Не сводя глаз с кучки черепков, официант показал рукой направо.
– Что, влетит?
Официант поправил очки и сказал негромко, так, чтобы за дверями не услышали:
– Кого-то обязательно уволят. Ваза дорогущая. Тысяч десять-пятнадцать.
Он посмотрел на Сергеева и добавил:
– Не гривен.
– Да уж, – сказал Сергеев. – Не две копейки. Так сами ж и грохнули.
– Кто это завтра помнить будет? – печально осведомился официант. – Ваза была? Была. Дорогая? Дорогая. Разбили ее? Разбили. Значит, кто-то ответит. Вы Владимиру Анатольевичу друг? Я вас первый раз здесь вижу.
Сергеев подумал и кивнул.
– Но мы долго не виделись…
Официант вздохнул.
– Тогда понятно. Если он кого-то просто выгонит – это еще ничего. Главное, чтобы не оставил возмещать убыток. Мне эту вазу, например, в жизни не отработать!
– Умка! – взревел за дверями Блинов. – Ты где? Мы ждем!
– А что, – спросил Сергеев, – он может оставить?
– Не сомневайтесь, – сказал парень, садясь на корточки перед остатками произведения искусства династии Мин. – Может. Он, знаете ли, практически все может. Наверное. Дай бог, чтобы наутро не вспомнил.
Блинчик открывался все новыми и новыми гранями. Нет, конечно же, ваза была хороша! И денег стоила огромных, но для Блинова это были не деньги, а так – тьфу и растереть. Но парень явно не врал – он боялся. Боялся Блинчикова гнева, боялся быть оштрафованным, и это при том, что был ни при чем – Сергеев сам видел, как едущий в коляске Владимир Анатольевич смахнул вазу с подставки здоровой рукой.
– Умка! – на этот раз Блинов и Рахметуллоев орали хором.
– Иду! – отозвался Сергеев.
Туалет, расположенный справа от дверей, тоже был необычным для жилого дома. Несколько туалетных кабинок, несколько умывальников, несколько душ-кабин. Тут любили и умели принимать гостей.
Прежде всего Михаил зашел в кабинку и, склонившись над унитазом, сунул в рот два пальца. После нескольких заходов ему полегчало: голова прояснилась и, хотя в конечностях появилась легкая дрожь, а на лбу испарина, думалось не в пример легче, чем пару минут назад.
В кабинке отчетливо пахло превосходным виски.
Сергеев с сожалением покачал головой.
Он с наслаждением умыл лицо прохладной водой из-под крана и вытерся бумажным полотенцем. Потом прополоскал рот – противный привкус желудочного сока висел на языке.
В зеркале отражался седоватый мужчина лет тридцати с небольшим, в светлом полотняном пиджаке и белой рубашке с расстегнутым воротом, скуластый, с худощавым лицом и покрасневшими от выпивки глазами.
Пить Сергеев умел, но любил в этом деле меру. Удовольствия в том, чтобы терять голову и мучиться по утрам, он не находил. Да и работа не позволяла вести себя слишком вольно в этих вопросах – слишком велика могла оказаться цена ошибки. Для особых случаев существовали у Конторы специальные препараты, но Мангуст предупреждал, что применять их часто и бездумно не следует.
– Голова, конечно, останется ясной, а вот печень… Печень – она не железная. Родине в общем-то на твою печень плевать, а вот только запасную не выдают! Так что думайте, мужики!
И рекомендовал пользоваться сорбентами – благо их тогда уже напридумывали великое множество.
"Надо будет поискать что-нибудь подобное, – подумал Сергеев, приглаживая волосы влажными ладонями. – Сопьюсь ведь, к чертовой матери! Какой был виски! Варварство!"
В столовой на стол подавали горячее.
Ароматный украинский борщ со сметаной – да такой, что ложка стоит между кусками мяса. Запеченный в фольге свиной балык, толщиной с руку, крепко нашпигованный лавровым листом, молодым чесноком и густо усыпанный аппетитными специями и истекающий розоватым соком. Тут же красовалось блюдо с отварной молодой картошечкой – плотной и кругленькой, блестящей от масла и разукрашенной резаным укропом. На одной тарелке теснились молодые карпики, на другой кольцами лежала жареная домашняя колбаска. Тут же виднелись блюда с крупно нарезанным "огородом", корейскими солениями, хлебом и чесночными пампушками. В центре стола уже стояло несколько запотевших бутылок водки. Обед обещал плавно перейти в ужин. А потом в завтрак. А потом опять в обед.
"Так начинаются запои, – подумал Сергеев с грустью. – И не сбежать…"
Но вторая часть застолья стартовала неожиданно тихо.
Владимир Анатольевич Блинов, несомненно, знал толк и в выпивке, и в закуске. После горячего, как огонь, жирного борща они с Рашем резко сбавили темп. Ледяная водка теперь скорее служила специей, делающей обильный обед еще более вкусным. Они трезвели на глазах, и если бы Михаил сам не видел процесс, то счел бы это чудом.
Беседа, еще полчаса назад казавшаяся невозможной, внезапно возобновилась, и Блинов с Рашидом перестали походить на надравшихся в смерть студентов, а вновь стали политиками и бизнесменами, только пребывающими в благодушно-расслабленном состоянии.
– Ты бы хоть поинтересовался, в чем будет заключаться работа, – проговорил Раш, неторопливо вытирая белоснежной салфеткой руки. Официант возник у него за правым плечом и мгновенным движением наполнил бокал ледяной "боржоми". – Отказаться всегда успеешь. Неужели ты думаешь, что два старых друга предложат тебе что-то нехорошее?
Блинов хмыкнул с нескрываемой иронией.
– Уж будь уверен, Рашид! Именно так он и думает. Не иначе.
Блинчик откинулся на массивную спинку стула и проводил взглядом официанта, уносившего пустую тарелку из-под борща.
– Умка у нас, вообще, загадочный парень. И мне очень хочется продолжить старую тему. Помнишь, Умка, были когда-то книжки с такими названиями: "Кто вы, Рихард Зорге?", "Кто вы, древние египтяне?". Мода была на такие названия. Вот я что думаю… Если бы я писал о тебе книжку, Миша, я бы назвал ее "Кто ты, военный строитель?". Ты встречался, Раш, с военными строителями?
Рахметуллоев кивнул и расплылся в хитроватой улыбке, несколько смазавшей черты его лица: глаза стали совсем уж щелочками, на щеках образовались ямки – ну вылитый бай, как его рисовали в книжках. Но из этих самых глаз-щелочек, в уголках которых прятались обожженные солнцем Таджикистана тоненькие лучики морщинок, на Сергеева вдруг повеяло ледяным, чтобы не сказать, могильным холодом.
– Кхе-кхе, – рассмеялся Рашид Мамедович своим кашляющим смешком и спрятал взгляд. – Встречался, и не раз. Хороший народ. Трудолюбивый, если заставить! Кхе-кхе! Работает много, ест мало. Твои коллеги, Умка, у меня в поле рабами были. Их офицеры продавали. Некоторые потом и оставались у меня, те, например, которые в Туркменистан возвращаться не хотели, где их Отец всех туркмен ждал. Так что военных строителей я встречал. А почему ты спрашиваешь, Володя?
– Потому, – поддерживая игру, сказал Блинов, глядя на Сергеева, как воспитательница детского сада на завравшегося малыша, – что и я видал множество военных строителей. Превеликое множество. Но никогда не видел такого, как наш друг Сергеев. За что и предлагаю выпить по семь грамм!
"Ну вот, – подумал Сергеев, поднимая рюмку, – сейчас Блинчик и отыграется за то, как я "колол" его в госпитале. Сеанс магии с последующим ее разоблачением!"
Блинов замолчал и с аппетитом захрустел свежим огурчиком, дожидаясь, пока официанты разложат перемену по тарелкам и исчезнут за дверями.
– Ты не обижайся, Миша, – продолжил он, крутя в руке рыбный нож, – но при всей моей любви к тебе, при всей благодарности, поверь, неподдельной, которую я к тебе испытываю… Ладно… Скажи-ка сам, друг мой ситцевый, ты бы в такое поверил?
– Во что? – спросил Сергеев, уже понимая, что оттанцовывает обязательные па в проваленном шоу.
– Миша, – ласково сказал Рашид, – здесь никого, кроме нас, нет. Никого. Ты и мы с Вовой. Мы, конечно, давно не виделись, и ты можешь сказать, что плохо нас знаешь…
– И будешь прав, – вставил Блинов, разделывая жареного карпика, лежащего перед ним на тарелке саксонского фарфора, со сноровкой патологоанатома.
– Но это у нас впереди, – закончил мысль Рашид. – У нас есть время узнать друг друга заново.
– А нельзя без хитрых подъездов? – попросил Сергеев. – Считай, что преамбулу вы отработали на пять и больше ничего обставлять красиво не надо. Кончилась прелюдия.
– Нехорошо! – сказал Рахметуллоев и цокнул языком. – Зачем спешишь? Не уважаешь, наверное.
– Ладно, Раш, пусть будет так, – внезапно согласился с Сергеевым Блинов. – Без "подъездов" так без "подъездов". Только одно правило, Умка. То, что сказано между нами, между нами и умирает. Иначе умирает один из нас. Я даже не спрашиваю, согласен ли ты, потому что догадываюсь, что по таким правилам ты и жил. Правда?
Он улыбнулся широко и беспечно, совершенно по-доброму, так, что Сергеев непроизвольно улыбнулся ему в ответ.
– Такие у вас, у простых военных строителей, суровые правила, – продолжил Блинчик. – И у нас, простых бизнесменов, правила приблизительно такие же.
– Когда мы говорили в госпитале, – сказал Сергеев с иронией, – ты был менее категоричен в этих вопросах!
– Человек слаб, – произнес Рахметуллоев и поднял брови "домиком". – Ты же у нас Умка и знаешь, насколько человек слаб. Но Володя несколько сгущает краски. От тебя у нас особых секретов нет. Что-что, а доносить ты не побежишь. Да и доносить-то, собственно говоря, некому. Такая уж у тебя страна. Но дело вовсе не в том! Я, например, честно скажу, заинтересован в нашем с тобой сотрудничестве. В этом мире, Миша, очень мало людей, которым можно доверять…
– Не говори глупостей, Раш, – перебил его Сергеев, чувствуя, как нарастает раздражение, – о каком доверии идет речь? Мы были детьми, а теперь давно уже не дети. Вы ничего не знаете о моей жизни за последние двадцать лет, я – о вашей. Какие у тебя основания мне доверять? Я тебе ни брат, ни кум, ни сват – всего лишь товарищ по детским играм, но не более. Я всегда рад тебя видеть, Раш, но прошу тебя, не разыгрывай из себя глупца! Ну, не получается у тебя это!
И тут Рашид снова рассмеялся своим кашляющим смехом кота. Блинов ему вторил, сначала тихонько, а потом в голос. После травмы, набирая воздух в легкие, он посвистывал, как закипающий чайник.
– Ну и что смешного? – спросил слегка оторопевший Сергеев. – Что сие должно означать? У меня что, хрен на лбу вырос?
– Завтра отдам, – утирая слезящиеся глаза, проговорил Раш. – Извини, с собой нет столько.
Блинчик только махнул рукой на Рахметуллоева, мол, не говори глупостей, и пояснил Сергееву.
– Мы поспорили, что ты сразу не согласишься. Потом, конечно, не исключено. А вот сразу – нет. Я же помню – ты осторожный. Ты и на крышу лезть не хотел. Помнишь, как нас Марго накрыла на чердаке?
Сергеев, конечно, помнил и историю с "побегом", и вопли Марго, которая перепугалась за них до смерти, потому что только полные идиоты могли лазить по обледенелой металлической крыше темной зимней ночью, для того чтобы вместо теплой чистой спальни переночевать на пыльном чердаке.
Она не понимала, зачем Блинову и Сергееву лезть под крышу, рискуя жизнью. Вова Блинчик и он сам, Миша Сергеев, прекрасно понимали, зачем ползут на чердак, пахнущий голубиным пометом и мышами, и тогда понимали, и сейчас. А вот тот, кто не спал годами в интернатской спальне на восемь человек, никогда, даже в туалете и душе, не оставаясь наедине с собой, понять этого не в силах.
Было страшно. Очень страшно. Но они с Блинчиком мужественно проползли все тридцать метров до приоткрытого чердачного окна. По дороге они раза по два чуть не сорвались вниз, с высоты. Сергеев ободрал себе руку о лист задравшегося кровельного железа и зашиб локоть до синевы. Кто-то из дежурных воспитателей поднял тревогу, и на рассвете их нашли на чердаке левого крыла. Если бы в интернате № 15 официально практиковались телесные наказания – они с Блинчиком не сели бы на пятую точку ближайший месяц. А так – был скандал, Марго пила валерьянку, табель украсился неудом по поведению, а они с Блиновым стали героями. История с побегом из спален принесла им настоящую популярность, и ходили они по школьным коридорам высоко подняв головы, честно деля славу пополам. Правда, насколько Сергеев помнил подготовительный этап путешествия, на крышу лезть не хотел как раз Блинов. Сейчас же роли поменялись. Но история – это то, во что человек верит, и Сергеев спорить не стал.
– И сколько же стоил мой отказ? – осведомился Сергеев, чувствуя себя призовой лошадью на ипподроме.
– Символические деньги, – сказал Блинов.
– И говорить нечего, – поддержал его Рахметуллоев.
– Но как приятно ощущать, что я все-таки прав! – продолжил Блинов. – За что предлагаю накатить по семь грамм! И наконец-то перестать трепать Умке нервы. Нет, Сергеев, действительно, мы тебя искренне приглашаем в бизнес. Не в полную долю – тут не мы решаем, есть и другие держатели акций, но и не как наемного работника. Долю получишь и, поверь, не будешь разочарован. И ничего мне не отвечай!
Он поднял здоровую руку, словно запрещая Сергееву даже слово произнести.
– Ничего не обещай! Никогда не говори никогда! Просто подумай. Ты стоишь больших денег, Умка.
– Столько тебе никогда не платили, – сказал Раш, раскуривая толстую сигару. Он окутался серовато-сизым дымом, словно вершина горы туманом, и тут же разогнал клубы ладонью, стрельнув своими раскосыми глазами из-под бровей. – У твоих бывших хозяев столько денег не было. А у нас есть! И мы заплатим! Скажи, Умка, тебе когда-нибудь предлагали миллион в год?
Сергеев подумал, что у его бывших хозяев, именно хозяев, а не работодателей, которые пришли после того, как Контора стала бесхозной, денег было столько, что Рашиду с Блиновым и в дурном сне не приснится.
В их распоряжении были все ресурсы по-настоящему великой державы, которые в любой момент могли быть брошены на выполнение поставленной задачи. Не миллион, не два, не десять, а столько, сколько нужно. Плюс полное отсутствие какой-либо морали при решении политических и геополитических проблем, плюс идеологическая обработка всех и вся, в этой системе задействованных. Плюс ресурсы дружественных стран, которые, как всегда, были в полном распоряжении Старшего Брата. Миллион… М-да. Разница между предложением Блинчика и его прошлой работой состояла в том, что все эти ресурсы и невообразимые деньги страна могла потратить на выполнение задачи любой ценой, а вот на оплату ее исполнителей ничего не полагалось. Все, что осталось у Сергеева после ухода на пенсию, было заработано после того, как Контора перешла на "хозрасчет". А раньше на покой уходили прямо с гособеспечения и на два метра под землю.
Мораль, что интересно, отсутствовала в обоих случаях как факт. Мораль, как известно, не нужна ни при зарабатывании денег, ни в политике. Отягощает, знаете ли, мешает нормальному функционированию механизма. Но Рашид не прав… Были! Были такие деньги у прежних хозяев, но тратились они не так, как нынче, и не на то, что нынче.
– Не предлагали, – признался Сергеев. – Никто. Я, правда, хотел бы знать, кого ты имел в виду, когда сказал про моих бывших хозяев? Но если тех, о ком я подумал, то там такое предложение не могло быть озвучено физически.
– Почему? – неподдельно удивился Раш.
– Не было таких денег в стройбате, – сказал Михаил со всей возможной серьезностью. – Военные строители – народ небогатый!
Раш немного растерялся, а Блинов фыркнул то ли от смеха, то ли от раздражения.
– Опять за рыбу деньги! Тебе обязательно пересрать нам весь день? Умка, ну что ты за человек?! Мы же тебя не штатным киллером нанять пытаемся!
– А кем? – поинтересовался Сергеев.
Сигара, которую курил Раш, была превосходной и по аромату, и по плотности дыма. Не "кохиба", если он еще не забыл, как они пахнут, но вполне достойная сигара.
– Кем вы меня пытаетесь нанять? Капитаном шхуны? Мичманом? Не понимаю, есть такая работа – товарищ по детским играм? И за нее платят миллион в год?
– Это смотря какой товарищ детства, – неожиданно мрачно сказал Блинов. – И смотря какую работу он делает. Иногда платят миллион за выстрел. Или за дельный совет, как этот выстрел лучше сделать. Иногда ничего не платят, как человек ни старается. Или рассчитываются двенадцатью граммами в цельнометаллической оболочке. Очень, знаешь ли, дифференцированный подход, в зависимости от личных качеств нанимаемого! Но у нас с тобой речь пойдет не об этом. Ведь такая работа тебя бы не привлекла, не так ли, Мишенька? Не тот ты вроде бы человек… Хотя кто знает, чем ты реально занимался в те годы, когда по документам строил в песках Ближнего Востока и Азии форпосты социализма? А? Никто не знает! Может быть, даже и ты не знаешь. Не рисуют обычно исполнителям всей картинки. Кто тогда озаботился тем, чтобы тебе ее показать? А работая с нами, ты сам будешь рисовать такую картинку – кто там будет светиться в кадре, тебя не должно волновать. Выходить на рампу не твоя работа. Твоя работа – дергать за ниточки из тени.
– Красиво, – сказал Сергеев. – Красиво до полного обалдения. Но путано. Скажу тебе честно, Володя, ничего я не понял. Сойди с трибуны, мы не на собрании! В чем суть? То, что я не подхожу на роль наемного киллера, – обрадовал, но не удивил. Что вы мне предлагаете? Амплуа порученца?
– Ой, – Рашид сморщился, как будто бы укусил лимон. – Слово-то какое мерзкое ты подобрал, Мишка! Порученец…
Блинов оставался серьезным и глядел Сергееву в глаза твердым взглядом. Только красные пятна да пот на розовой, как пятка младенца, лысине выдавали то, что выпил господин депутат дозу, смертельную, как говорят, для морского пехотинца среднего веса. К шуткам Блинов расположен не был. Ну разве что к мрачным…
– А как это назвать? – осведомился Сергеев. – Младший помощник? Старший референт? Как? Знаете, ребята, у меня есть впечатление, что не будь того разговора в госпитале…
– Погоди, – перебил его Блинчик. – Разговор все равно был бы. Можешь мне не верить, но обязательно бы был. Сразу объясняю почему. Знаешь, я уже много лет в бизнесе и много лет в политике, и есть вещи, которые я за эти годы заучил, как "Отче наш". Например, избитую истину, что верить никому нельзя! Банально? Несомненно! До тошноты! Но истина неоспоримая. Я себе не верю иногда, Умка. Но дела не делаются в одиночку, и есть люди близкого круга. Они, конечно, тоже предают…
– Ужасный мир, – прокряхтел Рашид, наливая себе "боржоми". – Вы, христиане, странные люди. Вот в Коране сказано – кинуть неверного не западло! И все сразу становится на свои места!
– Я, между прочим, тоже неверный, Раш! – Рахметуллоев с усмешкой развел руками, а Блинов продолжил: – И в Коране этого нет. Для меня Рашид – близкий круг. Мы связаны прошлым, общими деньгами, общей ответственностью…
"И общей кровью", – продолжил его речь про себя Сергеев.
Он готов был дать голову на отсечение, что это действительно так. В таком бизнесе просто не бывает иначе. На Украине даже продажа детского питания не обходилась без кровавых разборок, что уж говорить о торговле оружием? Близкий круг… Он вспомнил черные, злые, но все равно холодные, как ледяная крошка, глаза Хасана. Нукер. Подходящий человек для такой клички. Интересно, в чей ближний круг он входит?
– Даже женщины у нас иногда общие, – рассмеялся Рахметуллоев. – Кхе-кхе-кхе!