– Это потому что он вставляет свой приставной магазин в бывший неотъемный. Двойные стенки съедают полезное пространство. А у тебя такого ограничения нет. Ты же не переделкой занимаешься, а делаешь новое оружие с нуля. Простор необычайный. Кстати, ствольная коробка у тебя, я вижу, фрезерованная из цельного куска металла?
– А как иначе? – удивился Гвиндо.
Да, действительно, как же иначе, если холодной штамповки у нас еще нет. Только горячая. Но выход всегда есть.
– На заводе хозбыта, где делают минометы, валяются в достаточном количестве пятисантиметровые трубы хорошей стали. Для минометов они мне не подошли из-за малой мощности мины, но вот для тебя будут в самый раз. С торца ее нарежешь резьбу под крышку и отфрезеруешь в ней нужные отверстия – вот тебе и готовая ствольная коробка, продолжением которой будет кожух ствола. А вот на срезе кожуха надо замутить какой-нибудь компенсатор, а то ствол сильно задирает вверх на длинных очередях. Или сделать отсечку на три патрона. Вижу я, вижу, что ты делал свою машинку для умного человека, – пресек я возможные возражения. – А в армии любое оружие надо делать рассчитанным на дурака, чтобы он его не сломал ненароком…
Дальше мою речь заглушила Элика, с упоением стрелявшая уже из второй машинки Гоча, сразу сделанной в виде неразборного пистолета-пулемета. Скелетный приклад со "щекой" и деревянным цевьем под стволом, и даже полуторакратный оптический прицел, выставленный далеко вперед, по-скаутски. Ствол у этого пистолета-пулемета был еще длиннее, чем у разборной модели. С миниатюрным дульным тормозом, с которого при стрельбе срывались огненные струи крест-накрест.
– Имрич, а "щеку" зачем на прикладе сделал? Снайперской стрельбы все равно из пистолета-пулемета не добиться, – задумчиво покачал я головой.
– Так целиться с оптикой удобнее, да и в лоб не получишь затвором, – ответил он.
– Аргумент. Особенно про лоб, – улыбнулся я и выдал свои сомнения: – Но наши генералы оптику сочтут лишней. Давно ли они у нас даже винтовку рассматривали не иначе как стреляющее копье. Если кто и оценит, так все тот же Молас. Он у нас продвинутый. Да и люди у него подготовленные. Не вижу я перспектив большой серии. Патентуй как гражданский карабин для охоты, пока без переводчика на автоматический огонь, – подмигнул я ему. – Переводчик впиши как дополнительную опцию.
– Уже… – сознался Гоч. – Я сейчас все сначала в гражданском патентном бюро оформляю и только потом предлагаю военным. Кроме пулеметов.
– Кстати, о пулеметах. Вернемся на аэродром, покажу тебе мою потребность в специальном авиационном пулемете, облегченном с большой емкостью магазина.
На аэродроме с утра мы оставили новые пропеллеры, но полетать если и получится, то только не сегодня. Инженеры уперлись в том, что пропеллеры надо прогонять на всех режимах еще на земле. Вот мы и рванули на полигон.
Элика оставила игрушки Гоча и, устойчиво расставив ноги, уверенно расстреливала магазин за магазином из автомата Гвиндо. Хоть картину пиши. Даже от нас было видно, как от мишеней летят щепки.
– Воительница… – восхищенно прошептал Щолич за моей спиной.
– Ты когда последний раз в отпуске был? – обернулся я к нему.
– Давно, – пожал он плечами.
– Тогда поехали с нами в горы. Если не девицу с хорошим приданым, то вдовушку с поместьем мы тебе обязательно найдем. Такую же рецкую воительницу. Нельзя жить бирюком. Есть на кого оставить полигон на месяц?
– Ничего не делай сам, если есть хороший зам, – ответил мне Щолич армейской мудростью. – Только кто меня в отпуск отпустит?
– Ремидий, – ответил я. – А то и без него обойдется. Мимо Втуца мы не проедем, а там найдем, у кого печать поставить.
С отпуском все было проще, после того как Щолич официально перевелся из императорской армии (где не спешили давать ему майора) в рецкую гвардию. Ремидий присвоил ему чин старшего лейтенанта гвардейской артиллерии, что по рангу равнялось армейскому майору. И тщеславный начальник полигона теперь постоянно щеголял в полевом мундире, на котором красовались новенькие майорские погоны. Полевой мундир един для всех в империи, и погоны на нем не по званию, а по рангу.
А вот по поводу вдовушек, прикинул я, надо Альту порасспрашивать. Она там всех в округе знает. Дочка Вальда отпадает сразу, потому как тому нужно приращение земель, а не облагодетельствование нищего майора. Заодно нанесем соседям визиты вежливости, которыми я манкировал в прошлый раз.
– Ваша милость, позвольте получить замечания по конструкции, – вытянулся Гвиндо рядом со столом, на котором лежал его разобранный автомат.
– Ну, держи, – улыбнулся я. – Сам напросился. Для начала поставь простой перекидной целик на сто и двести метров. Этого достаточно, потому что придется укоротить ствол до тридцати сантиметров, а то и более. На больших дистанциях у этой машинки целей нет. Уже на двести метров мушка задирается выше мишени для того, чтобы в нее попасть. Баллистику не обманешь. Твой автомат – это "траншейная метла" и средство ближнего городского боя. Наш потребитель – саперы-штурмовики и экипажи броневых машин. Может, еще бронепоездов. Разведчики полевые. Для всех остальных это оружие, во-первых, дорогое, во-вторых, прожорливое, в-третьих, недостаточно дальнобойное и прицельное. Еще ударно-спусковой механизм надо сделать единым блоком, как у Гоча в пистолете, чтобы в поле от него мелкие детальки не терять.
Гвиндо все подробно записывал.
– И это… почему у тебя магазин крепится сбоку?
– Это чтобы удобнее было с бруствера стрелять, – гордо ответил конструктор. – Уменьшает силуэт стрелка.
– Спорное утверждение… Может, что-нибудь подскажут господа офицеры? – обратился я к полигонной свите Щолича.
– Штык добавить, – отозвался саперный лейтенант школы штурмовиков с ленточкой Креста военных заслуг в петлице. – Короткий стилет только на укол. И чтобы крепился постоянно. Не нужен – сложить, нужен – примкнуть. В траншейном бою всякое бывает. Патроны в магазине часто неожиданно кончаются, а перезарядиться враг и секунды не даст.
– Предельно упростить неполную разборку. И добавить шомпол для чистки, – указал незнакомый мне капитан, – хотя бы разборный, упрятанный в приклад.
– Разбирайся, записывай, учитывай, – похлопал я по плечу Гвиндо. – Ты думал, будет легко? Шпрок несколько лет свою совершенную роторную винтовку пробивал. Это еще его на полигоне по полной программе не мучили. Ствол сколько выстрелов держит?
– Десять тысяч. Это же укороченный ствол ручного пулемета.
– Мне кажется, что это очень избыточно, – засомневался я.
Когда я служил в российской армии, утолщенный ствол только на ручном пулемете Калашникова был. А промежуточный патрон мощнее пистолетного.
– Полегче бы сделать его, хотя бы на килограмм, – пожаловалась незаметно подошедшая с рубежа стрельбы Элика, кладя второй экземпляр автомата Гвиндо на стол, и тут же глазками похлопала в сторону окружающих ее офицеров. – Можно я не буду его чистить?
10
Отпуск Щоличу оформили без напряга в штабе Рецкой армии. Написал он рапорт. Я приложил к нему свое ходатайство о том, что он с начала войны не был в отпуске. Составили приказ о назначении врио начальника полигона. Шлепнули печати и направили его в кассу отпускные получать.
Отправил я в отпуск также экипаж моего персонального поезда. Машинист был этим очень доволен. Он как раз собирался на своем участке в Калуге домик ставить и хозяйку в него уже присмотрел себе на первом разъезде.
Только стюарду салон-вагона некуда было приткнуться. Он у меня все время так и жил в поезде. Его я забрал с собой – пусть хромает теперь по Отрадному. Интригует деревенских молодок морской формой и медалью.
Альта оставалась в городе на хозяйстве, а обоим ее сыновьям я с разрешения Ремидия устроил каникулы в привычном для них поместье, где остались у них друзья детства. Воспитатель старшего графа также рад был отдохнуть немного от подопечного. А уж как сам подопечный был этому рад…
Элика, Митя, собака, денщик… няньку оставили с мужем в доме. Найдется в поместье кому с ребенком понянчиться. Путь и она отдохнет от моего спиногрыза. Характер у него не сахар – Кобчик растет.
Пусть все отдохнут!
Тавора отправил с крайним эшелоном в Будвиц, провести отпуск дома. Так что месяц проведем без Бисеровых соглядатаев. Хотя Тавор давно уже перековался из стукача генерал-адъютанта Онкена в моего доверенного экспедитора-челнока по маршруту Будвиц – Втуц. Так ему интересней и денежней. Процент с эшелона набегает немаленький, пусть всего и один процент-то. Отвезет он эшелон, сдаст груз на дворцовый аукцион, закупит все по выданному ему списку – и обратно в Рецию. Он так уже полгода живет на колесах. Нехило живет, скажу. Персональный почтовый вагон имеет с очень даже симпатичной проводницей.
Обратно в Гоблинце он уже на свои средства закупается шелковыми чулками и поясами для них и толкает этот товар швицким контрабандистам в обмен на часы. Часы сдает оптом Ночной гильдии Будвица. Все довольны. Главным образом компактностью и ценой груза.
Охрана, конечно, со мной… Но у них служба посуточная, отдохнут по ходу. Им я обещал по скользящему графику на пару недель отпустить в родные хутора. На побывку.
Так что обоз собирали в приподнятом настроении чуть ли не вприпрыжку.
Дорога на восток удивила. Внял герцог моим жалобам. Целых шестьдесят километров уже было замощено базальтовой брусчаткой, и кюветы по краям шоссе по инженерной науке выкопаны.
Мостки каменные через ручьи переброшены с учетом глубины и ширины весеннего паводка.
Перевозы через реки заменили деревянными мостами. Как пояснили, пока временными. Недовольными остались только паромщики. Перед мостами табличка "20 тонн". Так что им остались только негабаритные и тяжелые грузы. А как каменный мост сладят грузоподъемностью в 40 тонн, то совсем они без работы останутся. Прогресс в победном своем шествии многих давит просто походя.
На шестьдесят втором километре трассы временный лагерь военнопленных и штабеля брусчатки, за кучами песка и щебня. Профиль дороги в глубину метр двадцать. Так в предгорьях даже в самые суровые зимы грунт не промерзает.
– Откуда брусчатка? – поинтересовался я у инженер-лейтенанта, который руководил строительством. – Да еще базальтовая?
– Каторга тут рядом в ущелье, – махнул он рукой в сторону гор. – Там камень и добывают и обтесывают по нашему шаблону. Закончим мы дорогу, станут ее и на сторону продавать.
– А как пленные себя ведут?
– После того как мы показали им каторгу, смирно и трудолюбиво. Некоторые даже рады, что получили в руки такую хорошую специальность. Слыхал, что после войны хотят они у себя в царстве артель сколотить и дальше уже там брусчаткой улицы мостить по подрядам. Селянский хлеб в Цугулии трудный. Но в большинстве своем эти цугулы работают из-под палки. Только за повышенную винную порцию и стараются. Ленивый народ. Песни только по вечерам красиво поют.
– Выходит, ты для них вроде как благодетель. Профессию нужную в руки дал.
– Выходит, что так. Человек десять у меня уже готовые мастера. Можно самостоятельные участки доверять. На века эту дорогу строим, – гордо добавил он.
А вот дальше все пошло, как в прошлый раз. С ямами, ухабами, вечными не просыхающими лужами и ночевкой под открытым небом.
Все давно заснули, а мне не спалось. Проверил посты, подошел к затухшему костерку, возле которого курил Щолич.
– Как тебе моя страна, Милютин? – спросил я его, подсаживаясь к рдеющим углям.
– Красивая. Яркая. Небо такое высокое и звезды цветные. У нас они бледные, – отозвался он.
– Ты еще в горах неба не видел, – поддел его я.
– А это тогда что? – удивился он, озираясь.
Последние полдня мы только и катались вверх-вниз по дороге.
– Это предгорья. Самые благодатные места во всей Реции.
– У тебя еще целая гора есть в собственности, как я слышал. Она больше?
– Не в собственности, Милютин, а в вассальном феоде. Баронский лен. Там у меня предгорий почти нет. Сразу гора. Большая.
– А поместье?
– Поместье у меня в собственности. Кстати, гвардейский майор Вальд в соседях. Ты его знаешь. Увидишься там, если он приедет. Оторвемся, оттопыримся… Все вино у нас здесь только своего производства. Может, еще уборку раннего винограда застанем, если солнышко попустит. Тогда молодым вином упьемся. Здесь трезвый человек на празднике первого вина – оскорбление для всех.
В кустах терзали свои смычки какие-то местные сверчки, настраивая нас на умиротворение. Будто и нет войны совсем.
– И еще вот что меня гложет, Савва. Когда спросят после войны: а скольких ты врагов убил? Что я отвечу? – промолвил Щолич, выбросив в угли окурок и зажав травинку зубами.
– Скажешь, что убил врагов больше всех, – ответил ему я. – Потому как научил драться и стрелять не одну роту штурмовиков и сотни пулеметчиков. Вот они врагов и убивали твоей наукой. Так что не мучься совестью. Нет у тебя Солдатских крестов, но и ран многочисленных тоже нет. Меня вот перед каждым дождем выкручивает, как прачка белье, до первых капель с неба. Думаешь, приятное ощущение?
Щолич в ответ вздохнул.
– Выходит, ты меня тут на племя оставил? – сделал он свое предположение.
– А что? Производитель из тебя хоть куда. Любую людскую породу улучшишь, – усмехнулся я и поворошил угли веточкой, которая моментально вспыхнула.
– Ну ты же в бой сам рвался. Я помню, – не отставал он от меня.
– Я особая статья. Я оружейный барон, "пьющий кровь пушечного мяса и зарабатывающий свое грязное золото на поставках смерти". Так нас, оружейников, обзывает Лига социальной справедливости. И единственная отмазка от такого клейма – самому пролить кровь на фронте. Потом, что пулемет, что бронепоезд мне надо было самому проверить в деле. Не напортачил ли я где? А ты у нас толковый педагог. Таких мало. Таких, как ты, беречь надо. Офицера худо-бедно в училище слепят, но без хороших унтеров он в роте никто. А унтеров ты делаешь. Так что не майся дурью, господин старший лейтенант гвардейской артиллерии в ранге майора. Кстати, не у каждого офицера на фронте есть Солдатский крест, тем более Рыцарский. И дело не в том, что он их недостоин, а в том, что он вовремя начальству на глаза не попался. Ордена дают не там, где совершаются подвиги, а там, где их раздают.
– Тебе-то грех жаловаться, – заметил Щолич с некоторой завистью.
– А я и не про себя. Я-то как раз постоянно на глазах начальства.
Помолчали.
Душевно так помолчали.
Содержательно.
– Когда у тебя первый выпуск механиков-водителей тягачей? – нарушил я тишину.
– Да вот к сентябрю, наверное. Непростое это дело оказалось. Отсев большой. Не вижу я в солдатах заинтересованности, хотя вроде грамотные, читать-писать умеют.
– Возьми плуг и покажи им, как на тягаче пахать можно. Враз заинтересованность появится. Курсанты же у тебя все из крестьян.
– Из крестьян. По двадцать раз все объясняешь. Сам уже наизусть запомнил, – усмехнулся начальник полигона.
– Наставление пиши.
– А разве ты сам его писать не будешь? – удивился Щолич.
– Некогда мне, – пояснил я свою позицию. – Бронеходы ваять надо на базе тягачей.
– Я бы с радостью, но сам-то я как-то в моторах не очень…
– А ты раздели. Одно наставление по тактическому применению тягачей, а второе – по регламенту, ремонту и эксплуатации. Первое напишешь сам, а второе дашь написать инструкторам с завода. Только проследи, чтобы было в нем поменьше терминов и написано простыми понятными словами. Без зауми…
– Умеешь ты, Савва, все по полочкам разложить. Аж завидно. – Щолич выкатил из костра уголек и прикурил от него следующую папиросу.
– А ты не завидуй тому, что не твое. У тебя своего таланта на десять завистников хватит. По гранатам же ручным новое наставление написал. Толковое. У меня так четко и ясно не получилось бы.
– Скажешь тоже, куда мне до тебя… Академика.
– Вот опять завидуешь не тому, чему надо завидовать. Завидуй методистам и педагогам, которые учат лучше тебя. А химия и механика – это не твое. И вообще, кроме бронеходов я больше наставлений писать не буду. Все на тебе. Кончится война, а у тебя такая пачка наставлений будет за твоим авторством, что в Академии генштаба не устоят и примут тебя без экзаменов – сразу в ней преподавать, – нарисовал я ему перспективу.
– Я бы за такое выпил… – протянул Щолич мечтательно.
– Не вижу препятствий, только тихо… как сам разведчиков учил… Там в коляске под передним сиденьем в рундуке корзинка, а в ней бутылка можжевеловки от Эллпе… Смотри детей не разбуди.
Что можно рассказывать о семейном отдыхе? Обычно ничего особенного. Все размеренно и монотонно. Развлечения, кроме ночного секса, только внешние, на концерт там сходить или на пляж детей пасти… Пожрать там свеженького со вкусом в приятном месте без собственной готовки.
Но у нас было кому пасти детей, и я заново знакомился с женой. Да-да…
Когда я в армию ушел, она была еще девчонка совсем.
Приехал на побывку – уже мать. И что там той побывки…
В семейной нашей жизни по пальцам можно пересчитать несколько дней подряд, когда мы провели их вместе, да и те в поезде. А тут целый месяц постоянно вдвоем. Везде.
И в лесу на прогулке с детьми и собакой.
И в горах вдвоем, где я тайком ото всех учил ее мыть золото, а она мне показывала полезные растения.
И на конном заводе, где почти все матки ходили жеребые, радуя глаз хозяина.
И инспектируя многочисленные службы поместья, где моя жена мне дала сто очков форы в ведении хозяйства.
А еще, пока я лазил по своим стройкам, Альта научила Элику счетоводству. Вздумалось мне как-то книги проверить, а оказалось, жена уже этим занимается, и управляющий стоит перед ней красный как помидор и потеет обильно. Для меня это стало откровением.
После этого я взял за обычай с ней на прогулках беседовать на отвлеченные темы. И, оказалось, есть о чем с ней поговорить кроме детей и хозяйства… Я всегда видел, что жена моя красавица, да еще и природная блондинка, и заранее был снисходительно настроен к ее интеллектуальным способностям. Тем радостнее пришло осознание собственной ошибки.
Так что жену я теперь любил не только за неземную красоту. Еще за умение быть мужу другом. Редкое качество в женах.
Еще мы ездили с визитами по соседям, как тут и положено новым помещикам. Людей посмотреть, себя показать… Потом устраивали у себя большой прием для округи. Опять же в соответствии с древней традицией. Тут нам жена Вальда была незаменимым консультантом на правах самой близкой соседки и партнерши по коннозаводскому бизнесу.
Конный завод внешне процветал. Ни в чем дополнительном не нуждался. Самое тяжелое время, по докладам наших ниркитов, наступит в конце сентября, когда матки начнут массово жеребиться. Но они к этой страде готовы.
Жена Вальда к тому же расписала длинную очередь из желающих улучшить у себя породу коней от наших жеребцов. Как их кобылы войдут в охоту – добро пожаловать в один из табунов. Не бесплатно. Тут мы только окружному старосте лизнули. Мало ли когда местная власть пригодится? Не то чтобы мы с Вальдом ее опасались, а так, чтобы палки в колеса по мелочи не вставляла.