Тогда Вовка повернулся и отошёл к окну - сбоку, конечно. Посмотрел в небо - бурое и рыжее, клочковатое, бурное. Зажмурился, вызывая в памяти - всей силой её - тёплое солнце, рыжее вечереющее солнце над диким пляжем, над коричнево-золотым песком, над серебряной водой. И попросил: "Вернись. Пожалуйста. Если надо, что бы я... пусть, только пусть Мелкий сначала подрастёт, чтобы он не маленький один остался... и я тогда - пусть... А ты вернись. Пожалуйста, вернись. Не ко мне. Я не за себя. Я тебя помню. Мелкий не помнит. У него нет солнца даже в памяти. Вернись, родненькое!!!"...
А потом он ощутил запах.
Его тонкая, но сильная волна пришла снизу, с улицы...
...Вовка не курил. То есть, до всего, что случилось, он как раз ещё как курил - начал в десять лет, потому что хотелось попробовать и ещё чтобы показать, что он не боится этих придурочных надписей в пол-пачки, что "курение убивает". Но потом оказалось, что курение и правда убивает. И не разным там раком-сраком. Просто курящий не так внимателен и быстр, как некурящий. И его легче выследить - по бычкам, по пеплу, да просто по запаху. Выследить - и убить. Всё было просто. Поэтому он курить бросил. Может, это было ещё одной из причин, по которым он остался жив?..
...Он мгновенно открыл глаза - по улице от угла шли люди.
Цепочкой.
И первое, что увидел Вовка - сразу, это бросилось ему в глаза - были торчащие над плечами идущего первым мужика синеватые палки.
Отрубленные человеческие ноги - ступнями вверх...
...Вовка никогда не ел человечины. Честно говоря, он не думал - почему так получилось, и стал бы он её есть, "если что"; просто ему повезло с едой. А так он отлично понимал, что для многих выживших именно человеческое мясо станет самой доступной пищей. Людоедов он видел много раз, когда город ещё как-то жил, и многих убил - низачем, повинуясь какому-то тёмному глубинному инстинкту, повелевавшему таких уничтожать. И из страха перед судьбой, чуть не постигшей его самого. Но так далеко в город они не заходили никогда с самого начала сильных снегопадов.
И Вовка понял, с чем это связано. Там, откуда они пришли, пищи не осталось. Наверное, уже никакой. Ни молчаливой в заброшенных супермаркетах, ни разной блеющей-кудахчущей... ни той, которая просит, чтобы её не ели.
Вовка не был настолько развит, чтобы делать серьёзные широкие выводы и обобщения - но он был наблюдателен и умён от природы. Он давно заметил, что быстрей всего скатывались до самых ужасных дел, до того же людоедства, те, кто во время мира гордо назвал себя "средним классом" - разные-всякие офисные работники и "предприниматели", свысока посматривавшие на остальных. Возможно, дело тут было - Вовка не задавался этим вопросом серьёзно - в изначальном аморализме их деятельности? Бессмысленная работа всегда аморальна по сути своей... Какой-нибудь пьянчуга-работяга сопротивлялся озверению куда дольше и намного успешней, чем такие; собственно, они и не сопротивлялись толком, они "приспосабливались", и этим в своих глазах полностью обеляли себя.
Правда - только в своих. И сейчас Вовка был практически уверен, что эта банда покинула какое-нибудь уютное загородное "гнёздышко", изгнанная оттуда голодом...
...Их было с десяток, все в снегоступах - тепло одетые мужики с оружием впереди, бабы - тоже с оружием - сзади, с ними несколько детей, в том числе - малышей на руках. У некоторых детей, постарше, тоже было оружие. Они двигались по улице, как настороженные бесшумные животные - опасные безжалостные хищники.
Вовка вдруг подумал, что ещё не так давно они все были самыми обычными людьми. Может, даже никакими менеджерами не были они. Вон тот, может, мобильниками торговал. А вон та училкой была. А вон тот пацан ходил себе в школу...
Точно. Ровно десять штук. Трое мужиков, три бабы. Четверо детей. У троих детей стволы. Один грудной, кажется - в "кенгуровке" болтается.
Такой большой компании людей Вовка не видел уже очень давно. Да и сейчас... какие они люди-то?
Если бы они не были людоедами, Вовка, может даже, вышел бы к ним. Или во всяком случае попытался бы заговорить из укрытия, узнать - кто, что...
- Что делать, Вовка?
Мелкий, оказывается, стоял рядом - тоже чуть сбоку, в тени. Конечно, всё он уже увидел. И теперь смотрел на Вовку - требовательно, немного испуганно, но пристально. Держал оружие наготове. И был немного бледный.
- Пропустим, пусть уходят... - не сказал, а предположил Вовка. Мелкий посмотрел на улицу. Провёл языком по обветренным, примороженным немного губам. И сказал:
- Они же людей едят. Вовк... их убить надо.
Он сказал это просто, ясно и безыскусно. Как говорил "мне в тубзик" или "я есть хочу". Его слова не оставляли никаких сомнений я ясности и искренности намерений.
- Их много, смотри, - Вовка хитрил, испытывал младшего. Мелкий покусал тёмную корочку на губе:
- Ну... они ещё кого-нибудь съедят так. Вовка, убить их надо.
- И ты будешь убивать? - настаивал Вовка.
- Я... я буду, - решительно ответил Мелкий. И добавил: - Надо же ведь...
Вовка натянул ему на голову капюшон и сказал резко и тихо:
- Слушай тогда, что будем делать.
* * *
Группу врагов, идущих цепочкой без дозоров с тыла и флангов, атаковать лучше всего сзади. Так, чтобы они как бы уходили от тебя. Но не совсем сзади, а - сзади и справа. Если напасть просто сзади, то один-два последних прикроют собой остальных. А если стрелять сзади-справа, то перед тобой будет как бы густая линия мишеней, даже сплошная их стена - когда атакуешь сбоку, то так не получается, надо водить автоматом, многие успевают спрятаться. И ещё, когда ты атакуешь так, то ответный огонь враги не могут открыть сразу - им надо развернуться или через правый бок (долго), или через левый (рискуя уложить кого-то из своих). А если есть кому подстраховать огнём чисто справа - то и совсем хорошо.
Вовка не был уверен, что Мелкий хоть раз в жизни стрелял по живым мишеням. Точнее - был уверен в обратном. Но в конце концов, Мелкий нужен просто для страховки. Пусть хоть в небо стреляет, если уж так.
Города эта банда не знала, было заметно сразу. И была обречена несмотря на свой численный перевес и вооружённость.
Вовка не горел желанием стрелять в детей. Но он отчётливо понимал, что это не дети, а - детёныши. У человеческого мяса есть ужасное свойство: тот, кто его попробовал хоть раз по доброй воле - становится каннибалом-наркоманом, если так можно сказать. Дороги назад нет. Вернее - есть... в обществе, где такое надо скрывать и от такого можно лечиться. Долгая и трудная дорога.
А тут - какая дорога? И зачем, если у старшего стаи такой запасец на рюкзаке? Да и в рюкзаках, конечно, хватает всякого. Нашли кого-то и убили? Или своего прикончили? Нет, в таких случаях первыми убивают детей, а если дети с ними - значит, кто-то им попался.
Ну и они - попались. Всё.
Засаду Вовка рассчитал со всей хитростью молодого хищника. И, когда его автомат резко и длинно ударил точно в тыл косой плотной линии, а сбоку зачастила коротышка Мелкого, и бело-серые фигуры начали разбегаться и валиться, еле-еле успев огрызнуться огнём - Вовка понял, что они с Мелким победили. Сразу.
Он вскочил с колена, пригнулся, чтобы перебежать по гребню стены вниз и добавить огнём по тем, кто ещё может быть жив...
...что-то хрустнуло и подалось под ногой. Вовка рванулся вверх-в сторону толчком, но и вторая нога провалилась, заскользила, он ударился плечом и спиной о стену, ноги окончательно потерял опору, предательский сугроб, казавшийся таким прочным и плотным, с тихом шорохом осел - и Вовка ощутил резкую боль-петлю на шее.
Завязки капюшона, подумал Вовка, уронив автомат и зашарив по стене. Я повесился. Вот чёрт.
Под ногами ничего не было. Пальцы скребли стену, дотянуться ни до чего Вовка не мог.
Нелепость, подумал он ещё отчётливо. И понял, осознал наконец, что не может дышать. Это было так ужасно, что он хотел закричать, но вместо этого захрипел, вцепился в горло и понял, что куда-то очень быстро бежит...
...потом он мешком рухнул в снег. И начал дышать широко открытым ртом, понимая только одно - он дышит - и думая лишь об одном - как это здорово: дышать!!!
- Вовкаааа, ты живооой?! - склонилось над ним лицом Мелкого. В правой его руке был автомат, в левой - нож...
...Они долго сидели, и старший мальчик кашлял, крутил головой и отплёвывался, а младший ревел. Потом старший вдруг обнял младшего за плечи и спросил сипло, чуть покачнув:
- Тебя как зовут?
Младший поднял голову, хлюпнул носом и ответил тихо:
- Петька... - и снова заплакал, но теперь уже не просто так, не сам по себе, а - уткнувшись лицом в грязный бушлат старшего, руки которого обняли Петьку. Вовка что-то бурчал - сердитое, с матом - но Петька слышал в его голосе только ласку, только признательность, и от этого было больно и сладко где-то в сердце и хотелось сказать что-то вроде того, что Вовка ему самый-самый родной человек... но это так глупо прозвучало бы, правда? - Мы их всех... убили?
- Сейчас проверим, - Витька встал, потёр горло. Кивнул: - Держись от меня слева и сзади.
- Знаю, - Петька перехватил оружие.
Целясь в тела на снегу, они пошли к ним. Каждый шаг - медленный, плавный, тихий. Шли и целились. Поэтому, когда одна из женщин вскинулась, выбрасывая вперёд руку с пистолетом - Вовка выстрелил и попал точно в лоб раньше, чем рука выпрямилась. А Петька тут же выстрелил короткой очередью в метнувшегося в сторону... то ли пацан, то ли девчонка, не поймёшь. Тот упал, взвыл тонко, нечеловечески, закрутился в снегу, взвихривая его... потом замер и длинно, жалобно всхлипнул. И застыл в такой позе, что было ясно - он мёртв.
- Всё, кажется, - Вовка подошёл ближе. - Надо стволы и боеприпасы перетаскать. А трупешники в подвал скинуть, вдруг это разведка, а не просто банда.
- Вов... а он живой, - вдруг жалобно сказал Петька...
...Они стояли по обе стороны тихо попискивающего свёртка на снегу. Вовка отстегнул замызганную "кенгуровку" от живота убитой в шею женщины, положил сумку на снег, и её теперь заметало. Малыш внутри ощутил, что исчезло внешнее тепло и чувство безопасности и стал проявлять недовольство.
Вовка достал пистолет и прицелился. Петька заплакал, ничего не говоря, только кусая губы и стискивая кулаки. Вовка сощурился, тоже прикусил губу. Сильно, чёрная ленточка выползла из-под клыка. Опустил пистолет. Поднял. Прицелился. Опустил, выругался громко, яростно.
Свёрток на снегу уже плакал вовсю. Рёв малыша стран звучал на вьющейся снежными дымами мёртвой улице - и казалось, что в домах по обе её стороны происходит что-то... что-то странное. То ли смотрят они, то ли слушают... и вроде бы... вроде бы как... что-то...
- Пошли отсюда, - сказал Вовка. - Потом вернёмся. Он быстро...
- Вов, Вов... - Петька присел на корточки. - Вовка, миленький, он живой же... - лицо Петьки кривилось, он молитвенно сложил на груди руки. - Вов, я больше тебя ни о чём никогда... не бросай его тут... он живой же, он же маленький...
- Блинннн!!! - лопнувшей струной прозвенел Вовка и ударил Петьку сапогом в грудь. Ну, не ударил - пихнул. Петька отлетел, тут же поднялся, броском добрался до плачущего взахлёб обиженным малышовым плачем грудничка и закрыл его собой. Окаменел, и даже под тёплой курткой было видно, что он ждёт одного - пули, и готов её принять в спину, только не сходить с этого места, не отдавать того, что закрыто... - Задушишь его, встань, - сказал Вовка и сел рядом на корточки.
- Ты его убьёшь, - глухо раздалось из-за края воротника.
- Слово даю - не убью.
- Тогда бросишь тут.
- Да б...ь еб...ая, вот привязался! Не брошу! Петька, а если они его человечиной кормили, ты головой подумай?!
- Да какой человечиной, такие никакого мяса не едят! - Петька осторожно сел, с усилием перетащил "кенгуровку" себе на колени. - Они только это... ну... - Петька вдруг покраснел и не договорил. - И ещё смеси разные... - он просиял. - Ой, у нас же в подвале есть! Полно же!
- Коп-п-пать дрыном - "у нас в подвале"! - возмутился Вовка. Но Петька не смутился. Он даже немного улыбнулся, хотя и несмело - заметил, поганец, что Вовка уже не сможет убить малыша. - Забирай его и тащи в подвал! - прикрикнул Вовка на этого улыбающегося шкета. - Я тут сам справлюсь, приду - будем думать, что там делать теперь...
- Ага, я сейчас! - Петька вскочил, осторожно поднял "кенгуровку", неуверенно потряс её, что-то такое изобразил губами. И потащился вслепую "домой", то и дело проваливаясь в снег глубже обычного.
- Колыбельную ему спой, названный папаша, - проворчал Вовка, берясь за ноги убитой людоедки...
* * *
Из докладной записки.
Обнаружены в .................. 17 сентября 4-го года Безвременья и доставлены в ..................... 17-м патрулём "витязей" РА следующие люди:
-- Владимир Анатольевич Серов, 17 лет.
-- Валерия Петровна Серова (Разина), 16 лет.
-- Пётр Владимирович Серов (Денисов), 10 лет.
-- Михаил Петрович Серов (Разин), 7 лет.
-- Найдён Владимирович Серов, примерно 2 года.
-- Антонина Владимировна Серова, 1 год 7 мес.
-- Вадим Владимирович Серов, 22 дня.
Оказали активное сопротивление (огневой контакт, рукопашная), проистекавшее от неясности обстановки - пометка: ненаказуемое. Потерь у "витязей" нет, ран и серьёзных травм у обнаруженных нет. В.А.Серов опознан его бывшим одноклассником кадетом "РА" Александром Шевчуком, свидетельство об опознании прилагается.
Признаков тяжёлых болезней, каннибализма, истощения, опасных психических расстройств ни у кого не зафиксировано.
Признаков мутаций у рождённых после наступления Безвременья детей не выявлено.
Список изъятого с пометками о желательности возвращения по пунктам прилагается...
"ВИТЁК"
Воем, воем под Луною
Зверем диким, тенью смерти!
Все круша перед собою,
Против Солнца Коло Вертим!
Евгений Власкин. Мара.
Нас там держали много - сто или больше, не знаю. Просто в подвале с бетонными стенками, но в тёплом, батареи были на стенах. Длинные такие, нас к ним приковывали, за ноги. Я не знаю, как кто туда попал, все по-разному, наверное, мы почти не разговаривали про это. Меня на дороге подобрали, я сперва думал, что это какие-то спасатели, потому что на машине был значок такой, эмчээсовский. Я только потом понял, куда меня привезли, и то не сразу. Даже когда одежду забрали и приковали, я ведь просто испугался, что это какие-нибудь работорговцы или извращенцы. Ну, я тогда думал, что это самое страшное и есть.
Новеньких иногда приводили. Не очень часто, но приводили. И мальчишек, и девчонок, нас вместе держали. Стыдно очень было... но так - сперва... А вообще они радовались даже; кого поже привели, те вообще рассказывали, что там, снаружи, снег и холодище, а тут хоть кормят и тепло. А так ни про что старались просто не думать.
За нами тётка такая ухаживала... красивая, молодая. Есть приносила, пить, это... чистила за нами. Она сперва многим нравилась, особенно кто младше. Добрая такая, весёлая. Я до сих пор помню, как она младшим говорила: "А теперь кушать, ну-ка?!" Она и потом так говорила, когда мы уже знали, что к чему.
Мы потом догадались. Когда уже многих уводили, уводят, и не возвращается. Кто-то сказал про людоедов, но так... вроде бы в шутку. А может наоборот, все сразу поверили, только даже сами себе в этом не признавались. Не знаю... не помню... А потом просто в супе, нас супом кормили и мясом варёным... там попалось... разное. Наверное, они недоглядели. Или просто наплевали, мы им всё равно ничего сделать не могли.
В общем... у нас там кто-то с ума сошёл. Сразу почти. А остальные почти все сперва есть перестали. Сказали, что больше не будут. Тогда уже мужики пришли. Ну... двух, кто больше всех шумел, при нас зарезали, разделали и дальше... Сказали, что кто не будет есть - тех будут первыми убивать. Но всё равно то и дело кто-то отказывался. Может, даже нарочно, чтобы убили. Кое-кто сговаривался, чтобы напасть, только эти... они осторожные очень были. Ну и кто не отказался, те ели, и всё. И я ел. Я не знаю, почему. Я как-то не думал, жить там хочется или что. В общем, я ел.
Легче всего было, кто с ума сошёл. Они просто ели, и всё. Ели и спали. Та тётка их хвалила, что хорошо кушают. Я сейчас думаю - может, она тоже сумасшедшая была? Или ей так легче было, может, она нас даже жалела... А мне всё равно снится почти каждую ночь, как она нам это говорит - мол, кушать, а ну-ка, детки...
Я не знаю, сколько там детей съели. Сто, больше... больше, наверное. Они и впрок заготавливали, мне потом сказали. Даже с кем-то менялись - на патроны, ещё на что-то.
А я теперь не знаю, как мне жить. Наверное, лучше бы меня тоже убили. Я не знаю. Я подумаю ещё и умру, наверное. Как-нибудь умру.
Антон Федунков, 14 лет.
Из материалов опроса.
9 мая 3-го года Безвременья.
Кадет РА Сашка Шевчук отложил плотно исписанный ровными строчками от руки лист опроса. Посидел, резко отодвинул лист подальше - на край стола. Обеими руками потянул в стороны расстёгнутый ворот куртки. Хотелось его разорвать, чтобы с треском полетели продолговатые пуговицы, выдрались с хрустом петли... Но куртка была не его. Имущество посёлка. Имущество РА. И он отпустил ворот. Медленно, тщательно разогнув омертвевшие пальцы.
Сидевший напротив с бумагами Воженкин посмотрел на парня молча, но к бумагам уже не вернулся. Сашка спросил, глядя вкось, на беловато-голубой свет лампы, изогнувшей гибкую шею-кронштейн на углу стола:
- А что с ним... случилось? Его же сюда привезли? Меня просто не было... но я же могу спросить? Могу знать?
- Повесился, - коротко ответил Воженкин. Худое, птичье какое-то, совсем не героическое лицо "витязя" было бесстрастным. Воженкин никогда и не выглядел суперменом. Даже на классического офицера не походил совсем, это Сашку, помнится, удивило ещё при их знакомстве...
- Почему не уследили? - Сашка поймал себя на том, что кривится - неудержимо, против воли.
- Так и не следил никто. Даже специально не следил. Мы одиннадцать человек привезли, чтобы доп... опросить. Этот Антон последним с собой покончил, повесился. Да ведь всё равно бы расстреливать пришлось. Возраст уже не тот... большой возраст. И срок питания тоже большой. Да что я тебе рассказываю, ты сам знаешь. Тоже не маленький.
Сашка неотрывно смотрел на свет лампы. То оскаливался, то щурил глаза, как будто свет был нестерпимо ярким.