Из истории рода делла Торре
Милан, год 1135 от рождества Христова
В маленькой таверне пахло дешевым прокисшим вином, подтухшей рыбьей требухой и немытыми телами. Как и всегда по вечерам, здесь было людно: обмывали выручку мелкие торговцы, судачили за стаканом усталые ремесленники и слуги из близлежащих домов, отдыхали сдавшие караул стражники. В одном углу тихо сидела компания пропивающих заработанную мелочь нищих, в другом хихикала стайка вышедших на ночной промысел блудниц.
Над очагом жарился свиной окорок. Янтарные капли стекали по подпаленной шкуре, падали в огонь, добавляя к душному воздуху таверны запах горящего жира. Толстый неопрятный хозяин поворачивал вертел, успевая разливать вино для посетителей, но все внимание его было поглощено беседой с Луиджи, который устроился возле стойки, покрытой многолетним слоем грязи.
- Ох-ох, беда за бедой на дом делла Торре рушится, - хитро прищурившись, причитал хозяин. - Или проклял кто?…
- Ну, как сказать… - Луиджи, довольный таким вниманием, сделал большой глоток из глиняной кружки, солидно отрыгнул и продолжил: - Что до мадонны Ортензии, так она давно водянкой страдала.
- Говорят, раздуло ее так, что не узнать? - наклонившись к гостю, прошептал хозяин.
- Истинная правда, синьор Горголло, с трудом в гроб поместилась болезная, - кивнул Луиджи.
Хозяин осенил себя крестным знамением.
- А граф делла Торре что? Он, говорят, и сам недужен?
- Так и зашелся в рыданиях наш бедный господин, - простодушно ответствовал Луиджи, - так и залился слезами. Думали, все - уйдет следом за госпожой. Но пока, милостью божьей, еще жив, хотя и очень слаб.
К стойке подходили все новые гости, жадно вслушивались, желая во всех подробностях знать о чужом горе.
- Все придворные разбежались, все слуги, - жаловался Луиджи. - Только мы с Руджеро не покинули несчастного господина. Все на наших плечах: и дом, и больной… целый-то день в заботах… вот, нынче новых слуг наняли. Может, полегче станет.
- Ай-яй-яй, - вторил синьор Горголло, - времена нынче худые, неспокойные, всюду беда. А слыхали, в городе убийца завелся: то ли разбойник, то ли зверь дикий…
- Нечисть! - припечатывая монету к стойке, твердо произнес худощавый монах в истрепанной, подпоясанной вервием рясе. - Наказание за грехи!
- Так оно и есть, фра Томмазо, так и есть, - поддакнул хозяин, почтительно подвигая монаху большую кружку, доверху налитую вином. - Эй, трава придорожная! - окликнул он блудниц, - Зверь вам, случаем, не встречался? Не страшно промышлять-то?
- Если встретится, мы тебе уж ничего не расскажем, - пьяненько захихикала хорошенькая девушка, совсем еще юная.
- Молчи, Джина, дурная ты девка! - одернула ее полная женщина с бледным, увядающим лицом. - Не приманивай беду… А вам стыдно смеяться, синьор Горголло. Вчера зверь убил Носатую Розину. Истерзал бедняжку так, что взглянуть страшно было. А ведь у нее трое голодных ртов осталось…
- Врата похоти, - икнул монах, - семя Вавилонской блудницы. Это за ваши грехи платит Милан…
Захмелев, фра Томмазо разошелся и принялся клеймить погрязших в грехах миланцев. Луиджи, поджав губы, согласно кивал в такт его словам.
- А что достойнейшая мадонна Анджелика? - улучив момент, когда монах, утомившись, припал к кружке, спросил кто-то из гостей. - Как она переносит свое раннее вдовство?
- Заперлась в доме вместе с детьми. Молится, мужа оплакивает, даже в сад не выходит. Уж боимся, как бы и она не слегла, - погрустнел Луиджи.
- Времена, времена… - шептал растроганный синьор Горголло…
В храм Сан-Милан к вечерней мессе стекались горожане. Шли медленно, останавливаясь, чтобы поздороваться с соседями, переговаривались, делились новостями.
- Добрый вечер, синьор Руджеро, - проговорила маленькая опрятная старушка. - Как здоровье графа делла Торре?
- И вам добрый вечер, мона Оттавия, - степенно поклонившись, отвечал чернокнижник. - Милостью божьей еще жив…
- А что его бедные сыновья?
- Ах, мона Оттавия, - вздохнул Руджеро и, наклонившись к старушке, прошептал: - Только вам, почтенная мона Оттавия, только вам, по секрету… Джачинто и Лучано сбежали из дома и записались в Ломбардскую лигу.
- Как же так? - ужаснулась старушка. - Ведь они еще дети! Какой удар для графа!
- Мой господин - верный сын своей республики, - утирая глаза, произнес колдун, - он гордится сыновьями и сожалеет лишь о том, что не может быть рядом с ними в эти трудные для Милана дни.
- Какое сердце! - прослезилась набожная женщина. - Я буду молить Господа о том, чтобы не оставил своею милостью семью делла Торре. Наверное, и фра Никколо день и ночь молится о том же?
- Молится, мона Оттавия, но не здесь. Горе семьи так тронуло его, что он отправился в паломничество по святым местам…
- Прекрасные люди, храни их Господь, - пробормотала старушка и заторопилась к товаркам, чтобы поделиться свежими новостями о семье делла Торре…
Молитвы моны Оттавии и остальных миланцев были услышаны: граф Паоло делла Торре все же выжил, нашел в себе силы справиться и с болезнью, и со столькими несчастьями. Он возвращался к жизни медленно и мучительно. Спустя несколько месяцев граф начал появляться на улицах Милана и в домах знатных горожан. При виде этого бледного после недуга человека окружающие преисполнялись сочувствия к его горю и уважения к его стойкости…
Убедившись, что стараниями Руджеро с Луиджи никто не догадывается об истинной подоплеке случившегося в его доме, Паоло совершенно успокоился. Днем он приводил в порядок дела, едва не пришедшие в упадок за время его болезни, заодно присматривая тех, кто когда-нибудь станет его семьею, вечерами сидел в библиотеке и лаборатории, ночью же потайным ходом выскальзывал на улицу в поисках пищи. Луиджи или Руджеро запирали за графом дверь и терпеливо ожидали, когда он, испачканный кровью, вернется домой. Остальные слуги в это время спокойно спали, не догадываясь о сущности своего господина. И лишь фра Никколо, запертый в подвальной комнате, больше похожей на каменный мешок, чем на человеческое жилище, неустанно молился о том, чтобы Господь остановил стрикса, обрушив на него кары небесные.
Всепоглощающий, бесконечный голод больше не мучил его, для насыщения вполне хватало одного человека за ночь. И Паоло начал находить прелесть в самом процессе охоты. Ловкий, точно зверь, он бесшумно кружил по ночному Милану, долго подыскивал подходящую жертву, выслеживал ее. Выбрав удобный момент, набрасывался сзади, впивался зубами в беззащитную шею и с наслаждением высасывал горячую, дарящую жизнь и силу, кровь.
Так было, пока Паоло не обнаружил в себе удивительную способность. Как-то, привлеченный хорошеньким личиком блудницы, граф, сам не зная, зачем, решил заговорить с нею. Едва услышав его голос, девушка сделалась тихою и покорною. Глядя на Паоло влюбленными глазами, словно грезя во сне, блудница послушно шагнула в узкий переулок, где и нашла свою гибель. С тех пор граф не утруждал себя нападением на жертву, находя особое удовольствие в том, чтобы зачаровать ее взглядом и голосом. Женщины шли за ним, смотрели так, словно ждали неземного блаженства, и сладко стонали, когда клыки пронзали их плоть. Сначала Паоло это даже удивляло, и он обратился за разъяснениями к Руджеро.
- Я полагаю, дело в особых жидкостях, которые содержатся в слюне стрикса, - сказал чернокнижник после долгого раздумья. - Ведь человеческая кровь имеет свойство загустевать и засыхать на ране, иначе каждая царапина была бы смертельною. Значит, слюна стрикса должна разжижать кровь. А еще опьянять жертву, дабы она своими криками не привлекла ненужного внимания. Скорее всего, именно опьяняющая жидкость и заставляет женщин грезить перед смертью. Кто знает, может быть, они воображают себя в объятиях любимого.
Вскоре Паоло осознал, что мог бы обойтись без охоты ночь, две… даже три. Потребность в крови уменьшалась. Но он не желал отказываться от неповторимого ощущения всемогущества, хищного азарта, которые испытывал, выслеживая и зачаровывая людей. Теперь граф обладал огромною силой, невероятною для человеческого тела, и звериной ловкостью. Он мог взбираться на любые, самые высокие, стены, бежать ночь напролет и потом даже не ощутить усталости. Зрение, слух и обоняние обострились: он хорошо видел в темноте, а находясь в доме, мог слышать звук шагов и запах шедшего по улице человека. Осязание, напротив, притупилось, и теперь Паоло почти не ощущал ни жары, ни холода.
Все эти чувства, новые способности, открытия и догадки он описывал в своем трактате. Но как обращать людей в стриксов, Паоло по-прежнему не знал, и это тревожило его. Ведь он должен был преображать род людской во славу Зверя, а заодно и создавать крепкую семью.
Все решил случай. Однажды, пробудившись утром, Паоло послал Луиджи за чернокнижником, желая обсудить с ним предстоящий день. Руджеро за короткое время умудрился стать для графа незаменимым помощником. Он вел списки дел, кропотливо записывал расходы и доходы, подбирал нужные книги, искал хороших слуг, покупал ингредиенты для зелий и просто был интересным, внимательным собеседником. Колдун больше не пытался ни обмануть своего господина, ни просить о превращении в стрикса. И его полезность тоже была одною из причин, по которой граф желал как можно скорее освоить науку обращения. Ведь очередной приступ сердечной болезни мог убить чернокнижника.
- Господин, Руджеро не может подняться к вам, - вернувшись, сказал Луиджи. - Беда, мой господин! Заболел он…
Паоло отправился в комнату колдуна. Едва увидев лицо Руджеро, граф понял: сбылись его опасения. Чернокнижник, лежавший на кровати, даже не нашел сил, чтобы приветствовать своего господина. Лицо его было еще бледнее, чем у самого Паоло, глаза болезненно блестели.
- Руджеро, скажи, где стоит твой лечебный эликсир, - произнес граф, - Луиджи тотчас принесет его тебе.
Из синюшных губ вырвался слабый хрип, и колдун медленно, с трудом проговорил:
- Это не поможет. Я уже выпил столько эликсира, что, боюсь, меня убьет если не болезнь, то лекарство от нее.
- Добрый наш господин! - возопил Луиджи, который был очень привязан к чернокнижнику, считая его своим единственным другом, - Спасите Руджеро! Ведь вы обещали, господин!
- Ступай, - твердо сказал ему Паоло. - Ты не должен этого видеть.
Успокоенный слуга удалился, а граф присел на край кровати и задумался. У самого колдуна уже не было сил молить о спасении: его дыхание становилось все прерывистее, а синюшность медленно расползалась от губ по всему лицу. Паоло не испытывал ни жалости, ни сострадания - эти чувства и при человеческой-то жизни были ему чужды. Но он отчетливо понимал, что может лишиться нужного и верного слуги. Граф высоко ценил пытливый ум Руджеро, его преданность и способность много трудиться для достижения цели.
"Что же делать? - билось в сознании. - Как обратить его?" Колдун захрипел и широко раскрыл глаза, в которых читалась мольба о спасении. Паоло вдруг показалось, что тело чернокнижника окутано едва заметною дымкой. Он протер глаза, но облако не исчезло, напротив, еще сгустилось, приобретая неприятный цвет. Грязно-зеленые клубы смешивались с черными, расплывались причудливым узором, напоминавшим пятна лишайника на сырой земле. Дымка льнула к груди Руджеро, колыхалась при каждом вздохе. Ноздри графа нервно раздулись: загадочный туман обрел запах - вернее, тень запаха, едва ощутимую, но оттого не менее отталкивающую. В ней сплетались слабые оттенки плесени и прелых листьев, отдаленные нотки старости и лежалой рыбной требухи. Облако вызывало в Паоло омерзение и одновременно притягивало его, вызывая уверенность: так и должно быть. Он способен видеть то, что недоступно смертным.
Граф вышел из комнаты, остановился в длинном коридоре, огляделся. Возле двери переминался с ноги на ногу растерянный Луиджи, вокруг которого висел пованивающий козлом и мочой коричневый туман. Пробегавшую мимо молоденькую служанку окутывало голубоватое облачко, издававшее нежный аромат ириса. Вторая девушка, несшая поднос с питьем для чернокнижника, была окружена бледно-розовой дымкой с притягательным запахом ванили. Обеих служанок наняли совсем недавно. А вот третья, появившаяся на лестнице, выглядела далеко не так привлекательно в объятиях болотно-зеленого марева, распространявшего гнилостное амбре. Эта девица была похотлива, неразборчива и жадна. Паоло вытянул перед собою руку: его облако было тревожного алого цвета и пахло кровью. Внезапно пришло понимание: он видит и обоняет человеческую сущность. Отголоски души, цвет и запах грехов и добродетели. Граф улыбнулся: это обстоятельство было как нельзя кстати.
Вернувшись в комнату, он увидел, что у колдуна начинается агония. Паоло решился: припал к шее Руджеро и впился в нее зубами, всей темной душою желая, чтобы свершилось преображение. Кровь чернокнижника была невкусной, отдававшей разложением, и граф сумел сделать всего один глоток. Но при этом он вдруг ощутил, как рот наполняется сладким ядом, который стекает с клыков, проникая в кровь Руджеро, превращая, преображая его, убивая и даруя новую, бесконечную жизнь…
Чернокнижник в последний раз дернулся и замер, закрыв глаза. Лицо его было счастливым и умиротворенным. Утерев губы, Паоло вышел из комнаты.
Луиджи с надеждой спросил:
- Вы спасли его, господин?
- Будем надеяться, - устало кивнул граф. - На всякий случай перенеси его в подвал, надежно запри и проверяй несколько раз в сутки. Неизвестно, как скоро произойдет обращение.
К вечеру счастливый Луиджи сообщил:
- Проснулся Руджеро. Только вот злой как сам дьявол: рычит и на дверь бросается.
Граф остался спокоен, но в душе ликовал: обращение свершилось! Теперь у него будет клан, а у покровителя клана - новые слуги.
- Вот тебе деньги, - сказал Паоло, протягивая слуге позвякивающий мешочек. - Как совсем стемнеет, иди на улицу. Найми трех блудниц и приведи их в подвал. Да только сам не заходи и не забудь быстро захлопнуть за ними двери.
"Трех должно хватить, - рассуждал он про себя, - Руджеро всегда был хил и слабосилен".
Луиджи выполнил приказ. Вернулся из подвала напуганный и трясущийся:
- Уж больно он там лютует, господин!
Под утро Паоло сам отправился навестить чернокнижника. Тот мирно дремал в углу, неподалеку лежали изуродованные трупы женщин. Граф вывел новообращенного стрикса наверх. На следующую ночь Луиджи, вооружившись заступом, закопал в саду тела жертв.
Теперь Паоло охотился не один, его сопровождал Руджеро. Внешность колдуна не изменилась, он лишь сделался чуть бледнее, да на шее с левой стороны остались два округлых белесых шрама от клыков графа. Теперь его окружала красноватая дымка, хотя и не такая яркая, как у самого Паоло. Наблюдая за чернокнижником, Паоло пришел к выводу: несмотря на множество перемен, произошедших в результате обращения, ум Руджеро остался таким же острым и пытливым. Колдун по-прежнему был склонен к науке, и даже больше чем прежде стремился к познанию. То же Паоло мог сказать и о себе. Приобретя бессмертие, они оба сохранили способности и умения из прошлой жизни. Это облегчало поиск тех, кто должен был присоединиться к новой семье делла Торре.
Граф решил начать с охраны. Важнее всего было обезопасить себя. Что требовалось от тех, кто станет его защищать? Конечно, бесстрашие, а еще безоговорочная преданность и способность пожертвовать собою ради господина. Конечно, придется проверять людей, на это уйдет время. Всех, кто охранял его раньше, он убил в ночь перерождения, а новые еще не заслужили доверия. Он мог полностью доверять лишь Руджеро и Луиджи. Но колдун никогда не был способен к воинскому делу, не разбирался в оружии и был немного трусоват. А вот Луиджи обладал недюжинной физической силой, поистине львиной смелостью и любил подраться. К тому же как-то в порыве откровенности он рассказал графу, что в юности поступил на военную службу, но спустя два года в пылу ссоры зарезал своего товарища, сбежал и прибился к шайке разбойников.
Призвав слугу в богатую оружейную залу, где хранились великолепные доспехи, мечи, щиты, кинжалы, луки и даже цагры, повидавшие Крестовый поход, Паоло спросил его:
- Ты все еще хочешь быть стриксом, мой верный Луиджи?
- Да, господин!
- Хорошо. Но прежде хочу предложить тебе новую службу. Ты возглавишь мою охрану.
- О, мой господин! - в порыве благодарности Луиджи опустился на колени.
- Тогда возьми, - Паоло протянул ему меч мавританской работы.
Граф заранее выбрал его в оружейной, для чего пришлось долго перебирать клинки. Меч был средней длины, с рукоятью и полукруглой крестовиной из слоновой кости, искусная резьба на которых изображала переплетенные растения. Церковных символов в узорах не было.
- Но, господин! - вскричал слуга, приняв клинок и держа его на вытянутых руках. - Я простолюдин, и мне не позволено владеть оружием знати!
- Скоро твоей родовитости сможет позавидовать любой дворянин, - усмехнулся Паоло, поднимая церемониальный меч, передававшийся из поколения в поколение, и касаясь клинком плеча Луиджи. - Потому что ты станешь членом самой великой семьи. Посвящаю тебя в рыцари клана делла Торре. Будь храбр.
Слуга благоговейно поцеловал подаренный ему меч:
- Я клянусь, мой господин! Благодарю вас! Я всю жизнь мечтал о таком…
- Выбери себе щит и доспех, - сказал граф. - Только избегай тех, где изображены кресты либо другие церковные символы. Ты будешь носить цвета семьи делла Торре и повсюду следовать за мною.
Луиджи коротко выдохнул, не веря своему счастью.
Он смотрел на меч так, словно это было самое прекрасное зрелище на свете. В глазах горел восторг, и Паоло понял: он сделал правильный выбор. Этот человек - воин по духу, он любит оружие, как обычные люди любят жизнь. И в благодарность за щедрые дары и доверие Луиджи будет верно служить своему господину.
- Ты должен набрать охрану, - произнес граф.
- Только вот рыцари-то со мною говорить не захотят…
- Ничего, рыцари были и останутся при мне. Позже я займусь ими сам. А ты найди мне головорезов из народа, которые не остановятся ни перед чем и ради бессмертия не побоятся служить самому Зверю. Только пока никто из них не должен знать, что я стрикс.
Луиджи почесал в затылке:
- Добро, господин. Я знаю места, где можно найти таких людей. Проведаю старых друзей…
- Пусть они будут не только сильными, ловкими, но и не самыми уродливыми, - полушутя заметил Паоло. - Возможно, мне придется смотреть на них целую вечность…
Спустя три дня в замок делла Торре стали приходить первые наемники. Граф сам беседовал с каждым из них, уделяя большое внимание их дымке, выбирая тех, у кого она имела как можно более отталкивающий вид и запах, а после отправлял под начало Луиджи. Бывший слуга сжился со своею новой ролью, проникся важностью дела и принялся безжалостно муштровать свежеиспеченных охранников, устраивая им учения и проверки. Прирожденный воин, он был счастлив уже тем, что может просто выполнять свое предназначение.
Между тем, по Милану ползли недобрые слухи.