Несмотря на обманчиво яркое солнце, от Волхова тянуло неприятной прохладой. Осень вступала в свои права. Возле моста на камне грелась гадюка. Когда-то в незапамятные времена здесь были болота. Люди боролись с ними веками, и, казалось, победили. Казалось. Природе потребовалось куда меньше времени, чтобы напомнить, кто тут хозяин.
Интересно, что стало в других местах? Например, в Питере. Судьба "культурной столицы" меня заботила теперь меньше всего, но мысль пришла и разбудила в душе коренного москвича. А эту злорадную сволочь разбирало живое любопытство: превратилась ли Северная Пальмира за тридцать лет в пафосное болото, или утопло на дне Финского залива?
Мусоря себе голову подобной чепухой, я перемахнул кремлевский мост и, как вчера, забрал левее. Сегодня тут было оживленно. В первом же дворе я наткнулся на парочку коллег по сбору чужой собственности. Разговаривать они со мной не спешили, и мы разошлись в разные стороны к взаимному удовлетворению. Они пошли, выдерживая направление вдоль Волхова, я, как и накануне, углубился во дворы.
Мне говорить с лишними людьми не хотелось. Я всегда был общителен, но многолетняя работа в автосалоне сделала свое дело: разговорчивость у меня стала ассоциироваться с работой. Вне работы чаще хотелось побыть одному в тишине, либо с близкими друзьями.
Встреченные собиратели, видимо, тоже были интровертами. Или же у Фары существовали определенные правила, о которых я не знал. Табу на лишний треп?..
Так я прошел еще несколько дворов, пока не добрался до облюбованного накануне дома. Вчера я добрался только до третьего подъезда, и вряд ли здесь кто-то успел покопаться за время моего отсутствия. Что ж, начнем с третьего.
Дверь была вынесена и стояла рядом, прислоненная к стене. Не то ее собирались менять прямо перед спячкой, не то она проржавела и отвалилась во время тридцатилетнего сна. Я шмыгнул в темный провал подъезда и зашлепал по лестнице наверх.
Собственно, я успел преодолеть всего несколько ступенек. За спиной хрустнуло битое стекло, и смеющийся женский голос сообщил:
- Руки вверх!
Застывшее было сердце застучало с новой силой. Я обернулся. Лица в темноте я не видел, но фигуру узнал. И голос тоже.
- Ты что здесь делаешь?
- Тебя жду.
Улыбающаяся Яна кошачьей походкой вышла на свет, встала рядом со мной ступенькой ниже и поцеловала в щеку. Я почувствовал, как внутри зреют совершенно зверские, первобытные инстинкты.
- Это аванс, - многообещающе сообщила она.
Рука девушки скользнула в карман. Тихонько звякнуло. Яна подняла руку и потрясла у меня перед носом связкой ключей.
- Что это?
- Ключи, - томно улыбнулась Яна. - От моей квартиры. Здесь, совсем рядом.
Я поймал себя на том, что, как неудовлетворенный десятиклассник, таращусь на потемневшие, подернутые ржавчиной ключи. Близость Яны хреновенько действовала на мою способность соображать. Но ведь не мальчишка ж я со спермотоксикозом, чтобы мной можно было так легко манипулировать.
- Ян, мне работать надо. Иначе…
Рука Яны легко проскользнула по моей груди, животу. Опустилась ниже.
- У меня дома, на антресоли, палатка туристическая и мангал с шампурами. Сгодится в качестве трофея?
Слова застряли в глотке, я пожал плечами. Идиотская ситуация. А я очень не люблю чувствовать себя идиотом.
- Тогда пошли. Или можешь здесь остаться и что-нибудь поискать.
Она подмигнула и, не оглядываясь, пошла к выходу из подъезда. Я поплелся следом, как козел на поводке. Яна остановилась, обернулась. На щеках ее появились ямочки, в глазах плясали знакомые озорные черти.
- Не вместе, - звонко рассмеялась она. - Запоминай дорогу.
Запоминать там было нечего. Нужно было пройти всего несколько дворов все в том же направлении, добраться до обветшалой гостиницы и зайти в подъезд соседнего дома. Единственное, в чем была загвоздка - патрули. Дом, в который мне нужно было попасть, просматривался с того места, где располагался один из постов. Здесь, как я понял, проходила граница территории, которую контролировал большой человек Фара.
Но проскользнуть в подъезд незамеченным вышло без особого труда. Нужно было только выждать немного. Не такое и страшное, оказывается, это фарафоновское оцепление. Не говоря уже о бдительности.
Яны в подъезде не было. Да и не должно было быть. Я знал этаж и номер квартиры.
Квартира. Я попробовал слово на вкус. Давно забытое, очень странное в новом мире. Как и сама ситуация. Женщина пригласила меня в гости к себе домой. До спячки в этом не было ничего странного, сейчас даже звучало как-то необычно. И я млел от предвкушения.
Пока шел по лестнице, буквально физически чувствовал сокращающееся между нами расстояние. Как там, в детстве, заставляли учить: "От радости в зобу дыханье сперло". Тогда, в школе, эти строчки запоминались, но не понимались. Чтобы хотя бы осмыслить их, нужно было задумываться. И все равно выходил набор слов. Сейчас я эти слова, кажется, прочувствовал.
Этаж. Четыре двери. Я свернул на площадку и посмотрел на номера. На двух дверях их не было. На одной, видимо, номер никогда не крепили, со второй он успешно отвалился. На третьей оказался нечитаем. Оставшийся номер был совсем не тем, который я искал, но по расположению квартир вычислить нужный труда не составило. Дверь с отвалившимся номерком.
Я дернул ручку. Не заперто. Толкнул дверь.
В коридоре было сумрачно и пыльно. Хотя с пылью тут явно пытались бороться. Во всяком случае, с полу ее по-хозяйски смели. Но убрать веником то, что нарастало тридцать лет без уборки, казалось непосильной задачей.
Вешалка и тумбочка потускнели. В зеркале над тумбочкой можно было разглядеть лишь мутные тени. Паркет на полу расперло, он пошел горбылем. Обои выцвели и поотходили от стен. На вешалке висело пропыленное заскорузлое пальто. Пахло пылью и плесенью.
Я аккуратно притворил дверь. Тихо щелкнул замок. В дверях комнаты показалась Яна.
- Мой дом, - с непривычной потаенной грустью сообщила она. - Можешь не разуваться.
Я сделал шаг навстречу. От Яны пахло совсем не так, как от мертвой квартиры, и аромат ухоженной женщины сводил с ума. Уже плохо соображая, я обхватил ее, притянул к себе и принялся целовать.
Черт с ним с Фарой. Пусть узнает. Пусть убьет. Это будет потом.
Яна отвечала на поцелуи с неподдельной страстью. Потом отстранилась, рассмеялась тихо.
- Подожди минуточку.
- Только не говори, что тебе надо в душ.
- Какой душ! - хихикнула она. - Мечтатель. Канализация не работает, воды нет, света тоже. Я дверь запру.
Я отпустил девушку, она скользнула мимо меня. Скрежетнул ключ в замке, и Яна вернулась ко мне в объятия.
Не переставая целоваться, мы как-то переместились в комнату. Здесь не было запаха плесени. Окно занавешивала плотная штора. На столике в углу горели свечи. Янка явно готовилась к моему приходу. Эти приготовления тронули еще больше. От них веяло чем-то давно утерянным, оставшемся в том, старом мире.
Куртка осталась в коридоре. Яна стянула с меня рубашку. Я запустил руку под кофту, ощущая теплое женское тело. Молодое, упругое, с бархатистой кожей. Давно забытое ощущение.
Яна изящно вывернулась из моих объятий, оставив меня обниматься с кофтой. Одним мягким кошачьим движением отскочила на кровать. Умастилась, демонстрируя офигенную грудь, улыбнулась оттуда, шлепнула ладошкой рядом с собой.
- Иди ко мне.
И все смешалось в безумном хороводе прикосновений, поцелуев и страсти.
Я лежал на кровати и смотрел на пожелтевший потолок. Свечи догорели. Окно расшторили. Хотелось курить, но курить было нечего.
Яна положила мне голову на грудь и, кажется, задремала.
Невероятная женщина. Почему она не встретилась мне за пару лет до спячки? И почему она теперь с этим хреном Фарафоновым? И что дальше? Ведь не сможем же мы продолжать отношения так, как они идут сейчас. Во-первых, все тайное становится явным. А во-вторых, даже если никто ничего не узнает… Я не смогу долго делить ее с Фарой. Это выше моих сил. А значит, всё равно все узнают. Вопрос времени.
Яна едва ощутимо коснулась моей груди, легко провела пальчиком вниз до самого измочаленного любовью естества.
- Я тебя люблю, - проговорила она тихо.
- А Фарафонова?
Яна подняла голову, посмотрела удивленно. Потом улыбнулась, потрепала по волосам и взгромоздилась на меня сверху.
- Глупый. Гришка - это вынужденно. Это сила, которая сама ко мне пришла. Если б не он, меня бы пользовали другие. Лучше один и умеренно, чем все кому не лень. Ты меня осуждаешь?
Я покачал головой. Безумный новый мир надиктовал безумных новых законов, которые постепенно стали восприниматься как норма. Я не считал это нормальным, хотя понимал закономерность происходящего. Осуждать кого-то за то, что он приспособился к этому безумию… Глупости.
Хотя мужская гордость внутри уже верещала о нежелании делить женщину с местным паханом и даже пускать ее к нему.
- Возьмешь меня с собой? - спросила Яна, глядя на меня сверху вниз.
- Куда?
- В Москву. Ты же в Москву идешь?
- Там мой дом. Но я не знаю, что там сейчас.
Яна наклонилась и поцеловала меня в губы.
- Какая разница? Все равно там лучше, чем здесь.
- С чего ты взяла?
- В Москве всегда лучше. Столица же, - уверенно заявила Яна.
- Ерунда, - не согласился я.
- Это ты так говоришь, потому что в провинции не жил, - нахмурилась девушка.
В провинции я не жил! Ну да, не жил. И что? Зато столицу застал еще во времена советской власти и помню ее с перестроечных времен до самой поездки в Таиланд. И приезжих помню самых разных, в большом количестве. И счастливых лиц среди приехавших и осевших в Москве я что-то не припомню.
Столица не дарила счастья приехавшим покорять ее провинциалам. Она давала им новую жизнь. В чем-то более сытую, в чем-то более проблемную, в чем-то более удачную. Но уж точно не более счастливую. Быть может, в Москве было лучше во времена моего детства, когда из телевизора пела еще не "фабрика звезд", а старенькое кино. "Друга я никогда не забуду, если с ним повстречался в Москве"… Но от того города моего детства не осталось и следа. За последние двадцать лет столица превратилась в монстра с вечно стоящими магистралями, душным метро, всеобщей озлобленностью, загазованностью и охренелостью. Здесь все мерялось на бабло. Здесь трудно было дышать. Отсюда хотелось свалить.
Тогда, до спячки.
Теперь все было иначе. Мне не хватало дома. Мне нужно было домой. Туда, где была понятная мне жизнь. Странная метаморфоза. Всю жизнь мечтать сбежать, получить исполнение мечты и все для того, чтобы понять: мне надо обратно. И не потому, что там, в Москве, хорошо. Там не хорошо. Просто там привычно и понятно. Там я дома.
Я, но не Яна.
- Так тебе Москва нужна или я?
- Дурак, - надулась Яна немного наигранно и попыталась соскочить с меня.
Я удержал ее на месте.
- Не обижайся. Просто до весны все еще много раз изменится.
Яна снова склонилась ко мне, поцеловала и шепнула в ухо:
- Зачем ждать до весны? Сбежим.
- Я не так быстро бегаю, чтобы твой Фарафонов меня не догнал. А с вами бежать получится медленнее. И когда нас поймают…
- С кем это, с нами? - снова отстранилась Яна.
- С тобой и Звездочкой. Не брошу же я ее.
- Ну да, - с сомнением протянула Яна. - Только нас не поймают. У меня есть план.
Надо же. У нее уже и план есть. Как-то слишком резво она настроена. Или давно готовилась, или мне повезло и у нас взаимная любовь до гроба. Хотелось верить во второе.
- И что за план?
Яна посмотрела на меня так, что все сомнения отпали. Может, она и вынашивала какие-то планы заранее, но она меня любит.
- Для начала, - промурчала Яна, - мы останемся здесь и не вылезем из постели до вечера. Это первая часть плана.
Захотелось спросить про вторую, но она впилась в меня губами, и все вопросы отпали сами собой.
Я закрыл глаза и отдался удовольствию.
…Борис сидел в кресле и пил пиво из высокого запотевшего стакана. Пижон. Я вот пью из бутылки. А Борзому надо выпендриться. Когда я предложил бутылку ему, он сморщился, как засохший шампиньон и сообщил:
- У тебя что, стаканы кончились?
Пришлось доставать стаканы, мыть стаканы, потому что я обычно пью из бутылки, и стаканы давно покрылись пылью. Охлаждать стаканы, потому что правильно запихнуть стакан в морозилку, а потом наливать в холодный. Понятия не имею, откуда Борян взял эту мульку, но переубедить его в том, что можно прекрасно обойтись без этого, не вышло.
Я так намучился с его стаканами, что принципиально отказался из них пить и демонстративно сосал пиво из горла. Борис обозвал меня "не тонким плебсом" и сидел теперь со стаканом в гордом одиночестве.
Злило ли его то, что я отказался поддержать его возню со стаканами или тема разговора - не знаю. Но Борзый сейчас оправдывал свое прозвище. Борзел.
- Я ненавижу ваш футбольный патриотизм. - Борис говорил резко, чеканил слова и размахивал им в такт ополовиненным стаканом. - Это игра в патриотиков. Вопилки, кричалки и пустота за ними.
- Борян, не кипиши. Мне футбик еще со школы до лампочки. - У меня от выпитого напротив было благодушное настроение. - И чем тебе футбол не угодил?
- Футбол не при чем. Меня злит попытка сделать из футбола единственный повод для национальной гордости. Нас что, ничего больше не объединяет? У нас нет истории? Культуры? Побед? Великого прошлого?
- А ты посмотри на это с другой стороны, - предложил я.
- Не топчи клумбы. Я и смотрю с другой. Я смотрю с точки зрения политики. Нужен повод для национальной гордости. Нужно на чем-то строить и воспитывать патриотические чувства. Нужно объединяющее звено. Но почему футбол? Почему эти тупые "оле-оле-оле, Россия вперед"? Мы же даже играть в него толком не умеем.
- Это интересно многим. Особенно молодежи.
- Многим интересна докторская колбаса. Давайте теперь орать, что она лучшая в мире. Оле-оле-оле, колбаска вперед! При чем здесь Россия? Даже у гребаных янки есть глупый гимн, полосатый флаг, конституция и Авраам Линкольн. А у нас, выходит, нет ничего, кроме кучки никчемных футболистов. Не на то ставим.
Я глотнул из бутылки. Неудачно. Пена полезла наружу. Поспешно отхлебнул. Борян, любитель подначек про кончающее пиво, даже внимания на это не обратил. Видимо, тема его задела. Меня она тоже начинала заводить.
- А что у нас есть? На чем еще может играть наше государство, чтобы вызвать у меня патриотические чувства?
- На футболе оно их не вызывает. Большинство этих футбольных патриотов спят и видят, чтобы поднять денег на этой стране и сбежать с ними в другую.
- Знаешь, - рассердился я, - мне футбол реально до лампочки. Но я тоже мечтаю отсюда свалить.
- Молодец, - зло пробурчал Борис. - Я и говорю, что патриотизма нет. Крикунов как грязи, а родину никто не любит.
- А за что мне ее любить? Что она мне дала?
- В первую очередь, она дала тебе тебя.
- Вот спасибо!
- Еще заходи.
- Иди ты в пень, Борзый. Себя я сам сделал.
Борис презрительно фыркнул.
- Не устал делать, творец, блин?
- Мне здесь мешают жить. - Я пропустил его реплику мимо ушей. - Государство делает все, чтобы сделать мою жизнь невыносимой.
Борзый зло сверкнул в мою сторону глазами.
- Ага. Государство спит и видит, как бы это Серого изжить и сделать его жизнь невыносимой.
- Таких серых - вся страна, - огрызнулся я.
- Вся страна разная. Но таких серых хватает. Им всё время всё не так. У них страсть искать место получше. Пословицу "там хорошо, где нас нет" они не воспринимают. Сначала их тянет в город, потом в столицу. Потом за бугор. Иногда это через поколение передается. Ты вот на понаехавших наезжаешь. А сам такой же. Сбежишь отсюда, там будешь понаехавшим. Лимитой.
- Тебя, что ли, все устраивает?
- Меня много чего не устраивает. - Борис подался вперед и продемонстрировал мне кукиш: - Но вот я отсюда свалю. Пусть другие бегут.
- А я свалю.
- Валяй. - Борис снова откинулся в кресле и одним глотком осушил бокал. - Потом назад прибежишь, расскажешь, как там невесело.
- Не прибегу.
- Не прибежишь, значит, открытку пришлешь с нытьем про русские березки и то, как тебе их не хватает. Большинство сбежавших ноют.
- Ни хрена они не ноют.
- Иди в сраку, - обозлился Борзый. - Раз ты все знаешь, я с тобой на эту тему больше говорить не буду.
Он обманул. Мы еще возвращались к этой теме. И не раз.
Он был прав. Я ничего тогда не знал. Это нельзя было знать. Это нужно было прочувствовать.
Я прочувствовал. Не знаю когда. Может, в Таиланде, когда проснулся среди людей другой культуры и другого языка. Может, в отеле, когда нашел мертвого Олежку и понял, что дороги назад нет, и все нити, связывающие меня с домом, оборваны. Может, позже, когда начал скакать по червоточинам… Но прочувствовал. Понял, осознал, что мечтал сбежать не туда. Такая хренька…
- Что, Серега, сбежать решил?
Толян держал ТОЗ высоко, и его гладкий ствол смотрел мне между глаз. Чуть выше. Индийцы рисуют там себе точку чем-то красным. Не знаю, за каким хреном она индийцам, но я сейчас эту точку чувствовал очень хорошо.
Вторая часть Янкиного плана была не такой стройной, разнообразной и увлекательной, как первая. Но имела право на существование. Так я ей и сказал после наших многочасовых кувырканий на ее кровати.
Если бы такой план предложила не Яна, я бы тысячу раз подумал. Но рядом с этой женщиной думалка отказывала. И я согласился без вопросов.
Поначалу все шло неплохо. С обещанными палаткой и мангалом я вернулся в кремль. Сдал "находки", получил пайку и неторопливо поел под внимательным взглядом Звездочки. С кухни мы ушли с ней вместе. Поговорить со Звездой наедине вышло довольно просто. Уговаривать долго не пришлось.
Звездочке здесь не особенно нравилось, а без меня понравилось бы еще меньше.
- Если не хочешь, не надо. Оставайся, - закончил я, разрисовав ей планы на вечер.
- Надо-надо, - поспешила переубедить меня Звезда.
Дальше оставалось только выждать вечера и не попадаться на глаза большому человеку Фаре и его прихвостням. Это тоже вышло без проблем.
На удивление просто получилось миновать ворота кремля, пройти вместе со Звездой мимо костров под понимающие улыбочки и свернуть в ближайшие заросли.
Здесь должна была ждать Яна. Мы договорились встретиться в перелеске вместе с немцем. Яны не было.
Немец в плане побега играл ключевую роль. Может быть, именно из-за него я и согласился на это непродуманное безумие. Яна утверждала, что немец знает, как переходить из одной червоточины в другую. У немца есть схема. И сюда он пришел не случайно, а целенаправленно. Только застрял надолго стараниями Фарафонова.
В качестве рабочих рук Штаммбергер Фаре нужен не был, значит, привлек большого человека чем-то помимо этого. Григорий не тот, кто станет плодить рты без пользы для себя или для дела. Чем привлекателен немец? Знаниями? Или как придворный шут?