Автобус тронулся, обдав Тихомирова вонючим дымом. Максим улыбнулся: эх, Женечка-Женя… Евгения Петровна… Нельзя сказать, что у них был бурный секс, девушка вела себя достаточно скованно, много не позволяла, да и не знала в общем-то – откуда ей сейчас знать? В это-то время? Бедные, бедные девушки СССР – многие, в силу особенностей сексуального воспитания, а точнее, его полного отсутствия, до конца жизни оставались фригидными, совершенно искренне не понимая, а что, собственно, еще надобно мужу-то? Ну, родили детей – и ладно, а он… Сыт, обут, обстиран – змей гладкий… Так еще и любовницу, говорят, на стороне завел… Ах кобелина! Глаза бы повыцарапать… обоим!
– Максим Андреевич, вас начальник искал, – хором сообщили дежурившие на посту у лагерных ворот пионеры.
– Спасибо…
Тихомиров тут же и направился в кабинет, постучал вежливо:
– Сергей Федорович, искали?
– Да-да, заходи, Максим. – Начальник лагеря оторвался от разложенных на столе бумаг и устало поднял глаза. – Из пожарки звонили, голову мылили – за всеми делами забыл зама по противопожарной безопасности назначить. Вот ты как раз подойдешь. Как смотришь?
– Как пионер, – усмехнулся Тихомиров. – Всегда готов, Сергей Федорович!
– Я так и знал, что договоримся. Ты не думай, в материальном плане поощрим обязательно… Документы у тебя, значит, в конторе уже?
– Да-да, там.
– Говорят, Женечка сегодня приезжала, не зашла почему-то.
– Так спешила очень! – снова улыбнулся Максим. – Я тут ее до автобуса провожал, кое-что знаю…
– Ах, вон оно что! – Сергей Федорович промокнул взмокшую от пота лысину белым носовым платком и засмеялся. – Что ж, дело молодое, понятно…
– Я не в том смысле, – поспешно продолжил молодой человек. – Завтра-послезавтра в ГДР она уезжает, по молодежной путевке.
– А! Вот как! Тогда понятно.
– Так что не стоит ей пока и звонить, беспокоить…
– Ладно, тогда и пожарные документы ей попозже отвезем… Когда вернется-то?
– В двадцатых числах.
Они еще немного поговорили, и Тихомиров ушел – на носу был ужин, линейка, отбой… Да, еще – просмотр художественного кинофильма "Пассажир с "Экватора"", недавно привезенного начальником. За показ фильма, естественно, тоже отвечал Женька, охотно взявший на себя еще и обязанности киномеханика. Может, потому и брал на себя как можно больше, чтоб о винище не думать? Да и не тянуло его пока, похоже… А в совхозе пил он с тоски. Чего еще взять-то со скотника?
– Максим Андреевич, а не знаете, кино интересное?
– Говорят, про шпионов!
– Не знаю, девочки, не смотрел.
– Максим Андреевич, а у нас соревнования скоро будут?
– Скоро. В рамках "Зарницы" пройдут.
– А в поход когда?
– Ив поход скоро. Вот родительский день переживем, тогда…
– У-У-У, как долго!
– Максим Андреевич, а вас наша вожатая, Ира, искала – строевую порепетировать. Говорит, вы обещали.
– Обещал – да.
– Так пойдемте, Ира на старом стадионе ждет, с отрядом.
Господи, старый стадион!
Так там же этот, художник. Шагая вместе с девчонками, Тихомиров облегченно вздохнул – а ведь чуть не забыл про парня!
Хорошо – напомнили… сами того не желая.
– А ну, построились все, пятки вместе, носки врозь. Р-равняйсь, смирно… На первый-второй рассчитайсь! Где командир?
Вышедшая из шеренги девочка отдала салют:
– Анютина Аня.
Да-а… парней, конечно, не нашлось. Ну понятно, вожатая-то девчонка. Ей, наверное, с девочками удобнее.
– Давай, Аня, командуй…
Зря Максим сомневался: голос у Ани оказался истинно командирский, зычный и громкий, аж уши закладывало, да и ребята слушались ее беспрекословно.
– Отряа-а-ад… Нале… ву!!! Шаго-ом… марш! Песню запе… вай!
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед,
Чтобы с боем взять Приморье,
Белой армии оплот!
Прошагав по старым колдобинам четыре круга, пионеры утомились, и вожатая поспешно махнула им рукой – отдыхайте.
– Отряа-ад… Стой! Раз-два… Вольно! Разойдись!
Тихомиров уважительно покачал головой:
– Здорово у тебя, Аня, получается.
– У меня папа – полковник, Максим Андреевич.
– А… ну, если полковник, тогда понятно…
И снова Максим едва не забыл про художника, вспомнил, когда пионеры, услышав позывные на ужин, гурьбой рванули в столовую. Уже полпути прошел вместе с вожатой их, Ирой, – тише воды ниже травы девчонкой-чертежницей, выглядевшей ничуть не старше своих нынешних подопечных-акселератов. Было очень похоже, что в лагере этой несколько заторможенной с виду девушке не очень-то нравилось, она просто несла свой крест: в комитете комсомола сказали – никуда не денешься.
– Обычно я летом подрабатываю…
Нет, все же Тихомирову и эту тихушницу удалось вызвать на разговор.
– Подрабатываете?
– Ватман домой беру, чертежи…
Ватман…
Черт! А художник-то?
– Вы, Ира, идите, а я догоню…
Слава богу, парнишка оказался на месте – там же, где и был, у поваленного забора. Стоял себе перед мольбертом, увлеченно рисуя… даже не заметил, как Максим подошел…
– Эй, Пикассо! Давай сворачивайся и на ужин… Ого! Здорово у тебя деревья получились! И вот – сарайчики…
– Это, Максим Андреевич, не сарайчики – это машины.
– Вижу, что машины… Ого!
Тихомиров замолк, увидев на одном из разложенных для просушки листов (мальчишка рисовал акварелью) фургон с рекламой фруктовых соков. Тот самый фургон, из будущего.
Мало того!
Максим ведь, любопытствуя, заглянул художнику через плечо:
– А это что у тебя?
– Да машина иностранная проехала, я таких и не видел… – чуть смущенно улыбнулся Антон. – Даже марку не определю. Вы ведь меня просили, если вдруг "москвич", там, увижу, "волгу"… вот я на дорогу и поглядывал, даже до нее дошел – рисовал все подряд машины. А вот ту, иностранную, ну никак не ухватить – слишком уж быстро проехала… Вот, что-то попытался изобразить. Не очень, наверное, похоже…
Очень! Очень похоже!
Тихомиров едва сдержал удивленный вскрик – на прикрепленном к мольберту юного художника листке явно угадывалась белая морда "газели"!
– Слышь, Антон… А куда эта машина проехала?
– Да не знаю… Но не к городу – точно.
– А давно?
– Час-два назад.
Глава 19
ЗЛОЕ ОЗЕРО
Ах, озеро, взгляни: один лишь год печали
Промчался…
Альфонс де Ламартин.
Озеро
На следующий день Тихомиров снова отправился на прогулку к топким берегам озера, прозванного местными жителями Злым, и снова безрезультатно, словно кто-то специально посмеивался над всеми его поисками. Молодой человек никак не мог отделаться от ощущения, что за ним сейчас кто-то подсматривает, комментируя каждый шаг со злобной и циничной усмешкой, а он, Макс, перед этим "кем-то" – беззащитный и голый.
Тихомиров вернулся к обеду – нужно было еще успеть провести общелагерный кросс, обязанностей физрука с него никто не снимал. Антон-художник устроился с мольбертом все там же, за старым стадионом, рисовал лес…
– Что, понравилось место? – Максим тормознул рядом, прислонил к березе велосипед.
– Очень! – обернулся мальчишка. – Тут лес такой… луга… Максим Андреевич, а на озеро с вами можно? Ну, вы ведь оттуда приехали?
– Оттуда, оттуда, – сквозь зубы отозвался физрук. – Там, знаешь ли, болото, мон шер. Не вздумай один соваться!
– Да я и не думаю. Просто с вами прошусь.
Пришлось пообещать взять… Не сейчас, дня через три… шесть… десять.
До обеда Максим прошелся по всем отрядам, дал ценные указания насчет кросса – куда бежать, куда не бежать, что делать, а что не делать, ну и все в таком духе. Затем, пообедав у себя в комнате (ушло полбанки свиной тушенки и пачка галет), потрепался с Женькой, зашел и в столовую, где, улучив момент, взял чью-то неполную тарелку, поставил на поднос, принес за свободный стол… типа обедал.
Нет, не удалось в одиночестве – девчонки-вожатые налетели да разные там кружководы-библиотекари.
Ах, Максим Андреевич, вы что-то совсем плохо едите. И в столовую как-то редко ходите, что, не нравится, как местные повара готовят? Нравится? А чего ж тогда… Что-что вы говорите? К кроссу наши готовы! И к смотру строя и песни – тоже. Ну, вы ж лично смотрели, Максим Андреевич! Максим Андреевич, а когда чемпионат лагеря по футболу будет? А то мальчишки спрашивают… А, скоро, значит. А в поход вы им когда обещали? По отрядам… А что, общелагерного не будет что ли? А конкурс спортивных стенгазет? Как это, не к вам вопрос, коли они спортивные? Ирочке, вон, хорошо, у нее в отряде парнишка есть, художник, Антон Горелов, он все время с красками за старым стадионом крутится, верно, Ирочка?
– Ой!!! – Вожатая вдруг уронила ложку. – Антон! Я ж на обед его забыла позвать. Ой, побегу… он, поди, там, за стадионом.
– Да не волнуйтесь вы так, кушайте спокойно. – Воспользовавшись ситуацией, Тихомиров тотчас же выбрался из-за стола, опасаясь, как бы его не начали вдруг кормить насильно. – Мне как раз туда надо… Позову.
Уж сделайте милость, Максим Андреевич!
– Ой, девчонки, девчонки… Говорил же – просто Максим!
За старым стадионом юного Пикассо не оказалось! Не было его и на лугу, и у речки… неужели все-таки пошел к Злому озеру? Вообще-то не должен бы…
Положив велосипед на траву, Максим подошел к загоравшим на песке подросткам, не лагерным, местным.
– Художник? – те ничуть не удивились вопросу. – Да, видали, приходил такой, рисовал. В рубашке клетчатой, в кедах… Да-да, светленький. Хорошо рисует, кстати… Куда ушел? Хм, да мы и не обратили внимания…
– Он на дорогу пошел, – вспомнил один из подростков, длинноволосый и тощий, впрочем, они все тут были длинноволосые, да и толстяков средь этой молодежи не наблюдалось. – Да, на дорогу. Сказал, бурелом нарисует и это… голубую даль.
– Сиреневую даль, Тима, а не голубую!
– Ну сиреневую. Какая разница-то?
– Так, значит, к дороге пошел?
– Да-да, к дороге. Дяденька, а у вас случайно двух копеек не будет?
– На "Агдам" собираете?
– Что вы! Просто очень позвонить нужно.
– Ага, а автомат в лесу, на осине.
Тихомиров язвительно ухмыльнулся, однако двушку все-таки дал, не пожадничал:
– Звоните!
Поднял велосипед, отошел, но снова вернулся:
– Парни, а какая-нибудь машина по этой дороге не проезжала? Ну, когда художник ушел?
– Сбег что ли? – лениво поинтересовался Тима. – Я с пионерлагеря тоже всегда сбегал – скука!
Максим пожал плечами:
– Ну, ты это… не обобщай! Так, значит, не видали машин?
– Чего ж не видали-то? "Волга" черная проезжала и "москвич". Не самой новой модели, но и не старый – с двойными фарами.
– Да, я тоже вспомнил… Пацан этот им еще свои картины показывал. Ну, тем, кто в машинах.
Та-ак!
Нехорошее предчувствие вдруг охватило Макса, до того нехорошее, что во рту набежала горькая слюна и нестерпимо захотелось сплюнуть. Он так и сделал, плюнул, а потом спросил:
– А что за люди из машин вышли?
Вот людей-то подростки не рассмотрели, да и не присматривались. Поблагодарив парней, Тихомиров прыгнул в седло и погнал по лесной дорожке. Сердце его бешено колотилось, так что казалось, сейчас выпрыгнет из груди и улетит далеко в космос. Подставил ведь, получается, мальчишку-то! По всему – так и выходит. Эх, раньше надо было думать!
Быстрей… быстрей… быстрей!
Тупое рыло "газели" вырвалось из-за поворота настолько внезапно, что набравший скорость Максим никак не успел среагировать. Только увидел, как – словно в тумане – исчезает в бампере велосипедное колесо, почему-то медленно-медленно, будто бы тает… И тут же почувствовал сильный удар!
Даже не почувствовал, просто отлетел в сторону.
А очнулся уже в кузове, крепко спеленутый скотчем! Судя по гладкой дорожке, они уже ехали в том, туманном времени, в коконе… Хотя, может быть… Черт, связали-то – не развяжешься! И все кости болят… ребра… Хорошо хоть – дорожка грунтовая, не разогналась "газелька" как следует, иначе б… Ну, все правильно – велосипед с этой машиной существовали в разных измерениях, чего, увы, не скажешь о Максиме. Ох ты, дьявол, как бок-то ноет! Неужели ребро сломал?
"Газель" между тем явно замедлила скорость, вот что-то объехала (все тот же лежащий на боку троллейбус?), вот свернула, остановилась…
Двигатель стих, хлопнула дверца, послышались чьи-то довольные голоса, кто-то откинул тент.
– Ну что, братец, очнулся?
Максим узнал голос председателя ТСЖ.
– Ишь ты, побегушничек… На заработках, значит, да? Наверное, много чего интересного хочешь нам рассказать? Не сомневайся – расскажешь, и не такие пели! Эй, парни! Давай его пока в кочегарку, надеюсь, чужих там сегодня не будет?
– Не, Николай Петрович, не будет, а мы уж присмотрим! Лишь бы раньше времени не окочурился, удар-то какой!
– Не окочурится, он у нас парень крепкий… Верно, Максим Андреевич, а? Не хитри, не хитри – вижу, что очнулся! – Востриков нервно усмехнулся и, отвернувшись, отрывисто приказал: – Давайте, пока никого нет, тащите.
Парни – те самые амбалы, что следили за Максом у карусели, – довольно грубо вытащили пленника из кузова и бросили в подвал, к печке, нынче, ввиду окончания отопительного сезона, холодной.
Стукнувшись лбом об заслонку, Тихомиров невесело усмехнулся – ирония судьбы! Не так давно ведь эту вот печку сам и монтировал… и эти трубы. Теперь вот лежи тут, скули…
– Мы его тут пока запрем, Николай Петрович?
– Запирайте.
Голос председателя звучал уже откуда-то издалека, с лестницы.
– Только не забывайте проведывать – он парень ушлый. Как на Ветеранов, не лоханитесь.
– Обижаете! Сделаем все, как надо.
– Рот ему заклеили?
– Нет, а надо?
– Сам… Подождите-ка… – Востриков неожиданно спустился вниз, к котельной. – А ну-ка, откройте на пару минут…
За спиной лежащего навзничь пленника послышались торопливые шаги, кто-то присел рядом… Кто-то? Хм…
– Я это, я, можешь зря не ворочаться, – негромко произнес председатель. – И не говори пока ничего, говорить буду я, а ты слушай да мотай на ус. Итак, завтра утром я должен услышать от тебя, милый мой, четкий и доскональный рассказ, без всяких там выдумок и умолчаний. Кто ты такой, откуда взялся, каким образом вышел… гм… на тех, на кого вышел. Что еще про них знаешь? Где и как научился использовать цветы? Часто ли посещал зеркало семьдесят пять? Ты понимаешь, о чем я… Да, и главное, сколько вас, где дислоцируетесь? Мне, знаешь ли, что-то не верится в то, что ты тут сам по себе, – больно уж ловко все у тебя получалось. Вот, для начала ты мне все и выложишь, а потом я уж тебя отвезу… куда надо… – Востриков немного помолчал, зажег сигарету и, выпустив дым, продолжил: – Спросишь, какая тебе тогда выгода говорить? Честно скажу: тебе лично – никакой. Что там они с тобой сделают, не знаю и знать не хочу, не мое это дело. Дело не в тебе… А, скажем, в Тамаре…
Вот тут Тихомиров вздрогнул – библиотекарша-то тут при чем?
– Верю, верю, вряд ли она при делах… Как и мальчик Володя… тот, в очочках… Как и многие другие твои хорошие знакомые из этого дома… впрочем, и не только из этого. Еще есть некая Евгения Петровна… Что зашевелился? Ее тоже достанем, не сомневайся… Как и Елену… забыл, увы, как по батюшке… вам она наверняка известна как Леночка. Увы, ее покровитель сейчас немножко мертв. Как и его шеф, Евсей! Да-да, Евсея и его гнусной банды больше нет… не без нашей, гм, помощи… точней, не без наших друзей! Что? Не верится, что мы так много знаем? Знаем, знаем, чего уж зря дергаться-то? С кого прикажешь начать? Наверное, все-таки с Тамары? Ты когда-нибудь видел, друг мой, как с живого человека медленно сдирают кожу? А потом начинают его есть… тоже – живым. О, наши трехглазые друзья это умеют! Не веришь, что мы их позовем на пир? Ах, все-таки веришь. Молодец. Тогда вот лежи и думай. Понимаю – неудобно. Ну, до утра как-нибудь потерпишь… А малую нужду в штаны справишь… Ха-ха! Уж извини, некогда тут сегодня с тобой возиться.
С этими словами Востриков усмехнулся и ловко заклеил пленнику рот широкой полоской скотча. Зачем? Что, можно было кого-то на помощь позвать? Пришли бы?
Тяжелые шаги председателя затихли. С лязгом захлопнулась дверь, лишив подвальное помещение последних остатков света. Хотя нет, сквозь маленькое зарешеченное оконце под самым потолком все-таки хоть что-то проникало – ночи-то нынче стояли белые.
И все же – какая сволочь!
Неужели председатель и в самом деле собирается претворить в жизнь свой омерзительный план? Может… с него станется.
Хм, до Евсея добрались. Как же – мавр сделал свое дело…
Черт! Еще ведь и Антон, художник, там…
Господи! Ну почему же так плохо все? Причем – везде.
Максим попытался пошевелить руками… да уж, куда там – спеленали надежно, в этом смысле обычный скотч куда удобней всяких там наручников и веревок. Только ножницами разрезать… Было бы кому!
Не оставляя попыток высвободиться, молодой человек в глубине души понимал всю их бесполезность, но сдаваться в любом случае не собирался, а заодно придумывал: а что завтра сказать? Что рассказать такого завлекательного этому упырю Вострикову? Чтоб было и правдоподобно, и… Да все, что угодно, можно рассказать, опуская, конечно же, самолет – мало ли? Мол, жил всю жизнь здесь, скажем, в Ульянке…
Стоп! Нельзя так! Слишком топорно – ведь проверит, возможностей хватит, пошлет тех же амбалов… В любой район. В центре, кажется, людоеды свирепствуют? Сказать, что жил где-нибудь в районе Фонарного переулка или на Лиговке? Тоже опасно. Банды бандами, а тамошний (да и вообще – весь!) бардак создан неведомыми хозяевами председателя. Так что придется признать: проверить слова пленника для Вострикова не проблема. Значит, по возможности лгать не нужно бы. Просто не говорить всей правды – оно, пожалуй, даже действенней, чем откровенная ложь. Про самолет нельзя говорить, никак нельзя – это Тихомиров почему-то чувствовал. Тогда что же… Появился он здесь, под Петербургом, еще до тумана, строил дачи вместе с шабашниками, крыши крыл и все такое прочее – везде, по всему Выборгскому району… А как все началось, подался в Шушары – покормиться на колхозных полях, от друзей слышал, что там всего много. А дальше – плен… Про побег рассказывать? Почему бы и нет, что тут такого необычного-то? Тем более про Леночку они уже знают. Откуда? Да сама, наверное, и рассказала… Так, дальше! Про Степаныча? Да, тоже можно. И про тетю Женю – ну, снимал у нее комнату, и что? Ну, а дальше и сам Востриков все прекрасно знает. Главное – что про цветики-семицветики говорить? Случайно, мол, так вышло, что… Вот это надо четко, до мелочей, продумать, чтоб потом не путаться. Чем сейчас и заняться…
Тихомиров с трудом перевернулся на спину, чувствуя, как затекли ноги. И тут же услышал, как снаружи кто-то завозился с замком. Что такое? Господин председатель решил не ждать до утра? Или это явились его амбалы – проверить? Последнее более вероятно. Если так, надо расслабиться, а потом канючить – проситься в уборную, вдруг да выведут? А там… мало ли что? В конце концов, они всего лишь люди!