Владислав заколебался. Драгоценное время уходило. Младшие братья, князья-принцепсы, и мачеха, хитрая тварь, тоже стали собирать войска и звать на помощь заграничную родню. Князь-кесарь стал терять преимущество, и в этот момент из Померании к нему прибежали номинальные вассалы братья Грифины и вместе с ними личный капеллан покойного батюшки померанский епископ Адальберт. Венедские князья просили о военной помощи, дабы они смогли сурово и показательно наказать своих соплеменников, которые взбунтовались, отринули истинную веру, вновь впали во тьму язычества и теперь не признают себя подданными Польши. Однако Владислав, мысли которого были заняты исключительно борьбой с родственниками, ответил категорическим отказом. И пришлось бы незадачливым Грифинам, при которых осталось всего полторы сотни верных дружинников, ехать из Вроцлава несолоно хлебавши, но за них сказал своё веское слово епископ Адальберт, и князь-кесарь к нему прислушался.
Епископ встретился с Владиславом один на один, без свидетелей, и попросил его оказать помощь непутёвым вассалам, которые не смогли удержать в узде своих диковатых подданных. А за это Адальберт пообещал ему в конфликте с братьями полную поддержку святой матери-церкви. Это был серьёзный довод, тем более что слова Адальберта подтвердили все наиболее авторитетные священнослужители Польши, в том числе и Якуб из Жнина, архиепископ города Гнезно. Поэтому, посоветовавшись со своими воеводами, которые в своё время вместе с его отцом ходили крестить поморян и заверили князя-кесаря, что очередной поход окажется лёгкой прогулкой, Владислав всё переиграл. Во всеуслышанье он объявил, что слухи о его конфликте с братьями и мачехой сильно преувеличены, а войско собиралось для наступления на венедов. Эта весть молнией пронеслась по всему королевству, и князь-кесарь выступил в поход.
Настроение у полководца, несмотря на то что войско киевлян повернуло обратно и помочь ему решил только очень набожный князь Игорь Ольгович с парой сотен дружинников, было просто великолепное. Ведь под его рукой находилось почти пятнадцать тысяч воинов, и, глядя на такую силищу, он считал себя непобедимым. По дорогам двигались отряды слензян, голеншан, куявов, вислян, полян, ледян и мазовшан, конные летучие сотни из Кракова, здоровенные мужики-лесорубы из прибугских лесов, вспомогательные подразделения, которые прислали братья, наёмники из лужицких сербов, дружина самого Владислава, конники Грифинов, а также ополченцы из Гнезно, Вроцлава, Сандомира и Познани.
Братья-славяне шли в поход на свою дальнюю родню и ни в чём не сомневались. Будет победа. Будут разграбленные города и посёлки. Будут сочные бабы и красавицы девки, которых можно мять и насиловать. И обязательно будет богатая добыча. А затем они вернутся домой и станут вспоминать об этой войне как о славном приключении, о котором можно рассказать внукам. Примерно так думало большинство рядовых воинов из армии Владислава. Однако реальная война далека от героики и басен тех, кто рассказывает о ней взахлёб, которые редко соответствуют действительности. И когда поляки покинули пограничный город Санток и оказались в пределах Померании, а если говорить конкретней, в землях племени пырычан, они в этом убедились.
Небольшие группы венедов, не принимая честного боя и прячась в непролазных чащобах, отстреливали поляков и предателей из дружины Грифинов. По всем дорогам были сделаны завалы и построено множество подлых ловушек. Деревушки на пути польской армии обезлюдели, а припасы, которые оставались в амбарах и сараях, были отравлены. По этой причине войско, которое должно было пройти от Сантока до первого серьёзного города поморян Пырыца всего за три дня, потратило на марш полную седмицу и понесло потери в количестве ста человек только убитыми.
Но вот наконец армия Владислава Второго выбралась из приграничных холмов и лесов и подошла к стенам пырычанской столицы. Свантибор Грифин выехал вперёд и предложил соплеменникам сдаться, но венеды обматерили его, прокляли и заявили, что будут держаться до последнего человека. Обойти Пырыцу тяжело, ибо дорог вокруг немного. Да и нельзя оставлять в тылу сильное укрепление, откуда поморяне могли ударить по польским тылам, и князь-кесарь отдал приказ взять город штурмом.
Взбодрённые обещанием на три дня получить в своё полное распоряжение небедный город, поляки рьяно взялись за дело. Было сколочено множество лестниц, заготовлены щиты-павизы и сделано несколько таранов. За пару дней бойцы Владислава всё приготовили. А затем, после молебнов и исповедей, под напевы трёх десятков католических священнослужителей воины двинулись на штурм, который закончился неудачей и большой кровью.
После этого приступы шли без остановок. Отряды сменяли друг друга, но всё было бесполезно. Запасов в городе оказалось много, точно так же, как и воинов, и Пырыца держалась. И только один раз воины Владислава, презрев смерть и теряя товарищей, неудержимым живым потоком подкатившись к городу, смогли взобраться на стену, закрепиться на ней и даже захватили небольшой пятачок на прилегающих к стене улочках. Но тут в дело вступил резерв поморян, несколько витязей Триглава и полусотня варягов, и лужицкие сербы не выдержали. Они прыгали со стен и бежали без оглядки, лишь бы только не оказаться на пути грозных рыцарей Щецинского храма. И тогда князь-кесарь на время прекратил бесполезные штурмы и дал своим отрядам кратковременный отдых.
Пока воины польского войска приводили себя в порядок и восстанавливали силы, Владислав допросил захваченных лужичанами пленных и узнал, что Пырыцу обороняет почти тысяча воинов, которыми командуют руянский воевода Крут Зима и витязь Сивер. Помимо мужчин, готовых умереть, но не сдать город, за стенами больше никого нет, поскольку женщины и дети со всем своим добром ещё месяц назад огромным обозом ушли в Щецин. Это было прискорбно, особенно для тех, кто мечтал о богатствах и бабах. Но ещё хуже была новость, что осаждённые ждут помощи, которая уже недалеко.
Выслушав истерзанных палачами венедов, князь-кесарь стал подумывать об отступлении. Однако Адальберт заверил его, что победа близка и, если войско поморян и варягов придёт, армия Владислава растопчет их и не заметит и князь-кесарь получит победу в одном сражении. Епископ был красноречив. Он смог убедить Владислава, и всё началось по новой. Штурмы, которые были направлены на то, чтобы держать осаждённых в постоянном напряжении, и разведка местности. И если с приступами всё складывалось более или менее неплохо, ибо потери хоть и были, но относительно небольшие, то с получением свежей информации дела обстояли весьма печально. Засевшие в чащобах вокруг города лесовики малые группы разведчиков уничтожали, а крупные отряды изматывали, а затем отгоняли обратно в польский лагерь. Поэтому сегодня Владислава Второго снова посетили сомнения в правильности того, что он делает…
- Кхм! - прерывая думы князя-кесаря, кашлянул епископ Адальберт.
Владислав посмотрел на него, столкнулся с прямым взглядом священнослужителя и, не выдержав его, перевёл взор. Его глаза замерли на верном человеке, дворянине Добчеке, который делал для князя всю грязную работу, а в этом походе руководил разведкой. Добчек, среднего роста крепыш в потёртом камзоле, заметив внимание сюзерена, шмыгнул острым носом, указательным пальцем потеребил рыжую щётку тоненьких усиков и замер. А князь-кесарь, удовлетворённый тем, что его хоть кто-то побаивается, обратился к нему:
- Добчек, что доносят твои люди? Где противник?
Дворянин пожал плечами:
- Нам ничего не известно, ваша светлость.
"Опять ваша светлость. - Владислав поморщился. - Когда же меня начнут называть ваше величество? Чёрт! С такими помощниками, похоже, не скоро".
- Почему ты не можешь добыть хорошего языка?
- Местные венеды очень хорошо прячутся, мой князь. Даже мазовшане и куявы, уж на что бывалые лесовики, но и они не могут их выследить. Я об этом уже докладывал.
- Плохо работаешь, Добчек. Очень плохо. Настолько, что я подумываю о том, что разведка - не твоё призвание. - Мастер тайных дел промолчал, а князь-кесарь посмотрел на Грифинов и процедил в сторону старшего брата: - Князь Ратибор, когда вы умоляли меня явиться в ваши земли и навести здесь порядок, то уверяли, что бунтовщики разбегутся от одного вида моего войска, города откроют ворота, а к вам немедленно присоединятся многочисленные сторонники. Однако выясняется, что вы меня обманывали. Пырыца до сих пор держится, а от вашей дружины, насколько мне известно, осталось только полсотни всадников, и не все воины погибли в бою. Нет, князь. Многие трусливо сбежали обратно в Польшу или, того хуже, перешли на сторону врага. Что всё это значит? Я жду объяснений.
Подобный разнос повторялся ежедневно, и Ратибор Грифин привычно забубнил:
- Ваша светлость, наши родовые земли лежат в приморских районах, и сторонники семьи Грифин там, и они по-прежнему ждут нас, а пырычане всегда были беспокойным племенем. Поэтому мы с братом сразу предлагали обойти Пырыцу стороной и идти к Щецину, а оттуда к Волину…
- Ага! Сейчас! - прерывая вассала, воскликнул Владислав. - Мы начнём марш по лесным дорогам, и тут появится войско бунтовщиков, которое ударит по нашим флангам. И хотя, конечно, мои храбрые воины разгонят это отребье, мы можем понести неоправданно тяжёлые потери. Поэтому моя армия останется на месте, а дальше как сложится. Или в городе закончатся припасы, или подойдёт главное войско противника, и мы его уничтожим. Ничего. Нам торопиться некуда. Со дня на день из Польши подтянутся подкрепления и обозы с провиантом, с ними прибудут мастера, которые смогут сделать катапульты и построить осадные башни. И тогда, я уверен, Пырыца быстро падёт. После чего и остальные мятежные города узнают, что такое тяжёлая рука Пястов.
Кулак князя-кесаря ударил по подлокотнику кресла. Владислав собирался продолжить свою гневную речь, но тут в шатер вбежал один из его воевод, молодой, но уже зарекомендовавший себя отличным командиром Зденек Змигод. Русоволосый дворянин, принимавший участие в последнем приступе, был растрёпан и всклокочен, глаза его блестели лихорадочным блеском. Полководец это сразу заметил и спросил его:
- Что такое, Зденек, Пырыца решила сдаться?
- Нет, ваша светлость. - Воевода отрицательно качнул головой и выдохнул: - Подкрепления пришли.
- Кто?! - обрадованный Владислав встал и только тут обратил внимание на то, что его ноги по-прежнему находятся в тазу.
- Отряды из Любуша, Боникова и Крушвица. Сборные дружины дядовшан и середян. И ещё с ними киевляне. Всего пятнадцать сотен пехоты, больше ста конных дворян и почти две сотни дружинников из Киева.
- А обоз?
- Телег не видел. Только стяги и людей сосчитал, и сразу к вам, мой князь.
- Ладно. - Владислав гордо выпрямил спину и отдал команду слугам: - Одежду сюда! Одеваться! Достать лучшего вина! Встретим дорогих гостей как полагается!
Вскоре, одевшись как ему подобает, с любимым полутораручным мечом, который носил название Божья Кара, князь-кесарь Владислав Второй Пяст и его свита покинули шатёр. Они встречали подкрепление, в котором было много знатных дворян, по слову католической церкви, искупая свои грехи, покинувших дома и отправившихся в поход на язычников. Самой заметной фигурой среди всех являлся русский князь Игорь Ольгович. Это был коротко стриженный безбородый мужчина тридцати пяти лет, Владислав узнал его по ярко-красному плащу. Вот только он не понимал, почему дорогой гость в кольчуге и отчего, как только он спрыгнул со своего породистого жеребца, к нему тут же подскочило несколько воинов, которые, как и князь, были в броне.
"Неужели мятежники посмели напасть на такой большой отряд?" - спросил себя князь-кесарь, с высоты холма разглядывая входящие в его лагерь группы воинов.
Получить ответ на свой вопрос Владислав мог лично, и он спустился с холма, приблизился к Игорю Ольговичу, которому пожилой седоусый дед, видимо костоправ, ощупывал левую руку, и поприветствовал его:
- Здравствуй, брат!
- Здрав будь, родич, - откликнулся русич, которому лях действительно являлся родней, хотя и очень дальней.
- Что с тобой случилось? - Пяст кивнул на руку князя. - Может, требуется хороший лекарь?
- Нет. Ничего не нужно. Просто вывих. Когда на прорыв шли, о дерево локтём ударился. В горячке боя не заметил, а сейчас проявилось.
- Так вам пришлось прорываться?
- Да. Там, - Игорь Ольгович поморщился и кивнул в сторону Польши, откуда пришли подкрепления, - больше двух тысяч венедов. Они нас особо не сдерживали, только обстреляли. Но это не всё. Пока сюда шли, видели другие отряды, в сотню-две, и все стекаются сюда. Рядом с городом никого, однако враги неподалеку, и мне кажется, нас окружают. А коли так, то через пару дней они нападут. Проклятые язычники! - Последние слова Ольгович выдохнул с ненавистью, вероятно, что-то у него было с этим связано.
Владислав повернулся к Змигоду и Добчеку и прошипел:
- Поднять самые свежие конные сотни и послать на южную дорогу. Живо! Мне необходимы точные сведения! - Воеводы отправились выполнять приказ сюзерена, а он, напустив на лицо маску спокойствия, лично помог Игорю Ольговичу снять кольчугу и, придерживая князя за здоровый локоть, повёл к своему походному жилищу. - Пойдём, братец. Сейчас выпьем вина. Лекари вывих вправят, мазями целебными тебя намажут, а епископ Адальберт за нас помолится. И заодно обсудим нашу с тобой стратегию. Ты человек опытный, а значит, наверняка что-то полезное присоветуешь. Идём.
- Да-да. - Рюрикович снова поморщился и, отметив, что его дружинники, все, кто в расчёте на лёгкую добычу добровольно последовал за ним на помощь ляхам, распрягают коней и начинают располагаться на отдых, направился за родственником.
Два князя скрылись в шатре Пяста, а на месте их разговора остался епископ Адальберт, человек без способностей и великих талантов, но крепкий в вере, неплохой исполнитель и хороший оратор. Священнослужитель находился среди людей. Но ему казалось, что он совершенно один. Над польским лагерем сгущались густые вечерние сумерки. Однако он воспринимал их как Тьму, которая обступает Христово воинство со всех сторон. А ещё ему казалось, что из города за ним наблюдает злой взгляд, который не сулит ему ничего хорошего. И, помянув недобрым словом языческих колдунов, от которых он был вынужден бежать из Камминской епархии, Адальберт привычно зашептал молитву святому Архангелу Михаилу:
- Святой Архангел Михаил, предводитель небесных легионов, защити нас в битве против зла и преследований дьявола. И да сразит его Господь, об этом мы просим. Низвергни сатану и прочих духов зла, бродящих по свету и развращающих души, силою Божией в адов огонь. Аминь.
Молитва принесла некоторое облегчение. Епископ почувствовал себя уверенней и, несколько раз перекрестившись, двинулся за князем-кесарем, который, вот же глупец, надеялся стать королём. Адальберт был уверен, что он им никогда не станет, ибо Владислав слишком непредсказуем и своенравен, легко поддаётся влиянию своей властной жены-немки, а значит, не достоин быть коронованным правителем. Впрочем, ему этого знать не следовало. Точно так же, как и то, что истинным руководителям католической церкви, которые отдают приказы Адальберту, сильная Польша не нужна. Разве только как временный противовес конкурентам-ортодоксам с востока, не более того.
Глава 26
Померания. Пырыца. 6650 от С. М. З. Х.
Моё лицо было обращено в сторону солнца, которое всё выше поднималось над глухими лесами, в коих живут люди из племени пырычан. Вокруг меня тысячи мужчин, босые ноги которых смыкаются с травой и землёй. Глаза у всех закрыты, а губы еле заметно шевелятся. В этот час каждый из нас славит дарующее тепло светило и просит о чём-то своём. Однако главная просьба у всех одна - помочь в грядущей битве и даровать нам победу над врагами.
Я делаю то же самое, что и воины, эмоции которых чувствую. Дышу ровно и одними губами беззвучно шепчу молитвы. Помогут они нам или нет, мне неизвестно, хоть я и ведун, человек, главная обязанность коего - не играть в РПГ про великого чародея, а ведать и прозревать пути, по которым должно идти его племя. Хотя одно мне известно точно. Каждая такая молитва придаёт человеку славянского корня немного силы и уверенности в себе. А это неоценимо, ведь если воин идёт в бой с твёрдой убеждённостью, что его дело правое, смутить такого бойца и обратить в бегство практически невозможно.
Тишина прерывается шевелением неподалеку. Славление солнца окончено, и лесной лагерь сборного венедского войска понемногу оживает. Люди гасят небольшие костры и пакуют походное снаряжение, а некоторые уже спешат надеть броню и взять в руки оружие. Куда они торопятся, если до битвы ещё минимум два часа? Не понимаю. Но если они хотят таскать на себе лишние килограммы, это их дело.
Открыв глаза, я проморгался. Дождался исчезновения солнечных зайчиков, обулся и повернулся к Немому. Мой воин, пока единственный, кто официально состоит в дружине ведуна Вадима Сокола, кивнул в сторону костра, возле которого мы ночевали и над которым висел котелок с оставшейся с вечера жирной ячменной кашей. Немой предлагал позавтракать, но перед рубиловом есть не хотелось. Давала знать о себе привычка из прошлой жизни и боязнь получить ранение в живот. Вагр пожал плечами и, сняв котелок, уселся у костра. А я, вспомнив, что вчера хотел поговорить с новоиспечённым руянским князем, которого ещё в Щецине выбрали главнокомандующим союзного войска, направился к месту сбора наших верховодов.
Подошёл, судя по всему, вовремя, поскольку как раз закончился военный совет, и Мстислав Виславит, оглядев стоящих вокруг него князей и воевод, громко спросил:
- Ну что, братья, всё решено?
- Да. - Первым Мстиславу ответил вождь лютичей старый Прибыслав, лицо которого в проникающих сквозь пожелтевшую осеннюю листву деревьев солнечных лучах казалось каменной маской.
- Да, - подтвердил лидер бодричей Никлот, ранее надеявшийся, что именно он станет главкомом. Однако, поняв, что может возникнуть распря, здраво прикинул свои возможности, поговорил с волхвами и уступил это место варягу.
- Да, - вторил им временный командир поморян витязь Рагдай, который являлся заместителем сидящего в осажденном городе Сивера и имел реальный шанс стать следующим поморянским князем, так как был благородных кровей и после гибели Вартислава Грифина имел немалый авторитет.
Три основных "генерала" высказались. Решение было одобрено, и все обернулись к Лучеврату, сопровождавшему вместе со всеми своими волхвами и ведунами войско от самого Щецина.
Верховный жрец Триглава, который в своих белых одеждах на фоне воинов и лошадей выглядел довольно странно, приблизился к костру. Он развёл в стороны руки, словно обнимал всех, кто собрался на совет, и произнёс: