Январь 1921 года. Петроград.
Комроты Костиков хлопнул по борту БМА и бодрым голосом бросил мне:
- Ну что, красный конник, лошадок этих мы вроде объездили, теперь в драке проверим.
- Пошёл ты, пешка, - отмахнулся я, нервно закуривая папиросу, - по морде давно не получал. - Не то чтобы мне хотелось грубить ему, просто нервы сдавали.
Сегодня, шестнадцатого марта, нам предстояло высадиться с дирижабля "Смерть капитала" на Кронштадт. Восставшая крепость держалась уже несколько месяцев, выстояла, не смотря на все штурмы, и потому было решено десантировать на форты три трофейных меха, которые мы осваивали в нашем недавно созданном КБ. Командарм Тухачевский требовал больше мехов для решительного штурма, однако пилотов на них было всего трое. Я, комроты Костиков и старший комвзвод Макаров. Я позже всех присоединился к пилотам-испытателям КБ, сразу с Перекопа попал туда.
- Хватит ругаться, товарищи средний комсостав, - остановил назревающую ссору Макаров. - Нам минут через пяток в драку плечом к плечу, а вы собачитесь. Негоже это, товарищи средний комсостав.
На него гнетущая атмосфера десантного трюма "Смерти капитала" действовала иначе, чем на нас с Костиковым. Комвзвод стал жутко многословен, как тот дурной комиссар перед наступлением на Варшаву.
- Двухминутная готовность! - ожил динамик на стене. - Пилотам занять свои места в БМА.
Я никак не мог привыкнуть ни к новым названиям наших мехов, ни к самой аббривеатуре БМА. Имена мехам дали в соответствие с исторической обстановкой - два французских "Chevalier"-а превратились в "Большевиков", на их плечах теперь красовались красные звезды, а британский "Hellhound" - в "Пламя Революции". Его пилотировал комроты Костиков, нам же с Макаровым достались "Большевики".
Я забрался в тесное нутро меха, закрыл люк, поёрзал, устраиваясь поудобнее, что было практически невозможно. Руки привычно легли на рычаги, ноги упёрлись в педали. Вести огонь из двух пулемётов "Максим", установленных на руках моего меха, я мог, нажимая на педали, рычаги же служили для управления.
- Готовность! - снова ожили динамики. - Заходим на Кронштадт.
Не прошло и минуты, как днище трюма пошло вниз, и мехи начали плавно скользить по нему на небольших колёсиках. Я нервно теребил пальцами рукоятку, отвечавшую за раскрытие крыльевого модуля. Это был один из первых наших опытов по воздушному десантированию. Кажется, в девятнадцатом веке это называли немецким словом ландунг. На плечи мехов укрепили пару крыльевых модулей с небольшими винтами на электромоторах. Сейчас, из-за тесноты в трюме дирижабля, крылья были сложены, расправлять их мы должны непосредственно перед десантированием. Что было в нашем деле самым опасным, если вдруг механизм сработает неверно, мех отправится в свободное падение с высоты в полверсты, пилот при этом с гарантией превращается в фарш.
Первым шёл мой мех. Я развернул его, дождался, когда он почти скатится с края открывшегося днища, и рванул рычаг раскрытия крыльевого модуля. Тут же затрещали электромоторы, загудели винты, словно невидимая рука подхватила меня, удерживая в воздухе. Заложив лихой вираж, от которого кровь застыла в жилах, я начал планировать на Кронштадтские форты. Вскоре меня нагнал второй "Большевик". Более тяжёлый "Пламя Революции" стартовал последним, чтобы не оторваться от нас ещё в воздухе. Без прикрытия он воевал не то чтобы хорошо, бак с горючей смесью вполне можно было прострелить из винтовки или пулемёта, а вторым оружием его был здоровенный дробовик, стреляющий мощно, но чрезвычайно редко. Это делало "Пламя Революции" очень уязвимым и без прикрытия он воевал недолго.
С фортов Кронштадта по нам вели огонь из пулемётов. Пули били в крыльевые модули, и оставалось только молиться, чтобы не задели электромотор. В остальном же, пулемётчики мало могли повредить нам, да и стреляли не слишком точно. Никто ещё в те годы не умел воевать против декантирующихся с неба врагов.
- Отстреливаем модули, - скомандовал Костиков.
Я кинул взгляд на альтиметр - пятнадцать футов, что будет примерно четыре с половиной метра. Самое то. Я толкнул рычаг управления вперёд - крыльевой модуль щёлкнул и улетел вперёд, значительно опережая мой мех. И почти тут же ноги меха врезались в мостовую Кронштадта. Рядом приземлился второй "Большевик". Немного позади нас "Пламя Революции".
- Движемся обычным порядком, - распорядился Костиков.
- Не учи учёных, - отмахнулся я. - Не при царском режиме, товарищ комроты.
Мы двинулись по развороченной взрывами мостовой.
- Огонь по фортам, - не смотря на мои злобные реплики, продолжал Костиков, - перебейте матросов на них.
- Так точно, - ответили мы с Макаровым, наводя пулемёты на основательно разрушенные укрепления города.
Никаких красных лучей прицеливания на наших мехах, конечно же, не было, стреляли по разметке, нанесённой на смотровые окна. Точность при этом была очень низкая, но ничего лучшего на тот момент ожидать не приходилось. Длинными очередями мы очистили два форта, почти полностью выкосив пулемётные команды и расчёты нескольких чудом уцелевших пушек. После этого нас атаковали восставшие матросы. Из окон домов застрочили пулемёты, засевшие за разбитыми стенами и просто горами мусора матросы стреляли по нам из винтовок. Никто благоразумно не высовывался из-за укрытий. Мы сами пошли на них в атаку. Вот здесь и пригодился "Пламя Революции". Мы с Макаровым почти не стреляли из своих "Максимов", берегли патроны, воевал практически один Костиков.
Наш отряд быстро миновал расстояние до ближайшего дома. Мы с Макаровым лишь иногда давали короткие очереди по засевшим матросам, выгоняя их из укрытий под залпы дробовика "Пламени Революции". Каждый выстрел его уносил десятки жизней - картечь косила людей, часто оставляя от них окровавленные тела, мало напоминающие человеческие. Подойдя к зданию, откуда по нам били сразу три пулемёта, Костиков впервые применил огнемёт. Длинная струя горючей смеси ударила в фасад здания, затем ещё раз и ещё. И вот весь цейхгауз уже объят пламенем. Из него выскакивали горящие люди, срывающие с себя одежду, бросающие оружие. Стрелять по ним мы не стали.
Покончив с первым домом, мы двинулись дальше.
На самом деле, не так и много народу мы перебили в тот день. Одновременно с нами Кронштадт атаковали красноармейские части и, благодаря нашему удару в тыл и сильной артподготовке, ворвались в город. Началась резня. В ней мы, практически, не принимали участия. Мы-то не осаждали город, не ходили в атаки по льду, да и не грозили нам расстрелом, если уж честно говорить. Были причины у красноармейцев для ненависти и жажды крови. А нам же хотелось только одного - убраться из города как можно быстрей.
Однако пока бой за город не закончился, мы сидели в мехах, лишь иногда подавляли очаги особенно отчаянного сопротивления взбунтовавшихся матросов. Когда же нам объявили о том, что можно выбираться из них, мы тут же это и сделали. Бедняга Макаров буквально вывалился из своего "Большевика". Я думал, он просто затёк весь внутри, оказалось, несчастного парня тошнило. Он упал на четвереньки, всё тело его сотрясали спазмы. Мы с Костиковым подошли к нему. Я прикурил папиросу и, когда Макаров поднялся, наконец, на ноги, протянул ему. Молодой человек поблагодарил меня кивком.
- Он ведь не воевал вообще, - тихо сказал мне Костиков. - Хотя тут даже мне не по себе стало, а ты как, товарищ Руднев?
- Мне после Первой Конной уже ничего не страшно, товарищ Костиков, - ответил я, закуривая новую папиросу.
К нам подбежал куратор нашего КБ по линии то ли ВЧК, то ли партийной, товарищ Кордов. Ни то осетин, ни то дагестанец.
- Молодцы товарищи! - захлопал он нас по плечам. - Молодцы! Всех к наградам представлю! Лично! А сейчас приведите себя в порядок, товарищи пилоты. С вами сам командарм Тухачевский говорить будет.
Командарм появился спустя минут двадцать. Наш куратор Кордов оказался на удивление шустрым, не ожидал даже от него. Тухачевский оглядел нас с головы до ног, однако больше внимания, надо сказать, он уделил нашим мехам. И говорил только о них.
- Вот оно, - командарм указал широким жестом на наши мехи, - лицо войны будущего.
- Препаскудное получилось лицо, - сказал я, завершая свой рассказ о штурме Кронштадта. - Но ещё паскуднее оно оказалось в Тамбовской губернии. Нас туда перебросили по настоянию того же Тухачевского. Там вместе с газом и тяжёлой артиллерией применяли огнемётные мехи. Мы выжигали целые деревни. Вот тогда только меня пробрало по-настоящему. До самых печёнок достало. Тут никакая Польша и Перекоп и рядом не валялись.
- Эта страница вашей биографии, Руднев-сан, - остановил меня хакусяку, - нас пока не интересует. Лучше расскажите мне о вашей жизни на КВЖД, а именно в Харбине.
- Мне припоминали эту историю в контрразведке, - усмехнулся я, - да вы и сами, наверное, отлично знаете об инциденте с советским представительством в Харбине.
- И всё же, - настаивал хакусяку, - мне бы хотелось услышать её от вас и сравнить с отчётами наших агентов.
- Я не могу сказать, кто именно организовал ту акцию против нашего представительства в Харбине, - я с усмешкой бросил взгляд на хакусяку, который, как пить дать, имел самое непосредственное отношение к спецслужбам Японской империи, - вот только утром двадцать седьмого мая двадцать девятого года, когда к генконсульству СССР зашагали строем недобитые белогвардейцы и китайская полиция, я не стал сидеть сложа руки.
- Кем вы были тогда? В каком звании? - быстро уточнил хакусяку.
- Я командовал отрядом из двух БМА "Большевик", - ответил я. - Служебная категория у меня была четвёртая, командир отдельного взвода. Пока Лев Михалыч телефонировал наверх, вопрошая, что ему делать, я не стал дожидаться инструкций, а привёл свой взвод в боевую готовность. Когда китайская полиция и недобитые белогвардейцы подошли к воротам, я вывел "Большевиков" из гаража. Стоило только навести "Максимы" на этих орлов, как они тут же рванули во все стороны. Как мыши попрятались по окрестным улицам.
- И как вас отблагодарили за это? - спросил хакусяку, ответив на мой хитрый взгляд таким же.
- Карахан, Лев Михайлович, сначала к награде представить обещал, - рассмеялся я, - а потом выговор мне влепил. За несообразный ответ на вражескую провокацию. Меня сняли с командования и перевели в формировавшуюся тогда ОДКА - Особую Дальневосточную Красную Армию. Повоевал с белокитайцами, а после войны меня вернули в Харбин на ту же должность и в том же звании. Только с парой нашивок за ранения. Оттуда этой осенью и дезертировал, не дожидаясь приговора.
- Какого приговора? - быстро уточнил хакусяку.
- На меня пришёл приказ из Москвы об увольнении из армии, как классово чуждого. За этим, как правило, следует арест и приговор. Особые тройки с "классово чуждыми" не церемонятся.
- Вы хотели сохранить себе жизнь, - согласно кивнул хакусяку, - но что занесло вас, Руднев-сан, так далеко. Вы вполне могли скрыться в Китае или Маньчжоу-го.
- Там меня могли достать разного рода недобитки, - пожал я плечами. - Китайская администрация хорошо, думаю, помнила, кто я такой. Им командир ОДКА как кость в горле. Я очень быстро получил бы нож под ребро. Да и в Манчжурии могли бы достать. Вот потому я и отправился в ваше консульство в Харбине. А там не отказали сыну легендарного капитана "Варяга" в визе.
- Вам очень повезло, Руднев-сан, - заметил хакусяку, - что заместителем консула незадолго до этого стал Гиндзабуро Дзякко, который был матросом на "Чиоде". Ваша жизнь полна странных совпадений, не так ли?
В ответ мне оставалось только пожать плечами.
- Ещё про одно я хотел бы сейчас рассказать, - продолжил хакусяку, - однако, прежде чем мы начнём этот разговор, я хотел бы уведомить вас, Руднев-сан, что всё дальнейшее должно остаться между нами. За разглашение того, что вы услышите сейчас, вы понесёте ответственность. Не по законам империи, Руднев-сан, вы это понимаете.
- Отлично понимаю, - кивнул я. - А ещё я понимаю, что уже после начала этого разговора у меня практически нет возможности отказаться от вашего предложения.
- Вы умный человек, Руднев-сан, - усмехнулся хакусяку, внимательно глядевший мне в глаза, - скорее всего, именно такой нам и нужен. Вы были абсолютно правы относительно него, Накадзо-сан. Но мне хотелось бы прояснить ещё одно совпадение, которое кажется мне самым интересным из всех. Несколько дней назад была разгромлена тайная база неких… инсургентов, которые использовали мехи для террора в столице. Я понимаю, что вы, Руднев-сан, ничего не знаете и знать не можете про это. Но самым странным является тот факт, что среди устаревших американских мехов "Биг папа" был обнаружен "Коммунист". Советский мех самой новейшей модели, чтобы опознать его пришлось подключить всю агентуру, какая у нас имеется, и отправить снимки этого меха в Корею. И вот это, как раз, самое странное из совпадений, Руднев-сан.
- И вы хотите, чтобы я его объяснил? - позволил себе рассмеяться я. - Конечно, это совпадение очень странно и подозрительно выглядит, но объяснять его я не буду. Просто потому что мне нечего на это сказать.
- Вы очень умный человек, Руднев-сан, - снова усмехнулся хакусяку. - Начни вы оправдываться, городить какие-то небылицы, я бы сразу заподозрил вас и, не смотря ни на какие проверки контрразведки, отправил бы под суд. Но вы ответили ровно то, что должен был сказать либо действительно ни в чём не замешанный человек, либо профессиональный шпион. Последним вы быть никак не можете. Вы нигде не учились шпионажу, история вашего попадания сюда слишком удивительна, но объяснима и правдоподобна, кроме того, вы с самого начала повели себя слишком неправильно для шпиона. Главной же уликой, свидетельствующей в вашу пользу, является ваша внешность. Глупо было Советам засылать к нам шпиона с европейской внешностью, который будет столь сильно выделяться и неизбежно привлечёт к себе ненужное внимание. Куда уж проще заслать к нам кого-нибудь с более подходящей внешностью из Монголии, к примеру. Да и не в Токио сейчас шпионов засылают, а в Корею. Там полигоны доспехов духа настолько разрослись, что скрыть их уже совершенно невозможно.
- Отличная речь в мою защиту, - я едва удержался от того, чтобы зааплодировать хакусяку. - В шпионских романах после такой героя обычно арестовывают. - И я был готов к этому.
- Но я изменю канону шпионского романа, - совершенно серьёзно сказал хакусяку, как будто и не заметив моей иронии, - и предложу вам вступить в Особый отряд обороны столицы "Щит".
- Мне?! - не удержался я. - Гайдзину?! Я считал, что в подобного рода подразделениях служат только самураи.
- Не стоит так удивляться, - сказал мне Накадзо, - это я рекомендовал вас хакусяку для службы в моём отряде "Труппа". Вы сразу обратили на себя внимание, когда вступились за Сатоми-кун, не побоявшись встрять в драку с несколькими токко. А уж когда оказалось, что вы - пилот меха, я решил взять вас в свой отряд. Не смотря ни на что. Японец вы, Руднев-сан, или нет, не важно. Никто лучше вас не справиться с пилотированием советского меха.
- Я никогда не пилотировал "Коммуниста", - ответил я, - так что мало отличаюсь от бойцов вашего отряда.
- Зато у вас есть реальный боевой опыт, Руднев-сан, - возразил Накадзо, - а у моих бойцов его нет. К тому же, вы боевой офицер… простите, командир, а не просто пилот. Именно этого мне так не хватало. Да и проверки контрразведки вы прошли. Самые строгие.
- Как я уже сказал сегодня, - поняв, что хакусяку и Руднев не шутят и не проверяют меня, сказал я, - возможности отказаться у меня нет. Поэтому осталось только одно, познакомиться с будущими товарищами и поглядеть на свой БМА.
- С товарищами, Руднев-сан, - подтверждая мои подозрения, произнёс Накадзо, - вы хорошо знакомы.
Накадзо не стал откладывать моё представление отряду в долгий ящик. Сразу после аудиенции - иначе не скажешь - у таинственного хакусяку мы отправились к лифту в холле театра. Мне сразу вспомнился тот странный случай, когда я видел его спускающимся, хотя я до того думал, что он ездит только вверх. Вот теперь мне предстояло узнать, куда же он опускается. Мы встали в кабинку, Накадзо дёрнул рычаг, опустив его до упора, лифт дёрнулся и поехал. Там нас ждал длинный коридор с одной дверью.
- Здесь у нас переодеваются, - объяснил Накадзо, - но у вас пока нет формы, Руднев-сан, и вряд ли будет, вы всё же не кадровый военный империи.
- Сражаться в БМА, - пожал плечами я, - можно и без неё.
За подобным фальшиво бодрыми репликами я скрывал волнение. Что скажут бойцы отряда обо мне? Я гадал, все ли девушки труппы театра состоят в нём, кто командует ими в бою, кому из них принадлежит какой БМА. А вообще-то, очень скверно получалось, не прошло и нескольких дней, как я палил по ним из винтовочного гранатомёта, а после дрался вместе с безумным мальчишкой. И вот теперь выходит, буду воевать с ними плечом к плечу против Юримару, грезящего мировым господством. Я не понимал даже, как чувствую себя, кажется, полной сволочью. Почти так же, как в Тамбовской губернии, когда мы жгли целые деревни, не оглядываясь на то, оставались там крестьяне или нет. После этого очень долго я не мог глаз поднять. А сейчас - придётся. Ведь барышни из "Труппы" ничего не знают о моих "художествах".
- Ну вот, Руднев-сан, - сказал Накадзо, отрывая меня от мрачных мыслей, - здесь у нас тренировочный зал. - Он обвёл рукой большой зал с чем-то вроде БМА, наполовину вмурованных в стену, оплетённых паутиной проводов и кабелей разной толщины. - С помощью этих машин мы имитируем настоящий бой в доспехе. Идёмте, Руднев-сан, надо узнать, ввели ли уже данные вашего доспеха в систему.
За хитрой машиной с множеством разноцветных кнопок, циферблатов, шкал, рычажков и бегунков сидела Дороши, одетая в форму. Она не отрывалась от массивной панели, и потому не заметила, как мы подошли.
- Дороши-сёи, - обратился к ней Накадзо, - доложите о готовности тренировочного доспеха "Коммунист".
Девушка вскочила на ноги, отдала честь, удивлённо покосилась в мою сторону, и чётко, совершенно по-военному, доложила:
- Полностью готовы, - и добавила уже, что называется, от себя. - Но, строго говоря, "Коммунист" нельзя считать доспехом духа, пока это простой мех. После установки на него кристалла и синхронизации его с пилотом, характеристики его изменятся, и мне придётся корректировать настройки системы.
- Про кристаллы и прочее, - заметил Накадзо, - вам лучше говорить теперь с Наэ-дзюньи, а не со мной. Она понимает в этом куда больше моего.
- Я могу попробовать освоить тренировочный БМА, Накадзо-сан? - спросил я у антрепренёра.
- Подождите немного, Руднев-сан, - покачал головой Накадзо. - Сейчас придёт весь отряд, вы, так сказать, заново познакомитесь, и уже после этого начнёте совместные тренировки. Не думаю, что ждать придётся долго.
И правда, не прошло и четверти часа, как в зал вошли все девушки труппы театра. Они были одеты в военную форму, что делало их старше на вид и намного серьёзней, хотя Марине и Асахико серьёзности и без того было не занимать. Через несколько минут после них зашёл и Ютаро. Всё время до его прихода занимала своеобразная немая сцена. Девушки явно были чрезвычайно удивлены моему явлению, у них просто слов не находилось, чтобы выразить своё крайнее удивление.