Длинную беседку, украшенную цветами и гирляндами, установили прямо во дворе. На возвышении в самом конце беседки стоял Игорь Матвеич в черном костюме-тройке, при бабочке; с ним рядом - работник ЗАГСа, полный лысый мужчина, тщетно пытающийся придать лицу умильное, как у католического священника, выражение лица. За их спинами голубело небо, солнечные лучи насквозь пробивали редкое облачко. Гости рядами сидели на скамьях, переговариваясь и посмеиваясь. Все смолкло, когда на красную ковровую дорожку, ведущую к алтарю, ступила я, держа под руку Кейзуке. Все лица немедленно повернулись ко мне: глаза, глаза, десятки, сотни глаз! И во многих я прочла: "Молодая сучка, охотница за богатыми мужиками". Только сейчас со всей беспощадностью открылась передо мной правда: "Я не люблю этого человека. Я выхожу за него по расчету. Я и вправду сучка, охотница за богатыми".
Мне хотелось убежать, улететь отсюда прочь - далеко-далеко, туда, где нет людских глаз, где нет ничего кроме покоя и… подушки, обняв которую, можно разреветься.
- Игорь Матвеевич Снегирев, согласны ли вы взять в жены Марину Александровну Книппер?
- Да, согласен.
- Марина Александровна Книппер, согласны ли вы стать женой Игоря Матвеевича Снегирева?
Я не успела ответить. Солнце за спиной работника ЗАГСа вдруг стало красным, а потом взорвалось, насытив воздух миллионами невидимых стрел. Стрелы вонзались в кожу, в глаза, проникали в мозг и легкие. У меня носом хлынула кровь. Я попыталась закричать, но не смогла. И Марина Книппер умерла. Умерла, чтобы воскреснуть здесь, в Московской резервации.
4. Остатки сладки
В бункере темно. Капли воды, срываясь с потолка, глухо ударяются о бетонный пол.
Андрей Островцев предал родину и свою жену, Марина Книппер - предала саму себя… Но с чего мы решили, что всполохи - это наша память? Вдруг - это просто сны, чужие сны?
Руки Марины обвили мою шею.
- О чем ты думаешь, Андрей?
Я кашлянул.
- Думаю: как так вышло, что все погибли, а мы остались живы?
- Мы не остались живы, мы воскресли.
- Но почему именно мы?
- Я не знаю, - Марина задумалась. - И, наверное, никто не знает. Даже Христо.
- Все это странно.
- Странно, да. Но мы - жители этого мира, он наш, и в наших силах сделать его лучше.
Я вздрогнул - на лоб упала холодная капля.
- Пойдем отсюда, - Марина потянула меня за рукав. - Есть хочу - умираю.
Мы стали подниматься по шахте лифта, осторожно ступая на ржавые перекладины металлической лестницы.
- Поговорили?
Наверху нас встречал Киркоров. Он подмигнул мне, скользко улыбаясь. Значок "Работник парковки № 56" поблескивал на груди.
Киркоров смутился, прикрыл значок.
- Безделушка. Правда, красиво?
Я не ответил, борясь с желанием двинуть его по роже: теперь я знал, кто подсматривал за нами.
- Киркоров, мы с Андреем жутко проголодались. Как думаешь, Снегирь расщедрится на доппаек?
- Сомневаюсь, - Киркоров почесал рукой изуродованную сторону лица. - Он и так не в восторге, что появился лишний рот.
Я хмыкнул:
- Как будто я навязывался.
- Не слушай его, - засмеялась Марина. - Киркоров мастер пошутить.
- Мастер, да, - я снова кинул взгляд на значок.
- Что ты уставился, дикий? - окрысился вдруг возрожденец.
Я шагнул к нему, схватил за грудки. Марина охнула.
- Держись подальше от меня и моей женщины.
- Твоей женщины? - изо рта Киркорова несло падалью. - С каких это пор?
Я потянулся к ножнам, - черт, нет заточки!
- Андрей, отпусти его.
Я оттолкнул Киркорова, тот ударился спиной о стену, выругался.
Мы пошли прочь по развалинам какого-то здания. Злоба плескалась во мне, заставляя скрежетать зубами.
- Чего ты вызверился на него? - Марина схватила меня за рукав. Я освободился.
- Ничего.
Впереди показалась наполовину обрушившаяся стена из красного кирпича, показавшаяся мне смутно знакомой. На нескольких уцелевших башенках нахлобучены снежные шапки.
- Вообще - то Киркоров предлагал мне стать его самкой, - призналась Марина, поеживаясь от холода.
- А ты?
- Послала его. Ты видел эту рожу?
- У меня рожа не лучше.
- Это не тебе судить.
Марина нашла место в стене, где слом был значителен, проворно вскарабкалась на нее.
- Скорее, Андрей!
За стеной - площадь, еще дальше - многочисленные развалины, поросшие кустарником и невысокими деревцами. Слева от нас - груда кирпича, справа, - руины какого-то храма: сломленные чудовищной силой разноцветные башенки лежат в снегу в каком-то пугающем порядке, точно игрушки, разложенные ребенком-великаном.
Марина спрыгнула со стены. Подметки ботинок глухо ударились о камень. Махнула мне рукой: "Давай!". Я последовал вслед за ней.
- Ты чего?
Я кружился на месте, пытаясь представить, как здесь было до Дня Гнева.
- Знакомое место.
Марина рассмеялась.
- Ты еще не догадался? Мы же на Красной площади. Видишь?
Она указала на приземистое здание, давшее трещину прямо посреди короткого слова "Ленин".
- Мавзолей Ленина. В нем хранилась мумия вождя, до тех пор, пока ее не украли сектанты. А вот там, под снегом, - циферблат часов и гигантская звезда, - все это было водружено на Спасскую башню. Видишь красный пенек? Раньше это была Спасская башня. Вон - развалины Исторического музея, кстати, в них можно нарыть массу прикольных вещиц, а вот это - Храм Василия Блаженного. Сюда-то нам и надо.
Перед Храмом - оплавленная статуя: мужчина с изуродованным лицом призывает к чему-то сидящего безголового мужчину, воздев к небу обрубок руки.
- Минин и Пожарский, - сообщила Марина. - В книжке "История для седьмого класса" написано, что они спасли Россию от интервентов. Интервенты, - это, наверное, враги. Раньше Красная площадь была культовым местом, центром столицы: здесь базировалась власть.
- А что же сейчас?
- Сейчас Красная площадь - это, по сути, окраина Московской резервации, запретная зона, как и весь центр бывшей Москвы. Это место называется Пустошь. Тут мало кто подвизается, - сектанты, мародеры. Стрелки здесь появляются редко, - какой смысл? Одни развалины… Вся жизнь резервации кипит в Кузьминках, в Выхино, в Бирюлево. Власть же резервации располагается где-то в районе ВВЦ.
- Власть?
- Ну да, Лорд-Мэр. Пойдем скорее. От голода в животе бурчит.
Обогнув занесенную снегом башенку, мы очутились на каменной лестнице. У двух плит, положенных одна на другую, Марина остановилась.
- Здесь проход, - кивнула на широкую щель. - Протиснешься?
- Угу.
- Тогда первый.
Я замешкался: вспомнился шприц, с сидящей на кончике иглы луной, боль, пронзившая шею…
- Ты чего?
- Ничего, - я полез в щель.
Здесь было темно и пахло сыростью. Что-то ударило меня по виску, я охнул от неожиданности, и тут же услышал из темноты рядом с собой недовольный голос Марины:
- Чего ты не отошел? Больно?
Это она, спрыгнув, задела меня носком ботинка. Я потер висок:
- Зачем мы сюда?
- Много веков назад здесь находились кельи, седые старцы молились за царя и отечество и вели летопись эпохи.
Впереди блеснул огонек свечи.
- Букашка, - окликнула Марина. - Это мы.
Букашка приблизилась. В тусклом свете сального огарка она показалась мне одним из тех старцев, которых упомянула моя женщина.
- Снегирь вас ждет, - негромко сказала Букашка. Она достала из-за пазухи вторую свечу, зажгла. - Возьми, Марина.
- Спасибо, Бука.
Мы двинулись вперед. Свод был такой низкий, что мне пришлось нагибаться. Букашка не пошла с нами, а, найдя у стены приставную лестницу, вскарабкалась по ней до светлого пятна на потолке и исчезла в нем. Должно, отправилась искать своего дружка - Киркорова.
- Это здесь, - Марина остановилась у деревянной двери, округлой сверху. Постучала.
- Пришли? Проголодались?
Рыжебородый детина, похоже, не был рад нам. Кроме него, в келье находился Вовочка, а еще - многочисленные ящики, мешки, бочки.
- Проголодались, - жизнерадостно ответила Марина. - И нам положен доппаек.
- Доппаек? - Снегирь скорчил на лице болезненную мину. - Да, кажется, Христо говорил…
- Не кажется, а точно говорил, - вставил Вовочка безразличным тоном. - Дай им что положено, Снегирь, не жмись.
- Не жмись, не жмись. Запасы что - бесконечные?
Ворча, Снегирь извлек из ближайшего ящика два черных пакета. Один протянул мне, другой - Марине.
- Здесь по две банки, - сообщил он, сглатывая слюну.
- Эх, Снегирь. - вздохнул Вовочка. - Ты снова запамятовал, что Христо приказал выделить Андрею экипировку. Не дело ему расхаживать по резервации одетым по-дикарски.
- Ничего я не запамятовал, болтун, - обиделся Снегирь. - Вот, - небрежным жестом он протянул мне тяжелый холщовый мешок. - Полный комплект, включая оружие.
У Марины в распоряжении была собственная келья: кровать, печка-буржуйка, на стене - треснувшее зеркало. Мы примостились на кровати.
Нетерпеливым движением я распаковал пакет: две жестяные банки без этикеток, с десяток ржаных сухарей, а так же нечто сухое, красноватое, похожее на корешки дерева.
- Сушеный кальмар, - пояснила Марина.
Я взял в руки одну из банок.
- Ананасы?
Вспомнились Джунгли, наше, кажущееся бесконечным, путешествие.
- Лучше, - Марина протянула мне нож. - Открой и попробуй.
Я вскрыл крышку. Терпко и пряно пахнуло мясом. Подцепив из банки небольшой кусок, отправил в рот. Марине явно доставляло удовольствие созерцать мою физиономию.
- Что это?
- Это тушенка. Как говорит Снегирь, драгоценная тушенка. - Марина засмеялась. - Возможно, одна из последних банок в резервации, а остатки - сладки. Даже стрелки уже перешли на тварку и концентрат.
Марина открыла свою банку и, взяв сухарь, стала есть.
- Ешь с хлебом - так быстрее насыщаешься, - жуя, проговорила она. - Учти, паек - на целую неделю.
Свечка горела ровно, бросая на стены кельи световой круг. Как там сказала Марина? Старцы, ведущие летопись эпохи? Я представил, как сгорбившись, один из них сидит у свечи и кропотливо и бережно заносит в толстую, обшитую кожей книгу события и людей. Но вот дверь кельи отворяется и входит Царь (Кремль так близок к Храму!), он тоже старец, но борода у него не седая, а рыжеватая. Царь что-то тихо говорит летописцу, словно просит о чем-то. Летописец скорбно качает головой. Царь начинает кричать, распаляться и вдруг… обрушивает набалдашник своего посоха на голову старика! Страницы недописанной книги заливает кровь…
Марина доела тушенку и положила пустую банку в пакет.
- Андрей, давай посмотрим, что за экипировку тебе выделил Христо?
По голосу было ясно - ей интересно. Я пожал плечами: "Действуй".
За годы скитаний по Джунглям у меня выработалось убеждение: то, что надето на мне, - оптимально для выживания.
- Ух, ты!
Марина вытащила из мешка короткое кожаное пальто с высоким воротником.
- Наверное, Снегирь нарыл в развалинах музея, - сообщила Марина.
Кроме пальто в мешке оказались ботинки на высокой платформе с толстыми носами, усиленными металлической пластиной.
- Настоящие гриндера! - восхитилась Марина. - Христо явно благоволит к тебе.
Свитер, попорченный молью, промасленные джинсы с сохранившимся значком на поясе "D&G", противогаз, перчатки, и, самое главное, - пистолет, а к нему - патроны.
Скажу честно, содержимое мешка по-хорошему удивило меня. Да к тому же могу ли я, в самом деле, разгуливать по резервации в тряпье игрока?
Я стянул через голову старый свитер, изрезанный заточками и клыками, пропитанный моей кровью и слюной тварей. Увидел: Марина стоит рядом со мной, зеленые глаза слегка поголубели - колдунья!
- Я рада, что ты простил меня, Андрей, - прошептала она, касаясь пальцем застарелого шрама в виде буквы "С" у меня на груди.
Я обнял свою женщину, поцеловал - ее губы пахли тушенкой.
Марина вдруг заплакала.
- Я рада, что ты простил меня, Андрей.
5. Взрывчатка
Собаки повизгивали, приседая так, что шерсть на груди утопала в снегу. Шесть пар глаз сверкали в сумерках.
Сильные, лоснящиеся от сытости животные. Чем Снегирь их кормит?
- Берегите собак, - увещевал хозяин, застегивая ремень на шее последнего пса. Снегирь ловко орудовал левой рукой, помогая себе обрубком правой. - Других нам не найти.
- Не волнуйся, - беззаботно отозвалась Марина. - Чуть что, мы способны постоять и за себя, и за собак. Разве только шальная пуля…
- Чур тебя. Сплюнь!
Марина сплюнула на снег. Поверх комбинезона она надела пуховик с надписью на спине: "Полиция", на голову водрузила шапку-ушанку. В правой руке - длинная погонщицкая палка.
Я чувствовал себя неуютно в новой одежде: пальто жало под мышками, джинсы терли в области паха. Зато гриндера словно специально пошиты под мою ногу.
Собаки рвались, подергивая ремни. Трудно поверить, что они смогут сдвинуть сани, если мы с Мариной усядемся в них.
- Пшли! - крикнул Снегирь, ударив по загривку вожака упряжки, пегого пса с обвисшими, порванными ушами.
Ветер рванулся навстречу.
Красная площадь осталась позади, упряжка понеслась вдоль поросшего кустарником берега реки. Зеленая вода неподвижна, лишь кое-где плыли по течению снежные островки. Посреди широкой дороги замерли проржавелые машины. Казалось, что скрипение полозьев и ровное дыхание собак разносится на многие километры вокруг.
- Взгляни, Андрей, - окликнула Марина.
Справа от упряжки виднелись белые развалины.
- Храм Христа Спасителя. Здесь проходили церковные службы. В книге сказано: Храм был разрушен, затем всем миром восстановлен.
- Как это - всем миром?
- Значит, каждый дал, сколько смог.
Направляемые Мариной собаки свернули в переулок. От развалин домов рябило в глазах. Джунгли еще не пришли сюда - упрямо и бесповоротно - но кое-где их наступление уже заметно.
Луна скрылась за тучей, стало темно. Я думал, Марина остановит упряжку, но не тут-то было: собаки не сбавили скорости. Мы въехали на мост, полный мертвых автомобилей, - река внизу струилась черной лентой.
- Тпру!
Упряжка замедлила ход.
С моста виден густой лес, выросший вдоль речного берега.
- Парк Горького - одно из самых опасных мест в Пустоши, - сообщила Марина. Голос ее звучал настороженно. - Андрей, держи пистолет наготове.
Мы свернули с моста в тонкую кишку переулка. Снова выглянула луна, снег заблестел. Полуразвалившиеся здания возникали перед упряжкой, как будто вырастая из-под земли. Мне начинало казаться, что собаки сбились с пути.
Вдруг Марина крикнула:
- Стой!
Упряжка замерла. Псы дышали тяжело, роняя на снег слюну.
- Приехали.
Я увидел желтую ленту железной дороги, платформу с покореженной табличкой: "Москва - товарная". До боли захотелось взобраться на невысокую насыпь и по шпалам - прочь из этого города, в Джунгли.
- Андрей, скорее. Кажется, будет метель.
Марина была права - небо заволакивали тучи; усиливался ветер.
- Здесь раньше был рынок, - перекрикивая ветер, сообщила Марина. - Кое-что сохранилось.
- Рынок сохранился?
- Кое-что из барахла.
Я взял вожака за ошейник, дернул. Упряжка последовала за мной, таща сани.
Это было длинное приземистое сооружение из шероховатых, соединенных между собой металлических листов. Крыши не было, ворот тоже. Вместе с собаками мы вошли внутрь. Лучше бы мы этого не делали… Посреди склада горел костер (и как только мы не заметили, не почуяли дым). У огня, сгорбившись, сидели трое.
- Мародеры, - шепнула Марина.
Я сжал в кармане рукоять пистолета.
Мародеры поднялись нам навстречу. Двое, крупные, с одинаковыми квадратными подбородками, с близко посаженными свиными глазками (близнецы?), с выражением сытой невозмутимости на физиономиях, одетые в одинаковые тулупы и большие валенки. Третий - коротышка, горбоносый, тщедушный, в желтом пальто похожий на цыпленка.
- Кто вы такие? - крикнул "цыпленок". Голос у него оказался неожиданно низким, словно украденным у другого человека. - Уёбывайте отсюда! Это моя территория.
- Что значит твоя территория? - внешне спокойно ответила Марина. - С каких пор Район Второго Кольца поделен?
Коротышка сплюнул на снег.
- С тех пор, как я сюда пришел.
- Ты? - Марина пожала плечами. - Я тебя впервые вижу.
"Цыпленок" умолк, глядя по-волчьи. Его сподручные переминались с ноги на ногу.
- Ну, не будем ссориться, - коротышка вдруг сменил гнев на милость.
Замер, разглядывая меня.
- Кожанка, гриндера… Недурные вещицы… Вы сектанты?
Молчание.
- Можете не отвечать. Вижу: сектанты. Ленинцы, сталинцы, возрожденцы?
- Не твое дело, - оборвала коротышку Марина. - Мы приехали за барахлом, и имеем на него такое же право, как и вы.
- Не мое де-ело, - протянул, словно зевая, мародер. - Кстати, отличная упряжка…
Я и моргнуть не успел - в левой руке коротышки появился пистолет.
- Пожалуй, я заберу ее, если вы не против, - он засмеялся. - А ты, кожанка, - обратился "цыпленок" ко мне, - держи руки по швам. Дернешься достать пушку - начиню свинцом.
Ветер завывал где-то в черной вышине, ему вторила одна из собак в упряжке, словно чуя: хозяева попали в беду.
- Глеб, - коротышка кивнул одному из близнецов. - Обшарь-ка их.
Тупо ухмыляясь, мародер направился ко мне. Сухой снег поскрипывал под его валенками.
Эти трое оставили Марину без внимания. Краем глаза я видел: девушка, держа руки за спиной, что-то делает с ошейником вожака стаи. Что она задумала?
С коротким рыком пес рванулся вперед, взрывая снег широкими когтистыми лапами. Мгновение - и он уже у костра мародеров. Этого времени оказалось достаточно: коротышке, чтобы всадить в собаку пулю, а мне - чтоб выхватить пистолет.
Не давая "цыпленку" повторно прицелиться, я выстрелил в него. Мародер упал в костер, желтое пальто вспыхнуло.
Собака визжала, перекатываясь по снегу, наконец, затихла. Марина подбежала к ней, присела рядом.
- Стоять! - заорал я бросившимся врассыпную близнецам.
Громилы замерли, озираясь и хлопая обледенелыми ресницами.
Я подошел к костру - пахнуло жженым волосом. Поднял со снега выпавший из руки убитого пистолет.
- Как его звать? - спросил, кивнув на труп.
- Шевченко, - отозвался один из близнецов. - Он гад.
- Гад? Зачем тогда вы с ним якшались?
Близнец не ответил.
- Забирайте его и валите отсюда.
Мародеры, кряхтя, подняли товарища. На обгорелой горбоносой роже сверкают белки глаз. Близнецы, волоча труп, исчезли за стеной начавшейся метели. Отойдут шагов на двести и швырнут в сугроб: на что им сдался мертвяк?
Я подошел к Марине, сидящей на корточках перед псом. Она подняла голову:
- Что теперь Снегирь скажет?