Костя прыгнул вниз – прямо на любопытствующего Серегу Гнездилова. Патроны в дисках громыхнули: "Дум…" Однако в последний момент Костя сумел смягчить падение, оставив на стенах глубокие борозды от перчаток, но все равно Гнездилову досталось. К его чести, он даже не пискнул, а убрался назад в помещение. Костя – следом, весьма поспешно. Дверь открылась, и пустая бадья соскользнула вниз. Видно, мужикам было лень стаскивать ее в погреб. Бадья с грохотом прогремела по ступеням и замерла в куче рогож.
– Ну все, мужики, – объяснил Костя, когда они отбежали подальше, в соседнее помещение. – Мы в прошлом. Наверху отряд "богомолов". Это очень серьезно, потому что они хорошо вооружены. Есть два варианта: вернуться назад или подняться на поверхность, после того как отряд уйдет.
Только теперь он обратил внимание на деревянные бочонки, ведра и корыта, в которых солилась рыба. А еще здесь были кузова из лыка, корзины, усыпанные рыбьей чешуей, и, конечно, гнилые сети. Все это наполняло подземелье немилосердной вонью.
– Я за то, чтобы вернуться, – сказал Базлов и болезненно поморщился, вспомнив, должно быть, как его тащил Костя.
– А ты, Серега? – спроси Костя.
– Мне интересно… Я еще ни разу не был в прошлом… – прошептал Гнездилов, массируя плечо, и моргнул белесыми ресницами.
В темноте подвала, хотя и разбавленной светом фонариков, он выглядел как старик, не хватало только бороды. А еще он явно замерз в своей синей майке, дрожал, но терпел.
Что-то в нем такое есть, подумал Костя, что мне нравится. Ох уж эти "фракталы", не подловишь их ни на чем! И не агрессивный вовсе, а то бы "анцитаур" предупредил, да я бы и сам почувствовал.
– Ну что, майор, – сказал он, – мы остаемся, а ты как знаешь. Можешь здесь посидеть, пока мы с Серегой не вернемся.
– С какой стати? – зло ответил Базлов. – Хочешь меня "протеиновым матриксам" сплавить?
Мнение Гнездилов он ни во что не ставил. Пацан есть пацан. Что он понимает? – читалось на лице майора. Но раз ты, сталкер, берешь на себя ответственность, то так тому и быть. Спорить не буду.
– Майор, – удивился Костя, – ты же сам все решил?
– Да, решил, но я думал, мы выйдем назад вместе. Мне одному не выбраться.
– Извини, по-другому не получится.
– Чего в прошлом-то делать?! – неожиданно вскричал майор. – Зачем мы вообще туда премся?
Костя удивился: почему он так занервничал? Боится, что ли, не вернуться?
– Где-то здесь находится вход к тем, кто закрыл Кремлевскую Зону, – пояснил он.
– А ты не путаешь? – поморщился Базлов.
– Был я здесь, – Костя только не сказал, что во сне, а то бы все его аргументы рассыпались прахом.
А еще ему было почему-то стыдно перед Гнездиловым, которого, он это чувствовал, надо было защищать и оберегать.
– Ладно, – согласился майор, – я с вами, но, чур, советуйся, если что. Я все-таки старше тебя и опытней.
Это значило, что Костя в глазах майора не сделал ни одной крупной ошибки.
– Хорошо, – согласился Костя, – о чем разговор? Но я типа того, тебя не понял.
– А чего понимать? Если бы ты предупредил, мы бы сюда не лезли.
– В смысле? – насторожился Костя.
Ему показалось, что Базлов что-то знает, но молчит. Может, Гнездилова опасается? – подумал он и невольно оглянулся. Серега рассматривал примитивную утварь семнадцатого века с таким видом, будто ему все равно, о чем взрослые разговаривают. Главное, что решили: идем в прошлое и баста! А все остальное меня не интересует.
– Да так… – неопределенно пожал плечами Базлов, – не люблю я все это… прошлое, в смысле… покойники там одни, должно быть?
– Нет там покойников, – насмешливо ответил Костя.
– Тогда просто страшно!
– А-а-а… – Костя сделал вил, что поверил, – понятно, – хотя он ничего не понял из мудреных речей майора, главное, что майор согласился идти в прошлое.
Глава 10
Третья тайна Кремлевской зоны
– Ве-е-ра, а Ве-е-ра… – позвал Костя так, как обычно заигрывал с девушками из отдела.
В доме пахло пирогами, на улице кричали гуси, а из печной трубы в тереме напротив вяло струился дым.
Им страшно повезло. Они беспрепятственно прошли от Беклемишевской башни через конюшенный двор в Царев-Борис дворец и даже столкнулись с дворовой девкой Веркой, и Костя на правах старого знакомого заговорил с ней. Верка простодушно привела их на светлую половину дома, выходившую окнами и на Дворцовую улицу, и во двор.
– Что, дяденька? – спросила Верка и покраснела так явственно, что на щеках проявился румянец.
– Какой я тебе дяденька? – возмутился Костя. – Меня Костей зовут. – Он хотел еще добавить, что они почти ровесники, но промолчал, успеется.
Верка бросила теребить подол и, украдкой взглянув на Костю, тут же отвернулась:
– А странный вы какой-то… я таких ратников раньше не видала…
Горница была большой, чистой, а главное – с высоким потолком. Пахло щами и кислым тестом. Рядом с окном висела связка мяты.
– Почему ты решила, что я ратник?
– Да вон у вас пищаль за плечами. Странная какая-то… у нас другие… длинные, со штыком… а вот здесь такая штука, полочкой называется и замком.
– Полочкой, – рассмеялся Костя.
– Полочкой, – подтвердила Верка, – мне тятя говорил.
– А что он еще тебе говорил?
– А говорил еще то, – смешливо повела она глазами, – что из нее быка запросто можно свалить. Можно?
– Можно, – согласился Костя и едва не ляпнул типа: "А что ты делаешь вечером?" – да вспомнил, где и при каких обстоятельствах они находятся.
Гнездилов с таким азартом подслушивал их, так ему хотелось поучаствовать в разговоре, что у него даже уши шевелились, хотя Костя, выделив ему сектор наблюдения, строго-настрого велел не отвлекаться. Со стороны Арсенала в любой момент могли появиться "богомолы" с подводами.
– А ты кто будешь?
– Мы Милославские… – ответила Верка и зыркнула кокетливо, ну совсем как первая московская красавица.
Сердце у Кости, как всегда в такие моменты, сладко дернулось. Любил он, когда на него так смотрели, и никак не мог к этому привыкнуть. Не избалован он был женщинами, особенно такими красивыми и синеокими.
– А боярин где? – улыбнулся он.
Верка ему понравилась, когда он еще был "богомолом". Было в ней что-то непосредственное, природное, то, что они все давным-давно потеряли в большом городе. Я бы сказал, "натуральное", подумал Костя.
– Илья Дмитриевич? – спросила она кокетливо.
Даже в лаптях она выглядела грациознее, чем какая-нибудь московская штучка на шпильках.
– Ну да, – не уступил ей Костя.
– Так они уехали намедни. А куда, не знаю, сказывали, к себе в загородное… – Она замолчала на полуслове и прислушалась.
– Вижу "механоида"… – постным голосом сообщил майор Базлов. Должно быть, он тоже завидовал их болтовне, но до подслушивания не опускался.
Усилитель звука "нетопырь" подсказал Косте, что "механоид" направляется по дороге в сторону сеновала на скотном дворе, поэтому Костя не отреагировал. Базлов вопросительно посмотрел на него. Он стоял в дальнем конце горницы и со скучным видом пялился в окно, выходившее во двор Потешного дворца. Таким образом, они контролировали все входы и выходы.
Гнездилов и тот делает свое дело охотнее, с неприязнью подумал Костя. Последнее время майор его почему-то раздражал, и Костя всячески давил в себе это чувство. Может быть, причиной раздражения было то, что майор не привык подчиняться зеленым юнцам. А Костя Сабуров в его глазах именно таким и был. Разве я виноват, что молодой? – подумал Костя и спросил:
– А кто это у вас?
– Да лошаки… – оживленно зашептала Верка. – Я уже к ним привыкла. Чудные они какие-то, хотя и страшные.
– А почему шепотом?
– У них ухи как у кроликов – все слышат!
– Иди ты?! – не поверил Костя.
В моей бытности "механоидом" я эту особенность в себе не заметил, удивился он. Уши как уши, и вовсе не кроличьи, а крохотные, как у мышки.
– Вот те крест! – еще яростнее зашептала Верка. – Они каждый звук за версту зело чуют.
– А не балуют?
– Нет. Тихо себя ведут. Но любопытные. Морды в окошко суют. А я их шваброй, шваброй… Кошка Дуся их не любит…
Рыжая кошка Дуся никого не любила. Они забилась на полати и посверкивала оттуда зеленым глазом.
Гнездилов не удержался и хихикнул. Верка с любопытством дикарки посмотрела него. Было такое ощущение, что ее вообще интересует весь мир вокруг. Такого любопытства Костя давно ни у кого не видел. Он считал, что в его приевшимся столичном мире ничего нового не существует. А здесь вот поди ж ты! Есть чему удивиться.
– А чего они делают-то?
– Не знаю… – снова перешла на шепот Верка, впиваясь в Костю глазами, как ворожея. – Мне ключник сказывал, у них здесь, как это, запасник… Штуки они всякие хранят. А ключнику нашему серебром платят. Сама видела.
Она заулыбалась, радостно и чисто глядя на Костю, словно затягивая его в омут. Все, перееду в семнадцатый век, неожиданно для себя подумал он, назло Бараско и генералу, и произнес:
– Ага… И давно?
– Да, почитай, со Святок. – Верка покосилась на окна. – Твои-то хорошо глядят? А-то мне попадет.
Она пристально посмотрела на Костю. И он подумал, что глаза у нее голубые-голубые, как море, а волосы цвета пшеницы. В своей жизни он называл таких женщин степными. Было что-то в них от Древней Руси. А теперь эта Русь в образе девушки с рассыпающимися волосами стояла перед ним.
– Я их уже почти не боюсь, – поведала Верка. – Говорят они по-нашенскому. Иногда рассказывают о своей родине.
– О-о-о… – прокомментировал Базлов, – это интересно…
А вот Базлова она боялась и вопросительно посмотрела на Костю. Базлов был для нее стар, непонятен и, самое главное, зол. "В самом деле, чего злиться? – удивлялся Костя. – Будто я ему на любимую мозоль все время наступаю. Ну не хочешь идти в прошлое, так бы и сказал, я тебя на аркане не тащил".
– А что говорят? – отвлек ее от Базлова Костя.
– Да говорят, что у них похожая страна, только горы выше. И солнце у них большое, и луна не одна, а целых три. А как это так? Бывает разве?
– Бывает, бывает, – заверил ее Костя. – Стало быть, три месяца, как у вас квартируют?
– Ну да, – согласилась Верка. – Сегодня им Федор-дьякон рыбы дал, а то они свою жратву уже съели.
Гнездилов понимающе усмехнулся, но промолчал, боясь пропустить "богомолов" за окном.
– А чего так?
– Да голодные, как черти, с ног валятся. Жалко бедолаг.
– А вот скажи, чего они вообще здесь делают?
– Да ничего! – удивилась она вопросу. – Ящики таскают туда-сюда.
– А больше никого не видела?
– Да я, почитай, с Великого поста из дома ни ногой.
– А чего так?
– Да запретил отец. Во двор только мусор вынести да за поленьями. Мне уже скучно… – пожаловалась Верка. – А ты правда царский офицер? – В глубине ее синих глаз промелькнуло неподдельное любопытство.
– Правда, – сказал Костя и подмигнул Верке.
Верка зарделась. Базлов насмешливо прокомментировал:
– Урядник.
Верка не поняла.
– По вашему капитан-поручик, – ответил Костя и почему-то покраснел.
– Ну, тогда я секунд-майор, – отозвался Базлов.
Верка испугалась. Должно быть, секунд-майор был для нее чем-то подобным темному лику Бога перед свечой.
– Ладно-ладно, – успокоил ее Костя. – Он шутит. Майор, кончай девушку пугать.
Верка совсем потеряла голову от незнакомых слов и снова взялась теребить подол, но не убегала за занавеску, где белела большая русская печь. Интересно ей было.
– А я тебя знаю… – наивно поведала она и зарделась как мак.
Эта ее черта Косте уже страшно нравилась.
– Откуда? – удивился он.
– Чудится мне, что я видела тебя и даже разговаривала, будто я твой голос слышала…
Костя не стал пугать ее тем, что в обличии "богомола" подслушал ее речи, а только спросил:
– Рубль при тебе?
– Рубль?.. – Она еще шире распахнула свои голубые глаза и потрогала щеку.
Костя засмеялся. Верка вдруг прониклась к нему доверием и зашептала, косясь, однако, на Базлова:
– Я однажды пыталась за ними последить…
Костю аж жаром обдало. Он ходил вокруг да около тайны, она открывалась ему со всех сторон, но не до конца, хотя гул присутствовал и в прошлом, то бишь в семнадцатом веке. Можно было только предположить, что гул вездесущий. А что это значило, Костя так и не понял. Информации было мало. Что за странная Зона? – думал он. Нетипичная. Не такая, как везде. Теперь вот Верка что-то знает.
– А меня не попустило, лешая, – доверительно произнесла она, поправляя у него на груди пуговицу. – Не попустило и все, а они, лошаки, тут же пропали, словно в воздухе растворились… – Она вопросительно уставилась на него. Ее природное любопытство оказалось сильнее предрассудков и страхов.
– Понимаешь, – сказал Костя, – есть здесь один такой проход, из которого можно попасть в будущее.
– Тятя там был…
– Отец? – удивился Костя.
– Ты бы ей еще рассказал о темных дырах и червоточинах между ними, – укорил его Базлов, не очень вникая в суть разговора. – И вообще, не болтал бы лишнее. Зачем ей это знать?
– Почему, собственно, и нет, – возразил Костя, – может, она нам поможет?
– Ты что, сталкер, совсем с дуба рухнул? Наболтаешь на нашу голову.
– Даже если и рухнул, нам надо узнать ход отсюда.
Костя не сказал только, что подозревает существование чего-то более грандиозного, чем переход из одного времени в другое. Собственно, мы этот переход знаем. Ну и что? – думал он. – Это ничего не дает. Только путает карты. Кремль пуст. Появились ящики, которые "богомолы" таскают туда-сюда. Ну, положим, для каких-то целей, мне знакомых. А еще зачем? Не складываются пазлы в единую картинку – хоть убейся. А может, я не ту картинку собираю, может, ошибся в расчетах? – Он едва не пал духом. – Не начинать же складывать картинку заново?
– А-а-а… – протянул Базлов, вроде бы соглашаясь. – Только не перегни палку, стратег.
Если Костя еще что-то уловил из намеков майора, то Верка вообще ничего не поняла. Все незнакомые слова пролетели мимо ее сознания. Остался один испуг в глазах василькового цвета. Эх, влюбился бы я в тебя, подумал Костя, да мне нравятся брюнетки.
– Ладно вам… – миролюбиво подал голос Гнездилов из своего угла. – Хватит мучить девчонку. Вон какой-то мужик идет!
– Ой, тятя… – произнесла Верка испуганно и юркнула за занавеску.
Через пару минут раздались шаги. Дверь открылась, и в прихожую стремительно вошел мужик. Был он худощав, но силен, как может быть силен человек, занимающийся всю жизнь лошадьми. Однако на лице его лежала печать ужаса. Глаза, как и у дочери, тоже были голубыми, но с влажной поволокой в углах, волосы – белыми как лен, а борода, напротив, черная, с легкой проседью.
– Верка! У нас гости? – удивился он, снимая малахай, при этом настороженно глянул в окно.
Пахло от него конюшней, сеном и еще чем-то неуловимым, очень знакомым. Костя так и не вспомнил этот запах, но ассоциировался он почему-то с Москвой, родиной, Россией.
Вот черт! – подумал Костя. Так можно сойти с ума – помнить то, чего никогда не знал.
– Да, тятя. – Верка с виноватым видом появилась из-за занавески, прикрыв голову ситцевым платком. – Издали приехали к Илье Дмитриевичу. А его нет. Вот беда-то!
– А откуда? – спросил ее отец, проходя в горницу и настороженно рассматривая Костю, Базлова и Гнездилова.
– Из Смоленска, – ляпнул Серега Гнездилов из своего угла. – Пришли, а у вас здесь такое…
Отец Верки как-то неопределенно кивнул: вроде бы соглашаясь и одновременно имея на этот счет свое мнение.
Костя осознал, что они вляпались, и стал лихорадочно соображать, что было в семнадцатом веке между Смоленском и Москвой. Но так ничего не смог вспомнить, да и Веркин отец, моя руки, отреагировал совсем по-другому:
– Поляки что ли?
Костя ничего не понял. Не понял причину волнения Веркиного отца.
– Какие же мы поляки?.. – отозвался Базлов с обидой.
– Да вижу, вижу… морды наши, христианские, не этих католических собак! Тьфу ты, господи!
Веркин отец нашел взглядом икону в углу и перекрестился мокрыми руками. Костя вспомнил, как пару раз ходил в церковь, и тоже перекрестился, стараясь сделать все правильно, хотя за ним никто не следил. К его огромному удивлению, Базлов последовал его примеру. А вот Гнездилов с ехидной улыбочкой на губах даже не подумал креститься и демонстративно отвернулся, но на него, к счастью, никто не обратил внимания: пацан есть пацан.
– Ну, тогда прошу пожаловать за стол! – скомандовал Веркин отец, вытирая руки. – Меня, кстати, Иваном Лопухиным кличут. Верка! Неси пироги! Не забудь лука зеленого и огурцов малосольных.
Верка словно только этого и ждала и стала выставлять на стол один пирог за другим. Она раскраснелась, волосы у нее рассыпались, словно пшеничный сноп, глаза потемнели и сделались синими-синими, как вечернее озеро. Не один Костя залюбовался ею. В горнице даже наступила минутная тишина. Кошка спрыгнула с печи и стала ласкаться к хозяину, задрав хвост трубой.
– Верка, подай что покрепче! – велел отец, но как-то странно, словно прислушиваясь к звукам снаружи.
Да он "богомолов" ждет! – догадался Костя и остановил хозяина дома:
– У нас все есть!
Он уже целую минуту тряс хабар-кормилец под столом и с холодеющей душой боялся посмотреть, что же вытряс: если пиво, то это конец, если вино, то их точно не поймут и признают поляками, если же ничего не вытряс, то это хуже всего. А когда взглянул под ноги, то лишний раз убедился, что хабар-кормилец все-таки настоящий хамелеон, потому что приспосабливается к ситуации и обстановке. Он выдал штоф чистейшей водки и длинный ломоть сала в белой тряпице. Сало оказалось таким свежим, что горница тут же наполнилась умопомрачительным запахом. А еще он по инерции облагодетельствовал огромным караваем белого хлеба и банкой заводской русской горчицы. Гнездилов цап-царап – схватил банку и спрятал за спину.
– Вот это дело! – воскликнул Иван Лопухин. – Давно я не сидел в хорошей компании. А когда вы приехали? Я что-то не заметил.
Костя запнулся, сделал вид, что жует краюху хлеба. Кто его знает, что сейчас происходит в мире? Как бы не опростоволоситься.
– Да утром еще, тятя, – спасла положение Верка. – Пришли через Варварку.
– Мы на Маросейке встали, – объяснил Костя, чтобы упредить расспросы.
Еще в школе он увлекался историей Москвы и знал, что обычно на Маросейке останавливались все приезжие купцы.
– Да, времена сейчас… – сказал Лопухин, намекая на что-то. – А что же ты их не накормила до сих пор?! – укорил он дочь.
– Да тебя ждали, тятя…
– Это хорошо, – согласился Лопухин, погладив бороду, и налил всем по полной чарке. – Молодцы, что дождались. За это надо выпить!
Костя думал, что после недавней пьянки водка в него не пойдет, но, как ни странно, она проскользнула внутрь, словно горло было смазано маслом: "Бульк!" И вот он уже закусывал толстенным куском сала. Майор с Гнездиловым не отставали и жевали вовсю, налегая на Веркин мясной пирог и булочки с требухой. Гнездилов незаметно отодрал с банки этикетку и выставил горчицу на стол.