Упырей было штук семь-восемь. Они походили на стаю бездомных собак, копошащихся на пригородной помойке, дерущихся за особо лакомые куски. Отчасти это было верно. Судя по всему, трупоеды откапывали из земли какую-то мелкую живность, то ли волосатых червей, то ли желеподобных серых медуз, которых в последнее время развелось хоть пруд пруди. Твари чувствовали, что ночь уже не за горами, а потому все время сужали круг своих поисков, постепенно приближаясь к родному дому.
Кладбище было видно как на ладони: месиво почерневших берез, кустов, покосившихся памятников и крестов, поломанных оград и скамеек. Над всем этим, будто черный дух смерти, нависала высокая решетчатая мачта станции сотовой связи. В предзакатном сумраке она действительно выглядела жутковато, а в сочетании со скачущей и резвящейся у ее подножья нечистой силы вообще наводила на мысль о настоящей преисподней.
– Добрались до мачты, – голос Лешего подтвердил, что мы пока еще на этом свете, а то решетчатое страшилище вдалеке действительно вышка ретранслятора. Кроме этого в тоне подполковника слышалось еще что-то. Не просто констатация факта, а скорее черта, которую Андрюха под чем-то подводил.
– Да, вот теперь, пожалуй, можно и уходить, – согласился ханх.
Ах, вот они о чем! До меня сразу дошло. Андрюха с Главным договорились наблюдать за упырями, пока те не доберутся до мачты, а значит фактически до территории кладбища.
– Не просто уходить, а очень резво уходить, – я ткнул пальцем в быстро темнеющее небо, благо сделать это оказалось очень легко и просто, так как крыши у нас над головой не было и в помине.
– Нормально, – успокоил меня Леший. – До заката еще минимум сорок минут.
– Скажешь мне "нормально", когда мы окажемся внутри церкви и выясним, что она достаточно укреплена, – я поудобней перехватил автомат и первым двинулся к выходу.
Когда мы добежали до церкви, там уже вовсю кипела работа. Нестеров очень тихо и аккуратно отвинтил несколько массивных болтов и отогнул довольно толстый лист железа, защищавший дверной косяк. Далее с помощью ворота весьма оригинальной конструкции они с Ипатичем заставили дверь выгнуться. Теперь же просунув в образовавшуюся щель полотно ножовки, взятое, как я понял, из моего личного набора инструментов, Анатоли пилил брус, запирающий дверь изнутри. На угрюмом и усталом лице пожилого милиционера была написана упрямая решимость как можно скорее довести дело до конца.
Первый, с кем я заговорил после возвращения, был Фомин, вернее это он заговорил со мной. Староста Рынка с подозрением метнул взгляд на погруженного в работу Нестерова и, понизив голос, сообщил:
– Он болты пальцами отвинтил и лист железа, "пятерку" между прочим, голыми руками отогнул.
– Ну и…? – Глядя в озадаченное, если не сказать растерянное лицо Фомы, я сделал над собой усилие, чтобы не улыбнуться.
– Какой человек на такое способен? Это я уже не говорю, что менту уже далеко за полтинник.
– Люди разные бывают, – я пожал плечами. – Нестерова бог силой наделил. – Произнося эти слова, я не удержался и мысленно добавил: "…или дьявол".
Как ни странно бывшего банкира тире криминального авторитета мой ответ вроде как вполне устроил. Я даже слегка опешил, когда Фома поднял глаза на церковный крест и тихо прошептал:
– Да-а-а… Все от бога. И мы дети его.
Фомин запустил левую руку себе за пазуху и добыл оттуда небольшой крестик. Обычный дешевый крестик, штамповка из белого металла, расписанная потертой синей смальтой. Но висел он, как и полагается у крутых пацанов на толстой золотой цепи. Мой собеседник приложился губами к своему амулету и тут же его заботливо спрятал. Сейчас только не хватало, чтобы он еще перекрестился. Не успел я об этом подумать, как Фома и впрямь повернулся к храму и осенил себя крестным знамением. Сделал он это поломанной, примотанной к шине рукой. Получилось не ахти как эстетично, но зато, что называется с душой.
Так, вот и дождался, вот и началось! Я быстро огляделся по сторонам и увидел, что Пашка и Лиза смотрят на нас раскрыв рты, а Главный с каким-то то ли болезненным, то ли полным тоски выражением.
– Хватить разговоры разговаривать! – от этой сопливой церемонии мне стало тошно. – Давайте работать.
Пока еще дверь не вскрыли, оставалось время для других приготовлений. Прежде всего следовало запастись дровами. Костер придется жечь по любому. И даже не столько для того, чтобы согреться и приготовить еду, сколько чтобы не остаться в темноте в этом жутком месте. Возле разрытой упырями братской могилы лежало упавшее дерево и я, недолго думая, отправил Пашку с Лизой на заготовку дров. Сам же я в это самое время забрался внутрь БТРа, отыскал фонарь, проверил его работоспособность и направился к месту, где трудились взломщики.
Когда я подошел, пилением занимался уже Леший. Подполковник сменил уже порядком позапыхавшегося милиционера. Симбионт давал тому силу, но отнюдь не выносливость, а она-то для этой работенки и требовалась прежде всего.
– Хорошо придумали! – Я обратился к Нестерову, который рукавом своего форменного бушлата вытирал пот со лба.
– Чего? – тот сразу не понял о чем идет речь.
– Трос, ворот… оригинальная конструкция, говорю, – я указал на приспособление, отжимающее дверь.
– Владимиру Павловичу надо спасибо сказать. Поделился, так сказать, богатым личным опытом, – милиционер кивнул на стоящего рядом Фомина. – В былые времена его бригада с помощью такой штуки даже бронированные двери отжимала. Главное, чтобы зацепиться было за что.
Я поглядел на буксировочный крюк бронетранспортера, на котором взломщики закрепили трос, и понимающе кивнул. В этот самый момент за дверью послышался грохот падения увесистого бревна, и голос Загребельного сообщил:
– Все, готово! Ослабить трос, убрать распорки и можно заходить.
Глава 17
Прежде чем отворить дверь, я вдохнул побольше воздуха и вдруг заледеневшими пальцами покрепче стиснул рукоять электрического фонаря. Возможно, по примеру Фомина стоило и перекреститься или помолиться. Но учитывая последнюю информацию о подлинной личности создателя, данный ритуал, да еще в моем исполнении выглядел бы по меньшей мере смешно. Поэтому единственное, что пришло на ум, была накрепко вбитая в голову строка из устава внутренней службы: "Солдат должен мужественно и стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы". Что ж, наставление куда более конкретное, чем "Отче наш". Стойкость всем нам сейчас, ох как пригодиться!
Собравшись с духом, я уцепился за ободранный, испачканный сажей край толстой двустворчатой двери и потянул ее на себя. Оббитая железом створка подалась и со скрежетом отползла сантиметров на двадцать. Этого вполне хватило, чтобы в лицо мне ударил спертый тошнотворный смрад гнили и разложения. Потребовалось недюжинное усилие воли, чтобы не отпрянуть назад и сохранить бесстрастное выражение своей небритой физиономии. Другого убежища у нас все равно нет, так что придется показывать пример этой самой стойкости и мужества.
– Толя, а ну, подсоби! – продолжая держаться за дверь, я оглянулся на Нестерова. – Только потихоньку, чтобы тут особо не наворотить. А то самим же придется ремонтировать.
Вместе с майором мы расширили проход до полуметра. Больше не позволяли привинченные к створкам железные листы. Они упирались в стены, и было не понятно, то ли железо навесили уже на основательно закупоренную дверь, то ли пришедшие в убежище прихожане вот точно так же, как и мы, протискивались в эту узкую щель.
Нестеров тоже почувствовал исходящий изнутри запах смерти, а потому бросил на меня быстрый и прямо скажем совсем не одобрительный взгляд. Я сделал вид, что не заметил его и шагнул в плотную слежавшуюся темноту мертвого храма.
Первый мертвец, которого я увидел, сидел чуть ли не на самом пороге. Черная истлевшая одежда, клочья седых волос и большой, поблескивающий тусклой позолотой крест на цепи не оставляли сомнений – это был священник. Тот самый священник, с которым я говорил, которого пытался вразумить два года назад.
Н-н-да… что ни говори, а с тех пор он немного сдал. Не знаю, как должны выглядеть трупы, пролежавшие без захоронения более двух лет, но этот был полностью мумифицирован. На меня глядела обтянутая темно-серой, почти черной кожей лицо с пустыми глазницами. Бесгубый рот щерился цепочкой темно-желтых зубов. Но что поразило больше всего, так это не прикуренная сигарета. Изогнутая и почерневшая она застряла меж челюстей и теперь походила на крупного червяка, выползающего изо рта. Цирк-зоопарк, а ведь говорил, что бросил. Ну, тогда… при нашей прошлой встрече, когда я от чистой души предложил ему пачку "Тройки".
– Покурить вышел, – Нестеров остановился рядом со мной. – Вот и я тебе, полковник, все твержу, а ты даже и слушать не хочешь.
– Чего? – я потеряно покосился на майора.
– Курение это яд, – Анатолий ткнул пальцем в покойника. – Вот, пожалуйста, доказательства ярче некуда.
Шутка была явно от нервов, а потому я не ответил, только хмыкнул и слегка покачал головой. Хотя вообще-то, по большому счету, менту надо было сказать спасибо. Конечно не за совет. О своих легких я как-нибудь и сам позабочусь. А вот моральная поддержка, чувство локтя, помощь в победе над страхом… это да! Это то, что мне сейчас как раз и требовалось.
– То ли от удушья, то ли от сердечного приступа преставился, – старый сыскарь указал на труп. – Видишь, ворот подрясника рвал? Верный признак.
– Может и так, – я кивнул, хотя сам подумал, что смерть этого человека могла наступить от десятка или даже десятков иных причин, о которых мы ни слухом, ни духом. Проклятые земли как-никак! – Пошли дальше, что ли? – я посветил фонариком в темноту.
– Пошли, – согласился милиционер и тут же обернулся ко входу, через который уже начала протискиваться массивная фигура Загребельного. – Эй, подполковник, а ну погодь. Мы с Максимом Григорьевичем разведаем что тут и как, а ты лучше дверь поохраняй.
– На кой черт ее охранять? – не понял Леший.
– Охраняй, – настойчиво повторил пожилой милиционер, а когда понял, что упрямого ФСБшника такой ответ явно не устраивает, пояснил, понизив голос: – Там внутри может быть такое, что нормальным людям видеть не положено, я уже не говорю о ребятишках как Лиза и Пашка. так что пока подежурь, а мы разберемся. Я и Ветров старые тертые бестии, нам не привыкать.
Довод милиционера показался Лешему весьма разумным. Он остался снаружи, хотя и с некоторым неудовольствием.
– Ты что имел в виду? – неприятный холодок от слов Анатолия медленно, но неотвратимо пробирался мне в душу.
– Хорошо, когда смерть приходит быстро, – задумчиво произнес пожилой милиционер. – А если нет? Если люди сидят и ждут ее? Такое далеко не всем по плечу. Многие не выдерживают и…
– Можешь не продолжать, – куда клонит напарник, стало понятно и так. – Сейчас сами все увидим. – С этими словами я переступил через ноги истлевшего стража дверей и шагнул в его мир, царство скорби, ужаса и смерти.
Это было по настоящему страшно. Мне показалось, что произошел временной скачек, и мы с Анатолием вновь оказались в жутком святилище кентавров. Разница заключалась лишь в том, что человеческие трупы здесь не были насажены на острые колья. Они висели, болтались в петлях, которые туго стягивали их иссохшие шеи. В виселицы были превращены строительные леса, вделанные в стены крючья и прутья, неизвестно для чего перекинутые от колонны к колонне металлические жерди. Луч фонаря медленно полз по рядам висящих словно вещи в шкафу тел. Женщины и мужчины, старики, дети. Всего человек тридцать. Они скалились грязными желтыми зубами, головы опущены, взгляды пустых черных глазниц уткнуты в пол. От всего этого казалось, что мертвецы нелепо и страшно улыбаются, смущенные нашим неожиданным визитом. Видать они уже и не чаяли, что когда-нибудь увидят настоящих живых людей.
Это место действительно было жутким, но пожилой милиционер оказался прав, мы с ним повидали многое, очень многое, может поэтому шок от встречи со всем этим длился не больше минуты. Спустя именно минуту в мою голову пришла первая мысль или вернее воспоминание: "Их должно быть больше. Людей, которые тогда, два года назад укрылись в храме, было человек девяносто. Цирк-зоопарк, и куда же подевались все остальные?".
Я медленно опустил луч на пол. Там обнаружилось еще с пол дюжины трупов. Все обезглавленные, с переломанными или противоестественно вывернутыми конечностями.
– Эти сорвались.
Стоящий рядом майор милиции поддел мою руку с фонарем с таким расчетом, чтобы осветить пространство над распластанными на полу телами. Нестеров нашел что искал. Из темноты показались веревки с пустыми петлями на концах.
– Шеи не выдержали, – пояснил майор. – На одной коже ведь держались. Все остальное сгнило поди.
– Высохло, – поправил я Анатолия.
– Высохло? – в голосе Нестерова послышался интерес криминалиста.
– Полагаю тут "суховей" погостил, – предвидя вопрос напарника, я пояснил: – Аномалия такая. Температура воздуха вдруг резко возрастает. Не знаю уж до скольки, но больше трехсот по Цельсию, это точно. Но самое удивительное, что пламени при этом не возникает, хоть бумагу в него сунь, хоть бензином плесни. Бумага потемнеет и ломкой станет, а бензин испарится. Вот такое черти что этот "суховей".
– Поэтому церковь снаружи черная? – догадался милиционер.
– Должно быть поэтому, – я кинул.
– Тогда нам повезло, – буркнул Нестеров. – Не прожарься тут все как следует… Ох и духан бы стоял! Почти четыре десятка трупов, это тебе не шутка.
– Больше, Толя. Тут должно быть намного больше, чем четыре десятка.
– А сколько? – Нестеров стал пристально вглядываться в темноту.
– К сотне дело шло… кажется…
Я не увидел реакции Анатолия потому, как двинулся вглубь храма. На полу валялось множество разнообразных предметов: полуистлевшие тряпки, бывшие когда-то одеждой, ржавые консервные банки, скукожившиеся детские игрушки, расплавленные и растоптанные восковые свечи, кирпичи, рванные обуглившиеся пакеты со шпаклевкой и цементом. Храм восстанавливали после десятилетий запустения, этим и объяснялось наличие лесов, инструмента и штабелей со стройматериалами. Однако даже строительные работы не могли объяснить всего того бардака, что творился вокруг. Погром, сущий погром! В церкви произошла либо отчаянная потасовка, либо коллективное помешательство. Хотя не исключено, что первое являлось следствием второго.
Безумие?! Эта мысль промелькнула в мозгу как вспышка молнии. Конечно же безумие, всеобщая религиозная истерия. Только оно и могло толкнуть людей на коллективное самоубийство. Ведь можно было открыть дверь и попробовать уйти. Да, шансов пройти через Проклятые мало, очень мало, но, цирк-зоопарк, они все-таки были. Это все же лучше, чем лезть в петлю.
– Максим, а ну, посвети, – откуда-то слева донесся голос Нестерова. Он-то и отвлек, выдернул из тягостных раздумий.
– Ты же, как я понял, и без света видишь, – я направился к Анатолию.
– Вижу, – признался тот. – Но детали ускользают. Да и привычней с светом.
Подойдя к майору, я увидел, что тот стоит на краю какой-то черной дыры в полу. Странная дыра. Ни раскоп, ни трещина, а именно дыра, колодец, который словно прожгли, проплавили в толще земли одной гигантской раскаленной иглой.
– В диаметре около метра, – оценил размер шахты милиционер. – Человек вполне пройдет.
– Пройдет? – я не удержался от удивленного возгласа. – Куда пройдет?
– Туда, – Нестеров ткнул стволом автомата в глубину колодца. – А то куда же еще, по-твоему, могли подеваться полсотни человек?
– Но зачем, почему?
Вместо ответа Нестеров подошел к краю черного жерла и заглянул внутрь.
– Завалено тут.
– Завалено? А ну дай поглядеть, – я посветил фонарем вниз.
Луч скользнул по гладким, словно оплавленным стенкам, и на глубине метров так десять натолкнулся на острые края больших валунов. Складывалось впечатление, что там, внизу, произошел мощный взрыв, который и вызвал обрушение.
– Максим, теперь свети сюда, – Анатолий не позволил мне долго разглядывать результат катаклизма.
– Куда сюда? – я выдернул луч из каменного колодца.
– Края, мне нужно осмотреть края.
Я хотел сказать, что мы слишком долго копаемся, что нас поджимает время, но вместо этого послушно осветил бетонный пол около дыры.
Пожилой милиционер с кряхтением присел на корточки и пригляделся к довольно похабно залито бетонной стяжке. Затем он рукой стал аккуратно сметать пыль и кусочки битой штукатурки, осыпавшейся с потолка. В результате этих археологических раскопок на полу явственно проступили темные, почти черные полосы.
– Что это? Краска? – я присел рядом.
– Сейчас увидим, – майор положил автомат рядом, стал на колени и, набрав полную грудь тошнотворного, пропитанного смертью воздуха, дунул. От заклубившейся пыли я закашлялся и тут же замахал рукой, стараясь хоть немного разогнать проклятое едкое облако. – Смотри, – Нестеров будто не замечал пыли.
Я постарался быть достойным своего напарника, и пытаясь не реагировать на серую взвесь, поглядел на пол. На шершавом как наждак цементе были отчетливо видны пять параллельных черных линий. Начинались они где-то за полметра от колодца и тянулись до самого его края. Нестеров несколько секунд задумчиво глядел на эту странную зебру, а затем пальцем потер одну из линий. Она довольно легко размазалась.
– Сажа, – милиционер поднес испачканный палец к свету.
– Ну и что это значит?
– Сейчас это сажа, а раньше, до того как здесь побывал "суховей"…
– Думаешь, кровь, – я понял, куда клонит Анатолий.
– Кто-то очень упирался, когда его тащили вниз, – не заботясь о чистоте своей ладони, майор стер сажу со всех пяти линий. Сразу стало видно, что на месте каждой из них пролегает набольшая царапина. – Настолько упирался, что не пожалел своих рук.
Мне тут же представилась картина: оторванные человеческие ногти, стертые до костей пальцы. Какой-то несчастный безуспешно пытается удержаться, зацепиться за гладкий цементный пол. Он извивается, делает все, чтобы совладать с чудовищной силой, влекущей его в адскую бездну. От этого видения меня передернуло.
– Полагаешь, это были какие-то звери? – я покосился на милиционера.
– Крови почти нет, – Анатолий оглядел весь расчищенный от пыли участок. – Только эти следы. Значит, людей волокли вниз живыми и практически невредимыми.
– Похоже, – мне пришлось согласиться. – Если бы хищники протащили здесь полсотни растерзанных трупов, тут бы все тонуло в крови.
– А кроме того, зверью все равно кого жрать, что живых, что мертвых. Они бы и этих не оставили… – показывая кого именно он имеет в виду, майор кивнул в сторону болтающихся на веревках тел.
– Значит не звери, – подытожил я. – Тогда кто?
– Черт его разберет, – угрюмо буркнул милиционер. – Но только те, кто после этого уцелел, сами в петлю полезли. Видать лучше смерть, чем туда… – Анатолий красноречиво ткнул пальцем вглубь черного колодца.
– Не вяжется как-то, – я отрицательно покачал головой. – Самоубийцы ведь в ад попадают, об этом даже такие безбожники как мы с тобой знают. А эти верующие все как один. Так что не могли они сами себя…
– Верно подметил, – Нестеров крепко задумался, но уже через мгновение поднял на меня взгляд. – Под повешенными ничего нет.
– В каком смысле ничего?