2005, март
Колеса с отчетливым скрипом катятся по подмерзшей за ночь земле. Вжж. Вжжик. Серые шины подпрыгивают, когда коляска минует очередной ухаб. Дорога идет мимо трех домов, спускается вниз, к протоке. Георгий при каждом прыжке вскидывает короткий нос. Обалденный нос. Гуле хочется расцеловать его мгновенно, но Георгий такой важный в своей коляске, что она не решается.
Ночью были заморозки. От воды поднимается пар; утки тут как тут, ожидают. Айгуль с Георгием въезжают на мостик - под ногами пружинит асфальт, положенный на металлические трубы и перекрытия.
По ту сторону протоки начинается небольшая полоса леса, голо-черная в это время года. Снег лежит под деревьями. Здесь нет елок, поэтому лес просматривается насквозь. Гуля видит бродячую собаку, рыжую, которая трусит в сторону от дороги, той, что начинается за лесом.
Еще одна собака, черно-белая, лежит на бетонной площадке у канализационного люка. От него стелется легкий, едва заметный след нагретого воздуха. Собака положила морду на лапы, ей тепло.
- Смотри, уточки, - говорит Айгуль сыну. Потом наклоняется. В коляске есть грузовой отсек, Гуля на правах супер-карго достает оттуда корм для уток. Это почти целый батон, нарезной - правда, черствый, с зелеными пятнами - в прозрачном пакете. Когда она выпрямляется, то едва не роняет ношу. Вздрагивает. В горле бьется готовый вырваться крик.
На краю мостика стоит человек. Секунду назад его не было, думает Гуля, впрочем, я не видела…
Человек небрит. Полушубок расстегнут, видна рубашка защитного цвета, перетянутая ремнем.
Бомж?
Гуле становится страшно. Она пытается взяться за ручку коляски, забыв, что руки уже заняты батоном.
- Для уток принесли? Дайте лучше мне, - говорит человек. Гуля пятится, тянет за собой коляску.
Человек насмешливо хмыкает. А потом улыбается.
Это все меняет. Становится видно, что мужчина молод - парень, на самом деле, лет двадцати четырех-пяти. Не сказать, что белоснежная улыбка, зубы темноваты и неровные, но обаятелен. Серые глаза. Чем-то похож на Крючкова из "Небесного тихохода" - такой же среднерусский тип лица.
И в нём совершенно не чувствуется расхлябанности, хамоватого наплевательства на собственное тело, свойственного бомжам и алкоголикам.
Напротив, он выглядит собранным и… сильным. Гуля надеется, что щеки у неё не покраснели - хотя ощущает она их пылающими.
Поэтому, неожиданно для себя, она протягивает человеку дурацкий батон:
- Простите, он…
- Это ничего, - говорит парень. И Гуля вдруг понимает, что это действительно ничего. - Спасибо.
Парень оглядывается и говорит:
- Весна здесь.
Георгий смотрит на пришельца с интересом.
1942, февраль
Филипенко опускает голову на сплетенные пальцы. Н-да. Дел невпроворот, а тут - сиди и слушай.
Все-таки уникальная личность, этот Оки Басарович. Отмахал шашкой всю Первую Мировую, Гражданскую, Польский поход, усмирение казачества, теперь вот опять на западный фронт рвется. Немецкие танки рубить. Филипенко усмехается, отключается на мгновение. Открывает глаза. Черт, так и заснуть недолго.
- Напомню о том, как все начиналось, товарищи, - говорит Сидоров. - Сейчас вы еще раз услышите историческое сообщение Советского правительства от третьего июня тысяча девятьсот сорок первого года…
Он ставит пластинку, заводит граммофон.
Момалыкин сидит, широкоскулый, полуприкрыв глаза и слушает. С недавнего времени выступать ему нет необходимости.
Для речей у него теперь есть младший политрук Сидоров, рыжеватый, тощий - и с прекрасной памятью на лица. Так что фиг два теперь пропустишь хоть одно занятие. К тому же он нудный. Даже не поржешь, увы. Бойцы спят с открытыми глазами; о перлах, которыми сыпал Момалыкин, вспоминают с тоской.
Старший лейтенант слышит шипение. Игла грамофона опускается, бежит, виляет.
- 26-го, а затем 28-го мая, - вещает из грамофонного раструба высокий тенор, - германская военщина, обстрелявшая пограничные войска доблестной Рабоче-Крестьянской Красной Армии артиллерийским огнём, в результате которого имелись человеческие жертвы, не прекращает наглых, бандитских налетов на священную землю страны победившего социализма! Мы заявим, товарищи, этим бездарным германским правителям и лично Гитлеру о том, что мы не боимся петушиных наскоков! Грозную несокрушимую Рабоче-Крестьянскую Красную Армию не разгромить! Она уничтожит молниеносно всякого врага, который попытается напасть на священные земли…
Филипенко разминает лицо. Под пальцами оно твердое, как пластилин. Да уж, мы слов на ветер не бросаем. Финляндия и Ирак, Иран, Румыния, Польша, половина Германии - везде мы наступаем, везде идем вперед… Броня крепка и танки наши быстры.
Старший лейтенант с силой опускает руки на стол ладонями вниз. Словно вдавливает их в столешницу.
И наши люди мужества полны.
2005, март
Утиный Перл-Харбор. Куски черного хлеба (от белого у уток случается запор) падают на птичек с небес, как авиационные бомбы в пятьсот килограмм. Взрывы клювов и шей. Ледяные брызги долетают до перил. Белесый пар разрывов тянется над черной кипящей протокой. Клегот.
Адмирал Исороку Ямамото наблюдает за бойней свысока. Плоское азиатское лицо невозмутимо, как честь самурая. В голубых глазах отражаются: перила, далекая черная гладь и презрение к смерти. Рот приоткрыт. Превратился в маленький треугольник - почище Бермудского.
Гуля смотрит на этот ротик (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить) и говорит:
- Видишь, уточки кушают?
В ответ - высокомерное сопение. Адмирал игнорирует женское мнение в таком важном вопросе, как война.
Откуда она взяла этого Исороку? Гуля уже не помнит.
Но Георгию японо-адмиральское происхождение очень идет.
Утки столпились под мостиком и нетерпеливо вытягивают шеи. Ждут, когда адмирал прикажет продолжить бомбардировку. Увы, хлеба больше нет. Георгий вытребовал себе оставшуюся корочку и теперь грызет - вся рожица перемазана. Адмирал доволен.
Тут Айгуль вспоминает, откуда взялся этот Исороку. Валя вчера смотрел фильм по телевизору: американский, про летчиков. Кричал от восторга и лупил себя по бедрам. Так болел за героев, что…
Нет, не Валя.
Валентин. Суровое мужское имя.
1942, февраль
- У тебя курить можно?
Сафронов придвигает пепельницу.
- Кури. Ты обещал рассказать про машину.
- Это долго.
- А ты короче, - уже звучит как приказ.
Филипенко чиркает спичкой, медленно закуривает. Сафронов смотрит на его руку с папиросой: это красивая рука с длинными породистыми пальцами.
- Понимаешь, машина времени, - Филипенко делает паузу, - люди о ней думали, пожалуй, больше, чем даже о вечном двигателе. И разве что чуть-чуть меньше, чем о философском камне. Если предположить, что океан всемирного разума - ноосфера - существует, то сегмент "машина времени" в нем будет весьма приличным.
Но вот в чем главный вопрос. Почему у меня получилось, а у других нет? Очень просто. Потому что я начал строить. Это самое главное. Да, я одержимый, я знаю.
О машине времени думали очень много умных людей. Но мало кто начинал её строить, эту машину. Понимаешь? То есть, не в теории, а на деле. Не просто думать, как и что, а взять и начать соединять части в единый механизм. А она возьми и заработай. - Филипенко качает головой, потом переводит взгляд на капитана. - Я думаю, Леша: машина времени только и ждала момента, когда кто-нибудь возьмется за реальную постройку. Она уже была - там, в ноосфере, готовая. Её нужно было только оттуда извлечь. Потому что она уже сама этого хотела. Понимаешь?!
Некоторое время капитан ГБ молчит. Потом спрашивает:
- Слушай, Всеславыч, а ты башкой не того? А то, блин, как-то все идеализмом и прочей капиталистической хренью попахивает, ты извини.
- Возможно. - Филипенко с силой втыкает папиросу в пепельницу. - Но ведь работает же, Леша?
- Да мне наплевать. Сделаем так: то, что машина работает, - это чистой воды материализм, достижение социалистической науки. Вот отсюда и будем плясать. Хошь в присядку, хошь гопака. Кстати, а что именно должен сделать твой сержант?
- Достать немецкие карты. Именно немецкие, Леша. Они точнее, там обозначено все с детальностью до метра. Плюс нужны записки немецких генералов и наших о войне - особенно о войне на территории Германии. Военные руководства и учебники для командиров. Все, что может дать нам сведения о сегодняшнем противнике. Информация решает все, верно?
Потом Филипенко говорит:
- Даже если будет не совсем та информация, на которую мы рассчитываем…
- То есть? - Сафронов внимательно смотрит на него.
- Это будет возможная информация. С одной маленькой поправкой: другой класс точности. Объясню на примере. Тебе что-нибудь говорит число: 3 июня 41-го года?
- Спрашиваешь! - капитан смеется. - Еще бы не говорило.
- А 22 июня того же года? Ну, напрягись.
2005, март
Бисеров разлепляет веки и видит перед собой голубые глаза вероятного противника. Враг проницателен и не прощает ошибок. Стоило сержанту шевельнуться, как его уже взяли в оборот.
- Гу! - говорит враг довольно. Переворачивается на живот и подползает к ограждению кроватки.
- Здорово, боец, - говорит Бисеров. - Мамка твоя где?
В комнате две кровати: взрослая и детская. Стоят одна рядом с другой, между ними узкий проход. Сержант смотрит на наручные часы: ага, времени в обрез. Он откидывает одеяло и спускает ноги на пол. Пяткам тепло. Для контраста вспоминается неотапливаемая казарма десанта, когда утром просыпаешься за час до подъема - потому что вместо суставов ледяные шары - и лежишь, растирая колени, иначе по сигналу "Рота, подъем, взвод подъем!" можно вообще не встать.
- Гу? - спрашивает Георгий.
- Точно, - говорит сержант. - Тут ты прав, дружище Исороку. Лопухнулся я вчера - что есть, то есть.
Вчера он с трех утра скрытно перебрасывал собранные материалы к объекту "Мама". Потом готовился: отрывал обложки (лишний груз), собирал книги в пачки, закрывал пленкой и перематывал скотчем (офигенная штука!), потом взвешивал на огромных весах. 104.81 килограмма - разрешенная масса. И лучше бы за нее не выходить. Бисеров вымотался как собака, зато подготовил к переброске три партии. Он сам - четвертая. Потом пришел к Гуле, поел и упал замертво. Сержант думает: вот я дурак.
- А-гу, - соглашается Георгий. Он вообще соображает гораздо лучше Бисерова. - Му-а. Гу.
Что по всей видимости означает: "не стой столбом, действуй, мне все время за тебя думать?" Бисеров хмыкает. Посчитав свою задачу выполненной, Георгий отворачивается к стенке. Через минуту слышится только ровное сопение. Хор-роший мальчик. Приятно офигев, Бисеров на мягких ногах выходит из детской.
Айгуль скорчилась, натянув одеяло до глаз, и ровно дышит. На первый взгляд - всё хорошо. Но сержанта не проведешь. Бисеров осторожно дотрагивается до её носа. Блин. Нос - ледяной просто. Похоже, вся она, как персидская княжна, никак не может согреться. Сержант нащупывает запястье девушки - точно. Знакомый ледяной шар.
От прикосновения сержанта Гуля вздрагивает, но продолжает спать.
Вот я дурак, думает Бисеров. Она же как ледышка, бедная. А я вчера…
Поэтому сержант снимает исподнее, залазит под одеяло и прижимается к Гуле. Разница в температуре тел велика настолько, что воздух едва ли не шипит и не брызжет. Бисеров начинает терпеливо растирать девушку, греть собственным раскаленным телом, чтобы она оттаяла, стала вновь мягкая и гибкая. Он делает это с потрясающим терпением. Он напоминает сам себе разогретый докрасна чугунный шар, который не жжет, но медленно прогревает комнату. Бисеров проводит ладонями по её груди - гладкой и твердой, словно она вырезана из дерева. Сержант почти целомудренен. Он трогает её между бедер - но только, чтобы поделиться внутренним жаром. Он прикасается к гулиным застывшим губам - но только затем, чтобы вдохнуть туда тепло.
И Гуля начинает оттаивать. Медленно, но верно.
И наступает момент, когда она удивленно вздыхает, глядя на него глубоко-глубоко. И тут же пружинисто, сильно обхватывает его бесконечными ногами, упирается в ягодицы. Откидывает голову. Он вбирает губами её губы, её шею, тонкий вкус её ключиц.
Наконец-то, шепчет Гуля. В меня. В меня.
Над головой сержанта с резким хлопком раскрывается купол. В животе - провал. Охрененное ощущение.
Это напоминает прыжок с парашютом - только без парашюта.
Гуля кричит.
За стенкой обиженно плачет разбуженный Георгий.
1942, февраль
- Иди ты, - говорит Сафронов без выраженной интонации. Из чего Филипенко делает вывод, что задел капитана до печенок.
- Я серьезно, Леша. Здесь война началась 3 июня - и нашим наступлением. Что получилось, ты знаешь. В первый месяц войны мы разгромили немецкую кадровую армию, захватили полутора миллиона пленных и вплотную вышли к границам самой Германии. И сейчас наши войска стоят у стен Берлина.
А там все получилось наоборот. Как в зеркале.
3 июня не было ничего. А 22 июня в 4 часа утра, - Филипенко переходит на металлический бас: - без объявления войны германские регулярные войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбардировке города: Житомир, Киев, Севастополь…
- Вот черт, - говорит Сафронов.
2005, март
- Зачем? - интересуется Айгуль.
Затем, что выбросить тебя может на высоте от минус пяти метров до полутора километров (Минус пять, это как? Под землей, что ли? - спрашивает Бисеров у Филипенко. Ага, - отвечает тот). И лучше бы сделать поправку, чтобы оказаться не под слоем грунта и не в качестве живого кирпича в стене здания, а где-нибудь под облаками. Для того и парашют.
Но Гуле сержант этого не рассказывает. Он говорит:
- Я спортсмен вообще-то.
И улыбается. Так, что Айгуль от смущения прячет глаза.
1942, февраль
- Объект "Мама" находится вот здесь, - Филипенко разворачивает карту. Карта 40-го года, а не 2005, но это уже не так важно. - Замаскирован под коллектор теплоцентрали. Смотри, Леша. Здесь мост через протоку, - он чиркает карандашом: раз и два. - Вот здесь дорога, лес, здесь жилые дома. А вот сам объект.
- Что там, на объекте "Мама"? Ты знаешь?
- Я не знаю, я предполагаю - с определенной степенью уверенности.
- Хватит вилять, Всеславыч! Что там?
- Как что? - говорит Филипенко спокойно. - Машина времени.
- Твою… - Сафронов вынужден сделать паузу, чтобы справиться с голосом. - Еще одна?
- Ну, конечно. А ты сомневался?
2005, март
Айгуль ушла гулять с Георгием, так что у сержанта есть полтора часа. Парашюты он подготовил заранее, осталось подбросать вещи в пакет и исчезнуть. Скорее всего, навсегда.
Домой еду, думает Бисеров.
Мысль почему-то не радует. Сержант проходит по комнатам, заглядывает в кроватку - словно мог что-то забыть. В кроватке лежит фиолетовый заяц с одним глазом. Здорово, боец. Жизнь-то тебя, смотрю, основательно потрепала. Поедешь со мной?
А что бы сейчас сказал Георгий? "Гу" или даже "А-гу"?
Да, дурак. Что делать.
В шкафу Бисеров находит альбомы с фотографиями, садится на пол и листает. Мелькают лица: Гуля, Гуля, какие-то незнакомые лица, Гуля. Потом, без перехода: Георгий, Георгий, Георгий.
Какого черта я делаю? - думает он, но все равно продолжает листать. Зачем мне это?
В первый момент Бисеров даже не понимает, что увидел. Машинально уходит на пару страниц вперед. Потом его будто по голове бьют. Пыльным мешком.
Он отлистывает назад. Ну, где?!
Вот.
Сержант сжимает зубы. Кажется, это уже слишком. Черно-белый снимок, но очень четкий, глубокий, таких у нас не делают. Еще не делают.
Обычное фото. На снимке пара. Девушка, несомненно, Гуля. Рядом с ней…
Сержант долго рассматривает фото, поворачивая его то так, то эдак. Блин, думает он. Нет, ну блин же, иначе не скажешь.
1942, февраль
Безопасники привозят его на "эмке", в закрытом кузове - небритого и веселого. На щеке алеет свежая царапина. Все дорогу он хохочет и травит байки. К концу путешествия он лучший друг ребят из охраны, пусть даже форма на нем без "лазоревых" петлиц. Бисеров спрыгивает, держась за борт; легко прихрамывая, идет к Филипенко.
- Товарищ старший лейтенант, по вашему прика…
Филипенко не дослушивает и стискивает Бисерова в объятиях.
- Живой?
- Так точно, товарищ лейтенант. - Бисеров улыбается. Ему кажется, что он лет двести не был дома. Здесь, в своем времени. От этого сержант немного рассеян и постоянно вертит головой. - Получили от меня посылки?
- Две уже, третью ищем. Найдем, Валя, не волнуйся. Чего хромаешь-то?
- Приземлился неудачно. Ногу подвернул. Ерунда. У вас как дела? Берлин взяли?
В казарме его отлавливает Момалыкин. Торжественно вручает книжицу карманного размера, молча пожимает руку и уходит.
Озадаченный, сержант смотрит политруку вслед, затем открывает подарок и читает:
- Уот из дзы нэйм ов дзыс вилледж? Как называется это селение?
Бисеров думает: э? Читает дальше:
- Эвритсинг тэкен бай дзы Рэд Арми фром дзы инхэбитэнтс уил би пэйд фор. За все взятое у жителей войска Красной Армии заплатят!
Ничего себе. Это с какого языка? Сержант закрывает книжицу, смотрит на обложку. Там написано:
"Краткий русско-английский военный разговорник", Воениздат, 1942 год, тираж 100 000 экз.
Ну, дела. Мы пока вроде даже до Франции не дошли?
Значит, дойдем.
Бисеров сует книжицу в карман и выходит.
2005, май
- Знаю, чего хочу.
Айгуль стоит с тряпкой в руках и смотрит. В сто двадцатый раз, наверное. Надо бы домыть пол, но по телевизору - "Красотка" с Джулией Робертс. Фильм, всего лишь глупый фильм.
- Чего же ты тогда хочешь? - спрашивает Ричард Гир.
- Я, - говорит Джулия, - хочу всю сказку.
У Гули в этот момент замирает внутри. Даже не сердце, а где-то там, внизу живота. Словно она в воздушную яму падает. Сладко и страшно. И мурашки по коже. Стоит вся в пупырышках, как гусыня, и плачет.
Потому что она тоже хочет всю сказку.