- Хорошо, пойду прямо сегодня, - сказал он. - Дойду туда за несколько часов. Побуду там пару дней, посмотрю, какая там есть работа.
Харуа, казалось, не обрадовалась его решению.
- Допустим, ты найдешь работу в городе, - возразила она. - Но я все-таки хочу ребенка. И пока он будет маленький, я не смогу управляться с фермой.
- Если я буду работать, тебе не придется все делать самой. Я заработаю денег, наймем помощников. - Он знал, что она не хочет бросать ферму. Земля принадлежала многим поколениям ее предков. - Это только до конца засухи.
Конечно, он преувеличивал. Однако лучше было действовать, чем смотреть на умирающих от голода коров и считать дни до того, как сам умрешь от того же. По крайней мере, он сделает что-то, предпримет какую-то попытку выкарабкаться; хватит сидеть и ждать, пока невидимая сила пошлет им дождь.
Через три часа он спустился в долину и вышел на изрытую колеями трассу - главную дорогу в Наракир. Мимо него в обоих направлениях двигались грузовики и телеги, запряженные волами, поднимая тучи белой пыли, остававшейся висеть в воздухе, словно туман. В городе было тише обычного. Он добрался до площади, думая найти там хотя бы несколько торговцев, нуждающихся в наемных работниках, но обнаружил лишь одного торговца тканями и огромное стадо костлявых коз и овец в импровизированных загонах. Значит, здесь ничего; он решил поискать в харчевнях и ремесленных мастерских. Все равно нужно еще найти и ночлег.
Бай набрел на какой-то навес, где стоял такой сильный запах хлева, что даже у него, привыкшего к уходу за скотиной, перехватило дух. Это была сыромятня. Дубление кож - тяжелая, грязная работа, но он решил, что если начнет с самого неприятного, то у него будет больше возможности найти себе место. Кожевники замачивали свежие шкуры в моче животных, после чего те отбеливались и становились мягкими, а для дубления пользовались собачьими или лисьими экскрементами. Не многие люди соглашались заниматься подобной работой.
Но когда глаза Бая привыкли к полумраку, он понял, что большинство людей, занимавшихся шкурами, были его знакомые фермеры. Значит, не ему первому пришла в голову эта отчаянная мысль.
- Добро пожаловать в лавку благовоний, Бай. - Нойен Джи опрокинул бадью мочи в большую деревянную бочку. - Может, желаешь купить бутылочку розовой эссенции?
- Думаю, вам здесь не нужна лишняя пара рук, да? - Мысленно Бай составлял список мастерских, куда следовало заглянуть, начиная с кузницы. - Я возьмусь за любую работу.
- Прости, друг. Можешь попытать счастья в монастыре, в прачечной.
- Ладно, спасибо.
Бай провел полдня бродя по городу, задавая один и тот же вопрос и получая один и тот же ответ. Времена были тяжелые. Казалось, все пастухи и фермеры перебрались в город в поисках работы, чтобы как-то пережить черные дни. И каждый раз, пересекая площадь, Бай замечал, что количество несчастных животных в загонах уменьшается. Он не видел смысла в том, чтобы получить за овцу несколько монет, когда можно съесть ее самому. Бесплодный день нагнал на него такое уныние, что он решил немного отдохнуть в харчевне. У него хватало денег на чайник чаю, и он мог протянуть время, добавляя в заварку бесплатной горячей воды.
Он отдохнет пару часов и что-нибудь придумает. Он не может вернуться к Харуа и признать поражение. Он вернется домой только после того, как получит работу.
Да, после чая всегда смотришь на вещи веселее. Он направился по улице в сторону потрепанного красного флажка, свисавшего с балкона гостиницы, по дороге заглядывая в окна. Внимание его привлек наклеенный на стену выцветший плакат.
Бай видел его уже много раз, но сегодня вид этого плаката заставил его замереть на месте. Слова были напечатаны на очень плохом песангском, словно тот, кто готовил плакат, почти не знал местного наречия. Смысл, однако, был вполне ясен. Изображение улыбающегося, здорового иностранца в красивой военной форме, протягивавшего руку дружбы, казалось, говорило, как распрекрасно служить в армии КОГ и как там будут рады песангам. Для них был даже создан специальный полк.
"Я слишком маленького роста. И все равно, если я пойду в солдаты, Харуа меня убьет".
Бай отправился дальше, но теперь ему почему-то казалось, что этот плакат был повешен здесь специально для него. Его отец служил в армии КОГ, и он вырастил Бая и Сенга в убеждении, что быть солдатом - это почетное занятие. Песанги были воинственным народом. КОГ здесь уважали, и ей не нужно было вторгаться в Песанг, чтобы получить поддержку горных племен в войне с СНР. Когда Бай впервые услышал о том, как поступают другие народы, он был потрясен: люди валялись в пыли, словно побитые собаки, и выполняли приказания завоевателей. Захватчиков нужно гнать прочь. Сражаться можно только вместе с теми, кто тебя уважает и кого ты, в свою очередь, уважаешь.
Да, сейчас Баю не помешало бы подзарядиться чувством собственного достоинства. Он открыл дверь харчевни, нашел себе стол и сел, внезапно осознав, как сильно устал. Где-то бормотало радио, кучка стариков играла в кости.
- Можешь не говорить, чайник и кувшин кипятка, - произнес трактирщик. - Но вид у тебя такой, словно тебе не помешала бы и тарелка риса.
- Еще больше мне нужна работа, - сказал Бай. - Есть здесь работа?
- Нет. Хотя сегодня после закрытия мне нужен будет человек, чтобы помыть посуду.
- Отлично. Можно потом поспать на полу?
- После того, как подметешь его.
- Договорились.
Это было уже кое-что. Баю не приходилось искать работу с детства. Нужно было заново привыкать к этому, и мытье посуды для начала вполне годилось. С другой стороны, завтра все равно придется возвращаться к Харуа с пустыми руками. Он почему-то дал себе времени только до завтрашнего дня и был твердо намерен найти себе работу именно завтра. Наверное, скорее ради себя самого, чем ради жены. Он принялся прихлебывать свой чай, не обращая внимания на радио.
Он был равнодушен к политике, особенно иностранной, но число людей, собравшихся у древнего приемника, постепенно росло, и они слушали, сосредоточенно нахмурившись. Баю стало любопытно. Он тоже прислушался к словам диктора. Говорили на тиранском языке - он почти все понимал, хотя объясняться на нем мог с большим трудом. Речь шла о положении в Васгаре.
Васгар находился в сотнях километров отсюда, но от Песанга его отделяли только горы, поэтому они были соседями.
- Инди его захватят, помяните мои слова, - пробормотал старик-игрок, не сводя взгляда с костей. - Однако, если им дороги яйца, к нам они не сунутся.
- И головы, - продолжал другой. - Без голов им далеко не уйти.
Все расхохотались. Ни одна армия никогда не завоевывала Песанг. Говорили, что иностранцы безумно боятся встречи с горцем, вооруженным мачете, и верят, будто приближения песанга не слышно до самого последнего момента. Бай не считал себя грозным воином, однако с ножом управлялся неплохо.
Неужели так уж важно, какого он роста?
Нет, глупости все это. Харуа будет в ярости, если узнает, что он хотя бы подумывает об этом, но он все-таки принялся думать. Он думал о плакате, вспомнил, как белолицый сержант-вербовщик измерил его рост и сказал, что он совсем чуть-чуть недотягивает, но ему почему-то казалось, что теперь, когда война идет почти рядом с его домом, нужно попытаться еще раз. В последний раз, когда шли разговоры о войне, он был еще ребенком.
- А где ближайший вербовочный пункт? - спросил он, зная, что кто-нибудь ему ответит.
Один из людей, сидевших вокруг приемника, с шумом отпил чаю из блюдца.
- В Паро, - сказал он. - А что, вдруг захотелось сражаться за родину?
Слова сами собой сорвались с языка Бая, прежде чем он успел их обдумать:
- Хочу пойти в солдаты.
В зале воцарилась тишина. Бай услышал даже, как где-то в отдалении лает собака.
- Я тоже, - заговорил какой-то человек. - А то вдруг эти инди что-нибудь такое надумают… На чем туда доехать, никто не знает?
- У моего брата есть грузовик, - сказал кто-то. - Я сейчас за ним схожу.
Все произошло так просто, так внезапно. Час спустя Бай уже трясся в открытом кузове грузовика, подскакивавшего на ужасной дороге в Паро, вместе с дюжиной мужчин, с которыми он только что познакомился, не зная, что с ним произойдет: забракуют ли его опять или возьмут в солдаты и разведется ли с ним Харуа, когда узнает про это.
Но ему нравилось это чувство. Дело было не только в деньгах. Он на самом деле хотел служить в армии. Он знал, что, став солдатом, сможет гордиться собой.
Когда грузовик подкатил к вербовочному пункту КОГ, на улицу вышел солдат в броне, чтобы осмотреть новоприбывших. Он был огромного роста, на голову выше любого из них, с очень светлыми волосами и глазами.
- Значит, вы хотите стать солдатами, - произнес он на довольно хорошем для иностранца песангском языке. - Вы все умеете обращаться с этими мачете?
Каждый мужчина-песанг всегда носил при себе длинный нож. И сейчас все разом вытащили оружие из ножен - раздался шорох металла о кожу.
- Все умеют говорить на тиранском?
Бай ответил, стараясь произносить слова как можно лучше:
- Да, сэр, умеем.
- Очень хорошо. Сюда, господа. И первое: я сержант. Сержанта не называют "сэр". Сержанта называют сержантом.
Бай решил: сейчас или никогда. Он подошел к сержанту и, вытянув шею, взглянул ему прямо в глаза.
- Сержант, - начал он, - я пытался раньше записаться в солдаты. Но мне сказали, что я слишком маленького роста.
- Так это было раньше, сынок, - ответил сержант, разворачивая его в сторону двери. - Сейчас ты самого что ни на есть подходящего роста.
Харуа его убьет. Но Бай решил, что она успокоится, получив первый конверт с пачкой денег.
В конце концов, это же не навсегда.
ГЛАВА 6
Он хочет стать инженером? Каким-то жалким механиком? Какое счастье, что мой бедный отец не дожил до этого дня. И это с его образованием, с его воспитанием, полученным благодаря нам, - он ведь как-никак Бэрд. Да и Литтон, кстати. У него есть долг. А сейчас хоть раз в жизни поступи как мужчина, пойди и скажи ему, что-либо он идет в армию, либо ты лишаешь его наследства.
Элинор Литтон Бэрд, жена судьи Джоселина Бэрда, в разговоре с мужем относительно желания сына изучать инженерное дело
Патрульное судно "Амираль Енка", наши дни, через пятнадцать лет после Прорыва
Мюллер высунул голову из рубки:
- Дом, старик на проводе. Поговори с ним, ладно?
Дом стоял, облокотясь на фальшборт и не сводя взгляда с траулеров, следовавших цепочкой за патрульным катером, словно выводок утят. Если в воде что-то и плавает, "Амираль Енка" должен напороться на это первым. В этом была своеобразная логика.
- Ладно. Как он, бесится?
- Трудно сказать. Он всегда говорит так, словно разъярен до предела.
Бэрд был на баке - он сидел на корточках около кучки обломков, разложенных на куске брезента. Вид у него был такой, как будто он собирал пазл. Сэм, дежурившая у пулемета, время от времени бросала на него взгляды через плечо. Дом вошел в рубку и взял у Мюллера микрофон. Яник-потрошитель по-прежнему стоял у руля, молча, с равнодушным видом.
- Это Сантьяго, сэр.
- Мы можем уверенно заявить, что это не нападение бродяг? - спросил Хоффман. - Люди, конечно, верят в то, во что хотят верить, но, если я взгляну им в глаза и скажу, что это не бродяги, возможно, их это немного успокоит.
- Что у вас там, беспорядки?
- Да. Когда вы возвращаетесь на базу?
- Примерно через полчаса. Извините, сэр, мы можем только строить догадки. Бэрд говорит, что бродяги не в состоянии совершить подобное нападение, даже с трофейным оружием. Сэм… ну, в минах она разбирается, и она говорит, что это должна была быть чертовски здоровенная мина. Мина, конечно, сомнительное объяснение, но остальное еще менее вероятно.
Хоффман помолчал несколько мгновений.
- Меня это не убеждает. И я на сто процентов уверен в том, что остальных тоже не убедит.
- Сэр, надеюсь, что это все-таки бродяги, - сказал Дом. - Потому что, если это не бродяги, тогда мы совершенно не знаем, что это и как с ним бороться.
- Придется приказать этим людям ловить рыбу на строго отведенных участках. - Хоффман, конечно, слышал последнюю фразу Дома. Он просто не хотел обсуждать этот вопрос на открытой частоте. - Успокойте их там. Возвращайтесь поскорее и готовьтесь применить свои дипломатические способности.
Яник пошевелился:
- То же самое произошло с нашим фрегатом. Столкновение, торпеда или мель - неизвестно. Плавать по морю стало вдруг опасно, а?
Мюллер покатал окурок сигары между большим и указательным пальцами. Казалось, она была нужна ему не для курения, а в качестве талисмана.
- Всегда можно оснастить пару катеров тралом и пошарить на дне, - произнес он. - Но сначала действительно хотелось бы узнать, с чем мы имеем дело.
Бэрд поднялся, оставил свой смертельный пазл и, раскачиваясь из стороны в сторону, вошел в рубку.
- Я нашел зуб, - сообщил он. - Человеческий коренной зуб.
Дом ждал, что он отпустит какую-нибудь остроту насчет того, чтобы положить его под подушку. Но Бэрд молчал. Он казался серьезно озадаченным, а в этом редком состоянии он болтал меньше всего. Как будто он не мог поверить, что оказался в тупике.
Дом подумал: "А каково сейчас семьям погибших? В Пелруане уже знают о катастрофе, люди потрясены, женщины и дети рыдают, отказываются верить в то, что мужья и отцы больше не вернутся". Он попытался представить себя на их месте, но оказалось, что воспоминания его потускнели, и он сам не знал - хорошо это или плохо.
- По-моему, между двумя происшествиями нет сходства. После гибели "Улова" мы нашли большие куски корпуса и прочие обломки, - заметил он.
- А это где-то осталось или выбросили?
Мюллер кивнул:
- Все в прицепе в одном из лодочных сараев.
- Хорошо, я хочу взглянуть на это еще раз. Ответ где-то рядом.
Каким бы ни был этот ответ, дела явно шли из рук вон плохо. Дом понял это еще до того, как "Амираль Енка" миновал буй у входа в гавань. Взглянув на пристань в бинокль, он увидел толпу гражданских, осаждавших Майклсона, и по меньшей мере два отряда солдат, которые образовали нечто вроде кордона. Он ожидал увидеть Маркуса, но Маркуса не было. Когда катер, приближаясь к гавани для мелких судов, замедлил ход, Дом заметил в растущей толпе Коула. Коул - добродушный, смешливый, но очень, очень крупный - прекрасно умел утихомиривать людей одним своим присутствием.
- Вот черт, надеюсь, они не думают, что мы везем тела, - сказал Дом.
Бэрд пожал плечами:
- Увы, они превратились в суп.
- А тебе никогда не хотелось поработать в службе психологической поддержки?
- Ага, у меня был выбор - или это, или дипломатическая карьера. - Бэрд окинул Дома настороженным взглядом. - Пора бы тебе перестать ставить себя на место всех несчастных подряд. Думай исключительно о рядовом Сантьяго. У тебя хватает своих проблем.
"Допустим, Бэрд так пытается мне посочувствовать. Подумать только! У него ничего не получается, но он хотя бы пробует".
"Амираль Енка" подошел к пристани, и гораснийские матросы спрыгнули на берег, чтобы пришвартовать судно; толпа держалась за барьером из солдат. Майклсон стоял у швартовой тумбы, скрестив руки на груди, и смотрел на катер. Он ждет доклада Мюллера, понял Дом. Он не собирается разговаривать с солдатами.
- Ну что, дела идут как по маслу, - сказал Майклсон, наблюдая за тем, как экипаж опускает трап. - Но мы хотя бы не лишились очередного фрегата.
- Чтоб мне провалиться, если я хоть что-нибудь понимаю, сэр. - Мюллер кивнул в сторону Бэрда. - Но может быть, он сумеет в этом разобраться.
Бэрд уже спускался по трапу - так хотелось ему поскорее заняться поисками разгадки. На миг Дом ощутил укол зависти: этот человек существовал сам по себе, ни в ком не нуждался, его ничто не трогало и он получал удовольствие от починки сломанных механизмов. Он был идеальным жителем убогого послевоенного мира. Дому вдруг пришло в голову, что Бэрду не снятся кошмары. Страшные сны видели почти все ребята, некоторые - каждую ночь, некоторые - реже, в переполненной казарме этого было не скрыть, но Бэрд всегда спал спокойно и крепко.
- Разрешите мне взглянуть на обломки "Улова", - обратился он к Майклсону. - А то вдруг мы напрасно возводим вину на наших добрых соседей-бродяг.
Майклсон посмотрел ему вслед:
- Неужели он думает, что это Саранча?
Дом пожал плечами:
- Не хочется говорить об этом вслух. Но вы же помните, что у червей были баржи. И еще это существо, левиафан. Которое мы нашли в подземной реке.
Сэм догнала Дома:
- На барже невозможно пересечь океан. И если я правильно помню твои рассказы, мы бы их заметили.
- Вы абсолютно правы, рядовой Бирн. - Майклсон был дамским угодником. Даже Сэм не возмущалась, когда он пялился на нее. - Но исключать нельзя ничего. А сейчас прошу прошения, мне нужно пойти и выяснить, насколько сильно разочарован наш Председатель в Военно-морском флоте.
Льюис Гавриэль протиснулся сквозь кордон солдат и схватил Дома за руку. Бедняга был мэром Пелруана, чиновником КОГ, просидевшим здесь взаперти четырнадцать лет с момента применения "Молота", и он никогда не видел червя. А сейчас у него на глазах тихий, мирный остров громили, бомбили, колонизировали, - словом, представители рода человеческого всячески отравляли существование местным жителям. Мрачная ирония.
- Дом, вы хоть что-нибудь можете мне сказать? - Он был неплохим парнем. Дому хотелось ему помочь. - Десятки погибших для вас, конечно, сущая мелочь, но у нас городок небольшой. Нас всего несколько тысяч. Мы все хорошо знали этих рыбаков. Люди в ярости.
Дом не знал, стоит ли давать Льюису предмет для вымещения злобы, даже если бы он и знал, кто виновен в гибели судов. Он и сам не прочь был отомстить. Но это вызвало бы только новую волну насилия.
- Я видел это, - произнес он. - И до сих пор не могу понять, что произошло. Мне очень жаль.
Судьба вмешалась и спасла его, - по крайней мере, он так решил. В наушнике послышался голос Маркуса:
- Дом, Сэм, идите за мной. Встречаемся у главных ворот, придется заняться общением с местными жителями.
Сэм, пробегая мимо, хлопнула Дома по плечу:
- Пошли, Дом, там дела плохи.
Он беспомощно посмотрел на Гавриэля и пожал плечами:
- Надо идти. - Развернувшись, он заметил в дальнем конце пристани Маркуса. Он их видел - это и объясняло его своевременное вмешательство. - Если я что-нибудь узнаю, обязательно вам сообщу. Клянусь.
Толпа и ее настроения - странная штука. Толпа нервировала Дома. Поодиночке люди - достаточно разумные существа, их можно уговорить успокоиться и разойтись по домам. Но в массе они забывают о том, что наделены даром речи, превращаясь в тупое, злобное и упрямое животное. К тому моменту когда Дом догнал Маркуса и Сэм, количество топтавшихся у ворот гражданских заметно выросло, и от них определенно исходила агрессия.