стрела вошла чуть ниже, пробив лицевую кость, и опрокинула казака своим ударом на спину. Не выпуская из левой руки арбалета, вскочил и практически без разбега метнул копье в спину второго казака, который начал разворачиваться в сторону своего упавшего товарища. То ли помешал арбалет в левой руке, то ли сказалась усталость этого бесконечного дня, но копье пошло выше и ударило не в спину, а в кольчужный воротник, прикрывающий шею. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Второй противник, хрипя, упал на землю. Копье не пробило кольчужной ткани, но сильный удар в шею сам по себе смертельно опасен. Не поддаваясь соблазну броситься к нему и добить, перезарядил арбалет и шагов с десяти послал ему стрелу в глаз.
Волна черной ненависти ко всему живому поднималась внутри меня, смывая прочь остатки человечности. Вырвав из-за спины свои клинки, которые таскал целый день, ни разу не обнажив, с диким криком, полным ненависти и боли, бросился к лошадям, охваченный безумной жаждой рубить, уничтожать, лить кровь. Умные животные серьезно отнеслись к моему желанию и испуганно рассеялись по склону, удалившись от меня на безопасное расстояние. Рухнув на колени и вогнав клинки почти по рукояти в мягкую землю, я кричал в серое небо, жутко подвывая, единственную фразу, казавшуюся мне очень подходящей: "Гот фердамтес лебен, гот фердамтес лебен", - и злые слезы катились по моим щекам. Немного отойдя, но все еще полон черной злобы, начал разными голосами выкрикивать фразы, запомнившиеся из Керимова перевода, имитируя присутствие татар. Затем начал измываться над девушками. Страшно коверкая слова, заставил всех открыть рот и показать зубы, затем начал ощупывать, что в силу холодной поры и множества надетого сверху было чисто условным действием. Тем не менее мне удалось довести девушек до полуобморочного состояния, и, оставив их в покое, я пошел избавляться от трупов. Из лесу наконец-то показалась фигура, ведущая коня, нагруженного хворостом. По тому, как он постоянно скрывался за крупом коня, было понятно, что это Иван. Чтобы он меня сгоряча не пришиб, начал ему издали махать руками и орать что-то по-татарски. Опасаясь, как бы он не сказал по-русски, что он об этом думает, подбежал к нему и начал объяснять, как важно, чтобы девушки думали, что мы их отбили у татар, а куда казаки, что их умыкнули, подевались, мы ни сном ни духом. Презрительно хмыкнув и коротко объяснив мне, что никого не интересует, что думают дурные бабы, он на мои дальнейшие настойчивые уговоры сказал:
- Надорвался ты сегодня, Богдан, вот у тебя в голове и помутилось. Крови много пролил. Будь мы не одни, я бы тебе в лоб дал, связал и спать уложил. Еще добре вина выпить, чтобы дурь успокоить. Я такое уже видал. У многих молодых казаков после первого боя бывает. Кровь - она не водица. К ней привыкнуть надо. Но у нас другой наказ. Ты бери коня и огонь разводи, можешь там дальше по-татарски балакать, пока я тех двоих в лесу обберу и тела припрячу.
- Иван, ты это, коней собери, а то они от меня разбежались.
- Вот о чем я и говорю. Скотина - она первой чует, у кого в голове помутилось. Ты по сумкам поищи, может, у них вино есть, и хлебни маленько: сразу отпустит.
- Иван, а куда я поеду на ночь глядя, я ж дороги не знаю?
- Я тебе все расскажу. Вон туда на закат поедешь, там тропинка приметная есть. По ней шагов триста - четыреста проедете - на полянку выедете, там и ручей рядом есть. Там заночуете. С утра дальше той тропинки держись и на закат прямо держи, меньше чем за полдня к своей деревне выедешь. Тут не заблудишь. Тут любая тропа в вашу деревню приведет.
Оставив мне коня, Иван пошел обратно в лес. Разгрузив хворост и найдя на поясе одного из убитых кремень с кресалом, я заготовил растопку и, как всегда, когда не знал, что надо делать дальше, предоставил действовать Богдану, очистил сознание и взял в руки камень с кресалом. Руки привычно высекли искры на сухой мох, и вот уже, раздувая легкий огонек, подкладываю в него щепки и кусочки коры. Разложив огонь, вынул из костра горящую ветку и, описав ею три круга, пошел дальше раздевать убитых и вязать тюки. Стащив трупы вниз по крутому склону в сторону реки и затащив их в густой кустарник, прикрыл ветками и павшей листвой. Плоты уже плыли через реку, поэтому быстро разыграл под иронический смешок Ивана сценку нападения казаков на татар. Нагрузив лошадей законно награбленным имуществом, развязав девок и быстро посадив их на лошадей, под ободряющие возгласы, что татары могут вернуться с подкреплением, привязал всех лошадей к одной веревке и повел весь караван из восьми лошадей искать заветную тропинку на закате. Тропинка была достаточно широкой и натоптанной, и, уже не боясь потеряться в Дремучем лесу, мы весело въехали под сень деревьев. В лесу было тихо, темно и страшно, но тропинка еще серой лентой проглядывалась на земле. Понукая весь наш караван ободряющими окриками и щелканьем нагайки быстрым шагом продвигаться по тропинке, молил Бога, чтобы у Ивана был порядок с устным счетом.
Удача сегодня решила упорно меня преследовать: не прошло и пяти минут, как мы выехали на круглую поляну. Отправив девушек таскать хворост, расседлав коней и сняв все тюки, отыскал в сумках котелок, кашу, соленое сало и вяленую буженину, пошел на звук искать ручей. Наполнив котелок, распалив костер и пристроив котелок над огнем, усадил девушек готовить ужин, а сам пошел обустраивать место для ночлега. Нарубил лапника с ближайшей ели и постелил вокруг костра, на него уложил потники и попоны, поставил под головы седла. Затем притащил все, что могло служить в качестве одеял. Обнаружил в одной из сумок подозрительно пахнущий бурдюк, в котором оказалось красное натуральное вино - слабенькое, но вполне сносное на вкус. По дороге к ручью лежало подходящее нетолстое сухое дерево, которое, привязав к коню, притащил на поляну. Пока варилась каша, обрубил ветки, тонкую часть ствола и с чувством выполненного долга разлегся на приготовленную постель. Девушки, помешивая кашу струганой палкой, бросали на меня испуганные взгляды. По всему было видно, что они воспринимают меня как нового рабовладельца.
Чтобы как-то их растормошить, начал расспрашивать, как они попали к татарам, из чьих лап мы их мужественно освободили. Они одновременно начали рассказывать мне свои истории в твердом убеждении, что я все понимаю. Стараясь быть достойным столь высокого мнения, вслушивался в эти три потока информации, пытаясь со скоростью компьютера рассортировать ее по трем файлам. Умыкнули их троих в пятницу в Киеве, среди бела дня, работали грубо, но эффективно. Двое были из близлежащих сел - приехали с родителями и односельчанами на ярмарку. Одну с братом заманил в шатер какой-то старичок, торгующий недорогими поделками для девушек. Чем-то он ей напоминал одного из казаков, которые их везли к татарам. Что было дальше, она помнила смутно, но шишка на голове объясняла недосказанное. Вторая со своим женихом ходила по ярмарке, пока не забрела в малолюдное место, ну а когда пришла в себя, на голове у нее образовалась шишка. Третья жила в Киеве, ее утащили прямо со двора, когда она кормила кур и гусей. Вдруг залаял пес, и когда она обернулась, к ней, широко улыбаясь и что-то говоря, подбегал молодой казак, тоже один из четверки, ну а дальше она ничего не помнила. В их рассказе фигурировали возы, в которых их везли, привалив кучей барахла. За Киевом, в корчме, усадили на лошадей и три дня везли по лесам и полям. Сегодня уже никуда не спешили, выехали, когда солнце высоко поднялось, ну а затем они уже добросовестно пересказывали представление, которое было мною разыграно.
Со своей стороны, мной было уточнено, что с ними были трое татар на конях, которых мы побили стрелами. Меня с ними отправили в село, а казаки пошли по следам искать остальных басурман: не могли они втроем здесь быть. Поев каши в тишине и запив ее красным вином прямо из бурдюка, который пустили по кругу, велел девушкам ложиться спать спиной к костру, а сам с трудом затащил подготовленное бревно толстой частью в костер, оставил его потихоньку тлеть. Теперь оставалось вовремя просыпаться и подтягивать на угли оставшуюся часть. Девушки отказывались засыпать, пока им не прояснят их дальнейшую долю. Тут мне пришлось красочно описать, как им сказочно повезло, что они попали к нашему атаману, как у нас много холостых казаков, мечтающих взять их в жены, какую богатую добычу мы привозим и бросаем к ногам своих женщин…
Как легко верят люди в красивые сказки и как трудно их убедить в том, что они видят перед собой каждый день! Под мои истории, взятые, если можно так сказать, "из жизни", девушки умиротворенно уснули, а мне пришлось еще зарядить на всякий случай арбалет и попытаться подышать дымом болиголова. Самокрутки мои скрошились в труху, но, не растерявшись и придвинув к себе тлеющий уголек, накрылся с головой овечьими шкурами и начал медленно сыпать порошок болиголова на тлеющий уголек и вдыхать подымающийся дым. Пошаманив так пару минут, пока действительно не начала болеть голова, я решил, что лучше раньше, чем позже, ссыпал остатки зелья в мешочек, лег на седло и отключился. Ночью меня несколько раз будили испуганным храпом кони, жмущиеся поближе к костру. Приходилось вставать, подбрасывать веток в огонь, а потом бросать их, горящие, в кусты, благо, в лесу было по-осеннему сыро и устроить пожар не удалось бы даже при желании. Ни одной цели, по которой можно бы было стрельнуть, мне увидеть не удалось, поэтому, пододвинув бревно в костер, ложился спать дальше.
Утро встретило нас не прохладой, а проникающим во все щели дубарем, от которого не попадал зуб на зуб. Как обычно, к тому времени догорело бревно, ветки, щепки и другие горючие предметы. Поднял всех на ноги, и вскоре костер горел, мы выпили горячего вина, упаковались и двинулись дальше. Как и обещал Иван, заблудиться было трудно, и мы выехали практически к мостику через реку возле нашего села. Спустившись ниже по реке и перейдя брод, пошли вдоль реки, скрытые зарослями ивняка, пока не вышли напротив Илларова огорода, и, въехавши во двор через заднюю калитку, коротко сообщил тетке Тамаре, что все наши живы и здоровы, победа за нами, передал наказ атамана все привезенное добро сложить отдельно, коней держать в конюшне, девок спрятать в доме и никому пока о них не говорить. Вывел из конюшни свою заводную лошадь, доставшуюся мне в наследство от Ахмета, уложил на нее вместо седла накидку из овечьих шкур, поехал по селу разносить радостные вести. Дотошные односельчане пытались выведать у меня военные тайны, и приходилось отмораживаться и отвечать так, чтобы было место для полета фантазии.
- А сколько ж татар было, Богдан?
- Так разве их всех пересчитаешь? Это же надо сложить, кто скольких одолел и кто скольких в полон взял.
- А коней сколько взяли?
- Ой, много. Целый табун взяли.
- А полон был?
- Так, почитай, половина татар в полон попала.
Оповестив всех, кого увидел, заехал домой, где Богдан покрасовался перед матерью и сестрами. Быстро перекусил и решил возвращаться к казакам: рысью как раз успевал засветло добраться. Приехав, доложился атаману, что все исполнено, как он велел. Иллар, расспросив подробно, как было дело, как добирался, кто меня видел, остался доволен и даже похвалил за выдумку с татарами. Казаки незадолго до этого только закончили переправу, все были страшно усталые, но довольные, что переправа обошлась без осложнений. Как рассказал мне Степан, сегодня после полудня, когда на левом берегу оставалось два десятка конных казаков и трое пленных, назначенных вестовыми, дозорные заметили в степи татарский разъезд из десятка воинов, которые двигались в сторону Днепра. Иллар, до последнего находившийся на левом берегу, велел развязать вестовых, вооружить и отправил их вдоль реки вниз по течению. Да они и сами не горели желанием встречаться с незнакомым отрядом. Казакам велел скрытно двигаться навстречу татарам, а когда заметят, немедленно атаковать с целью напугать и отогнать подальше, а затем галопом возвращаться к переправе. Как раз к тому времени подошли плоты. Погрузившись и оставив двух наблюдателей и лодку, казаки из последних сил тянули перегруженные плоты через реку. Они успели добраться до середины реки, когда наблюдатели заметили татар, рысью двигающихся по следу. Отвязав веревку и вскочив в лодку, оба казака налегли на весла, стараясь отплыть как можно дальше, но уйти от обстрела из луков не удалось. Один держал два шита, прикрываясь спереди и сверху, второй греб. Оба были ранены, но все добрались благополучно. Плоты, конечно, немного снесло вниз, и их приходилось вытягивать против течения, но поскольку стремнину они миновали, то особых трудностей это не вызвало. Не успел дослушать до конца эту историю, как атаман отправил меня с поручениями. Побегав по лагерю с поручениями от атамана, после ужина был определен в табунщики. После половины ночи в седле на следующий день меня постоянно охватывала дрема во время дороги в село, и для меня осталось загадкой, куда девались пленники и их охрана, где их оставили по дороге.