- Самое малое - вдвое, - Шрам, прищурившись, смотрел на меня. Нет, этот игрок только с виду - громадный дурак…
- Техника?
- Три вертушки и поезд.
Я подошел к сейфу, набрал код замка.
За железной дверцей - горка белых пакетиков. Мое плечо обожгло горячим дыханьем, я обернулся - глаза склонившегося Шрама жадно засверкали.
- Неплохой у тебя запасец, конунг.
- Убери рыло.
Он отстранился. Я запер сейф, протянул игроку пакетик.
Шрам схватил дурь дрожащими руками, тут же надорвал целлофан, всыпал порошок в огромные ноздри. Шумно втянул воздух.
- Убирайся, - поморщился я.
- Прости, конунг, - пробормотал Шрам, облизывая пустой пакетик синим языком.
Как только он притворил за собой дверь вагона, я прилег на накрытую шкурой твари кровать.
Информация Шрама была неожиданной.
Мой отряд направлялся в Тверь для проведения зачистки, а не для битвы с питерами. Да и не слышал я, чтобы когда-нибудь стрелки - москвиты нос к носу сталкивались с питерами… Кажется, Христо упоминал, что когда-то к Отцу Никодиму приезжал из Питера Отец Афанасий. Но откуда Христо мог знать наверняка? Он возрожденец, а не стрелок.
Операция в Ярославле основательно пощипала отряд: тамошние игроки здорово метали заточки. Я не готов к столкновению с питерами. И УАМР ничего не говорит на этот счет…
Так что, поворачивать обратно?
"Шанс обязательно выпадет - главное, не упустить его", - женский голос. На мгновение я будто наяву увидел ее, вспомнил запах волос, наивные, неосуществимые мечты, которые я начертал на флаге своей души и тайно понес через Русские Джунгли. Серебристая Рыбка, плыви…
- Значит, шанс, - прошептал я, глядя, как в печи мечется огонь.
Решение было принято. Чтобы не терзаться понапрасну новыми сомнениями, я поднялся с постели, снял с гвоздя зеленую куртку с нашивкой на рукаве в виде серпика луны.
Серпик луны сверкал и на холодном небе, но смотрел он в другую сторону. Джунгли шумели, где-то выла тварь. Там же бродит Шрам, а может, забрался на дерево и уснул, - улетел в лживо-прекрасный сон. Интересно, что он видит под дурью? Что прекрасно для Шрама? Зеленая долина, пересеченная голубой речушкой, вытекающей, кажется, из самого неба? Едва ли. Красивая женщина? Это уж точно - нет. Скорее всего, он видит себя не Шрамом, а кем-то другим. Может быть, конунгом.
Я пошел вдоль поезда. За приоткрытыми дверями вагонов храпели, стонали, ругались вполголоса; из печных труб летели искры - некоторые поднимались выше деревьев и только там, в вышине, гасли.
В хвосте поезда, на платформе, - вертолет, лопасти свисают чуть не до земли. Единственная вертушка, доверенная моему отряду. Да я особо и не настаивал на большем, полагаясь на пехоту и мощь станкового пулемета.
Посмотрев на блестящий под луной снег, повернул обратно.
Из продвагона доносились приглушенные стоны, звуки ударов: эта сволочь, Машенька, опять избивал Николая. Я остановился у двери, едва сдерживаясь, чтоб не вмешаться.
- Гад, - тонким голосом крикнул Николай и тут же захрипел: должно быть, Машенька схватил его за горло.
Быстрым шагом я направился к своему вагону: помочь Николаю я не в силах, даром что конунг. В отряде, как и в Джунглях, - каждый сам за себя.
Отворив дверь, я замер: в мое краткое отсутствие кто-то побывал в вагоне.
Сердце гадко заныло: на месте сейфа раскуроченные доски с хищно торчащими гвоздями - похоже, сейф отодрали от пола одним рывком.
- Шрам! Е… ть его душу, это Шрам!
Поднимать общую тревогу я не решился, хотя соблазн был.
Переоценить потерю невозможно: без кокаина отряд неуправляем. Каждое удачное действие, каждое попадание в цель должно оплачиваться дозой - таков неписаный закон. Кокаин - бог и демон отряда, мерило всего и вся…
Несколько темных фигур маячили передо мной в поднимаемой ветром снежной свистопляске. Стрелки, вырванные приказом из жарко натопленных вагонов, свирепо матерились, то и дело посылая в "молоко" очереди из автоматов.
- Хер мы его найдем, - грубый голос справа от меня, кажется, Осама. - Вспорхнул, гнида, на дерево.
- Смотри, а то сядет на шею - простужено отозвался кто-то.
- Прекратить трёп, - крикнул я, отгораживаясь от слепящего снега воротником куртки.
Черт подери, какой ветрище, даже здесь, в лесу, продувает. Шрам, будь он неладен. Впрочем, и сам молодец - угораздило же не запереть вагон с кокаином…
- Конунг!
Я побежал на голос, придерживая автомат у бедра. Ноги утопали в снегу, деревья, баюкая, раскачивали черноту ночи.
- Сюда, конунг, - облепленный снегом силуэт возник передо мной.
- Ты, Николай? - я узнал слабосильного, нерасторопного работника продвагона. Узнав, удивился: на зов положено явиться Машеньке.
- Конунг?
- Да?
- Посмотри.
В голосе Николая звенело торжество. И было отчего.
На дне кустистой ложбинки, распластав руки и ноги, навзничь лежал Шрам. Неподалеку от его головы чернел сейф.
Я бросился со склона по сугробам, проваливаясь по колено.
На сейфе вмятины от яростных ударов, но дверца цела. Этому ублюдку не удалось добраться до моего кокаина.
Я выругался, пнув лохматую голову Шрама. Кожица на виске лопнула, закапала кровь. Игрок застонал, но не очнулся, и глаза его остались все такими же застывшими.
- Молодчага, Николай. Дурь заработал.
Я вытер лоб комком снега.
- Где запропастились эти долб. бы? Ну-ка, свистни.
Николай не торопился снять с шеи алюминиевый свисток и созвать группу.
- Слышишь ты?
Он вдруг заговорил - прерывающимся зябким голосом.
- Конунг, мне не нужна дурь. Я, это самое, хотел бы… Ну… уволиться из продвагона.
Я посмотрел в лицо Николая - ни синяка, ни кровоподтека. Машенька умеет бить так, что следы побоев видны лишь жертве.
- Хорошо, я подумаю, - выдавил я. - Свисти!
Николай поднес к губам свисток.
Спустя какое-то время шесть облепленных снегом фигур - Осама, Надим, Джон, Киряк, Сергей, Якши - спустились с разных сторон в ложбинку.
- Где вы шляетесь, мать вашу?
- Заплутали, конунг, - равнодушным голосом ответил за всех Киряк, растирая снегом красную рожу и с интересом косясь на Шрама.
- Пока вы плутали, Николай заработал дурь.
- Кастрат? - недоверчиво хмыкнул Осама. - Охуеть.
Стрелки, включая и Николая, заржали.
Горло Шрама выплеснуло сдавленный крик, игрок засучил вдруг руками-ногами, словно младенец.
- Возвращается, конунг, - доложил Якши.
- Вижу.
Шрам возвращался, поскуливая и клацая зубами, - за мгновения неземного блаженства расплачивался мучением.
Мало-помалу глаза игрока обрели подобие мысли. Шрам сел.
- Мудак, - не выдержал Осама.
Приклад врезался Шраму в подбородок - тот словно не почувствовал, и вдруг рассмеялся, вызвав ярость у Осамы. Приклад замелькал в морозном воздухе, описывая равные полукружья. Шрам и не думал защищаться.
Осама утомился и отступил, кивнув Джону: "Теперь ты".
Шрам смотрел на меня.
Стрелки по очереди избивали его, соревнуясь в силе, а Шрам все смотрел на меня.
Удар Осамы опрокинул игрока навзничь.
- Ну-ка, - Осама ленивым жестом уткнул дуло автомата в шею Шрама.
- Стой!
Осама уставился на меня.
- Он вор.
- Сказано - стой, - отчеканил я, ленивым жестом сбивая наледь с серпика луны на рукаве. - Убери автомат и бери сейф. Вы все, помогите ему!
Стрелки поволокли сейф к заносимому снегом поезду. Чувствуя себя разбитым, я побрел следом.
Шрам остался лежать на дне ложбинки.
Над поездом клубился пар. Стрелки, переругиваясь и кряхтя, покидали натопленные вагоны.
- Ну и морозище, - проговорил Белка, стрелок-альбинос, которого командование навязало мне в адъютанты. Отбежав в сторону, он стал мочиться, выжигая в сугробе желтую пещеру.
- Белка, хрен не отморозь, - крикнули из толпы, тут же грохнувшей смехом.
- А ты че так за мой хрен беспокоишься, Джон? - Белка, лыбясь, натянул штаны.
- Довольно ржать, - морщась от гуда в висках, сказал я. - Белка, давай построение.
- Слушаюсь, конунг. Стро-о-йсь!
Луженая глотка. Лесное эхо многократно повторило приказ. Стрелки вытянулись в неровный ряд. Двадцать девять человек, двадцать девять комплектов хаки, двадцать девять АКМ, двадцать девять пар глаз, горящих предвкушением бойни. Нет, только двадцать восемь горящих пар глаз. Я остановился напротив Николая, глаза которого просто смотрели на меня, в них таилась тусклая мольба.
- Два шага вперед.
Николай повиновался.
- Конунг?
- Ты переводишься из продвагона в первый.
- Так точно, - голос Николая едва заметно дрогнул. Он вернулся в строй, в котором зашумело: "Кастрата - в первый".
Опасаясь, что шум увеличится, я кивнул Белке:
"Раздавай!".
Жестяная коробка заставила отряд на время позабыть обо всем. Драгоценные пакетики с белоснежным порошком замелькали в заскорузлых пальцах.
- Слава конунгу! - громыхнуло над лесом.
Я повернулся и побрел к локомотиву, обходя желтые ледники, выросшие за одну ночевку поезда. Слава конунгу. Чтобы бы вы орали, если б ночью Николай не нашел в Джунглях Шрама?
- Спасибо, конунг.
За моей спиной - дыхание сбивчивое. Тебе спасибо, Николай.
Я вскочил на ступеньку локомотива.
В кабине машиниста - запах концентрата, тварки, поджаренных при сушке валенок.
- Олегыч?
- Кого там? - заспанный, недовольный голос. Щелкнув, включился генератор, под потолком вспыхнула красная спираль лампочки.
Машинист лежал на кровати, втиснутой в узкую щель между двигателем и печкой. Увидев меня, он откинул в сторону рваную телогрейку, обнажив ноги с желтыми ступнями и грязными толстыми ногтями.
- Конунг? Чтой-то рано.
- Где там рано, Олегыч, - уже построение прошло.
Охнув, Олегыч сел, суетливо натянул валенки и бросился к печке. Погремев заслонкой, достал закопченный котелок.
- Олегыч, время!
- Минуту, конунг, - стуча ложкой, отозвался машинист, - на пустой желудок жизнь не мила. Счас, поем, тронемся.
Я сделал строгое лицо и покинул кабину.
Поезд протяжно взвыл. В форточку под самым потолком ворвался снежный вихрь.
Печка загудела, выплюнув на пол несколько угольков. Сгорбленная спина сидящего у печки человека пришла в движение, рука потянулась к щипцам.
Жарковато - я привык к прохладе, но одергивать Николая не хотелось. Пусть старается.
Я отхлебнул кипятка, надкусил сухарь.
Николай заскрежетал заслонкой.
- Протопил?
- Да, конунг.
- Не угорим?
- Обижаешь, конунг, - лицо Николая порозовело.
Чудно встретить в Джунглях человека, способного смутиться от пустяка.
- Присядь, - я кивнул на стоящее у стола полено.
- Конунг?
- Садись.
Николай неловко примостился за столом.
- Держи тварки, Николай.
Стрелок отшатнулся от протянутой руки.
- Слушай, - поморщился я. - Ты сам просил перевести тебя из продвагона, разве нет? Или желаешь обратно к Машеньке?
Николай взял тварку тонкой рукой.
- Спасибо, конунг.
Ну, то-то же.
Что сверкает в головах игроков, которых холод и ожидание терзают на Поляне сильнее стаи свирепых тварей, когда, завидев в снежном мареве набыченную голову локомотива, вдруг понимают, что это не спасительный Последний Поезд, а транспорт стрелков?
Скорее всего, ими просто завладевает страх. Страх за Теплую Птицу.
Ни голод, ни холод, ни ядовитая вода, ни твари не отняли у игроков любви к Теплой Птице; и страх за то, что отличает живую тварь от камня, заставляет их метаться по Поляне. Продираться через хищный кустарник в Джунгли - прочь! Вы-жить!
Олегыч, как и положено, начал сбрасывать скорость заблаговременно, так, чтобы поезд остановился как можно ближе к Поляне.
Командир зачгруппы Самир, крупный стрелок с клокастой бородой и блестящими злыми глазами, поприветствовал меня кивком головы.
Я закрыл за собой дверь, связывающую первый вагон с вагоном группы зачистки. Здесь удушливо воняло портянками (вон, развешены у печки); на стене - большая перепачканная фотография голой девки, в углу - бак для мочи.
Бойцы - Осама, Богдан, Сергей, Джон - нестройно протянули:
- Слава конунгу.
Никто не удивился моему приходу, совсем не обязательному. Зачгруппа - стрелки матерые, не нуждающиеся в напутствии конунга.
Самир сел на кровать и принялся зашнуровывать ботинок.
Сергей вертел в руках автомат, Джон подкреплялся тваркой. Богдан, белобрысый стрелок с оторванным ухом, сжимал и разжимал кулаки.
- Что, Ухо, не терпится диким глотки порвать? - обнажив черные зубы, спросил Осама.
- Не терпится, - хохотнул Богдан.
- Знаю я, отчего ему не терпится, - вставил Сергей, отрываясь от оружия. - Надеется, что на Поляне найдется что-нибудь получше этого.
Он кивнул на фотографию голой самки на стене.
- А то тебе не надоело дрочить, - ухмыльнулся Богдан.
Стрелки засмеялись, кто громче, кто тише.
- Заткнитесь.
Самир поднялся. Мощный торс закован в куртку цвета хаки, взгляд из-под шлема цепок и суров, автомат висит так, что ясно: когда надо, мгновенно соскользнет с плеча.
- Зачгруппа готова, конунг.
Сейчас я скажу это. Иначе, зачем я пришел сюда?
Самир смотрел на меня. Скрежет колес вызвал неприятный холодок в деснах.
Если я отдам приказ не убивать диких на Поляне, в отряде начнется брожение, которое не вытравить кокаином… Убийство для стрелков - тот же кокаин.
- Поезд стоит, конунг, - сообщил Самир.
- На выход.
Я смотрел, как стрелки выпрыгивают на рыхлый снег, как мечутся в лесу смутные тени: прочь! Жить!
Когда послышались первые автоматные очереди, я повернулся к двери.
Скоро должен придти с докладом Самир…
2. Костер
В вагон постучались.
Николай, даром что храпел на соломенном тюфяке в углу, мигом вскочил, откинул задвижку.
Самир. Лицо красное от мороза, на плечах - снег; дышит тяжело, в глазах - огоньки непрошедшего возбуждения. Того особого возбуждения, что испытывает лишь охотник за человеком.
- Конунг, зачистка прошла успешно.
Кто бы сомневался?
- Сколько, Самир?
- Двенадцать диких.
Двенадцать! Многовато…
- Спасибо, Самир, - я отвернулся, давая понять, что доклад окончен.
Но стрелок не торопился покинуть вагон.
- Конунг, бойцы…
- Самир? - я взглянул на стрелка.
- Конунг, бойцы просят…
- Что? - подчиняясь неведомому порыву, я вскочил, глядя в темные, с желтыми точками глаза. - Что просят бойцы?
Самир отвел взгляд, проговорил:
- Удвоить дозу.
Злость овладела мной.
- Удвоить дозу, ядри твою душу? За что? За то, что ты выполнил свою работу?
- Но конунг…
- Вон!
Пятясь, Самир покинул вагон. Я опустился на стул. Рука нащупала нож и с силой вогнала в столешницу.
- Сволочь.
Я тщетно пытался вытащить нож, застрявший в плотной доске. Подняв глаза, увидел окаменевшее от страха лицо Николая.
- Привыкай жить с конунгом.
Истопник вздрогнул, теребя в руках кусок бересты.
Свечерело.
Поглазеть на костер собралось немного бойцов, большинство предпочло теплые вагоны и горячий концентрат. Поезд замер у Поляны, бледная луна посеребрила кроны деревьев.
Я подумал о той, что осталась далеко позади, но вместе с тем, будет со мной до конца. Шум Джунглей зазвучал приглушенно. Стало дико и жутко: рядом со мной темнела горка убитых.
"Трупы во избежание увеличения популяции тварей, надлежит сжигать вместе с одеждой".
Приказ за номером 12 инструктивного приложения "Конунг" к Уставу Армии Московской Резервации (УАМР) строго обязателен для исполнения.
- Старуха пыталась на дерево взлезть, - неторопливая речь Богдана, рассказывающего стрелкам о зачистке, оттеняла мои мысли. - Только тощими крюками за кору хер удержишься. Я ее пригвоздил к дереву, целую обойму в спину всадил. А она, прикиньте, лежит на снегу и на меня так смотрит, и шевелит, б… дь, руками. Сука! Я ей - в башку…
- Осама или кто там, - крикнул я. - Начинайте.
Темная фигура с канистрой направилась к горке.
Выплеснулась жидкость, запахло бензином. Потом кто-то чиркнул спичкой.
Взметнувшееся к небу пламя озарило Поляну, стрелков, поезд. Стрелки торжествующе завопили.
Огонь плясал на трупах; отчетливо виднелись головы, ноги, руки, туловища, трещали волосы, плавился снег.
Точно завороженный, я внезапно шагнул вперед, к костру. Из огненного чрева на меня глядело лицо старухи, оно показалось мне знакомым. Черные от копоти губы изгибаются и зовут: "Иди ко мне, и мне станет легче, раздели со мной мою боль". И я сделал еще один шаг.
Сильные руки сжали мои плечи; рывок назад.
Я увидел перед собой перекошенное лицо командира зачгруппы.
- Что ты, ядри твою мать, делаешь, конунг? Поджариться захотел?
В вагоне я прилег на кровать. В груди - пустота. В ноздрях - запах костра. Меня вырвало.
Мало-помалу боль в голове отступила. Я увидел старательную спину Николая, вытирающего с пола блевотину.
- Я сам.
- Это моя работа, конунг, - во взгляде Николая любопытство вперемешку с тревогой: не ожидал, что конунг может проявить слабость?
Преодолевая ломоту в теле, я поднялся.
- Зачем ты, конунг?
- К черту.
Я подошел к сейфу.
Скрипнув, металлическая дверца явила горку белых пакетиков. Я просунул руку в щель между горкой и крышкой сейфа и выудил зеленую бутылку с удлиненным горлом, заткнутую огрызком свечи.
Присел к столу.
Я знал, что по крышам вагонов, перебегая с одного на другой, змеятся снежные вихри, что многие стрелки спят, а те, кто не спит, играют в потрепанные грязные карты либо дерутся за место у печки. Кто-то грызет тварку, кто-то в сотый раз перебирает и смазывает АКМ, кто-то дрочит, кто-то скрипит зубами; кого-то мучает болезнь, кого-то ломка. Мне нет до них дела, даром, что я несу за отряд ответственность перед Лорд-мэром…
- Николай! Брось тряпку и садись.
Не говоря ни слова, Николай подошел и опустился на полено напротив меня.
Я наполнил две жестяные кружки зеленкой. Одну протянул Николаю, из другой, не поднимая головы, отхлебнул.
В носу сразу засвербело, и чтобы не закашляться раньше времени, я закинул подбородок и вылил в рот пойло. Глаза едва не выпрыгнули из глазниц прямо на стол; я нащупал дрожащей рукой кусок тварки, и принялся работать челюстями. Убийственная горечь зеленки сменилось теплотой, разливающейся по телу, точно река по весне.