- Ударь, ударь! Повали, ногами попинай… вовсе насмерть забей, ты же умеешь! - В голосе Листвяны не было даже намека на страх, отчаяние или подступающую истерику, скорее она, описывая совершенно непозволительное, что может последовать за первым ударом кулаком, защищалась от этого самого удара. И это подействовало.
"Сэр! Опомнитесь! Беременная женщина! Ты что, совсем в Бешеного Лиса заигрался, долбо…б?!!"
- А коли разумник, - все так же негромко и спокойно продолжала Листвяна, - так пойми: все уже без тебя решилось: мое место теперь рядом с Корнеем и только с ним! А через это - и с Лисовинами! Навсегда, до конца жизни! В родню не набиваюсь, но за спину свою можешь больше не опасаться. Даже наоборот, уж поверь: спину я прикрывать умею.
- Тебе? Поверить? После всего?!
- А прикрывать придется. - Листвяна словно не слышала Мишкиных слов. - Рассмотрел, какой курятник-то в усадьбе квохчет? Для того, кто понимает, это не кудахтанье, а рычание. Бабьи войны для мужей невидимы, а сами бабы в тех войнах свирепы и безжалостны, так что бед принести могут…
Разговор явно не получался - Мишка явился уличать, обвинять, разоблачать, а Листвяна ни от чего и не отказывалась, просто взялась поучать сопляка. Сидящий же в теле подростка пятидесятилетний мужчина понимал, что она сделала свой выбор - осознанный и окончательный выбор в пользу Лисовинов. Она берет на себя неподъемную для мужчины задачу - держать в узде то, что она назвала "курятником", а Ратников назвал бы "серпентарием".
Однако роль пацана надо было доигрывать до конца. Пацану в данный момент положено было сначала растеряться, а потом разозлиться… Чем бы все это закончилось, неизвестно, но за дверью вдруг раздался стук дедова протеза по доскам пола.
- Кхе! Ты чего это сюда забрел, Михайла?
"Так, приехали. Возвращается муж из командировки, а…"
- Да вот, деда, соболезнование высказать…
- Высказал?
- Высказал…
- Ну и выметайся! Утешитель, едрена-матрена…
Разъяснение ситуации, к глубочайшему своему стыду, Мишка на следующий день получил от Юльки:
- Дурак ты, Минька! Да и все вы… сначала деревяшками друг другу по голове стучите, а потом ищете, каким местом, вместо отбитых мозгов, думать. Да влюбилась Листька в твоего деда, только и всего! Так влюбилась, что на все остальное наплевать и забыть! И не смотри, что он старый да увечный, сам говорил: "Любовь зла, полюбишь и козла". А Корней-то и не козел вовсе! Она его жизнь как свою приняла и защищать ее будет, как волчица. Бывает такое - влюбленная баба свою жизнь напрочь перевернуть способна.
- Тебе-то откуда знать?
- Да уж знаю… - Юлька смешалась под насмешливым взглядом Мишки и призналась: - Матушка объяснила. Она Бурею Первака "отпустить" велела, сам бы он не согласился. Надо было помеху между Корнеем и Листвяной убрать, чтобы она безоглядно могла… Бабы болтают, что слаще этого и быть не может… чтобы вот так - безоглядно, как в омут.
Юлька протяжно вздохнула и неожиданно накуксилась, будто собираясь пустить слезу. И так вдруг стало ее пронзительно жалко…
"Шестое поколение лекарок… а вдруг она уже неспособна вот так - безоглядно? Неспособна и сама это чувствует? И другим завидует? Но ведь всего лишь тринадцать лет, как бы рано ЗДЕСЬ ни взрослели! Ей бы сейчас только о принце на белом коне мечтать… исключительно платонически".
Кто сказал, что "безоглядно" могут только женщины? Мишка и сам не заметил, как притянул Юльку к себе и губами загасил ее не то недоуменный, не то возмущенный возглас. Как они целовались! Мишка, несмотря на весь свой прошлый опыт, и представить себе не мог ничего подобного! Даже и не догадывался, что такое может быть!
Ну и что с того, что Юлька занималась этим впервые и ничего не умела! Слияние!!! Такое же, как тогда, когда они вдвоем спасали на дороге тяжелораненого Демьяна. Или не такое? Юлькины эмоции захлестнули, смяли, растворили в себе Мишкино сознание. Удивление, испуг, стыд, радость, нежность… ВОСТОРГ и еще что-то, чему названия нет, как нет и не может быть аналогов в мужских эмоциях…
Мишка просто перестал БЫТЬ - самостоятельно мыслить, чувствовать, ощущать. Да и на кой ему были сейчас собственные мысли и чувства - такие мелкие, бесцветные, безвкусные… топорные какие-то, по сравнению с тем океаном эмоций, который захлестнул его силой Слияния? Цвета и ощущения, которые невозможно не только описать, но и осознать, ширь, которую не охватить ни взглядом, ни разумом, глубины, в которых таится древний, как сама жизнь, ужас, непонятно как преодолеваемый и подчиняемый женским… нет, не разумом - ну нет нужного слова в человеческим языке! И радостное безумие, невероятным образом порождаемое этим самым ужасом.
Времени тоже не было! Не то что минут, лет или даже веков - самого понятия течения и последовательности событий. Было просто пребывание в… в чем? В том, куда мужчинам вход заказан самой Природой, в том, где мужской взгляд не просто неуместен или неприличен, а его вообще не может быть. Мишка не то чтобы понимал или ощущал - он просто ЗНАЛ, что растворяется и исчезает, да, собственно, уже исчез…
Но, как когти хищника в спину, в остатки разума вдруг вцепились, выдирая его из этого благостно-невообразимого и одновременно восторженно-ужасного НЕЧТО, всплывшие непонятно откуда слова Нинеи: "Рабом станешь! Что угодно отдать готов будешь за повторение этого! Себя потеряешь! Утратишь навсегда, и никому не нужен такой будешь. И ей тоже!"
Как вырвался, как освободился, против своего желания… ведь не хотел же! Даже и не заметил упирающиеся в грудь Юлькины кулачки, только проводил безнадежно-тоскливым взглядом убегающую девчонку да каким-то чудом удержал рвущийся из груди отчаянный вой - звериный плач по тому, что уже никогда не повторится. Сам себе не позволит, потому, что это страшнее, чем "сесть на иглу". Сам все порушит, потому что придется теперь закрываться от Слияния, и Юлька, рано или поздно, это заметит. А заметив… даже и думать не хочется, что тогда произойдет. И это теперь на всю оставшуюся жизнь. Вечная тоска и вечное сожаление о несбыточном, невозможном, напрочь запретном…
Он потом еще долго сидел на лавочке возле лазарета, все больше, как принято было писать в душещипательных романах, "погружаясь в пучину отчаяния и безнадежности" - на собственной шкуре ощутил правильность этой фразы, до того представлявшейся ему до приторности слащаво-идиотской. Мозг, натренированный в просчете вариантов и последствий, рисовал картины будущего одну хуже другой - будто боксер на ринге, беспощадно добивающий уже проигравшего бой противника.
Сейчас Юлька вырвалась и убежала - слишком неожиданно для нее все случилось, и слишком сильные эмоции (уж теперь-то Мишка это знал!) обрушились на неподготовленное девчоночье (несмотря на лекарский опыт) сознание. Но потом… будут страх или просто робость-застенчивость, незнание, как теперь себя вести с Мишкой (и это при Юлькином-то ерепенистом характере!), но будет и непреодолимая тяга к повторению пережитого. Природа свое возьмет, какой бы лекаркой-ведуньей Юлька ни была. Будет… и оттолкнуть ее, не дать ожидаемого - непростительная обида, грех хуже преступления.
Поначалу-то она, захваченная новыми ощущениями и чувствами, даже и не заметит, как Мишка будет закрываться от Слияния, а потом… Ну допустим, он научится делать это незаметно или сумеет как-то "дозировать" Юлькино воздействие на себя (чем черт не шутит - а вдруг получится?). Тоже та еще пытка - целоваться, сохраняя бдительность минера. Все равно конец будет один - когда дело дойдет до секса, первый же Юлькин оргазм просто выжжет ему мозги, либо убив на месте, либо превратив в "овощ" на манер новопреставленного раба божьего Первака, во Христе Павла.
А потом, непонятно откуда, выплыла зависть к Корнею. К калеке, стоящему на пороге дряхлой старости! Практически к ровеснику, если считать прожитые ЗДЕСЬ и ТАМ годы. Он-то нашел себе свою последнюю женщину! Женщину до конца жизни! Не просто нашел, не девчонку какую-то охмурил и не сотворил, как Пигмалион Галатею. Листвяна не статуя и не мисс Элиза Дулитл, она - сильная, умная, с черт-те каким жизненным опытом, НАСТОЯЩАЯ ЖЕНЩИНА! А Корней сумел сделать ее СВОЕЙ ЖЕНЩИНОЙ!
"Да-а, сэр, вот тут-то и поймешь, что сотником Ратнинской сотни кто попало стать не может… И дело здесь не только в воинском искусстве или административном таланте. Корней - ЛИЧНОСТЬ! И из вас, сэр Майкл, он будет делать такую же ЛИЧНОСТЬ. Семь шкур сдерет, не единожды на грань жизни и смерти поставит, но сделает! Потому что понял - вы сможете! Когда-нибудь потом. А сейчас, что бы вы, любезнейший, о себе ни воображали… вот плоды вашего самомнения - загубили прекрасную девчонку. И не хрен дергаться - уже загубили! Еще ничего не произошло, она еще ни о чем таком не подозревает, но все уже предопределено!
Не поверили Нинее, что Юлия уже не совсем человек! Как же! Мыслитель рубежа второго и третьего тысячелетий и темные суеверия средневековой старухи! А вот и не суеверия! Мать Юлию всю жизнь, постепенно и осторожно, подводила к пониманию ее судьбы, а тут вы - или покажете, что боитесь ее, как мины, установленной на неизвлекаемость, либо крякнетесь в ее объятия со всеми сопутствующими "удовольствиями" - от предсмертных хрипов до опорожнения мочевого пузыря.
Как там Нинея говорила? Шестое поколение - это уже предел, дальше - либо уродство, либо безумие! Получается, что Юлька уже фактически превратилась в "черную вдову". Только для меня или для всех остальных тоже? А не так ли они лечат - "прошибая" своими эмоциями восприятие пациента? Только при лечении они себя контролируют, а во время секса… Господи, а Юлькин-то отец от Настены ушел ли живым? Или же… Нет, болтают же, что у Настены любовник есть… как его… Лукашик-гусляр. Правда говорят, что он сам признался, будто у него в голове постоянно гусли звенят. Может быть, это ему Настена такой блок поставила? Или Настена мужикам еще не до такой степени мозг выносит, а Юлька уже по максимуму?"
Было б в тот момент кого, убил бы. С особой жестокостью и цинизмом. Но никого, кроме себя любимого, под рукой не оказалось. Оставалось только одно - жить. И с этим тоже. До конца дней.
* * *
"Вот такие дела, досточтимый сэр. Прямо как по учебнику: разрешение одной проблемы, пусть даже и удачное, порождает целый букет новых проблем. "Проблема Первака" разрешилась. Как хотела матушка - в первом же бою, и как рекомендовала Нинея - не своими руками. И что в итоге? Листвяна - женщина Корнея, причем настолько, что официальное оформление отношений как-то и не выглядит решающим моментом. Сильная, умная и опытная баба… плюс стреляет так, что в десяток Луки брать можно, и "ножичек" над койкой висит очень и очень не слабый. Будь я проклят, если она им вполне квалифицированно пользоваться не умеет. А еще у нее под рукой больше десятка девок и молодых баб, которых она учит стрелять из самострелов. Это, допустим, раз. Два - сближение Листвяны с теткой Татьяной. В общем-то и неудивительно. Примерно одного возраста, обе сейчас беременны, обе "оставлены на хозяйстве", поскольку мать бывает в Ратном только наездами… Плюс тетка Татьяна - баба внушаемая, а с мужем у нее нелады, Листвяна же женщина волевая и с лидерскими задатками. "Альфа" в этой паре, несомненно, Листвяна. То есть в женской части клана образовались два "центра силы" - мать с сестрами и девицами на обучении и Листвяна с Татьяной… тоже с девицами и бабами из Татьяниной родни. Хотя с бабами из куньевской родни не так все однозначно, недаром же ключница о невидимых бабьих войнах намекнула…
А еще Листвяна заявила, что вам, сэр, за свою спину теперь опасаться не нужно. Заявила так и при таких обстоятельствах, что можно было бы и поверить, но… Черт их, баб, разберет! С матерью-то Листвяна отнюдь не в любви сестринской пребывает, а посмотришь на них - мирно беседуют, даже, бывает, улыбнутся друг другу. Ох уж эти бабьи улыбочки! Порой стопроцентный эквивалент мужицким матюгам и мордобою, а со стороны - все тихо, благолепно!
Чего тут можно ожидать? Да чего угодно, вплоть до раскола клана, на вашу, сэр Майкл, часть и часть Демьяна. Демка-то уже сейчас на отца скалится из-за Татьяны… Нет, раскол сейчас, пожалуй, не в интересах Листвяны - ей нужно ребенка в сильном роду вырастить, если получится (а у нее может получиться!), собрать ему свою команду… на манер ваших, сэр, ближников. Да и Корней не допустит, он им такой раскол покажет… морда в сенях, титьки на крыше, а задница за забором! Но вот потом, когда деда не станет…
Если у Листвяны родится мальчик (а Настена уверенно прогнозирует мальчика), да еще и у Татьяны тоже пацан будет, то пестун для них уже вырастает - Вторуша-Варлам. Да, это, пожалуй, проблема номер три. Парень матереет на глазах, причем заметно быстрее сверстников. Сегодняшний эпизод у края болота весьма показателен - вы, сэр, там изгалялись так, что отрок Киприан вовсе соображение утратил, а Варламу-то хоть бы что! Двух месяцев не прошло, а нынче-то вам вряд ли удалось бы заставить его веревку у вас на сапоге зубами развязывать! Помер бы, но не унизился! Ну не просто помер, а за оружие бы схватился, со всеми вытекающими… Листвянин характер выглядывает, не так ли, сэр?
А теперь представьте себе "тандем" Демьян - Варлам. Да под руководством Листвяны, да со страстями по поводу Татьяны и Лавра. Каково-с? И ведь все это потихоньку да незаметно выращиваться будет, как это женщины умеют - по принципу "вода камень точит" - по капельке, по капельке - и в самом прочном камне дырка.
М-да, Листвяна, Татьяна, Варлам, Демьян… и корень всего - Лавр, туды его вдоль и поперек, в тонко чувствующую, творческую натуру! Не замена он Корнею, ну ни в каком виде не замена! Значит, что? Значит, либо вам, сэр, надо успеть подняться до такого уровня, чтобы после деда взять под себя Погорынское воеводство, либо надо "уходить в автономное плавание". В обоих случаях цейтнот - еще лет десять вам, сэр, ходить в статусе молодняка. Пока не обзаведетесь семьей, пока не станет очевидным, что у вас есть жизнеспособное потомство мужского пола, полноценным мужем в глазах окружающих вам не выглядеть! Будь вы хоть трижды сотником, сидящим на мешках с золотом и владеющим тайными знаниями. Даже статус Окормли - не более чем бонус, но сам по себе и он проблему не решает. Надо что-то думать…"
- Господин сотник, дозволь обратиться? Отрок Елизар!
- Слушаю тебя.
- Урядник Яков докладывает: место для дневки нашли. Выпас для коней есть, водопой хороший, место, как сказали проводники, безопасное. Еще обещали тура добыть - людям на прокорм.
- Добро. Передай Якову: присмотреть места для дозорных, если понадобится помощь в охоте на тура, пускай идут разведчики, но тогда в дозор заступает первый десяток. В остальном - обычным порядком. Старшине Дмитрию передай: если мастеру Кузьме понадобится помощь - походную кузню устроить или еще чего, - заняться этим поручику Демьяну, то же самое, если помощь понадобится лекарю Матвею. Исполнять.
- Слушаюсь, господин сотник!
"Да, вот тебе и расстояние, деленное на среднюю скорость. Завтра целый день стоим, блин".
И это тоже был урок. Одно дело слушать рассказы или даже ходить в недалекие в общем-то походы, сопровождая торговые вылазки Осьмы, и совсем другое дело - вот так оказаться посреди дремучей чащи, в днях пути от человеческого жилища, которое еще надо и отыскать.
Сильный, здоровый конь может нести без ущерба для здоровья груз, примерно равный трети собственного веса. Это и есть вес ратника в полном вооружении. Мальчишки Младшей дружины, конечно, весят поменьше, но не настолько, чтобы это давало в дальнем походе какую-то принципиальную разницу. Утром, перед началом движения, и вечером, перед ночевкой, коня надо обиходить, поэтому само время движения у конницы в походе меньше, чем у пехоты. Место для стоянки тоже нужно выбирать тщательнее, чем пехотинцам - коням нужен подножный корм, удобный водопой, да и хорошо бы, чтобы хищники не беспокоили, иначе какой отдых? От прямого-то нападения дозорные и коноводы уберегут, но запах, вой, рычание… Лошадь - существо пугливое.
А еще надо на каждой стоянке проверять: не разболтались ли подковы, в порядке ли копыта, не впились ли где-то клещи, нет ли потертостей от седла и сбруи, да и саму сбрую - много всякого прочего. И лишь потом всадник может заняться собой, как и любой воин в походе. Вот и выходит, что дневной переход тяжелой конницы примерно равен по расстоянию дневному переходу пехоты (разумеется, пехоты выученной, опытной и привычной к дальним походам).
И еще - лошадь не жвачное, как скажем, корова - одной травы, чтобы сохранять силы в дальнем походе, ей мало. Приходится подкармливать овсом или ячменем. Хорошо, если сзади за войском следует тележный обоз, а если нет? Тогда тащи с собой вьючную лошадь, на которой кроме фуража размещай и запас еды для всадника, да прочие необходимые в походе вещи, но тоже не более пяти-шести пудов.
Но и это еще не все! К концу дневного перехода кони устают, а ну как враг встретится именно вечером? Идти в бой на усталом коне - сродни самоубийству. Значит, нужен третий конь - заводной. Строевого коня в походе надо беречь, он нужен для боя. И это - минимум! Без этого минимума тяжелая конница утрачивает заметную часть своей боеспособности, а то и вовсе не может исполнить своей роли - главной ударной силы войска.
И все равно - даже если все складывается идеально (что практически недостижимо), если все, что требуется, имеется в достатке (что бывает редко), если не случается каких-то бед и неурядиц разного калибра (но об этом можно только мечтать), тяжелая конница движется день, два, много - три, а потом надо дать коням день отдыха, потому что усталость накапливается. Нет, можно, конечно (если воевода дурак или беспощадная военная судьба заставляет), и не останавливаться на дневки, но тогда день ото дня увеличивается вероятность неотвратимого превращения тяжелой конницы в тяжелую пехоту.
Устают и всадники. Езда верхом, пусть даже и неспешная, это не сидение на стуле, хотя и от этого устают, да еще как! Конь, разумеется, не автомобиль - в дерево не врежется, но и им надо управлять, да и в седле всадник не просто сидит, а реагирует своим телом на движения идущего или скачущего коня, а реагировать надо умеючи - так, чтобы не набить, не натереть коню холку или спину. Но вечером забудь об усталости - сначала обиходь всех трех коней, а потом уже занимайся собой. Или тем, что командиры прикажут.